От ненависти до любви

      — Боромир…       Арагорн позвал тихо, спокойно, не срываясь на окрик, боясь вспугнуть. Боромир стоял в нескольких шагах выше по склону и держал в руке цепочку с Кольцом. Фродо молчал, прижимался к Арагорну и смотрел на него. Может ждал, что тот сейчас силой отберёт Кольцо и вернёт. Арагорн же не сводил глаз с Боромира и припомнил старую шутку «найди того, кто будет смотреть на тебя так же». Впрочем, нет, такого взгляда Арагорн не хотел.       Боромир был бледен, а в его взгляде смешались удивление, любопытство, осторожность, страсть и страх. Он высоко поднял цепочку, золотой ободок покачивался на уровне глаз и всё же он медлил взять его в руки.       — Странная судьба, терпеть столько страха и сомнений…       — Боромир! — позвал Арагорн снова.       Он видел взгляд Гэндальфа, остекленевший испуганный — Леголаса, мрачно насупленного Гимли. Но значение имел только один взгляд. Боромир очнулся, даже отшатнулся, словно услышал не зов, а гневный окрик. Он посмотрел в лицо Арагорну и тут же вниз, где длань будущего короля лежала на рукояти меча. Боромир притворно усмехнулся и сделал шаг вперёд.       — Мне всё равно, — бросил он, отдавая Кольцо Фродо. Потрепал хоббита по макушке и повернулся, как дверью, хлопнув щитом по спине. И лишь тогда Арагорн отпустил меч.       Случись им правда скрестить мечи, и Арагорн не взялся бы угадать исход схватки. Боромир бы выиграл, стремясь убить, а Арагорн проиграл, пытаясь спасти — это однозначно. Потом была бы стрела Леголаса и два трупа в снегах Карадраса.       И всё же, почему Боромир не взял Кольцо сразу? Он говорил о нём лишь как об оружии, и всегда упоминал одновременно с Гондором и его незавидным положением. И вот теперь, когда оно оказалось так близко, бери не хочу, его что-то остановило. Он не выглядел сомневающимся, никогда. Никогда не говорил о сомнениях, разве что в удачливости плана Братства. Полководец не должен сомневаться, он должен отдать приказ своим солдатам, желательно уложиться в три слова, а все свои сомнения оставить при себе. И вот теперь он говорит «столько страха и сомнений». Понимал ли, что говорит вслух? Или это был зов о помощи?       «Нам всем страшно, — мысленно ответил Арагорн. — Ты даже не представляешь, как».       Вслух Арагорн этого не сказал. Боромир делал вид, что ничего не случилось, но сбежал от Фродо и Бродяжника на другой конец растянувшейся по склону шеренги. Помогал Сэму с Биллом. Дорога становилась всё хуже, на смену слепящему солнцу пришла пурга, снега заметало уже по колено, и не только пони стало тяжело пробираться. Хоббиты вязли в снежной каше, Гимли ругался и прорубал себе дорогу топором, Гэндальф замотался в шарф так, что из-под шляпы торчал один нос. Только Леголасу всё оказалось нипочём. Может он и одолел бы Карадрас, только много ли проку, если пройти должны все, а не один остроухий?       Никакой вражьей силы не было в этом снегопаде. Карадрас, как многие люди, был вредным не почему-то, а просто так. Характер такой. Приказов Сарумана ему надо было, чтобы устроить гостям чрезвычайно прохладный приём.       Сэм спрятался за Биллом, стойкий упрямый и преданный пони прикрывал его и Гимли боком от ветра. Фродо жался к Арагорну и прятался под его плащом, Мерри и Пиппин повисли на Боромире. Тот умудрялся не только тащить на себе груз совершенно безвольных полуросликов, но и пробивать тропу для сзади идущих. Но даже его силы были на исходе.       — Надо убираться с горы! — рявкнул он, выбираясь из-под очередного снежного обвала и швыряя на снег перед собой Мерри и Пиппина, извлечённых из сугроба за шкирку. — Это будет смертью для хоббитов!       Арагорн как раз пытался привести в чувство Фродо, уже впадающего в забытье. Не такой проблемой был сам по себе снег, как промокшая насквозь одежда и ветер страшной силы.       — Вернёмся в долину и пройдём вратами Рохана! — крикнул Боромир, пытаясь быть громче ветра.       — Врата Рохана приведут нас слишком близко к Изенгарду! — крикнул ему в ответ Арагорн. Но на самом деле, был с Боромиром почти согласен. Все орды Мордора и стаи ворон-доносчиков не могли быть хуже гостеприимства Карадраса. От ветра уже гудело в голове и звенело в ушах.       Гимли завёл опять разговоры про Морию. Хоббитам хотелось уже куда-нибудь, только не здесь. Арагорн сомневался на счёт Мории, а Леголас нарезал круги по снежку вокруг торчащих из сугроба голов. Как вдруг Боромир рявкнул:       — Тихо! Слышите? Ветер воет.       — Какая новость, — пробурчал Гимли.       — Точно воет, — подхватил Арагорн. — Эх, Гимли, сразу видно что ты больше под горами, чем по ним лазаешь.       — Тут где-то должна быть пещера, — Боромир с энтузиазмом принялся разгребать снег перед собой.       Сразу нашлись силы. Леголас прошёл вперёд и действительно — за поворотом обнаружилась небольшая площадка на краю скалы, а с неё вход в пещеру. Ветер выл у самого входя так, что мыслей своих не услышишь, но в самой пещерке было удивительно тихо. Только снег за спиной шёл стеной и во всех направлениях сразу.       — Костёр бы развести, — простонал Сэм.       — А я предупреждал, — напомнил Боромир. Внизу в долине именно он настоял собрать побольше хвороста с собой. При том, что Гэндальф запретил костры вообще. Но сейчас перспектива быть обнаруженными кем бы то ни было соседствовала со смертью от переохлаждения, и выбор становился очевиден.       В самой пещере снега не было абсолютно. Гимли даже высказал предположение, что эта буря была послана только и исключительно на головы Братства, и в ста ярдах назад и вперёд не упало и снежинки. Очень походило на правду. Но костёр, горячий чай, свет и тепло вернули путникам оптимизм. Вокруг огня разложили мокрую одежду — а сухой практически не осталось, из-за чего умудрённый старец, эльфийский принц, будущий король, будущий наместник, очень уважаемый гном и четыре уважаемых хоббита представляли полуголое и немного жалкое зрелище. Парочку сухих одеял, что были в поклаже, доверенной Биллу, передавали по кругу вместе с бутылкой мирувора.       Солнце садилось, непроглядная пурга сделалась совершенной чёрной, снегопад не унимался. Утомлённые путники спали как убитые, благо постели были уже тёплыми и сухими. Хоббиты жались к костру, людям досталось место в глубине пещеры. Арагорн лежал на спине, подложив руку под голову, разглядывал пляшущие по потолку отсветы огня и думал. Боромир лежал рядом, буквально в нескольких дюймах. И пещера была маленькая, и спать спина к спине теплее, впрочем, даже теперь он держал дистанцию. Спал на боку, натянув одеяло до самых глаз, и Арагорн разглядывал его, чуть повернув голову. В какой-то момент стало так тихо, что единственными звуками остались потрескивание костра и дыхание спящих. И чуткое ухо следопыта уловило тот резкий вздох, рваный выдох и едва заметное шуршание одежды. Веки у Боромира подрагивали, он поджимал губы и дышал через раз. Очень старался быть тихим.       Арагорн быстро осмотрелся из-под полуприкрытых век. Хоббиты спали и посапывали, Гимли и Гэндальф даже храпели. Леголас стоял на часах, но судя по затуманенному взгляду, разум его был где-то далеко. Решившись, Арагорн поворочался в своей постели, согнул ноги в коленях, чтобы в складках одеяла спрятать движение, и запустил руку в штаны.       Он никогда не делал ничего подобного — вот так, с риском быть обнаруженным. Да и сам себя ласкал редко, это всё же акт для двоих, интимный и почти священный — так учили эльфы. Люди к этому, конечно, относились проще. Но вот он, объект вожделения, лежит рядом, так близко, что тепло его тела уже отнюдь не фантазия, и занимается тем же. Значит, их уже двое.       Услышав, как заворочался Арагорн, Боромир замер, даже дыхание затаил. Но потом, кажется, понял, что произошло. И тоже принял решение. Арагорн слышал, как дольше и глубже стал его вдох. Ситуация подливала масла в огонь. Двое людей, которые, казалось бы, только ругаться могут, теперь лежали рядом и грезили… друг о друге? На свой счёт Арагорн не сомневался.       «Скажи мне, чего ты хочешь. Неужели правда то, что я заметил? Тебе нравится, когда я кричу, угрожаю мечом и бью тебя по лицу? Ты правда хочешь этого? Принуждения? Хотел бы, чтобы я разозлился настолько, что взял бы силой, унижал и указал, где твоё место? Твоё место в чёрном каменном кресле, подле меня. А моё — у твоих ног, если пожелаешь».       Перед мысленным взором Арагорна была уже не эта пещера, похороненная в снегу, и даже не овражек в лесу. Почему-то ему чудился высокий красивый лес в лучах заходящего солнца, золотой ковёр опавшей листвы, белые перины и подушки, шёлковые шатры. И Боромир, лежащий подле — вот так же, только ластящийся к нему, смеющийся, требующий поцелуя. Он задыхался, подставлял шею и вскидывал бёдра навстречу ласкающей руке, и наконец забился в судороге наслаждения, снова пачкая одежды своего короля семенем.       Словно слышал мысли, словно грёзы были одни на двоих, Боромир именно в тот момент хрипло выдохнул и вздрогнул. Тень горячего дыхания коснулась лица Арагорна, и ему этого хватило. Иллюзия поцелуя подтолкнула к краю, он стиснул зубы, стараясь оставаться тихим, и излился в собственную ладонь. Потом приоткрыл глаза.       Боромир лежал с открытыми глазами и смотрел на него. Взгляды встретились, не осталось и следа тайны, оба понимали, что случилось. Арагорн ждал чего-нибудь, какого-то знака, слова. Может быть, это и было трусостью, фатальной нерешительностью, что отнимало драгоценные дни и часы того, что могло бы быть. Но боялся он не отказа. Боялся, что предложение чего-то большего, чем дружба, Боромир примет за попытку его унизить. А потому ждал первого шага от него.       «Попроси меня. Попроси же! Я дам всё, что захочешь, всё, что смогу. Даже если ты взаправду хочешь так — грубо, больно — если тебе это нужно, я сделаю как хочешь».       Но ничего из этого не было сказано вслух. Минута борьбы взглядов оборвалась, Боромир смежил веки, повернулся на другой бок и подтянул сползшее одеяло. Через несколько минут его дыхание сделалось ровным и глубоким. Очевидно, у него был свой ритуал для успокоения нервов и борьбы с бессонницей, и может Арагорн себе всё придумал.