Aftershock

Консервы за него открывает Майлз. Вэйлон не помнит их вкуса, что-то мясное, с овощами, в томатном соусе и хрустящими зёрнами на зубах. Это кунжут? Подсолнечник? Может киноа? Плевать. Томатный соус ровняет всех! Ему достаточно необходимого чувства насыщения, чтобы не думать о пользе, не думать о калориях, об уровне холестерина в сосудах, и о том, смогут ли сухие галеты расцарапать слизистую желудка. Вэйлон представляет в своём мозге компьютер и пишет задачи в строке терминала, формируя приоритет по значимости поставленной цели. Всё, что связано с файлами — высший. Их слишком много. И только после вскрытия первых, Вэйлон понимает, на какую же классическую ловушку они оба попали. Так обрадовались доступу, что не заметили, как на шее затянулась петля. Поводок, за которой Меркофф ещё долго будут дёргать и записывать на счёт потерянные часы сна. — Тут ничего нет. Вэйлон обречённо вздыхает и принимается вскрывать следующий. В перерывах между отладкой, он объясняет Майлзу что происходит, разъясняя принцип действия подложных папок и манипуляций с увеличением веса файла. Всё это время Майлз слушает его слишком внимательно, и в какой-то момент, Вэйлону кажется, будто чёрный дым вот-вот вырвется на свободу и обрушит рукотворные своды бункера, превращая его в могилу уже по-настоящему. Вэйлон думает — успеет ли он вскрыть очередную папку или это старание окажется такой же пустышкой? Но всё обходится нечитаемым взглядом и коротко брошенной фразой. — Понятно. К этому Вэйлон привык. Он выдыхает одними губами, тайно радуясь, что в этот раз обошлось без неизвестности. Терпеть Майлза оказалось куда проще, особенно, когда большую половину дня не замечаешь вообще ничего. Мелкие заскоки, типа часового хождения от стены до стены или щёлканья сигаретной пачкой — ерунда. Вэйлон привык к бубнежу под нос, к восклицаниям риторических вопросов не к месту, пока ручка черкает что-то быстрым, забористым подчерком на разбухших страницах блокнота. — Зачем тебе это? Он спрашивает, в очередной раз поднимая голову над монитором, пока на экране происходят процессы, не требующие внимания. — Можно записать всё в ворде и там же составить таблицы. Не придётся постоянно зачёркивать, когда понадобится внести изменения. — Привычка. Майлз дёргает плечом, прикрепляя исписанный лист на пробковую доску, которую они откопали за стеллажами на второй день. Гвоздей за ними не оказалось, и пришлось примотать к стене прямо на скотч, скрывая за несколькими слоями серой ленты отрухлевшие углы. В первую неделю всё это казалось причудами. Во вторую, каждой записи нашлось практическое применение, а главное освободило ноутбук Вэйлона от постоянной беготни между вкладками, добавляя к ежедневной рутине чуть больше времени, которого и без того катастрофически не хватало в сутках. Оказывается, точек соприкосновения с человеком можно найти гораздо больше, если ты заперт с ним глубоко под землёй, без возможности выбраться. Главное не забывать, с кем именно ты заперт. — Это тебе нужно? Этого ты хотел? На четвертую ночь Вэйлон просыпается от громкого голоса, машинально съёживаясь и нашаривая под подушкой запрятанный швейцарский нож. Огнестрельного оружия у них не было, но Вэйлон предпочёл иметь хоть какое-нибудь, пускай и самое смехотворное, чем остаться без него вовсе. Сжав в запотевшей ладони тонкую рукоять, следом, он сдёргивает очки с картонной коробки, играющую роль прикроватной тумбы, и прикрывшись одеялом, оборачивается на звук, готовый если не спасти свою жизнь, то сторговать очень за дорого. Поплывший взгляд очертил силуэт Майлза. В помятой рубашке, с закатанными рукавами, растрёпанными волосами и совершенно безумным взглядом, таранившим единственную точку перед собой. Экран ноутбука ещё светился от сменяющих друг друга загрузок, и в его свете Вэйлон разглядел зажатый в кулаке нож. Острое лезвие то и дело дёргалось, отражая блики, заставляя их плясать солнечными зайчиками на стене. Поначалу, ему показалось, что некто спрятался в тени стеллажей, пока до апатичного сознания наконец не дошло, с кем на самом деле разговаривал Майлз. — Давай! Ну давай же! Лезвие снова блеснуло на свету, но вместо выпада, Майлз так быстро прижал его к своей руке, что Вэйлон не успел даже вскрикнуть. Он не успел и дёрнуться, как металл рассёк кожу от локтя до запястья, с такой силой, что вместе с кровью на свет обнажилась и плоть. — И что ты теперь сделаешь? Вэйлон сидел как вкопанный, совершенно не понимая, что происходит. Шок захватил его целиком, и единственное, что он смог сделать, это открыть рот, но слова застряли в глотке, напрягая связки беззвучным хрипом. В голове бились мысли, о первой помощи, о методах остановки крови, о способах наложения жгута. Он буквально чувствовал в руках текстуру бинтов, как пахнет спирт из аптечки и липнет к коже чужая, вязкая кровь. Вэйлон кричит себе, что должен сделать хоть что-то. Он же умрёт, если ты не поможешь! Внезапная кататония отпускает, когда кожа на руке начинает срастаться сама. Вэйлон почти готов рассмеяться, какой же он идиот, поверил, что один, пусть и глубокий порез, способен убить человека, пережившего шесть пулевых попаданий в грудь. Он роняет нож на одеяло, и опускает ноги на холодные доски, не очень желая приближаться, но понимая, что сейчас ему лучше оказаться рядом, когда Майлз снова прикладывает нож к руке, ровно в то место, где только что срослась кожа. -Майлз, нет. Ну зачем…? Его отбрасывает прочь, прикладывая головой о стену. В гудении тонет слабый вскрик и стоны, а грудь сдавливает духота комом упавшего одеяла. Вэйлон пытается избавиться из него, отталкивает, одновременно держась за ушибленный затылок. В глазах всё рябит и плывёт темнотой. Вэйлон не сразу понимает, что темнота теперь повсюду. Она затягивает крохотную комнату, закрывая собой стеллажи, генератор и картонную дверь в ванну. Она повсюду, она в нём самом, и Вэйлон не видит ничего кроме её источника — выгнувшегося тела, искаженного, точно на старой гравюре о бесогоне. Ещё немного, и позвоночник Майлза треснет, как сухая ветка. Захотелось бежать. Услужливый голос в голове инфернально прошептал — от него не сбежать! Страх в груди с новой силой взметнулся и врезался в горло, перекрывая кислород невидимыми когтистыми лапами. Невыпущенное напряжение сводило с ума, растягивая мышцы тонкими мясными лентами. Так выглядит смерть от ужаса? Темнота исчезает внезапно, но Вэйлон не дышит ещё тридцать секунд. Окаменевший позвоночник не даёт согнуться, и он остаётся сидеть, будто парализованный, смотря в одну точку перед собой. Больше он не может позволить себе упустить. Впасть в неизвестность. Резко выпрямившись обратно, Майлз разворачивается к нему и молча садится на край кровати. Вэйлон не видит, но слышит, как размеренными, механическими движениями пальцы расстёгивают пуговицы, как расставляют ворот у шеи, а после так же размеренно стаскивают ткань с плеч, аккуратно сворачивая и укладывая окровавленную рубашку на пол рядом с палетами. Тело наконец оживает и дёргается в сторону, когда Майлз забирается под одеяло и ложится рядом с ним, затихая и не двигаясь. Остаток ночи он так и не находит в себе сил ни заснуть, ни двинуться с места. На утро Вэйлон отправляется в душ и стоит под едва тёплой водой настолько долго, что в груди зарождается кашель. Майлз не пробует до него достучаться. С того момента как он приходит в себя, они не пытаются говорить и вообще держаться друг от друга подальше. Вэйлон не спрашивает, а Майлз не отвечает. Это удобно и выбравшись наконец из-под ржавой лейки, Вэйлон даёт себе слово — чтобы ни случилось, он больше никогда вспомнит о том, что произошло этой ночью. Он сделает всё, чтобы забыть и пресечёт любые попытки как-либо вывести себя на разговор. Чего бы ему это ни стоило! Окровавленную рубашку Вэйлон больше не видел. Папки-пустышки ещё можно было бы пережить. Если бы ломать их не пришлось на ровне в остальными. — Как они это делают? Можно же двинуться, пока найдёшь в этой электронной клоаке нужную бумажку. Сигарета в руках Майлза больше напоминала изжёванную собачью кость. Он разминал её уже больше получаса, но так и не решался использовать, вероятно ожидая какого-то особенного момента. Но вместо него Вэйлон выдавал разочарованный звук и отправлял в корзину очередную бесполезную папку. Сегодня он бы не рассчитывал на что-то грандиозное. Очередной день-плацдарм, что не принесёт ничего нового, зато приблизит их к клондайку в будущем. Чтобы не громить своих хрупких надежд, Вэйлон заочно маркировал этим штампом каждый новый день. — Всё не так просто. Он дотянулся до консервной банки и лязгая ложкой выскреб последние граммы томатного соуса, едва не капнув себе на футболку. Ещё не хватало потом тратить время и застирывать, под аккомпанемент назойливых мысленных напоминаний об экономии проточной воды. — У сотрудников с нужным уровнем допуска есть специальный алгоритм. Полагаю, он сразу вшит в операционную систему их компьютеров. При открытии архива, посторонние папки автоматически скрываются, и срабатывают, соответственно, только при незаконном вторжении и насильном хакерском скачивании. Майлз вопросительно посмотрел на него, но быстро отмахнулся, предпочитая не ввязываться в заочно бесполезный спор. Вместо этого он ловко вынул из кармана темную зажигалку и прикурил истерзанный кончик сигареты. — Нет, я вовсе не обвиняю твоих помощников. Ситуация была… ограниченной, вы хватали всё, что могли, но… Он закашлялся, но Майлз будто не замечая, выпустил в воздух очередную серую струю дыма. — Я просто пытаюсь объяснить суть и донести, что возможно мы провозимся с архивом гораздо дольше, чем ты ожидал. Может, в нём вообще не будет того, что им нужно. Может, Меркофф в очередной раз посмеялась над ними, подсунув под видом своих секретов банальную макулатуру закупочных накладных. И сколько бы они не пытались отследить адреса, расставлять на закреплённой дорожной карте точки, пытаясь вычислить скрытые площади под очередным мелким складом в Коннектикуте, настоящие полигоны останутся в тени, а с их высоты будут взирать корпоративные ублюдки отдела юридических рисков, закрывая очередную статью расходов по потерям в Маунт-Мэссив. Вы действительно думаете, что одна площадка способна разрушить систему? Систему, что поставляет инновационные способы контроля сознания ЦРУ и Бог знает каким ещё спецслужбам по миру? Лидера биометрической безопасности и фармакологического гиганта? Они откроют очередную Маунт-Мэссив у них под носом, и люди будут с улыбкой сдавать туда сумасшедших родственников, покупаясь на завитки шрифта в брошюре. — Майлз, пожалуйста, кури в вентиляцию. Он ведь тоже всё понимал. И возможно, гораздо раньше него. Вэйлон снова задержал взгляд на истерзанных руках, коснувшихся пластиковой решетки под потолком. Узловатые шишки расцветали багровым, пульсируя и наливаясь свернувшийся кровью. Ты добьёшься чего-то типа правосудия. Нет, Джулиан. Правосудие — это иллюзия, придуманная чтобы у людей окончательно не поехала крыша. До конца дня они так и не находят ничего интересного. Вэйлон уже по привычке отрубается прямо у ноутбука, чтобы проснуться накрытым одеялом и с ужасно болящей спиной. Утром приходится разминаться почти двадцать минут, прежде чем задница хотя бы позволила сесть. Майлз опять торчит у доски, прикрепляя к коряво нарисованному замку рукописные пометки о пациентах, известных и нескольких, что им удаётся откопать в редких заполненных папках. — Фрэнк Манера. Очередной подопечный проекта «Вальридер». Вэйлон отвлекается, подмечая в его речи это сухое обозначение, некий аналог воображаемых кавычек, когда Майлз хотел сказать о ком-то в неодушевлённом ключе. Реакции на это не следует, но Вэйлон думает, что эта способность — нарываться на ровном месте, однажды выйдет Майлзу боком. Помимо того, что уже вышло. — Как думаешь, он пил кровь из груди мужиков чтобы понравится папочке Рудольфу? Или просто ёбнулся? — На этическую сторону его поведения мне, честно говоря, наплевать. Вэйлон вытаскивает из гнезда очередную флэшку и откидывает в коробку-ведро, прикрывая оставшийся пустой участок на дне. Одиннадцать — помечает он в голове, зачёркивая воображаемую палочку. Одиннадцать бесполезных кусков пластика. Он бы вполне обошёлся без личного дела Манеры, от которого в голове сразу всплыли звуки работающей циркулярки. — Да брось. Знаешь, он бы мог быть на моём месте. Вэйлон даже голову поднимает от монитора, заканчивая вбивать командную строку не глядя и на автомате. — Не думаю, что у Вальридера настолько плохой вкус. Между ними повисает секундная пауза, а потом она заполняется смехом. Они смеются, глядя друг другу в глаза, не стесняясь, широко растягивая губы и сужая веки до трещинок-морщинок в уголках. Искренне. Вэйлон сохраняет в памяти этот момент редкой безмятежности, бережно откладывая на полку воспоминаний. Это даёт стимул работать практически без перерыва до полудня, и снова, вытерев томатный соус с губ, клацая по клавишам и тихо, разочарованно выдыхая, до пяти, отметив случайным взглядом, перескочивший с корзины на электронный циферблат. Без солнечного света время течёт иначе. Сначала он думал, что вообще двинется, и будет умолять подниматься хотя бы раз в неделю. Но как оказалось, если у тебя есть чем заняться и это «что-то» готово пожрать время вместе с тобой, думать об условиях пребывания становится некогда. А потом тебе просто пофиг. Замечать Майлза краем глаза было уже привычно. Почему-то Вэйлон всегда чувствовал, что он где-то рядом, даже когда работа не позволяла ему думать о чём-то ином. Когда строки кода плясали перед глазами, пальцы болели от напряжения, а голова болела от мыслей, что вообще-то он нихрена не хакер, взлом никогда не являлся его профессиональным направлением и то, что он сейчас делает является квинтэссенцией любопытства, крайнего упорства и глубокой уверенности в том, что если знаешь, как взломать систему, значит точно знаешь и как её защитить. Меркофф нещадно била по этому щиту с каждой новой флэшкой, и Вэйлон совершенно не представлял, насколько ещё хватит его знаний, и когда очередной скрытый вирус в папке окажется ему не по зубам и похерит всю систему. Что тогда скажет Майлз и как быстро, без его ежедневного контроля, программисты Джулиана отловят куски червя и очистят систему? Он же видит, что они пробуют. Осторожно, скорее боясь, что Вэйлон сам не понимает, кого создал. Ох, Джулиан, не волнуйся, я прекрасно знаю, что делаю. Хотя бы здесь. — Майлз, Майлз! Вэйлон не знает, от чего мужчина подскакивает быстрее, едва не сшибив головой стеллаж. От его громкого вопля или от грохота генератора, который дёрнул удлинитель вилкой зарядки ноутбука, которым Вэйлон едва не запустил в стену. Он продолжает пялится в экран, пока Майлз протягивает позвоночник и подползает к нему с изножья кровати, где он вырубился около часа назад. Электрические часы отсчитали одиннадцать, когда его взгляд зацепился за обилие вордовских расширений. — Ты уже открывал? Его голос сонно дрожал в такт пальцам Вэйлона, едва касавшихся мокрых от пота клавиш. — Только что взломал. И пускай там будут хоть счета за туалетную бумагу, это уже не имело значения. Первая полная папка в первый же день новой недели была сродни Богу из машины. Вэйлон буквально не верил в неё пока не нажал enter. И едва не поверил в своё помешательство, когда на скане с оттисками печатей и подписями увидел приказ о формировании. — Жопоприкрывательный отдел. Тут же охарактеризовал Майлз и не согласиться с такой формулировкой было невозможно. — Не понимаю, как здесь оказалась его база, но это самый настоящий джекпот. Вэйлон щелкал по файлам с энтузиазмом фанатика, нашедшего в земле золотые таблички. Его глаза слезились от напряжения, капилляры оплетали яркой паутиной белок, но Вэйлон и думать не смел об остановке, переключаясь, вчитываясь в имена и должности, с короткой выжимкой личностных портретов, авторства корпоративных психологов. — Да тут все их назначения. От уборщиц до заместителей. Их адреса, номера страховок, графики отпусков. Может дюжина не такая и чёртова. Его голос искажался и трескался, с каждым словом впадая в русло какой-то неизбежной мстительности. Вэйлон понятия не имел что они сделают с этими данными, но под пальцами уже залегло приятное тепло чужой шеи. Они, а не мы. Наконец-то они, а не мы! — Вэйлон. Майлз кладёт свою руку поверх его, останавливая беспорядочное клацанье и отводит в сторону, укладывая на торчащее колено. Сейчас его кожа показалась Вэйлону остывшей и закоченелой, как у трупа. — Они нам не нужны. Вэйлон едва не закричал на него. Внутреннее негодование вздулось венами на лбу и заструилось потом по шее. Гнев сжал легкие, заставляя часто втягивать воздух и единственным, что смогло удержать от неизбежной истерики, стал накопленный опыт, подсказывающий, что Майлз часто имеет в виду, не то, что говорит. И ошибается тоже нередко. — Это работники Меркофф. Работники не какой-то вшивой канцелярии, а центрального отдела, буквально обеспечивающего их существование. Если нам не нужны они, то кто, Бога ради, скажи, нам нужен? — И чем тебе поможет уборщица или… Он быстро защёлкал по освободившимся клавишам, сменяя на экране один файл за другим. — …вот этот Адам Морган, с раздутым как надутый гандон эго, «не позволяющее ему относится к нижестоящим сотрудникам как к равнозначным»? Он снова перешёл на шершавый методический слог, заставив Вэйлона нервно икнуть от настолько сюрреалистичной подачи. Майлз и официальные формулировки сочетались так же здорово, как свинья с апельсинами. — Думаешь, заявимся к нему домой, отрежем пальцы, и он сдаст… Майлз снова вгляделся в документ, выискивая должность. — … ту финансовую хрень, за которую он отвечает? Может он вообще сопровождает договора на поставки бумаги и ёршиков в туалеты. Мы возимся с подобной хернёй уже пару недель и только забили доску макулатурой. После катастрофического подъёма энергии, Вэйлона вдруг охватывает апатия. Мышцы становятся ватными, почти игрушечными и он медленно опускает голову вниз, ещё пытаясь прочесть что-то из написанного в документах, но, по сути, смотрит сквозь них. Он настолько идиот или Майлз опять затеял какую-то игру? Может его план настолько гениален, что постичь всю его суть за один раз невозможно, и придётся смириться и медленно открывать одну дверь за другой? Или он просто бездушный винтик, клацающий по клавишам до тех пор, пока ему хватает знаний? От всех этих мыслей в висках набатом забила мигрень. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Веки моргнули. Дёрнулись привычным мышечным спазмом, на мгновение отрезая от яркого света экрана, а потом ещё, и ещё. Вэйлон снова оказывается в дне их побега, на ржавом, пыхтящем выхлопом мотоцикле. Он на кровати, в бункере пропахшим затхлостью и свежим бензином, вдавливает ладони в глаза, пока под веками не взрываются искры. Он снова потерялся в себе и просто ждёт развязки, неминуемой, как боль от осколка в желудке. Его накрывает. Тёплое прикосновение, теперь не фантомное. Живое. Прикосновение, которое знает и понимает, разделяет одну боль на двоих. Чувствует. Ему не нужно ничего в этом мире, просто пусть кто-то знает. Не думает, что знает, не поддерживает, пытаясь откопать в мозгах рычаги отключения фантомных болей. Пусть кто-то меня понимает. — Конкретика, Вэйлон. Голос оседает в ушах тихим, размеренным шёпотом. Прикосновение спускается дальше, ведёт по плечу и трогает кисть, вплетаясь под кожу новым скелетом. Оно ведёт его дальше, выше, тенью над клавишами, слишком смольной, разлетаясь под веками искаженными бабочками. Вэйлон распахивает глаза, когда на его указательный давит белый обрубок кости. — Что мне набрать? — Имена. Ему всё ещё жарко и пот на спине липкий и склизкий, щекочет кожу и въедается солью. Впервые в рабочее время, Вэйлон думает о душе и хочет сорваться вопреки обязательствам. Они ведь ненастоящие, просто очередная иллюзия, построившая необходимые барьеры. — Чьи? Он смотрит на картонку двери жадно и тяжело. Под горячей пластмассой ноги готовы вскочить и снова врезать об стену едва уцелевшим корпусом. — Наши, Вэйлон. Поиск крадёт у них ещё пару часов. Некритичных. В череде потраченного времени очередные сто двадцать минут сгорают с лёгкостью пересохшего хвороста в бензинном костре. Вэйлон успевает умыться. Не находит в себе сил отвлечься надолго и быстро споласкивает лицо, попадая на шею и плечи, частично смывая липкие полосы пота. Он чувствует запах кофе, запахи в их комнатке разносятся сверхбыстро, и легко, благодарно улыбается ещё до того, как видит большую походную кружку. — У тебя кто-нибудь остался? Это же нормально, что они говорят? Не о работе, не о Меркофф, не об ужасах Маунт-Мэссив. Нормально, что они говорят друг о друге? Нормально, если вдруг Вэйлон спросит о семье человека, ради которого нарушает законов едва ли не на смертную казнь? На очень большой срок, это точно. Нормально ли, что он решил спросить о этом только сейчас? Да — говорит себе Вэйлон. Именно сейчас Майлз выглядит так, будто разрешит себе хотя бы подумать над ответами. — Хочешь покопаться в прошлом? Майлз не открывает глаз, удобнее устраивая голову на скрещенных под затылком руках. Расслабленный, мирный. Безопасный. Он чувствует себя в безопасности здесь или всё его поведение только иллюзия, натуральная даже для него самого? — Три недели. Почти. Третья началась только сегодня, если календарь тоже не стал иллюзией. — Мы здесь уже третью неделю, и я не думаю, что в мире остались ещё хоть какие-то люди, с которыми мы можем быть откровенны. Ему нужно быть откровенным? Что тебе нужно, Вэйлон Парк, если даже в своей голове ты не может ответить на простые вопросы? — Ричард Трагер. Вэйлон смотрит на него вопросительно, несмотря на закрытые веки. — Помнишь, ты спросил, кто отрезал мне пальцы? — Майлз, кто сделал это с тобой? Он помнил. Первая попытка, контакт второй степени в перерывах между обедом и взломом. Тогда Майлз сказал: — Поверь, ты не хочешь этого знать. Сейчас, Майлз говорит: — Один псих, некогда работавший на Меркофф. Отдел развития бизнеса или как-то так. Его засунули добровольцем в программу морфогенетического кондиционирования, но я так и не понял за что. Да и пофиг. Ты мог видеть его в Маунт-Мэссив. Такой долговязый старик, с ободранной кожей, жидкими волосёнками, в здоровенном кожаном фартуке. Не хочу знать, из чего он был сделан. Вэйлон припоминает. Тело, валяющееся у лифта и трое военных, говорящих о членах и яйцах, не всегда за этот вечер присутствовавших на человеческом теле. Последний рубеж на пути к свободе. Предпоследний, как выяснилось. — Он поймал меня в кухонном лифте, пока я удирал от кучки очередных психов. Приковал к креслу, а потом отвёз в какую-то клоаку и отрезал пальцы, снимая всё на мою же камеру. Он блюёт на чьи-то органы и не может остановиться. Жгучая боль в голых срезах костей подчистую выедает внутри чувство мерзости, и единственное, о чём Майлз готов думать сейчас — кому продать душу, чтобы всё прекратить? Пусть будет психушка, пусть будут ублюдки в халатах, пусть рубят головы и варят бульон из них в кастрюлях. Что ему сделать, чтобы больше не испытывать это? — Знаешь, Вальридер так и не смог отрастить их. Майлз поднимает одну из рук вверх, касаясь темноты, но так и не открывая глаз. — А может просто не хочет. Хочет, чтобы я помнил. Как будто верни он мне пальцы, и я сбегу на край света. Не понимаю… Он добавляет это так тихо, что Вэйлон не осознаёт, был ли шёпот реальностью, или просто родился в его воспалённом мозгу очередной галлюцинацией. — Мне пытались отрезать яйца. Это заставляет Майлза открыть глаза и повернуться в его сторону с таким карикатурным выражением лица, что Вэйлон не удерживается и тихо прыскает. — Чего? Кажется, ведущий прайм-тайм сказал нечто подобное, когда кадры с орущим про свадьбу Глускиным попали в его эфир. — Не подумай, я не сомневаюсь в фантазии психов, но… почему? В смысле, они всегда искали какую-то долбанутую причину. И чем ты их так разозлил? Вэйлон подвисает на несколько секунд, выискивая подходящий ответ, разрываясь между откровенным стёбом и чем-то философски приторным. Ответ подстёгивает пикнувший завершившийся проверкой ноутбук. — Я оказался идеальной невестой. Его мгновенно переключает, втаскивая в пространство раскрывшихся папок и только где-то на периферии Вэйлон улавливает: — Ну значит не совсем. У самого уха, под тёплое прикосновение чужого дыхания к коже. — Нашёл что-то? Вэйлон не видел, но знал, Майлз вглядывается в новые файлы так же жадно, как и он сам. — Несколько скрытых папок. Среди уборщиц и юристов совпадений не выявлено, но может тут получится. Это была их единственная надежда. По крайней мере, самая ощутимая, что оказалась в руках здесь и сейчас. Майлз присвистывает, когда Вэйлон открывает первый документ. — Полевые агенты. В графах должностей это рисовалось благозвучнее — эксперты местной оценки ущерба. Но поверить в то, что эти люди приезжали и действительно кого-то оценивали могли разве что сопливые дети. Особенно учитывая их образование и подготовку. Ячейки пестрили военными академиями, силовыми подготовками и специальными курсами разведки. — Выезжают на место и устраняют следы. Если и здесь мы никого не найдём, значит вся эта база не полезнее засохшего куска дерьма. Вэйлон до сих пор не питал особых надежд, но при виде такого списка даже его скептическое сердце ёкнуло, отдаваясь лёгким покалыванием в пальцах, пока он вбивал имена. Только бы вышло. Только бы. — Есть совпадение. Сразу два файла выдали соответствие, отправляя в середину и конец списка, к папкам отчётов и дел. — Полин Глик и Пол Марион. Кажется, они напарники. Интересное сочетание. Совпадение или у Меркофф сработало чувство юмора? — И как их называют — Поли и Пол?! — Тут об этом не сказано. Майлз усмехается и почёсывает зубами у среза на пальце, в очередной раз ленясь сделать это по-человечески. — Фу. Ему скалятся и до корня обнажают длинный язык. — В общем, их прикрепили к нашему делу, после погрома в Маунт-Мэссив. — Вау, у нас есть личное дело?! Вэйлон даже чего-то выискивает, скорее театрально-показушно, но с таким везением сегодня, кто знает. Может удастся выведать реальную осведомлённость об их судьбах. Кто-то серьёзно верит, что они мертвы? Если только они сами. — Только выжимки. Полагаю за полные версии пришлось бы доплатить хакерам. — Ну, я видел там парочку счетов. Просто удивительно сколько информации о человеке может хранить один корпоративный документ, не имеющий отношение даже к половине написанного. А потом удивляемся, как наш рост, вес, предпочтения в порно и данные кредитной карты оказались на продаже в базах даркнета. — Здесь написано, что они были в твоей квартире. Через три дня после случившегося. На лице Майлза отражается всё отношение к пижонским туфлям, топтавшим его квартиру и наверняка ещё и расхерачившим её для проформы. Ответить-то некому. — И чё интересного откопали? Могли бы, конечно. Ну там грязное бельё в корзине, или тайник с бразильской кашасой в книжке по венчурным фондам. О, на него так надеялись, но вместо торговли на бирже, фамилия Апшер закоренилась на желтых страницах и криптосчетах в максимально сомнительных траншах. И нет, ему не было стыдно. — Не написано. Есть показания соседки, что видела тебя за пару дней до их прихода. Старая Пенелопа. Отпетая собачница и обладатель самой забористой травки в округе, но хрен, когда ты докажешь существование косяка, даже если она будет тыкать тебе им прямо в лицо. — Она не из болтливых. Значит нашли способ надавить. Это же Меркофф. Удивительно, если бы не нашли. — И либо способ хреновый, либо тут опять только выдержка. Сказано, что за пару дней до агентов, ты приходил в квартиру, и на это отреагировали её собаки. — Есть конкретика, почему она решила, что это именно я? Её зрение уже давно напоминало стекло под песком, но чего старая Пенелопа никогда не скажет, так это того, в чём не была бы уверена. Даже под страхом смерти. Кажется, ты вообще перестаёшь бояться чего-то подобного, когда стукает крепко за семьдесят. Готовишься к земле и всё такое. — Нет. Просто написано — что видела Майлза Апшера. — Ну, это точно не мог быть я. Решила поводить за нос двух корпоративных придурков? — Полагаю это так. Пару этих описанных дней ты был…? — В коме. Майлз снова валится на подушки, практически теряя интерес к происходящему. А может снова хотел увильнуть от расспросов. Не то чтобы Вэйлон собирался вытягивать из него душу. — Валялся на полу какого-то Богом забытого мотеля и пытался не сдохнуть от шока и боли. Майлз не говорит, что на третий день боль уже была не физической. Она давно смазалась и растворилась, проседая под гнётом новой — ментальной. Нечто внутри рвало сознание в клочья и приказывало подчиняться. В те моменты Майлз действительно думал сдохнуть, но нечто внутри раз за разом показывало на это безоговорочный метафизический фак. Ты такой душка, Вальди. — Но если бы я каким-то чудом и явился в квартиру, и тем более услышал визг собак Пенелопы, я не смог бы забыть об этом, даже если бы захотел. Прийти и не поздороваться? Он вырос не в чёртовом зоопарке. А не подсунуть под дверь десятку за плотненькую скрутку вообще преступление. Нормальные соседи так не живут. — А ещё кто-то опустошил твой счёт. Формулировка «кто-то» откровенно порадовала, даруя ещё несколько справедливых поводов не сомневаться в охуенности своих выборов. Если Лилз говорит, что следов не останется, значит даже мировой поставщик биометрической безопасности укажет в отчётах расплывчатую херню вместо реальных имён. — Этот счёт сейчас находится прямо перед тобой. Что ж, Вэйлон определённо оценил его масштабы. Остаётся только гадать, какие цифры он представлял в своей голове. — А ты неплохо зарабатывал. — Ну, продал бы машину и могло хватить на полную версию. Краска по лицу Вэйлона поползла от висков, по щекам, зацепила уши и щедро окрасила шею. — Прости. Я просто не знал, что с ней делать. Он нервно потёр переносицу, стараясь не то совсем не смотреть на Майлза, не то скрыть себя от него. — Всё произошло так быстро. Твой джип стоял у самых ворот и буквально стал моим единственным шансом. Я даже не думал, что делаю, я просто хотел бежать и постараться потерять не всю кровь, пока врачи не смогут заняться мной. Он молчит о том, что ужасы Маунт-Мэссив были не единственной причиной его исступленного бегства. — Я даже не помню, как добрался до больницы, не помню зачем потянулся и сдёрнул твою карточку с зеркала. Но я отлично помню, как в ту же секунду, что я прочёл твоё имя чувства вины и отчаянья, резанули больнее, чем всё стекло Маунт-Мэссив. Он помнил, как из глаз полились слёзы. Как он размазывал их, задыхался и прижимая карточку к сердцу медленно хромал в сторону больших стеклянных дверей. Мне так жаль. Мне так жаль. Прости, Майлз. — Прости. — Эй. Тишина снова накрывает, разбавляясь гудением кулеров. Майлз терпеливо ждёт, пока Вэйлон отнимет ладонь от лица и наконец решится взглянуть. Капиллярная сеть на белке стала уже совсем яркой, и сложно сказать, отчего теперь слезились глаза. — Забудь об этом. И этот голос был настолько уверенным, настолько беспрекословным, что подчинение казалось естественным и самым логичным. Вэйлон едва не поклялся, что всё уже выбросил из своей головы. Отформатировал, как винт, в который вкрутили дрель. — Ну куда бы я сейчас её дел? Кататься по городу, по любому городу, было бы откровенной тупостью, хоть обснимай номера. Она досталась бы Меркофф, хоть останься у лечебницы, хоть… Он пощёлкал пальцами, намекая Вэйлону продолжить за него. — … на стоянке у госпиталя Сан-Рафаэль. — Именно. И то, что перед этим она помогла сохранить твою жизнь, делает эту жертву куда менее напрасной. Вэйлон опускает руку и почти машинально касается зажившего шва над пупком. Неровный, рваный рубец, заштопанный так аккуратно, как только позволяло оборудование и руки хирурга горной больницы. Он ещё чувствовал фантомную боль. Притупленную месяцами, но всё ещё ощутимую. Ёбанный Блэр. Ёбанная психушка. Ёбанные Меркофф. — По твоему пепелищу они тоже прошлись. И Вэйлон искренне радовался, что на этот раз блядские корпоративные туфли ждала только грязь и жирная копоть. Здесь Джулиан блестяще разыграл свою карту и Вэйлон не уверен, что сможет избавиться от чувства долга перед ним хотя бы за одну жизнь. — И отомстили сполна. Уверен, кто-то из них подсказал создать мне поддельный профиль в соцсети и напихать туда сумасшедших теорий. Эта новость гремела не слабее скандального видео и очень неплохо помогла в подкреплении лжи о монтаже и фабрикации самых жутких улик. Майлз искренне восхищался изобретательностью Меркофф. Так же искренне, как и желал им всем мучительно подохнуть в канаве. — Слышал, термин — теория заговора, придумало само правительство, чтобы все его тайны было правдоподобнее отмазывать. Вэйлон снова потёр переносицу, на этот раз очень устало и слабо. — Если говорить откровенно, то мне откровенно плевать. Ему тоже. Если забивать голову всякой фигнёй, можно и крышей потечь. Вот таких потом и находят в списках добровольцев на очередной нацистский эксперимент. — Есть что-то ещё? Какие-то зацепки по этим двум? Может старые дела? Пальцы снова активно защёлкали по клавишам. — Только одно. Вэйлон переключился в конец документа, содержавшего ни сколько конкретные данные, сколько общие пометки. Вероятно, этот отчёт просто не успели внести в базу. — Упоминается проект TG-048, но ничего конкретного о нём не сказано. В документе он помечен, как очередная проверка, но это всё. Хотя, подожди-ка… Вэйлон сощурится, приближая лист на пару десятков процентов сильнее. — Тут ещё есть цифры. И если предположить, что это дата, то получается… — Две корпоративные крысы побежали по лабиринту спустя неделю, после отчёта о нас. Это должно быть серьёзно. И если в собственной персоне Вэйлон мог сомневаться сколько угодно, то возможность забить на единственного живого носителя флагманского проекта невозможна уже по своей сути. — Чёрт, да о нём буквально нет ничего, кроме этих строк. Может попробовать покопать в других флэшках? Он готов был сидеть ещё три недели, даже во имя призрачной возможности на успех. — Зачем? Майлз ловко подцепляет пальцами его ноутбук и переносит к себе на колени, буквально вырывая невидимый стержень из его позвоночника. Вэйлон едва не растекается по кровати от чувства мнимого облегчения. — Пойдём и напрямую спросим у этой Полин. Срок её службы гораздо больше, да и как по мне, именно она отдаёт команды в их парочке. Майлз кривит рожу, глядя на застывшую маску каменной серьёзности на служебном фото Полин. Пол Марион мог похвастаться разве что простовато-апатичным анфасом. — И как ты собираешься это сделать? Просто пойти в квартиру, отрезать пальцы и задать вопросы? Это безумие. — Мы даже не знаем где она живёт. — Не проблема. Майлз поворачивается к нему, и в глубине его зрачков залегает антрацитово чёрный. — Тут где-то был адрес.