Aftershock

Чувства были настолько ужасными, что о них не хотелось помнить. Нечто подобное уже происходило с ним. Нечто кошмарное и дикое. Нечто настолько мерзкое и отвратительное, что к мыслям об этом Вэйлон возвращался только в случае крайней необходимости. — Мистер Парк, расскажите подробнее о проекте «Вальридер». Всё, что можете вспомнить. Он даже не знал его под этим именем. Единственное, что значилось в документе, цифры — 174 и несколько общих пометок. — Вы имели контакт с пациентами? Ваш уровень допуска позволял наблюдать за уровнями экспериментов? Конечно же нет, и когда ему задавали эти вопросы хотелось смеяться с той долей горькой иронии, что ещё выжила в мозге после переваренной мерзости. Взгляд Эдди был жутким. Взгляд Эдди был жалобным, молящим, жалким, взывающим к помощи единственного человека за стеклом, которому было не всё равно. Это всегда выдавало его. Может поэтому Меркофф и догадались? Прошерстили его компьютер и нашли заветную крысу. Крысу всегда выдаёт её писк. Эдди кричит и молотит кулаками в бесплотной попытке пробить толстую стену стекла. Эдди готов руки в мясо стереть лишь бы не стать новой подопытной рыбкой, засунутой в аквариум и напичканной трубками. Эдди до сих пор орёт в его голове, кривя разлагающееся лицо и шипя вздувшимися губами — предатель! — Я разрушу всё, что вы создали. Залью напалмом каждое здание, сотру из мира само упоминание о корпорации Меркофф. Может поэтому он и пошёл за ним? Майлз Апшер, ставший настоящий голубой мечтой одержимого недоступной панацеей мозга. Победой жизнью над смертью. Вечное сияние чистой органики. Он стоит на коленях и пока Майлз вздёргивает над полом несчастное тело Полин, его рвёт чёрной желчью и слизистой собственного желудка, выворачивает до тех пор, пока горло не теряет чувствительность, под аккомпанемент пляшущих адский танец спиралей. А может, эта желчь такая же как у всех и вовсе не чёрная? Просто перед его глазами темнота и он видит всё в её спектре. Квартира, Полин, сбитые доски паркета, брошенный плащ, мобильник в сжатых до боли пальцах. Он видит лишь то, что она позволяет увидеть. — Вы имели прямой контакт с проектом «Вальридер»? Чёрные когти сжимают сердце. Заставляют задыхаться и ноги в белых лакированных туфлях скребут по воздуху, тщетно пытаясь найти опору. Её лицо такое… далёкое. Болезненно вздувшееся и не лопнувшее кровавой маской только потому, что темноте ещё есть во что с ней поиграть. В ней больше нет желчи. Вэйлон не знает, возможно физически тоже. Нет дерзости, спеси. Она такая покорная, что хоть сейчас верёвки плети. Она бы выдала им всё, вплоть до самых тёмных досье на семью и родную мать. Она сдала бы им весь Меркофф от клерков до совета директоров. Но её рот только кривится от боли и в редкие секунды послабления жадно хватает воздух. Поздно! Черные змеи струятся по воздуху, извиваясь ядовитой усмешкой. Они здесь хозяева и Вэйлон до чёртиков боится, что одна из них может коснуться его. Ты просто должен заснуть. Во сне нет боли. Во сне им тебя не достать! Он бы хотел, чтобы этого никогда не случилось и видеть тела, развешанные на арматурах, только во второсортном ужастике. Он хочет, чтобы невидимая стена киноэкрана отделила мир от реальности, а не рвала его жизнь пополам, разделяя на до и после. Но ничего уже не изменить. Не будет волшебной таблетки, меняющей законы реальности. Даже у Меркофф её нет, сколько бы файлов он не изрыл. Вэйлон валится на бок. Изо рта тоненькой струйкой течет чёрная кровь. А может ему просто так кажется? В висках пульсирует так, что он не чувствует собственных нервов, ногти безвольно скребут по полу, а перед глазами беснуется танец изломанных линий. Пол и потолок меняются местами. И даже уличный воздух не приносит облегчения. Он касается кожи неловко, опасливо, словно и сам оброс плотью и теперь так по-плотски боится за жизнь. Вэйлон чувствует, как его тащат. Смотрит на свои ноги, взрывающие землю носками ботинок. Он смутно вспоминает выход из здания, дорогу к калитке и рваные следы шин на утоптанной грязи. Помнит искры трансформаторной будки и гул чужих голосов. Помнит возгласы ужасов и какую-то едкую фразу, брошенную точечно и с искреннем удовольствием. Картины пляшут и закручиваются в спираль. Кровь на белых дверях, плывущие ошмётки плоти, валящиеся из тёплых, разорванных тел. Его снова рвёт, выгибает, царапает желудок, но руки давно онемели и безвольными плетями висят по бокам не в состоянии даже собственное горло сжать в самом слабом захвате. — Вы помните лабораторию? Вы помните трупный запах? Вы помните, как задыхались, сгорая от гнева в лоснящихся жаждой глазах? Вэйлон. Вэйлон. Вэйлон. Он что-то тихо скулит и почти не чувствует, как из глаз катятся слёзы. — Папа, папа, смотри. Лиза, Боже, мне жаль. — Вы помните, что они обещали сделать с вашей семьёй? Голова и горло соперничают в первенстве за внимание с отчаянным остервенением. Первое волнами кроет болезненные импульсы, отдающие острыми играми за глаза. Второе, стягивает удавкой, скручивая сухим спазмом, настолько сильным и едким, что Вэйлону кажется, будто воду он пробовал в прошлом тысячелетии. Он барахтается в чём-то склизком, шарит по бокам, счастливо сжимая и разжимая руки, наконец обретшие чувствительность. Дрыгает ногами, и в целом думает, что сейчас похож скорее на черепаху, жестоко выброшенную на спину. Глаза неимоверно слезятся от яркого света и это удивляет в меньшей степени, после всех этих недель, что они провели в контрабандистском подземелье. Вэйлон чувствует новый импульс, когда он пытается вспомнить, когда именно это случилось. Время превратилось в какую-то бесформенную массу, затянуло в себя и выплюнуло на края, оставляя уникальную возможность самому разобраться в распластанной мешанине. Они выехали в Аризону два дня назад? Или три? Или… Руки нашаривают матерчатый край и Вэйлон почти облегчённо подтаскивает к себе дорожную сумку, ещё толком не зная, сохранила ли целостность техника, но уже счастливый, что она оказалась рядом. Нос улавливает отчётливый запах гари, сначала едкий, но едва ощутимый, будто вовремя залили тлеющую мусорку и теперь остаётся только дождаться пока от неё рассеется дым. Вэйлон потянул носом и перевернулся на бок, сжимая сумку в защитных объятьях и пытаясь спрятать глаза от невыносимого света в её тени. Хотя нет, скорее это было похоже на горящую свалку автомобильных покрышек. В память хорошо врезался запах, когда его дети однажды подожгли старую качельную шину. Они выехали в Аризону два дня назад — Вэйлон решает использовать это отправной точкой, цепляясь за что-то стабильное в какофонии плывущих картин. Они выехали чтобы найти дом Полин Глик и нашли они его сравнительно быстро, для человека, работающего на службу безопасности крупной корпорации. Отдел устранения ущербов — сухим тоном констатирует голос в голове строчку из найденного досье. Одно и то же, лениво бросает в ответ Вэйлон. Они даже сумели проникнуть в дом, минуя всю охрану и случайных жильцов, впрочем, первых на территории было гораздо больше, чем последних. Очевидно. И как только они могли купиться на такое? Впрочем, ничего удивительного, когда в твоих руках единственная зацепка, а всё остальное пыль. Они даже покопались в её квартире, нашли пару пафосных книг, дорогой сервиз, пачку пижонских сигарет, за километр отдающих не табаком, а счастливой и сытой жизнью. Самой Полин в квартире не оказалось, но так было не долго. Мышцы напрягаются и Вэйлон буквально слышит их скрип. Скрип несмазанных петель и проржавевшего металла, но уж никак не звук человеческой плоти. Его рот открывается и закрывается, как у выброшенной на берег рыбы. Боль вспышкой пронзает всё тело, но он продолжает двигаться, вставая, сначала на четвереньки, а затем перебрасывая вес тела на спину и сложенные колени. Руки сами собой расслабляют хватку, и сумка падает рядом с ним, рождая в груди короткий порыв страха. У него просто нет сил чтобы сейчас уследить за всем, и между двух одинаковых зол Вэйлон выбирает неизвестность. Плевать, что будет дальше, он просто обязан узнать, где находится. Глаза слезились до одури, орошая прозрачными каплями впалые щеки. Очки слетели с глаз слишком давно, чтобы сейчас пытаться шарить вокруг. — …сотру из мира само упоминание о корпорации Меркофф! Солнечный диск заливает голубое, словно сошедшее с картин постмодернистских художников небо. Они оба такие отчаянно яркое, что в их существование даже не хочется верить. Вэйлон вспоминает. Рвёт свежие барьеры памяти на куски, сдирая корку с запекшейся раны. Его ломает одновременно физически и ментально, когда перед глазами вырисовывается образ тела Полин, вздрагивающей в объятиях черных змей. За слезами, застарелыми галлюцинациями и мороком, он едва различает вдали горящий остов машины, оранжево-красный, забивающей нос едким запахом гари. Он почти не видит одинокую фигуру, замершую неподалёку от него, так неподвижно, что становится похожим на статую. Но никто не будет ставить статую в пустом поле, набитого насекомыми и травой до горизонта. — Майлз. Язык сухо шлёпает о нёбо. Горло тут же сводит новым спазмом и Вэйлон едва удерживается, чтобы не завалится обратно на бок, маневрируя руками в окружающей пустоте. — Майлз. Он едва не рыдает от боли, поднимаясь на ноги и делая несколько шагов вперёд, неуклюжих, шатких. Он и сам уже не верит и ждёт, что его лицо вот-вот встретится щекой с холодной и твёрдой землёй. — Майлз. Он хватается за его плечо и новый импульс бьёт в голову, впрочем, она и так уже набита ими под завязку, и новая боль чувствуется лишь тупым отголоском самой себя. Тело Майлза медленно поворачивается к нему. Оно делает это ничуть не лучше его самого, и когда манёвр заканчивается, в лицо Вэйлона, он сам бы сказал — сквозь него, уставляются два чёрных кружка пустоты, окруженные чёрными венами и струящейся дымкой змеиных тел. Он бы закричал. Будь он чуть устойчивей, сильнее, бодрее. Будь они снова в доме в безлюдной пустыне, в квартире в Вашингтоне, или снова в горах Маунт-Мэссив. Вэйлон бы закричал, изо всех сил, раздирая лёгкие и горло и бросился бежать так далеко, как только позволили ноги. Но сейчас он просто смотрит в две чёрные, налившейся смертью бездны и думает, что, если когда-то Майлз и был там, больше от него ничего не осталось. — Майлз. Завет он отчаянно, надрывным шепотом, крепче сжимая под пальцами змей. — Майлз. Из глаз снова капают слёзы, как капли алой крови, стекающей по разрезанному предплечью. — Верни мне его. Не приказ, не просьба, так, чёрте что, ещё способное выдаваться облупленными губами. — Верни мне его, пожалуйста. Это отчаянье на грани истерики. Дикое, первородное. Вымученное и вымешанное нервным коллапсом на почве ментального крошева. Он не может так сгинуть! Он не может его потерять! Ни сейчас, ни потом. Никогда! Выпотрошенные души, ненужные, неудобные, злые. Он не может просто уйти. Мир не может быть ещё больше несправедлив! — Майлз. Горячие пальцы касаются щёк. Красные, вздутые на невесомой взвеси из чистого ничто. — Пожалуйста, не оставляй меня. В этой тьме, в этом ужасе. В этом ничто. Единственный, кто понимает. Единственный… — Почему ты до сих пор не сдох?! Единственный. Не знавший, но рискнувший всем. Вэйлон клянётся, что на секунду бездна смотрела прямо ему в глаза. Лишь на секунду, пока чёрные линии лениво испарялись в воздухе, а тело Майлза безвольно осело к его ногам. — Какого хрена так больно? Майлз похож на червя. Вертится-крутится на месте, сходя с ума от собственного бессилия. Его мышцы — одеревенелое тряпьё, рыхло проступающее сквозь кожу. Его сознание — сплошная мешанина, и Вэйлон даёт ему пару минут собраться и прийти в себя, прежде чем обозначить своё присутствие. — Кажется, у тебя был приступ. Он не знает, что ещё сказать, как выразить всё то, что он увидел, и не использовать при этом слова с инфернальным значением. Майлза это только сильнее взбесит. Его бы взбесило. — Тот самый приступ? Его горло сводит сухим спазмом, таким знакомым и хриплым, что у Вэйлона скребётся где-то за кадыком. — Эй, тише. Он подставляет ладонь к его рту. Воняющую копотью и сыростью земли, но так по-правильному прохладную и жизненно влажную, что Майлз не задаёт вопросов, жадно присасываясь губами. Он бы тоже не задал. Он забыл обо всём на свете, ёрзая в холодной мокрой траве и собирая губами капли утренней росы. — Ещё есть? Хрипит Майлз уже гораздо меньше, но старается рот тут же захлопнуть, опасаясь нового приступа. — Всё, что было. Рассвет был несколько часов назад, это всё, что мне удалось собрать. Голова на его коленях приходит в движение, потираясь чёрным затылком о чашечку, едва не сверзаясь в траву. Вэйлон аккуратно, но жестко осаждает его, цыкая раздражённо и грозно. — Хватит же, сказал. Тебе ещё предстоит прийти в себя. Ну что за неугомонный. — А ты уже? Даже в таком состоянии в его голосе слышались нотки иронии. Стоило бы не удивляться, учитывая в насколько разных «весовых категориях» они находились. Майлза просто накрыл рой, давно и комфортно обосновавшийся в его теле. Ему же досталась вся ударная волна, ослабленному и податливому на его воздействие проклятым морфогенетическим двигателем. — Что ты имеешь в виду? — Боже, Вэйлон, мы и правда будем в это играть? Его лицо выстроило гримасу, нечто среднее между сардонической и раздражённой. Вэйлон почувствовал, как в ответ внутри поднимается волна негодования. Будто это он виноват во всё, что случилось. — Тебе не стоило так с ней поступать. В конце концов она просто наёмный работник. Она ничего не решает. — Ах — просто наёмный работник. Он фактически пропел это, на удивление тонко для своего стёртого горла. Майлз подтянулся на руках, вывернул плечи и так стремительно рванулся к его лицу, что Вэйлону потребовалось всё его самообладание, чтобы остаться на месте и не рухнуть затылком в траву. — Стоит ли напоминать тебе, как эти самые — наёмные работники, гоняли нас по коридорам психушки? Как один из них вспорол тебе брюхо? Как вот такие ублюдки сожгли весь твой дом вместе с игрушками детишек? А стоит ли говорить тебе, что эти ублюдские наёмные псы так же легко сожгут всю твою семью заживо, если только хозяин кинет им кость? Его пальцы до бела впились в воротник куртки и натянули по горлу, заставив Майлза снова зайтись в сухом кашле, орошая его щёки мелкими каплями чудом образовавшейся слюны. — Не смей говорить так о них! — Я просто хочу, чтобы ты понял. Он обнял в ответ его пальцы своими, подушечками больших накрывая пульс на запястье, и сжал, что есть силы, гораздо большей, чем осталось в нём, и рванул в разные стороны, удерживая слишком близко к горлу для такого отчаянного манёвра. — Не щади их, Вэйлон. Они тебя щадить не будут. Он опустил глаза, расслабляя плечи, позволяя пальцам расслабленно выскочить из хватки и ударится о землю у ног. Он прав? Вэйлон знает, что прав. Вэйлон знает, что делать, Вэйлон видел всё, до последней детали и их жестокость бьётся в крови, выхолащивая вены жгучим адреналином. Но нечто человеческое ещё было внутри. Нечто трепетное и болезненное, нечто шепчущее, что вокруг него такие же люди. Наделённые властью и свихнувшиеся от вседозволенности. Но они были людьми. — Меня вывернуло. Начал он тихо, отворачивая голову в сторону давно истлевшего остова. Останки некогда здоровенной машины чадили в небо струёй сизого дыма, и просто удивительно, как на это марево ещё не слетелись зеваки. — Когда Вальридер… Он запнулся, пытаясь подобрать слова. — Когда ты спустил Вальридера на Полин, меня накрыло, как будто я снова оказался в камере двигателя. Рука нащупала пучок травы и сжала, вырывая с корнями. — Я почти ничего не помню. Помню только, как ты мучил Полин, как она дёргалась в его путах. Потом какие-то голоса, машина. В голову вспышкой врезались воспоминания, и он нервно добавил. — Водитель живой? Огромные голубые глаза встали перед глазами, беззвучно моля о пощаде. — Жив. Бросил Майлз сквозь зубы, ёрзая у него на коленях и пытаясь заглянуть за край бедра. — Пришёл в себя уже здесь. Долго пытался подняться, мышцы ломило, как в припадке. Ты сейчас примерно понимаешь о чём я. Вэйлон сжалился, отпуская многострадальную траву и подсунул под чёрную макушку обе руки, напрягаясь до удобоваримого спазма, помогая Майлзу занять более информативное положение. — А потом… — А потом. Майлз оборвал его резко, одним острым движением, рубанув непререкаемым взглядом. — А потом нам надо придумать, что делать дальше, если не хотим проторчать в дымящимся поле до ночи. Не знаю, как ты, а я не готов морозить жопу на склизкой траве и камнях, под запах прогоревшего бензина. Он был благодарен ему, пускай и не смог осознать это сразу. Слишком много всего, слишком плотно, слишком туго для его нервов. Мозг просто ухватился за эту соломинку, заставил кивнуть и вырубил связки, переводя всю энергию во внимательность. Глаза осмотрели поле, пытаясь нащупать хотя бы короткий след протектора. Слишком большой для таких шин и ведущий в сторону дороги. Это очевидно и для его подслеповатых глаз. — Выйдем на дорогу и сможем поймать попутку. Вэйлон скептически оглядел их обоих и понял, насколько нелепо прозвучали его слова. Потные, грязные, взъерошенные и осунувшиеся, такими их не посадит в свою колымагу даже последний аризонский реднек. Они ведь ещё в Аризоне? — На месте придумаем. Давая для начала, снова обретём способность двигаться не как два деда-пердеда. — На сколько вы можете оценить Майлза Апшера по шкале от одного до десяти? Его чувство юмора точно на тройку. — Знаешь, мне совсем немного жаль, что квартира этой разгребалки оказалась пустышкой. Майлз хрустнул мышцами, сгибаясь в спине, впиваясь ладонями в вытянутые колени брюк. Им понадобилось ещё около часа, чтобы расходится и привести мышцы в какое-то удобоваримое подобие активности. Ещё минут десять на сборы и робкую попытку осмотреть поляну вокруг машины на предмет хотя бы бутылки воды. Кажется, Меркофф экономит на своих сотрудниках. Неужели догадывается, на что реально способны их группы захвата?! Вэйлон подумал, что Вальридер мог просто захотеть поиздеваться над ними. Они шли уже около получаса, но перед глазами было лишь поле с жужжащей мошкарой, вероятно настолько привередливой, что два куска закоптившегося мяса предпочитала пропускать подальше от себя. — Ещё один повод, пытаться разговорить работников Меркофф, прежде чем лезть им в мозги с вивисекцией. Вэйлон хотел бы осечься, но его тело всё ещё было равноценно в плохом состоянии, и мозг просто отказывался анализировать мысли, отчётливо намекая, что Вэйлон либо стоит на ногах, либо фильтрует базар. Так что после первых трёх фраз, от которых у Майлза открывалось очевидное несварение, он отключился от мира, предпочитая созерцание ровной травяной глади, с короткими речевыми вставками первых сложившихся мыслей. Со временем до Майлза начал доходить весь цимес, а может он просто заколебался не меньше, и тоже ударился в созерцание, перемежая шарканье стёртых подошв с кратковременными вставками текста. — Думал, покопаться в её башке, на манер людей Х и выцепить что-то полезное, без помощи её пиздливого рта. Серьёзно, она задолбала корчить из себя королеву. Вэйлон не мог не согласится хотя бы с частью этих утверждений. В конце концов, он не знает, как сам бы повёл себя, обладай он Вальридером в теле, когда Полин упомянула его семью. Возможно, он разобрал бы на атомы весь дом вместе с ней. — Кстати, те голоса, что ты слышал, были её компанией. Майлз сплюнул на землю, очевидно песком из горла, и наткнулся носком ботинка на камень в траве, едва устояв на ногах. — Припёрлись к двери, развернули какую-то технологичную приблуду. Предполагаю, что-то для усмирения, нашего чудика. Но… Он гордо, точно отец, чей сын получил первый приз на школьной ярмарке, похлопал себя по груди. — … обломились уже на подходе. Я им их приблуду до винтика разобрал, а потом и их самих. Кровь, кишки, коридор в ошмётках сердца. Трава, цветы, летающая мошкара. — Знаешь, она оказалась не настолько пустышкой. Майлз схватил его за плечо, мгновенно оказываясь рядом. Что удивительно, даже в таком состоянии никто из них не замедлил шаг. — Что ты имеешь в виду? — Её мобильник. Вэйлон похлопал рукой по карману походной сумки, где всё это время, а точнее, со времён его вытягивания из дома лежал вытянутый пластиковый гаджет. — Я забрал его, когда он выпал из её сумки. На всякий случай. — На случай, если она не станет нам ничего говорить? Им нужен был хоть какой-то запасной вариант. Хоть что-то, заметки, напоминалки, запись в клинику, номер телефона стилиста. Вэйлон понятия не имел, как они будут всё это использовать, но его нервам было гораздо проще, когда мозг осознавал, что в руках есть хоть что-то кроме пыли. — Не знаю, есть ли там что-то, но, когда мы доберёмся до электричества, я выпотрошу его до кода основания системы. Теперь самое главное, чтобы его ноутбук не сдох и запустился после всех этих электромагнитных перепадов. Техника Меркофф рвалась только так, но может у отрубленного от питания аппарата будет больше шансов. — В следующий раз, когда ты подумаешь о своей бесполезности… Рука крепко похлопала его по плечу, оставляя влажный отпечаток ладони на потёртой ткани. — …вспомни пафосную, одинокую квартиру корпоративной расхлёбывалки, досконально уверенную, что она оказалось умнее других. Это было приятно. Вэйлон не стал скрывать своего отношения, тепло улыбаясь в ответ, стараясь не думать о том, что либо Майлз уже научился читать его мысли, либо на его лице всё было слишком очевидно прописано. Они вышли к дороге ещё спустя пол часа. К тому времени мышцы их гудели, как наэлектризованные провода, а вид был настолько стрёмным, что ровнял в один ряд с нечтом из недр горы в Маунт-Мэссив. Вэйлон посчитал это сравнение в равной степени забавным и жутким. — Можно развалится посреди дороги. Кто-нибудь остановится, решит проверить в чём дело, а дальше вежливо и приятного уговорим его нас подвести. Майлз остановился на краю дороги и сощурил глаза. Его взгляд цепко прошёлся по откровенно старой, выщербленной и едва ли не заброшенной дороге, приходя к идентично неутешительным выводам. — Даже если тут кто-то и проедет, скорее он предпочтёт переехать тебя, как лежачего полицейского и забыть, как страшный сон. — Эй, а с чего ты взял, что это буду именно я? Он аккуратно сгрузил свою сумку у ближайшего валуна и плюхнулся сверху на холодную, острую и совершенно неподходящую для сидения глыбу, однако сейчас для Вэйлона это было в разы лучше, чем стоять на ногах. Откровенно говоря, в данный момент он был готов плюхнуться хоть на ежа. — Потому что по всем приметам, у тебя больше шансов пережить наезд машины, чем у меня. — А это расизм. Вэйлон даже руками всплеснул, потрудившись выразить свои чувства, как можно более ярко. — Да при чём тут расизм? — Ну или ксенофилизм. Знаешь, все эти термины просто заумные прикрытия очевидных вещей, о которых людям слишком неудобно говорить напрямую. Расизм звучит куда более удобоваримо, чем — угнетение человека, ради коммерческой выгоды. И это прозвучало настолько до ужаса пафосно, настолько неуместно для их ситуации, настолько наигранно, что Вэйлон буквально физически почувствовал, как с шеи крошась и раскалываясь съезжает тяжелый валун. — Знаешь, я тут кое-что вспомнил. Он потёр переносицу, на которую больше не давила дужка очков, отчего Вэйлон буквально чувствовал утрату. Его глаза вполне неплохо справлялись с окружающим миром и без них. Он не шатался от большого предмета к предмету, щурясь выискивая контуры. Картинка была не такой чёткой, но вполне терпимой, однако, когда носишь что-то столько лет подряд, привыкаешь к нему и накрепко вписываешь в повседневную жизнь, потеря ощущается скверно. Глупое чувство привязанности, навязанное инстинктами ради древних атавизмов. — Некую статью в Стэйт, в которой один неугомонный и чертовски прямолинейный журналист утверждал, что статистика современного полицейского участка предпочитает цепляться за нормы криминалистики прошлого, только потому что так удобнее подбивать дела. Его пыльное лицо расчертила кривая улыбки. Такая искренняя, что Вэйлон невольно залип. Слишком мало простых человеческих чувств он видел в последнее время. — Знаешь, они заставили меня тогда вычеркнуть половину всей мякотки. Честно говоря, Вэйлон был удивлён, как Стэйт пропустила и это. Возможно, уже тогда у Майлза сложились какие-то связи, а может у газеты резко просел тираж и требовалось нечто для встряски толпы. — Оставили какие-то ошмётки, но я тогда был ещё слишком молод и глуп. А ещё срочно нуждался в деньгах. Подумал, что для начала так тоже неплохо. — Знаешь, именно с этой статьи я и стал следить за тобой. Был удивлён, что ты не взял псевдоним. Даже подумал, сначала, что бедняга — Майлз Апшер, просто очередная жертва кражи личности. Он думал об этом. Опять же слишком юный для риска, но достаточно безбашенный, чтобы бросить вызов системе. Казалось с тех пор мало что изменилось. Майлз по привычке поскрёб обрубками пальца щёку, размазывая пыль по белому срезу кости. Ничего не изменилось. Тупица Майлз Апшер. — Псевдонимы для слабаков. А у слабаков в фанатах не ходят крутые программисты, нагибающие системы мировых корпораций. — Ты, наверное, шутишь. Вэйлон поднял руку и пародируя, почесал живот ровно в том месте, где под футболкой красовалась длинная полоса шрама. — Скорее уж корпорация нагнула меня. — Тише. Майлз весь напрягся и приложил палец к губам, превращаясь в один абсолютный слух. Вэйлон вздрогнул, но тоже прислушался, уловив вдалеке слабый механический гул. — В кусты. Обрубленная кисть махнул в сторону рыхлого колючего кустарника, но достаточно плотного зароста, чтобы скрыть за собой два тела. — Чёрт, Майлз, что мы будем делать? Откровенно говоря, просто прыгнуть в кусты, звучит как, скрыться от погони, но никак не поймать попутку. Скрипя натужными мышцами Вэйлон, вскочил с места, настолько проворно, насколько смог, перекинул через плечо ремень сумки и почти перекатился за кусты, бросив на Майлза один умоляющий взгляд. Майлз выдохнул. Недовольно, но кажется понимающе. У него явно было больше сил и мозг соображал лучше — очевидные преимущества на лицо. В следующий момент Вэйлон зажмурился от дорожной пыли, что облачком ринулась в нос и глаза. Он не видел, лишь слышал скрежет и натужное пыхтение человеческого носа. Его мозг почти сразу обрисовал в голове картину — вот Майлз Апшер отрывает куски от асфальта, образуя на дороге что-то вроде волчьей ямы. Не слишком практично если хочешь, чтобы машина продолжила путь. Не угадал. Его мысли были довольно близко, и Вэйлон расслабленно выдыхает, открывая глаза и угадывая посреди дороги контур валуна, на котором ещё недавно располагался сам. Он встал аккурат посередине дороги, ещё плохо угадывающийся издалека из-за облака пыли. Оставалось только надеется, что водитель успеет затормозить. — Майлз, Боже, как ты? Вэйлон взволнованно уставился на приземлившегося рядом Апшера, ещё более потного и трясущегося, чем обычно. На что тот лишь махнул рукой и быстро указал на дорогу. — Будь готов, как только остановится прыгаем в кузов. Вэйлон хотел было спросить, а что делать, если это будет легковая машина, но сделать этого не успел. Им повезло. В конце концов, чёрная полоса должна была однажды если не закончится, то хотя бы прерваться. Скрип тормозов заставил их тела вытянуться струной. Водитель грязно и удивлённо ругался. Водитель явно подозревал, что камень оказался тут не случайно и совершенно недавно, ибо не осевшая пыльная взвесь к его приезду ещё бултыхалась в воздухе. А ещё водитель очевидно спешил, так что особо не разбираясь, забрался обратно на сидение своего рыжего пикапа, настолько потрёпанного, что цвет его кузова легко скрывал в себе потёки ржавчины, как родной окрас. Заведя двигатель, он вывернул руль, сминая большими колёсами рыхлый кустарник, давно похоронивший под своими корнями отчерченную полосу обочины. Прикрывшись пыльной ветошью, достаточно объёмной чтобы укрыть их двоих, Майлз высунулся из кузова на достаточную высоту, чтобы оглядеть проезжающую местность и коротко бросил. — Сойдём в ближайшем городе.