От ненависти до любви

      — О, нам туда!       — Он вспомнил!       — Нет. Но воздух там не такой затхлый. Если сомневаешься в чём-то, Мериадок, всегда полагайся на нюх.       Нюх у Гэндальфа был отменный, это уж точно. И дело совершенно не в свежем воздухе. Поднялся он именно в тот момент, когда Арагорн и Боромир появились в отверстии прохода, куда ушли с час назад, печально покачали головами, дескать выхода не нашли, и переглянулись. Все, у кого были глаза, заметили этот взгляд, предназначавшийся ими только друг другу. Означал он некую тайну, разделённую на двоих.       — Кажется, не только Леголас знает про нас, — ухмыльнулся Боромир, пытаясь спрятать смущение. Взглядов мага и эльфа он избегал, словно его уличили в чём-то неприличном.       — Ты надеялся что-то утаить от Гэндальфа? — с улыбкой ответил Арагорн. — Он читает нас как открытую книгу.       Боромир сделался ещё более замкнутым и отстранённым, чем раньше. Сторонился даже младших хоббитов. Вечером, когда безжалостный Гэндальф наконец разрешил привал и уставшие путники повалились, кто где стоял, Боромир отошёл в сторону от всех, прячась от света факелов и посоха, устроился на ночлег у самой стены маленького зала. Арагорн, уже расстеливший покрывало между Гэндальфом и хоббичьей кучей-малой, сел и проводил манёвр взглядом.       — Упрямый как ездовой баран моего дядюшки, — проворчал Гимли себе под нос. Он устроился у входа в зал с секирой наперевес, его очередь дежурить была первой.       Арагорн тяжело вздохнул, подобрал плащ и сумку, поднялся. И широким шагом пересёк комнату, бросил вещи рядом с Боромиром, который уже весьма усердно притворялся спящим. Но не слишком убедительно.       — Встань, — потормошил его Арагорн.       Боромир повернулся, посмотрел удивлённо, но приподнялся на локтях и чуть подвинулся. Арагорн расстелил своё одеяло и бросил свернутый валиком плащ под голову.       — Ложись, — велел он. — Перина так себе, но всё не на камнях валяться. Давай сюда свой плащ.       Боромир безропотно вылез из-под плаща, в который уже успел закутаться, и протянул его Арагорну. Тот едва удержался, чтобы глаза не закатить. Он напомнил себе, что рядом с ним человек, никогда не знавший любви, никогда ни с кем не деливший постель — даже вот так, чтобы просто спать. Он не знает, что значит разделить свою жизнь с кем-то и стать при этом единым целым. Его придётся учить.       Арагорн устроился на одеяле, подоткнул плащ со спины, потом протянул руку к Боромиру, всё это время наблюдавшему за ним, и просто подтащил его к себе, обнял, прижал, накрыл плащом. Голова Боромира оказалась у Арагорна на плече, как идиллических песнях. Тяжёлая голова, и к утру рука точно отнимется, но Арагорну скоро менять Гимли на посту, так что часок объятий позволить себе можно.       — На нас смотрят, — едва слышно прошептал Боромир, обжигая дыханием шею. Головы он не поднимал, спрятал взгляд, прильнул к Арагорну всем телом, будто сейчас сбылось самое страстное желание его сердца. Он обхватил Арагорна поперёк туловища так крепко, что тому даже дышать тяжко стало.       — Мы не обязаны никому ничего объяснять, — тихо сказал Арагорн и коснулся губами его лба. — Спи.       Удивительно крепко спали оба. Ровно до того момента, когда Гимли растолкал Арагорна и сам пошёл укладываться. Арагорн укутал сонного Боромира, поднялся, занял место у двери, запалил лучину для отсчёта времени. Минуты тянулись медленно, тишина была практически абсолютной, если не считать дыхания спящих. Несколько раз Арагорну чудился звук где-то в глубине коридоров, словно шлёпают мокрые босые ноги. Но что Голлум идёт по пятам, уже все смекнули. А ещё из темноты то и дело сверкали глаза. Но они принадлежали Боромиру.       Он упрямо боролся со сном, то и дело приподнимал тяжелеющие веки, ловил взгляд Арагорна. Словно не мог и не хотел спать один, лишь на час испробовав сон в объятиях. Да, к этому легко привыкнуть, думал про себя Арагорн, улыбаясь. В конце концов, поймав очередной сонный взгляд, поманил Боромира к себе.       Они отдежурили вместе и час Арагорна, и Боромира. Сидели рядом на пороге, тихо переговаривались. Арагорн рассказывал о своём детстве в Ривенделле, и как доводил до белого каления лорда Элронда своими шалостями. Тот уверял, что мальчишка дурно влияет на своих названных братьев, Элладана и Элрохира. Да, конечно, влияет — мальчик десяти лет на двух эльфов старше двух тысяч лет. Впрочем, Боромир согласился, что в Арагорне есть сила, способная изменить кого угодно.       Остаток ночи после дежурства они спали крепко и спокойно в объятиях друг друга. Смущение покидало Боромира под покровом темноты и тишины. Но утром, когда Братство проснулось, он снова сделался напряжённым и настороженным, словно ждал каких-то обвинений. Масла в огонь подлил Леголас, приветствовавший хмурого гондорца жизнерадостной (слишком для этих подземелий) фразой «хорошо спалось?». По лицу Боромира можно было сказать, что его раздирают два желания — сбежать отсюда по потолку и никогда больше ни с кем из Братства не встречаться, и нанести Леголасу парочку тяжких телесных. Леголасу было просто скучно. Подземелья не внушали ему опасений и страха, никоим образом не сказались на настроении, и каждый раз, когда ему наскучивало подкалывать Гимли, он принимался за Боромира. Арагорну же хотелось уже сказать не просто «сядь, Леголас», а «сядь и заткнись, Леголас, ты пускаешь псу под хвост все мои педагогические устремления!».       Приняв решение поставить точку в этом вопросе, Арагорн встал между Леголасом и Боромиром, взял за руку последнего и обратился ко всем присутствующим.       — Думаю, все уже всё поняли, — сказал он, обводя взглядом хоббитов, застывших над мисками, ухмыляющегося Леголаса, хитро сверкающего глазами Гэндальфа и хмыкнувшего Гимли. — Если у кого-то есть какие-то возражения, скажите сейчас или оставьте их при себе на веки вечные.       Арагорн почувствовал, как на мгновение напряглась ладонь Боромира, словно он хотел отнять руку, но справился с собой. Ему страшно. Страшно стоять перед тем, кто, как ему кажется, его осуждает. Страшно смотреть им в глаза. И всё же он вскидывает голову и встречается взглядом с каждым из хоббитов, эльфом, гномом, последним обращается взором к Гэндальфу, словно бросает ему вызов. Да, он не Фарамир, любимец волшебника, он другой. Возможно, сейчас ему тяжелее, чем когда-либо будет. Ещё надо рассказать отцу о том выборе, что сделал. Возможно, утратив его любовь навсегда. Но выбор сделан.       Арагорн наградил это решение поцелуем. На глазах у всех повернулся, положил ладонь Боромиру на затылок и притянул его. И впервые поцелуй не остался без ответа. В глазах у Боромира зажёгся какой-то новый огонь, ровный, согревающий.       — И правда говорят, от ненависти до любви один шаг, — тихо сказал Сэм, оправившись от удивления.       — Больно долго на месте топтались, — проворчал Гэндальф. — Честное слово, если вы прямо тут покрывало постелите и миловаться начнёте, я и слова не скажу. Небольшая плата за то, что вы ругаться прекратили.       — О, я уверен, что мы поругаемся ещё много раз, — с улыбкой ответил Арагорн. Обращался он словно к Гэндальфу, но взгляда не сводил с Боромира. — Но ничто из этого не станет причиной заснуть и проснуться в одиночестве.       Кажется, эти слова совершенно успокоили Боромира. С души упал тяжёлый камень необходимости принимать решение — и, быть может, впервые самым весомым аргументом было для него собственное сердце, а не угода чьим то интересам и ожиданиям. Впрочем, тут Арагорн его отлично понимал.       Правда — удивительное подспорье в любом деле, как посох в пути. С выяснением правды между двумя членами Братства мир воцарился и в остальной его части. Дорога проще не стала, но идти было легче. Да и развилок тут было меньше, а в слуховые оконца то и дело проникал дневной свет. Это означало, по словам Гэндальфа, что до ворот осталось не так долго. Но как минимум ещё одну ночь придётся провести в копях.       Шахты — большая их часть — остались позади, теперь по пути путникам встречались опустевшие сокровищницы, жилые чертоги и ещё хранящие память и громких пирах огромные залы.       — Рискнём зажечь свет поярче, — сказал Гэндальф, поднимая посох над головой.       Лучи магического пламени поднимались всё выше и выше, словно солнце зажглось на навершии посоха, свет выхватил из густого мрака Мории высоченные каменные колонны, поднимающиеся выше чем деревья на поверхности земли. В огромных пещерах поместился бы не один эльфийский дворец, и восхищённый вздох вырвался даже у Леголаса.       — Вот уж действительно — нет слов, — прошептал Сэм. А ведь хоббиты в принципе были лишены восхищения чем-то огромным и помпезным.       Арагорн перехватил взгляд Боромира. Тот молчал, но оглядывался вокруг с изумлением. Арагорн прикинул, каким путём из возможных Гэндальф собирается идти после Мории. Если повезёт, и дорога проляжет по берегам Андуина, есть шанс увидеть ещё одну чрезвычайно примечательную вещь.       — Если повезёт, это не последнее впечатляющее каменное изваяние, что ты видишь, — шепнул он Боромиру.       — Впечатляющее каменное? — переспросил Боромир. — Видел. Ну так себе впечатление.       — Видел? — чуть нахмурился Арагорн. — Когда? Ты же говорил, что не покидал Гондора до сих пор.       — Так ты ж мне сам экскурсию провёл, — ухмыльнулся Боромир.       — Я? Так, ты о чём? Я про Аргонат говорю.       — Аргонат? — протянул Боромиру и взгляд его сделался ещё более лукавым. — Ну и самомнение у тебя для сравнений.       Тут до Арагорна дошло, о чём Боромир думал всё это время. Он аж слюной поперхнулся. Попытался дать подзатыльник, но Боромир со смехом увернулся и отошёл на полшага.       — Я всё ещё жду извинений, — напомнил он.       Они отстали от Братства чуток и могли шептаться в волю. В шорохе шагов в огромных залах слова совершенно терялись.       — Боюсь, не сейчас, — покачал головой Арагорн. — Слова Гэндальфа, что он простит нам любую близость у него на глазах — фигура речи.       — Да я ничего такого не имел в виду, — отмахнулся Боромир, и чуть ускорил шаг. Арагорн смотрел ему в спину, снисходительно улыбаясь.       Найти уединение в пещерах и правда стало сложнее, отходить далеко опасно, а в огромных залах ни закутков, ни стен, за которые можно было бы спрятаться. И комнаты тут были огромные, и коридоры шире чем городские улицы. У Братства давно не осталось друг от друга никаких тайн — какие уж тут тайны, когда даже по нужде отойти особо некуда. И всё же каждый из них искал одиночества в толпе. Гэндальф — чтобы лучше думалось, Леголас для своих грёз о дальних землях за Морем, Фродо для тяжких размышлений о том, во что ввязался. Арагорн и Боромир искали общества друг друга.       Арагорн чувствовал, что его влечёт к Боромиру не только и не столько физически, как сердцем. Он не говорил ему заветного «люблю», но уже знал, что время для этих слов придёт. Ему хотелось знать о Боромире всё. О чём он думает, что его тревожит, что ему снится, что приносит ему радость, чего он боится. Боромир тоже часто его спрашивал о прошлом — и Арагорн охотно рассказывал — но ответную любезность оказать не спешил. Отмахивался, что его сорок лет не так интересны как следопытские почти девяносто. В шесть лет Боромиру вручили деревянный меч и сшили форму стража, а тринадцать зачислили в гарнизон, в шестнадцать он совершил первый «подвиг» — тут Боромир обязательно жестом обозначал кавычки — и отец вручил ему рог Гондора. Вот и всё. Потом была только война.       — Мы и сейчас на войне, — сказал Арагорн. — Но тебе точно будет что рассказать, когда ты вернёшься домой.       — Мы на войне, Арагорн, — вторил ему Боромир. — Никто не знает, вернётся ли он домой.       И словно подтверждая эти слова, Боромир пытался успеть всё и сразу. Он улучал мгновение для взглядов, прикосновений, даже для поцелуев. Арагорн смеялся, что гневливая невинность проявляет завидную сноровку в процессе собственного растления.       — О, ты хотел бы, что я оставался бревном? — спросил Боромир в ту краткую минуту, когда на дневном привале они уличили момент и тень, чтобы спрятаться. Стояли как прячущиеся от строгих родителей мальчишки, вжавшись в угол, и целовались.       — Нет, конечно нет, — со смехом ответил Арагорн. — Я чрезвычайно рад случившейся перемене. Ещё больше — что я не отбил у тебя желание этим заниматься, — на этой фразе Арагорн посерьезнел и нахмурился. Его всё ещё мучило чувство вины.       Боромир закатил глаза и заткнул его поцелуем. Он удивительно быстро учился.       Гэндальф утверждал, что сейчас путь Братства пролегает по седьмому ярусу, а ворота находятся на первом, стало быть, теперь всё время искать надо только спуск. И до ворот не больше десяти лиг, один дневной переход. Одолеть его решили с новыми силами с утра, а привал сделали в небольшом зале, который Гэндальф называл то ли двадцать пятым чертогом, то ли двадцать седьмым — по памяти. Память у волшебника была отменная, чего уж тут говорить, из-за чего та остановка на перекрёстке всё больше походила на уловку. Арагорн был магу благодарен за прозорливость.       Первым на привале дежурить остался Пиппин. Арагорну и Боромиру можно было отдохнуть, но оба не могли уснуть. В конце концов, устав ворочаться, Боромир сел, тряхнул головой, взъерошил рукой волосы.       — Пойду пройдусь, — сказал он, взял факел. И едва заметно кивнул Арагорну.       Тот выждал несколько минут. Потом поёрзал, выбрался из постели, потянулся. Взял второй факел и пробрался мимо спящих товарищей вдоль стены. Пиппин грустно смотрел в темноту, остальные спали. Кроме Леголаса, разумеется.       — Зов природы? — невинно спросил он.       Арагорн молча показал ехидному другу кулак.       Боромир ждал за первым же поворотом. Он прорычал что-то вроде «не торопился», отобрал у Арагорна факел, бросил в свободную скобу на стене, и тут же прижал Арагорна к стене спиной. Руки его оказались везде и сразу, ему хватило мгновения, чтобы справиться с завязками на штанах и ремнями, а попытки Арагорна что-то сказать превратились в хриплый стон, который Боромир тут же с его губ и выпил. Для него несколько минут были томительным ожиданием, он успел расстегнуться, и теперь Арагорну в живот упирался твёрдый член и оставлял влажные следы на коже.       Арагорн попытался перехватить инициативу и тут же получил по рукам. Боромир ласкал и себя и его, обхватив оба члена ладонью. Шершавая и твёрдая ладонь, касаясь нежной кожи, дарила удовольствие настолько сильное, что оно граничило с болью, но ничто в мире не заставило бы Арагорна просить остановиться. Отдавшись чужой воле, он позволял Боромиру всё, чего тот хотел, подставлял грубым поцелуям и укусам шею, поддавался бедрами в его кулак и едва сдерживался, чтобы не стонать в голос.       В какой-то момент поцелуй распался, и остались только взгляды. В полумраке любовники смотрели в глаза друг другу, а близость стала битвой. Возбуждение захлёстывало волной, но каждый из них сдерживался, чтобы продлить эти минуты.       — Отпусти себя, — прошептал Боромир, склоняясь к уху Арагорна. Они прижимался грудью, Арагорн чувствовал, как бешено бьётся его сердце. — Давай, ну же. Кончай. Для меня. Ты меня видел, теперь моя очередь. Я хочу посмотреть. Не сдерживайся.       Арагорн зажмурился, растворяясь к этом голосе. Низкий, густой, шершавый от шепота, похожий на его руки, безжалостно ласкающие. Есть такие люди, про которых говорят, что уложить их в постель хочется уже ради того, чтобы услышать стон и страстный шепот. Это было больше, чем Арагорн мог вынести. Да, это было соревнование, но сейчас он проигрывал и не жалел об этом. Запрокинув голову, упершись в стену затылком и лопатками, он забился в руках Боромира, заливая семенем его руки и член.       Отдышавшись, Арагорн открыл глаза. Боромир всё так же стоял перед ним, глаза его потемнели от страсти, а взгляд, полный какого-то дерзкого любопытства, был направлен на правую ладонь, залитую белёсыми каплями. Он посмотрел на Арагорна, улыбнулся так, что у того в горле мгновенно пересохло и ноги стали ватными, и поднял руку к губам. Он слизнул одну каплю с тыльной стороны ладони, и никакого отвращения во взгляде не появилось, только всё те же удивление и любопытство.       Арагорн обессиленный сполз по стене. Всё повторялось, как в том сне, только с точностью до наоборот. И никакого отвращения и страха. Боромир стоял перед Арагорном, всё ещё возбуждённый — сосредоточившись на наслаждении любовника, он совершенно забыл о себе. И будущий король Гондора принялся ласкать своего стража губами и языком.       Ему пришлось обхватить его за бедро, чтобы не дёрнулся. Как бы смел Боромир не сделался, принимать ласку ему всё ещё было странно, тем более так. Дерзость в его взгляде сменилась смущением, когда он смотрел на Арагорна сверху вниз. И всё же он положил ему на затылок оставшуюся чистой левую ладонь и направил движение. Он тоже пытался продлить время ласк, но выдержки ему хватило ненадолго. Уговорам Арагорна — невербальным, языком по уздечке и хватом крепких пальцев по стволу — он поддался. Попытался отстраниться в последний момент, но Арагорн держал его, и принял всё.       А потом, поднимаясь, Арагорн перехватил его правую ладонь, испачканную семенем, и собрал языком всё, что сам пролил. Боромир наблюдал молча, но только начавшееся успокаиваться дыхание его снова срывалось, и вспыхнули глаза. Арагорн рассмеялся тихо, успокаивающе поцеловал его в губы, передавая на устах смешавшееся семя их обоих.       — Зря ты это, — наконец сказал Боромир, уже застегнувшись. Они отдыхали, сидя на полу у стены. — Ты не должен был пускать меня в горло.       — Это же было соревнование, разве нет? — с улыбкой спросил Арагорн. — Я проиграл, а победитель заслужил награду.       — Тебе не идёт стоять на коленях, — сказал Боромир, смущённо глядя в сторону.       — Хорошо, — Арагорн улыбнулся ещё шире. — В следующий раз мы найдём удобную горизонталь, и я буду сверху.       — В следующий раз, — повторил Боромир, снова обращая к нему взгляд.       — Я потребую реванша.       Судя по взгляду, Боромир был готов предоставить такую возможность прямо здесь и сейчас. Но все планы нарушил вдруг разрезавший тишину звук. Стук камня, упавшего откуда-то с высоты, а потом громкий, но далёкий плеск. Арагорн и Боромир подскочили, схватили факелы и кинулись в комнату, где отдыхало Братство. А там уже рвал и метал от гнева Гэндальф.       — В следующий раз прыгни туда сам, если скучно станет!       Пиппин, которого так манил колодец в углу, заскучав на дежурстве, решил таки выяснить, насколько колодец глубок, и швырнул в него камень. Все проснулись, кто спал, Арагорн и Боромир застыли в дверях, прислушиваясь. Сначала показалось, что шалость осталась незамеченной, но из глубины копей донёсся стук.       — Это молот, — уверенно заявил Гимли. — Или я не гном, или это молот.       — В пещерах много камней падает, может не спишут на нас счёт? — тихо спросил Боромир, но надежды в его голосе не было.       — Встанем пораньше, — сказал Гэндальф. — И попытаемся добраться до ворот быстрее, чем орки доберутся до нас.