От ненависти до любви

      Это непередаваемое чувство — нельзя его описать, только пережить. Проснуться перед самым рассветом, только угадать светлеющее небо, но не видеть его. Тело ещё сковано слабостью сна, на ленивое потягивание мускулы отзываются истомой и звоном. В подушке головой продавлена ямка, тёплое одеяло уютными складками собирается у плеч. Можно ещё спать. Не нужно вставать в дозор, не нужно разжигать огня. Ножны стоят у стены, а на подушке рядом лежит не меч, а спит самый дорогой для тебя человек. И ты протягиваешь руку, обнимаешь его и подтягиваешь к себе, горячего ото сна, доверчиво расслабленного. Он что-то мычит сквозь сон, утыкается головой в плечо, отвечает на объятие, не просыпаясь.       А потом проснуться снова, но уже в свете яркого дня. Тёплый ветер распахивает полог шатра, и в щель заглядывает стая солнечных зайчиков. Поют утренние птицы, шумят высокие кроны деревьев, журчит вода. Мелодичные голоса эльфов смешиваются с утренней песней леса, и где-то рядом звенит посуда. Леголас, проходя мимо, заглядывает в шатёр, улыбается светло и чисто, с самой искренней радостью за друзей, ловит сонный взгляд Арагорна и одними губами шепчет «завтрак».       — Вставать будем? Завтрак без нас съедят, — шёпотом спросил Арагорна, поворачивая голову к Боромиру. Тот что-то невнятное пробурчал в ответ и свернулся в кокон одеял, прячась от солнца. Арагорн откопал его в ворохе пуховых покрывал, поцеловал в темя и укрыл снова. — Я сберегу нашу долю.       Из одежд, что эльфы принесли вчера, Арагорн выбрал штаны тончайшей шерсти, мягкой как шёлк, и лёгкою тунику им в цвет — серовато зелёный, любимый цвет галадрим — поверх кипенно-белой рубашки. О сапогах даже не вспомнил, так приятно было ступать босым про прохладной росе и мхам. Он вышел на поляну к уже накрытому столу, где трапезничали друзья, и каждый из Братства проводил его восхищённым взглядом.       — А куда Странника дел? — спросил Пиппин, окидывая взглядом его с ног до головы. — Нету Странника, только король остался.       — Я просто вымыл голову и переоделся, — усмехнулся Арагорн.       — Ну нет, мы тут все помылись и приоделись, но вот я, с вашего позволения, был садовником, им и остался, — сказал Сэм. — А ты… ну словно из песни вышел. Эльфийский такой, что словами не описать.       — Глаза у тебя светятся, — шепнул Леголас, рядом с которым Арагорн сел за стол.       — Я впервые за несчётные годы спал спокойно, — ответил Арагорн. — И ровно столько, сколько хотелось.       — И с тем, с кем хотелось, — добавил Леголас. Он улыбался, но никакой издёвки в его голосе не слышалось, ни шутки. — Где, кстати, виновник превращения бродяги в короля?       — Спит.       Арагорн оглядел стол, поставил возле себя две тарелки и накидал в них всего понемногу. Тут были и фрукты, и сладости, творог со сливками, тонко нарезанный ароматный сыр, маленькие блинчики, облитые мёдом и посыпанные орехами. Поставив рядом целый графин брусничного морса, Арагорн кивнул Леголасу.       — Присмотри.       И вышел из-за стола. Его проводили снова взглядами, теперь удивлёнными. Арагорн же почти не думал о том, что делает. Ему хотелось — и всё. Невероятная лёгкость поселилась в мыслях и на сердце. Он много сомневался в своей жизни, на трудном пути легко оступиться, и каждый шаг обдумаешь тысячу раз — а теперь он будто бы видел дорогу у себя под ногами, ровную, широкую, освещённую солнцем, звёздами и всеми огнями мира.       Он поднялся на соседний холм и набрал там цветов, большой букет ярких, невероятных для зимы полевых цветов. Кто-то из эльфов сказал бы, что композиция ужасна, подбор символов чудовищен, а оформление из рук вон плохо — если бы его спросили. Но уж чего-чего, а тут интересоваться мнением эльфов Арагорн собирался в последнюю очередь. Он принёс букет в свой белый шатёр и положил на подушку.       Боромир не спал. Он уже вынырнул из-под одеял, растянулся на кровати по диагонали, лежал зарывшись лицом в подушку Арагорна. И приоткрыл один глаз, когда нос ему пощекотали цветочные лепестки.       — Это что такое? — спросил он, враз сбрасывая сонливость и поднимая голову. — Это мне?       — Тебе, — Арагорн сел на край кровати. — Не нравится?       — Ты меня с девицей часом не перепутал? — усмехнулся Боромир.       — Да ну тебя, — Арагорн сделал вид что обиделся и попытался забрать букет. Не успел. Боромир его схватил и откатился на другой конец кровати. — Не нравится, Леголасу отдам, эльфы завсегда цветам рады.       — Обойдётся!       — А он, между прочим, нам завтрак сторожит. — Арагорн забрался на кровать, навис над Боромиром, который загораживался от него принесённым кустом. — Там блинчики с мёдом, творог с малиной, нежнейший сыр, клубника в сливках…       — Злодей, — пробурчал Боромир.       Из постели он всё-таки вылез, умылся и причесался, как и Арагорн оделся в принесённые эльфами одежды. Что там хоббиты говори про обэльфячивание? Толика эльфийской крови в жилах Боромира никогда ещё не просматривалась так ярко. Дело даже не в том, как лежали гладко расчёсанные волосы и не в сиянии глаз. Боромир сделался спокойным, улыбчивым, а печаль и сомнения ушли глубоко в сердце, мелькая разве что во взгляде иногда и придавая ему истинно эльфийскую глубину.       Перед самым выходом, Боромир оглянулся на букет, всё ещё лежащий на постели. Он подобрал распавшиеся веточки, повертел их в руках, словно сомневаясь, взять ли цветы с собой, или оставить здесь. Вероятно, это был первый подаренный ему настоящий букет цветов, и что дальше с ним делать, он не представлял. Арагорн с улыбкой забрал цветы и поставил их в полупустой графин на туалетном столике у кровати.       — Пойдём гулять после завтрака, наберём ещё, — сказал он.       — Ещё, — вздохнул Боромир. — Напомнить тебе, что сейчас январь?       — Напомнить тебе, что мы в эльфийском лесу?       — Это я помню. — Боромир перестал улыбаться. — Как и то, что нам придётся покинуть Лориэн.       — Не сию минуту, — Арагорн обнял Боромира и заставил его поднять голову. — У нас есть время отдохнуть и исцелить свои раны. Я хочу, чтобы ни ты, никто из Братства не думал о тёмных дорогах за пределами этого леса ни сегодня, ни завтра.       — А себе запретишь?       — Хотелось бы.       Сегодня, завтра, через день — Арагорн пытался не думать о то, что ждёт Братство на пути, который нужно продолжить. Путь через горы был так опасен, труден и непредсказуем, что ни Гэндальф, ни сам Арагорн не брались загадывать, какой дорогой идти после того, как покинут Эригион. Если бы открыт был путь через Врата Рохана, то дальше дорога пролегла бы по берегу Снежноструйной, потом по Энтаве, а оттуда уже до Минас-Тирита рукой подать. Единственная переправа на восточный берег Андуина сейчас лежит в Осгилиате. Покидая отроги гор, на равнине Андуин уж больно разливается, вполне оправдывая звание Великой Реки, и ни бродов, ни мостов от самого Лориэна до Осгилиата нет, а те что были когда-то — захвачены орками.       Если бы был жив Гэндальф, здесь, в ЛотЛориэне, пути Братства бы разошлись. Сердце влекло Арагорна в Гондор, и он понимал, что там его меч нужнее всего. Ещё выходя из Ривенделла, ещё не зная, какой будет истинная причина его желания направиться этим путём, он беседовал с Гэндальфом, и тот согласился, что королю пришёл черёд вернуться в королевство и назваться наконец истинным именем, а не одним из десятков прозвищ.       Теперь же Братство лишилось проводника, и если Фродо решит не идти в Минас-Тирит, Арагорну придётся сопровождать его на любом избранном Хранителем пути, независимо от того, куда влечёт сердце.       Разлука становилась всё ближе. Очевидным был тот факт, что все перипетии в пути, гибель Гэндальфа и непредсказуемость пути дальнейшего, страшная опасность исходящая от Кольца не убедили Боромира отказаться от мысли использовать его. Ровно как и любовь, забота, нежность не могли отвлечь его от тяжких дум о судьбе Гондора. Надежда для людей становилась ещё более призрачной на фоне настороженности и опасений эльфов — если они боятся не удержать свою землю, что уж говорить о людских королевствах.       Боромиру снились кошмары, он повторял во сне фразу из пророчества «и падут твердыни», просыпался в ужасе и искал меч. Ему снились неожиданные атаки, разбитый гарнизон, Минас-Тирит в огне, погибший отец и тяжко раненый брат. Арагорн порой будил его посреди сна, пытался лаской, эльфийскими заговорами отогнать тревогу, но смятение множилось. Днём воспоминание о снах таяли, в прогулках по лесу, беседах с эльфами, лёгких трапезах и занятиях любовью в самых неожиданных местах Боромир становился собой прежним, весёлым, открытым, отзывчивым на ласку. Но сердце его было глубоко ранено.       Арагорн не мог его осудить, хоть и раздражался порой в ответ на упрямство. Фродо тоже. Маленький хоббит, удивительно мудрый, тяготился необходимостью принять решение, но тянул с ответом вовсе не потому, что не мог сделать выбор. Арагорн порой ловил на себе его печальный взгляд. Фродо не хотел идти в Минас-Тирит и понимал, что одно его слово разлучит Арагорна с Боромиром. Возможно, что навсегда. Идёт война, и даже в походе к Роковой Горе уцелеть больше шансов, чем в каменном городе.       Сколько дней провели путники в Лориэне, никто сказать не брался. Все путались в расчётах. Здесь в небе были странные звёзды, редко виднелась луна, а дни были похожи один на другой. Горячие ванны, тёплые постели, завтраки на траве, прогулки по эльфийским садам — всё вроде бы уже было знакомо, и всё одинаковое, и всё же отказаться от этих благ становилось тем тяжелее, чем больше времени проходило.       По вечерам над Карас-Галадон зажигались огни, а с таланов доносилась музыка и песни. Теперь они были печальны. Эльфы оплакивали Гендальфа. Старого волшебника и владык Лориэна связывала давняя и крепкая дружба, говорили даже, что госпожа Галадриэль, созывая совет Мудрых, хотела чтобы возглавил его именно Гэндальф, но Саруману отдали этот пост, признавая его заслуги в изучении деяний Врага. Как была права госпожа, теперь, вероятно, думали многие, но пустые сожаления не изменят случившегося.       — Что они поют о нём? — спросил кто-то из хоббитов, прислушиваясь к чудесным переливам голосов. Песня была столь же прекрасна, как и печальна.       — У меня нет сил предать это, боль потери слишком свежа, — покачал головой Леголас.       Арагорн и Боромир отдыхали здесь же, у фонтана, на расстеленных на траве покрывалах. Эльфы принесли и подушек, но голову Боромир положил Арагорну на колени, и тот перебирал пряди волос, а потом принялся заплетать воину эльфийские косы, вплетая в них золотые цветы эланора и серебристый нифредил. Теперь венок из цветов напоминал корону.       — Кто-то однажды сказал мне, — тихо проговорил Боромир, не открывая глаз, — что мы умираем столько раз, сколько раз теряем близких.       — Так и есть, — ответил ему Арагорн. — И оплакивая ушедших, скорбим не по ним, а по самим себе без них.       — Это правильно. Если я вдруг потеряю тебя… Вот этот Боромир, что просыпается утром от поцелуев и засыпает вечером с ними же, рукой бродяги коронованный наместник — его тоже не станет. Словно никогда и не было.       — Бродягу, в чьей воле подарить корону, ждёт та же судьба, — без улыбки ответил Арагорн.       Боромир открыл глаза, и Арагорн, склонившись над ним, одними губами произнёс «не покидай меня». Это было жестоко. Они оба понимали, что Арагорн не пойдёт в Минас-Тирит, что он требует от своего солдата принести клятву, которую сам дать не в силах, что он первый станет причиной разлуки. И всё же Боромир улыбнулся — печально, но светло — и ответил тем же едва слышным шёпотом: «никогда».       Прошло ещё несколько дней. Боль утихала, дорога звала. И в тот момент, когда Фродо наконец решился избрать путь, на помощь отряду пришли владыки Лориэна. Может, они могли бы предложить этот выход и раньше, но госпожа Галадриэль ждала, пока сделан будет выбор. В этом все эльфы. Совета спрашивать у них номер дохлый, помощь просто так тоже не предложат. На просьбу не откажут, но надо попросить.       И всё же, этот эльфийский дар был невероятно щедрым. Лодки! Теперь можно было до самого Рэроса не выбирать дорогу — правый берег или левый — а в относительной безопасности преодолеть значительную часть пути.       — Мы высадимся чуть выше водопада, — сказал Арагорн, показывая спутникам карту. — Боромир и те…кто пойдёт с ним, — Арагорн запнулся, Боромир нахмурился. Вероятнее всего, отсюда он пойдёт один, — поднимутся по Энтаве. Фродо и остальные переправятся на восточный берег, оттуда проляжет дорога в Мордор. Штурмовать чёрные врата затея глупая, тут Боромир прав. Так что лучше отклониться от прямого пути и зайти в Мордор с севера. Оттуда Враг угрозы не ждёт.       — Сам же говорил, наш поход не тайна, — покачал головой Боромир. — Что если ждёт? Что если там ловушка?       — Поход не тайна. И именно по этому нам нужно разделиться, — печально ответил Арагорн. — Враг должен думать, что Кольцо движется на юг, в Рохан, в Гондор — куда угодно.       — Враг знает, что Кольцо несёт полурослик. Я не отвлеку Саурона.       — Враг знает, что Кольцо хранилось у полурослика. Знает, что в Ривенделл Кольцо принёс полурослик. Но дальше — дальше на совет прибыли наследник Исильдура и наместник Гондора.       — Сын наместника, — машинально поправил Боромир, Арагорн отмахнулся.       — Наместник. Давай смотреть правде в лицо, каким тебя видит Враг. Саурон не верит в в том, что у хоббита есть сила противостоять злу. Но он верит в древние рода, наследие и право сильного. Он уверен, что один из нас заявил свои права на Кольцо, и не шёл бы с Братством столько времени, если бы ему отказали.       — Почему ты уверен, — Боромир произнёс фразу с нажимом на «ты», — что проникаешь в помыслы Врага? Откуда ты знаешь, что он считает и решает?       — Наш Враг предсказуем, потому что продавшийся Тьме весь мир измеряет по собственной мерке. Он не может объяснить противостояние ничем, кроме соперничества во власти и жаждой народов Средиземья властвовать там, где властвовать хотелось бы ему.       — Скажи, что он во мне видит соперника, — язвительно рассмеялся Боромир.       — Скажу.       — Чушь! Он вообще не знает о моём существовании! Хочешь отвлечь Врага — пойдём со мной в Минас-Тирит.       Арагорн чуть не застонал. Ему не нужны были ещё аргументы, каждый новый и так добавлял груза к той ноше, что легла ему на плечи, а Боромир, лишённый милосердия в своей тоске, неустанно подбрасывал камней в этот курган, грозящий похоронить Арагорна вовсе.       В разговор вмешался Леголас, пытаясь спасти товарища.       — Мы говорим о Враге, но у нас есть ещё проблема, и имя ей Саруман, — напомнил эльф. — Он то знает даже имя хранителя Кольца, и знает веру Гэндальфа в маленький народец.       — Тогда всё бессмысленно, — рявкнул Боромир. — Если Саруман делится этой информацией….       — Не делится, — быстро ответил Арагорн. — У Сарумана свой интерес относительно Кольца.       — Кстати, о Сарумане, — Гимли задумчиво тронул лезвие своей секиры. — Помните тех орков в Мории, что напали в Летописном Чертоге? Это не морийские орки, это выродки иного племени. А Гэндальф упоминал, что Саруман выводит новые породы орков.       — Верно, Гимли, — Арагорн скатал карту в свиток и негромко, но весомо хлопнул ладонью по столу. — Выступаем завтра. Будем решать проблемы по мере их поступления, и первой из них станет Саруман.       — Если старикан уверен, что Кольцо у хоббита, давайте отвлечём его хоббитом, — вдруг встрял Мэрри. — Не сам же он рыскает, в лицо не знает, да имени не спрашивает. Мы с Пиппином можем пойти вместе с Боромиром на юг.       — Это опасней, чем сунуться в Мордор, — предостерёг Боромир. — Мы будем приманкой.       — Опаснее, — задумчиво протянул Мэрри. — Опаснее орочьих полчищ в подземельях, чудовищ с щупальцами, огнедышащих чудищ, волков-оборотней?       — Не слишком, — рассмеялся Боромир. — Пожалуй, я недооцениваю вашу отвагу, господа.       На том и решили. Ничего не решили, на самом деле. Арагорн знал, что Боромир надеется уговорить его идти в Гондор, и не оставит попыток дальше. А путешествие по реке оставляет и Фродо возможность передумать за эти несколько дней, чем тоже Боромир воспользуется. Арагорн пообещал самому себе не спускать с них обоих глаз. Одного он пообещал защищать ценой собственной жизни, другому же, возможно, придётся спасать не жизнь, а душу.