От ненависти до любви

      — Отдыхайте. Эти границы хорошо охраняются.       Умытые — в большинстве своём — путники с аппетитом поужинали — тоже почти все. Покой и безопасность открыли врата грусти и печали. Предаваться скорби есть время на сытый желудок в мягкой постели. Хоббиты отдыхали, Сэм пытался сочинять стихи в честь Гэндальфа, Гимли уже посапывал, сбежав от своей тоски в сон, Леголас лазил по таланам к сородичам, редко спускаясь теперь на бренную землю. Арагорн и Боромир оказались предоставлены самим себе.       В купальню сразу не пошли, позволив товарищам наплескаться вволю. Эльфы смеясь заявили, что последними нужно было пускать хоббитов, потому что они с таким энтузиазмом приняли идею помыться, что грозят осушить даже бездонные родники и оставить без горячей воды и хозяев, и гостей. Ужинать сели без них. И только угроза оставить без ужина в обмен на перерасход воды, подействовала.       За столом Арагорн внимательней присматривался к Боромиру. Несмотря на обилие самых разнообразных кушаний, к еде он не проявил никакого интереса. Съел только несколько гренок, намазанных толстым слоем творожного сыра с зеленью, и выпил немного вина — и то, только потому, что это подавал ему Арагорн, сам намазывал гренки, сам наливал вино. Теперь члены Братства уже укладывались спать, а Боромир сидел в стороне, избегал разговоров и взглядов. Он казался не мрачным, но… отчаявшимся?       — Я не найду здесь покоя, — пробормотал он, словно ни к кому не обращаясь.       Но Арагорн его услышал. Подошёл, сел рядом. Ничего не спросил, только смотрел, и Боромир его видел. Арагорну хотелось бы успокоить его, но сейчас он молчал, и хотел только одного — чтобы Боромир говорил. Он учится доверять, учится рассказывать.       — Я слышу внутри её голос. Она говорит о моём отце и падении Гондора, — тихо, но с силой продолжал Боромир. — Она говорит, что и сейчас ещё есть надежда. Но я не вижу её. У нас давно надежды не было. — Боромир уронил голову на руки. Он говорил с остановками, дышал через раз, словно задыхался от слёз, стоящих комом в горле, словно сдерживал рвущийся из груди крик. — Мой отец благородный человек. Но он теряет власть. А наш народ теряет веру. Он ждёт, что я всё исправлю, и я сделал бы это. Я хотел бы вернуть Гондору славу…       Не о славе он мечтает, подумал Арагорн. Он не знает, как спасти всех тех, кто не мечом и дланью, но сердцем присягнул ему давным давно. Наместник не теряет власть, это знамя наместников меняет знаменосца, только и всего. И все эти люди, народ Гондора… Они без страха и сомнений пойдут за своим полководцем на смерть, а он хотел бы привести их к жизни. Но не знает дороги, не видит пути. Отчаяние истинного владыки, чьё сердце отдано стране и людям — вот что открылось теперь глазам Арагорна.       — Ты видел его, Арагорн? — Боромир поднял голову, и взгляд его просветлел. Словно он говорил о человеке, о возлюбленном. — Белая башня Эктелиона, сверкающая, словно жемчужно-серебряная игла… Высоко на вершине утренний бриз развевает знамёна. Ты возвращался домой по зову серебряных труб когда-нибудь?       Боромир обернулся к Арагорну и тот с радостью увидел в глазах, полных боли, и свет тоже.       — Я видел белый город, — тихо ответил Арагорн.       Тебе было шесть лет — мысленно добавил он. Худой большеголовый нескладный мальчишка с тонкими, словно птичьи, пальчиками. Ты не мог удержать в руках неудобный корявый тренировочный меч, деревянный, без баланса. Но вцепился в рукоять двуручника, как будто её под тебя ковали и оплетали. Меч был лёгкий, потому что обломанный — но именно тогда осколок был тебе по росту. Ты посмеялся над искалеченным клинком, но вернул его с сожалением, наигравшись. И потребовал у отца настоящий меч, чтобы больше никогда с ним не расставаться.       — Очень давно.       — Однажды пути приведут нас туда. И стражник на башне провозгласит: «Владыки Гондора вернулись!».       Арагорн улыбнулся. От слов Боромира у него мурашки побежали по спине. Никто никогда не предлагал ему корону вот так. Ему говорили про долг, ему говорили про наследие. Защитить, спасти, уберечь. А сейчас сам Гондор — способный и выстоять, и спасти других — открывал ему сердце и предлагал владычество — но как? Как равному.       Не найдя слов для благодарности, Арагорн склонился к Боромиру и поцеловал его. И тут же получил ответ, горячий и требовательный. У поцелуя был привкус соли.       — Я люблю тебя, — тихо сказал Арагорн.       — И я… — Боромир сглотнул, подавил вздох. Взгляд его сделался удивлённым, он замолчал на мгновение, продолжение фразы осталось у него на губах, и он словно пытался распробовать священные слова на вкус. — Я люблю тебя, — наконец выдохнул он и улыбнулся.       — Пойдём со мной, — Арагорн поднялся и потянул Боромира за собой.       Купальни эльфов не походили на привычные бани или ванны. У подножья холма прямо из скалы били горячие источники и холодные как лёд родники. Эльфы давно научились направлять силы природы так, как им требуется, и воды пустили по серебряным трубам, а в камне вырезали широкие удобные бассейны со скамьями, ступенями, столиками. Мягкие мхи заменяли ковры, густые кроны склоняющихся к воде деревьев открывали от дождей, ветра и чужих глаз. Солнце давно зашло, и теперь широкая поляна освещалась сотней свечей, и сама вода словно бы источала свет. Пар клубами поднимался над широкими чашами, вода искрилась, а на каменных полочках, выдолбленных прямо в стенах купален, стояли десятки флаконов, баночек и бутыльков с ароматными маслами, мылом и настоями. У края одного из бассейнов среди ночных цветов, склоняющих к воде венчики, стоял поднос с двумя бокалами, бутылкой вина и большой чашкой фруктов. А рядом лежали полотенца и пара белоснежных махровых туник.       — Кажется, мы не вовремя, — сказал Боромир, разглядывая поднос с угощением.       — Это для нас, — улыбнулся Арагорн. И принялся раздеваться. — Я просил Халдира обеспечить нас покоем на часок-другой, кажется он понял меня… слишком хорошо.       — Оу, — Боромир смутился, отвернулся.       Арагорн в который раз посмеялся про себя. Зажать объект страсти в углу в темноте, зажимать рот рукой, ласкаться тайком, в страхе быть обнаруженным — это нормально, а раздеться наконец полностью на глазах у любовника — это смущает. Собственным примером поправ смятение, Арагорн разделся донага и вошёл в воду.       В самой глубокой части бассейна вода доходила до пояса, но у стенок были скамьи и высокие подъёмы. Окунувшись и пару раз широко поведя руками Арагорн переплыл чашу и вынырнул у дальнего её края. Как раз там стоял поднос с вином.       — Ты мечтал окунуться, разве нет? — спросил Арагорн, глядя на Боромира. Тот успел раздеться до исподнего, но теперь словно сомневался в чём-то и в нерешительности стоял у воды. — Просто искупаться.       — Ты ведь не просто искупаться хотел, верно?       — Мало ли чего я хотел. Чего хочешь ты?       — Тебя.       Арагорн развёл руки в приглашающем жесте, дескать вот он я, весь твой, одно твоё слово. Боромир покачал головой.       — Это смущает. Знать, что произойдёт дальше, но делать вид, что не догадываешься.       — Это называется ухаживание, флирт — вроде того, — усмехнулся Арагорн.       — Я не умею. По мне так лучше сразу и быстро. Как выдернуть зуб, чтобы не так больно было.       — Больно не будет, — тихо сказал Арагорн, враз посерьёзнев. — И ничего не будет, если ты сомневаешься.       — Да прекрати. Мы это уже обсуждали, — Боромир поморщился.       Раздражение и толика гнева на самого себя придали ему решительности. Раздевшись полностью, он вошёл в воду, с удивлением заметил, что она действительно тёплая, даже чуть более чем тёплая. Боромир нырнул и за один долгий взмах оказался возле Арагорна, поднялся из воды и устроился на скамье рядом. Он словно не знал, куда взгляд деть, рассматривал Арагорна тайком, искоса, из-под полуопущенных век и делал вид, что ему совершенно не интересно. Арагорн же в своём интересе не скрывался.       — Потереть тебе спинку? — лукаво поинтересовался он.       — Может сразу пониже спины? — Боромир отвернулся, делая вид, что его интересуют флакончики с непонятными этикетками. — Ты понимаешь, что тут написано?       — Это мыльный настой, — Арагорн взял несколько бутыльков, покрутил в руках, вытащил крышки и с наслаждением втянул носом аромат эльфийских снадобий. — А это шампунь.       — Чего?       — Мыло для волос.       — У эльфов есть отдельное мыло для волос? А для каких частей тела у них ещё отдельное?       — Я тебе больше скажу, — рассмеялся Арагорн, — у них есть смягчающее масло для волос, для тела, для рук и для пяточек.       — Для пятой точки?       — Так, — Арагорн отставил флакон. Который держал, пододвинулся к Боромиру, обхватил его в воде за пояс и притянул к себе крепче. — Кажется, кому-то не терпится перейти к делу?       — Ситуация возбуждает, — признался Боромир. Впрочем, совершенно прозрачная вода не скрывала ровным счётом ничего, и вопрос, и признание были лишними. — Но всё же я хочу сначала помыться. — Он потёр предплечье и на коже появились тёмные катышки, а на лице самого Боромира мелькнула тень отвращения. Для солдата он был неприлично чистоплотен.       Двое людей едва не переплюнули по расходу воды и мыла четырёх хоббитов. Со стороны могло показаться, что они пытаются утопить друг друга, а временами — содрать заживо кожу. В пене было всё вокруг. Благо, что вода в бассейне была проточная, и все эти сугробы из пузырьков, сначала серые от грязи, потом снежно белые, уносило водой. Временами мытьё прерывалось на поцелуи, орудование мочалками переходило в ласки. Распалившись, Боромир без всякого стеснения раскинулся на широкой скамье, развёл ноги, позволяя Арагорну мыть и массировать пах и ложбинку меж ягодицами. Он был возбуждён, и почти разочарован, когда Арагорн подвинул его на скамье и вместо масла для «пяточек» взял с полки этот странный эльфийский «шампунь».       Арагорн попытался ему компенсировать ожидание. Он щедро вылил на ладонь густой настой, остро пахнущий травами, и принялся массировать голову Боромира, что тот положил ему на колени. Намокшие пряди волос казались в полумраке почти чёрными, а в свете огней искрились тёмным золотом и медью. Арагорн с наслаждением запускал пальцы в волосы, оглаживал темя и виски, растирал уши и нежную кожу за ними, спускал руки на шею и плечи. Боромир выглядел совершенно спокойным, лицо его расслабилось, разгладилась морщинка между бровями, он словно собирался уснуть у Арагорна на коленях. Только тяжёлый, налитый кровью член, лежащий на животе, выдавал все желания тела.       — В тебе есть что-то эльфийское, — улыбнулся Арагорна, снова начиная массировать ему уши и глядя, как подрагивает окаменевшая плоть.       — По материнской линии, — сказал Боромир, не открывая глаз. — У маминого брата, князя Имрахиля, даже борода не растёт.       — Удобно.       — А ещё говорят, что потомки эльфов живут долго. — Боромир приоткрыл один глаз.       — Как нуменорцы.       — Я никогда не увижу тебя стариком.       — Нуменорцы и не дряхлеют, — напомнил Арагорн.       — Да, знаю. Просто… Ну сколько я протяну? Всё равно уйду первым, даже при том, что ты на пол века старше, — Боромир смотрел на Арагорна в оба глаза и снова сделался очень серьёзным.       — А ты бы хотел…       — Чего?       — Жили они долго и счастливо, со мной?       — А ты нет?       — Хочу. Но чего хочешь ты? Тебе меня сравнить не с кем, ты был лишён свободы выбирать.       — Дело не в свободе или запретах. Кто бы запретил мне полюбить? Может, так суждено? Я тебя ждал, и не тело хранил чистым, а сердце.       Арагорна сердце стучало гулко и часто где-то в горле и мешало дышать. Он соскользнул со скамьи в воду, потянул Боромира за собой, поцеловал. Вода забурлила, объятия стали требовательными, а ласки торопливыми. Арагорн огляделся, заметил у края бассейна ещё одну скамью, больше похожу на стол — она была широкой, и вода поднималась над поверхностью не более дюйма.       — Идём, — выдохнул он.       У Боромира было мгновение, чтобы передумать, но и толики сомнения не сверкнуло во взгляде. Он облокотился стол, прижимал к себе Арагорна и целовал его, почти кусался.       — Может мне лучше повернуться? — спросил он, разрывая поцелуй. Глаза у него лихорадочно блестели, на щеках горел румянец.       — Нет. Я хочу видеть тебя.       — Рожи, которые я корчу во время оргазма? Так себе зрелище.       — Когда-нибудь, — Арагорн говорил с придыханием, перемежая слова с поцелуями, — я закажу твой портрет с такой рожей, и буду носить его в медальоне у сердца.       — Ненормальный, — рассмеялся Боромир.       Арагорн потянулся за флаконами, нашёл в одном масло, по запаху напоминающее облепиховое. Боромир следил за каждым движением. Он откинулся на столе, приподнялся на локтях, горящими глазами смотрел, как Арагорн открывает флакон и масло течёт по его рукам.       — Если будет больно, или хотя бы просто неприятно — скажи мне, — велел Арагорн.       — Да хватит извиняться! — рыкнул Боромир. — Приступай, или я сейчас сам тебя изнасилую!       Это действительно была серьёзная угроза. Огромный член поднимался выше пупка, багровая головка резко контрастировала с совершенно белой кожей. Про эльфийскую кровь Боромир не выдумывал, и дело не столько в семейном древе, сколько в том, что волос в паху у него почти не было, если не считать мягкого рыжеватого пуха. Арагорн и сам предпочитал гладкую кожу, эльфийская кровь и ему помогала, но Боромир… Арагорн на мгновение застыл в восхищении. Этот человек был красивее чем любой из эльфов. А Боромир, поймав этот взгляд почти божественного преклонения, даже ничего не сказал по поводу промедления, его тщеславие в полной мере было удовлетворено.       Арагорн не смог удержаться от желания снова приласкать любовника языком. Смазывая маслом ложбинку, кожу под яичками и узкое колечко неподатливых мышц, он отвлекал Боромира от воспоминаний о боли. Щедро плеснул масла на бёдра, подрагивающий член, поцелуем приветствовал первую сорвавшуюся с головки прозрачную каплю зреющего наслаждения. И в тоже время чутко следил за движением мускулов под кожей, слушал дыхание и срывающиеся стоны. Он уловил момент, когда растущее удовольствие чуть было не пересекло точку невозврата, и прекратил все ласки, отстранился.       Боромир хрипло застонал, поднял голову. Взгляд его затуманился, в нём была и надежда, и просьба, и благодарность. Арагорн плеснул масла на свою кожу и пару раз прошёлся ладонью по члену, а потом наклонился к Боромиру.       — Сейчас, — сказал он и подхватил его под бёдра.       Первое вторжение встретило сопротивление, но скорее от неожиданности. К этому нельзя подготовиться, на самом деле, первый раз — (а это был именно он, случившееся у стен Мории теперь превращалось в страшный сон) — больше чем просто секс.       — Не зажимайся, — тихо сказал Арагорн, успокаивающе целуя Боромира. Вид у того был сосредоточенный и серьёзный, будто не любовью занимался, а в штабе над картами сидел. — А то будет больно.       — Не больно, — Боромир мотнул головой. — Немного странно. Неприятно. Даже не так, сначала как будто неприятно, а потом… — в этот самый момент Арагорн чуть качнул бёдрами назад, а потом мягко толкнулся вперёд, войдя почти до конца, и Боромир подавился вздохом. — Очень!       — Очень неприятно? — с игривым сочувствием спросил Арагорн, нависая над Боромиром. Глаза у того сделались совершенно чёрными, он хватал ртом воздух и цедил стон сквозь зубы. — Кажется, я нашёл нужную точку.       — Иди в задницу, — прошипел Боромир. И тут же дугой выгнулся в руках Арагорна, совершенно теряясь в обрушившихся ощущениях.       — Уже.       Арагорн был достаточно деликатен, чтобы позволить Боромиру привыкнуть к нему. Он бы сдержан, очень осторожен. И только окрик «да двигайся уже», а потом хриплое «глубже» и «еще» были ему приказом, а не собственные желания. Впрочем, наступил момент, когда два тела стали воистину единым целым. Накатывающие волны наслаждения одного отдавались в каждом мускуле другого, кожа плавилась от поцелуев и ласк, в голове шумела кровь, сердца стучали, как боевые барабаны. Вожделения тел было мало, и страсть душ правила теперь. Они угадывали движение друг друга, продолжали ещё не родившуюся мысль. Что-то шептали — оба, и снова не могли потом вспомнить, что именно — тысячекратно признавались в любви, клятву, что сильнее мира и смерти пили с губ. А мир взорвался ослепительной вспышкой света. И сбросил обоих любовников в благодатную тьму.       Потрескивали свечи в влажном воздухе, пели ночные птицы, тёплый ночной ветер шелестел в кронах деревьев. Арагорн стоял у стола, по пояс в воде, уткнувшись лбом Боромиру в плечо, обнимая его, и чувствовал крепкие тиски его бёдер на поясе. У кого-то будут синяки завтра, и это будет те тот, кому они по роли полагаются.       Боромир глубоко и медленно дышал, гладил Арагорна по спине и улыбался с закрытыми глазами. На животе у него разлилось целое озерцо жемчужного семени, и он даже ни разу к себе не прикоснулся. Всегда послушное, и в лишениях, и в битвах, и в покое тело подкинуло ему сюрприз. Сказал бы кто-то хоть пару месяцев назад, что величайшее наслаждение он найдёт, принимая мужчину, это было бы чудовищным оскорблением. Теперь он лежал под Арагорном, прижимал его к себе и хотел, чтобы соитие не распалось никогда.       Но пришло время покоя. Арагорн отстранился, и тут же потянул Боромира за собой. У стола была ещё скамья, и там вода доставала до плеч. Вода больше не казалась слишком тёплой, но приятно освежающей. Арагорн облокотился о стену бассейна, а Боромир прижался спиной к его груди и откинул голову на плечо. Открыли вино и наконец вспомнили о фруктах, Арагорн подносил Боромиру и бокал, и ветвь винограда прямо к губам.       — Я прощён? — спросил он, разламывая на две части абрикос и скармливая обе половинки с рук.       — Ты за всю жизнь не нагрешишь на такие извинения, — рассмеялся Боромир. — Кажется, я начинаю понимать, почему об этом слагают стихи и песни.       Виноград был восхитительно сладким, а персики и абрикосы невероятно сочными. Сок тёк по рукам и губам, и теперь поцелуи сделались сладкими и медленными. Боромир ловил губами пальцы щедрой руки своего короля, а тот, помня, что страж за ужином еде не прикоснулся, отдал ему весь поднос.       — Как думаешь, — спросил Боромир, задумчиво разглядывая тёмные кроны деревьев вокруг поляны, — эльфы наблюдают за нами?       — Почти уверен, что да.       — Забавное, верно, представление.       — Мы непостижимы для них, как они для нас.       — Среди эльфов нет мужеложцев?       — Все есть. Просто… Они не нуждаются в физической близости так, как мы. Они могут беседовать не произнося ни звука, могут признаваться в любви взглядом, находят радость в молчании, могут стоять сто лет просто держась за руки и смотреть друг другу в глаза.       — Что-то такое я читал.       — Вот. У них есть время превратить близость в торжественный ритуал. А наш век слишком короток.       — У тебя было что-то… с эльфом?       — Нет. И если ты про Леголаса, оставь свою ревность. Он мой добрый друг, всегда был и будет. Только друг.       Боромир хмыкнул, но промолчал. Возможно, его тревожил не Леголас, а леди Арвен. О чём Боромир догадывается, что слышал и знает? Арагорн ещё не думал, как разделить себя между ними, захочет ли Боромир делить его с королевой? Арвен знает о каждом любовнике или любовнице, что появлялись у Арагорна за долгие годы странствий — тут ничего не поделаешь, человеческая сущность отлична от эльфийской. И всё же Арвен ни разу не отказалась от своих клятв и не упрекнула его в измене. Непостижимым образом она всегда была рядом, проникала в мысли, в сны, приносила покой и надежду. Говоря сейчас, что эльфы наблюдают, Арагорн думал именно о ней.       Но и галадрим вряд ли оставили купальни без надзора.       — Интересно, эльфам мы кажемся смешными или уродливыми? — спросил Боромир, всё ещё внимательно рассматривая стоящие по краю поляны высокие меллорны.       — Не знаю. Но знаю, что ты — лучшее, что со мной случалось.       Страсть совершенно улеглась, оставив после себя приятную томную усталость. Очень хотелось спать. Переодевшись в чистые рубашки, босые и без штанов, Арагорн и Боромир прокрались в лагерь. Там уже все спали, только в шатре с широким ложем поблёскивал ночник, а у фонтана стоял в дозоре Халдир. Он проводил взглядом возвращающихся любовников, но промолчал, и ни словом, ни взглядом не показал, что знает о случившемся в купальнях. И только в тот момент, когда Боромир обернулся, чтобы задёрнуть полог, встретил его взгляд. И прямо в голове его зазвучал голос эльфа.       — Любовь не бывает смешной или уродливой. Любовь прекрасна во всех своих проявлениях.