Кластер 3. Фронтир

***Кай***

      В то время как его крылья носились по конгломерату, делая всякие важные и неотложные дела, Кай сидел взаперти и развлекал себя попытками дрессировки пса, вполуха слушая размышления Арчи, который, истосковавшись по живому общению, попросту был не в состоянии заткнуться.       С момента их последней встречи для Одиннадцатого прошло гораздо меньше времени, чем для Двенадцатого, не только из-за разницы в скорости течения времени в мирах пребывания, но и потому что мозг в банке, как теперь сам себя с долей иронии звал Арчи, бодрствовал не постоянно, а с большими перерывами.       Начитанный классикой синтет даже не преминул сверкнуть сравнением своей ситуации с ситуацией друга главного героя одной из частей гибсоновского «Муравейника». На что Кай только закатил глаза и фыркнул.       — То, что я их не вижу, еще не значит, что я не знаю, какие рожи ты корчишь, Плакса.       — Я уже не Плакса, мне протезы больше на нос не давят, — устало выдохнул метаморф и зевнул, излияния собрата обо всем и ни о чем уже успели преизрядно его доконать.       — От этого ты не перестаешь быть ноющей двенадцатилетней девочкой и мямлей.       — Ой, да иди ты…       — Я-то, может, и пошел бы, только кто-то мне обещал тело и смысл, и меня устроит только или этот расклад, или окончательная смерть.       — Смокер, не начинай, умоляю тебя. Я не буду тебя убивать. И в прошлый раз я пытался спасти твою жопу тоже не за тем, чтоб теперь все похерить.       — Тогда давай займемся чем-то полезным, пока я тебя не заебал настолько, что ты меня отключишь.       — Давай… У тебя есть предложение? — Синтет поднялся, потянувшись, и лениво потопал сделать себе чая.       — Ну… дай мне свой планшетик для начала, я освою информацию, и попробуем найти несостыковки, например. Ты много нахуевертил и много где куролесил с тем же Зейном, да и потом успел. Ты, кстати, с Марком связь держал?       — Мне было сложно это делать после того, как он позвал меня замуж, а потом проебал похищение и забил на меня на десять ебаных лет, — ядовито рыкнул Серый, мгновенно выходя из себя. — И если ты будешь про это трепаться Васко и Эндрю, я напрягу мозги и организую тебе что-нибудь очень неприятное. Понял меня?       — Хэй-хэй, братишка, успокойся! Я ничего такого не имел в виду!       Кай замер, обнимая себя руками: упоминание о давным-давно произошедшем с ним начисто выбило из колеи, и слезы не просто навернулись на глазах, а неконтролируемо хлынули по щекам.       «Черт тебя дери, Кай, неужели ты до сих пор не пережил и не переступил это? Ты же думал, что не простил, но забыл…»       По личному времени с того момента прошло черт знает сколько лет, но почему-то нерастраченные эмоции все еще отдавались болью. Отдавались настолько, что после того опыта за все это время единственным, к кому проникся Серый, был Эндрю, да и то, будем честны, тут сыграло то, что Двенадцатый увлекся симуляцией, в которой фигурировал его возлюбленный. После появился Васко, но… Между Марком и Эндрю в душе не смог поселиться никто, хотя вроде и расстались по итогу они хорошо, но после, когда Кая догнало валом подавленных эмоций, его раскатало даже сильнее, чем после смерти Зейна, во многом потому, что и от нее тогда он еще не успел отойти и этот самый Марк был лекарством, которое должно было эти раны излечить. Но нет…       В день, когда метаморфу пообещали гражданство и полные права в союзе с человеком, к которому он проникся, его забрали и десять лет продержали в лаборатории, проверяя границы его возможностей, ища порог выживаемости и выкачивая из него литры крови и любых жидкостей, совершенно не считаясь с тем, что с ним будет после процедур. Его спасло только то, что у Селесты случился очередной сбой и ИИ отключился, а корабль в дрейфе нашли, и тогда до его жениха дошло, что Кай не сбегал, но было уже поздно, потому что и у самого Марка была другая семья, и Кай не мог заставить себя оставаться в месте, где его предали.       Он снова почувствовал себя как тогда: забившимся в угол отсека «Серенити» и задыхающимся от боли и безотчетного ужаса, догнавшими его после того, как ситуация разрешилась и он летел обратно в CS-Альфа.       — Братиш, прости… — почудилось осторожное ласковое прикосновение к разуму от Одиннадцатого, — в этот раз я не собирался тебя подначивать, я…       — Я знаю… — Кай подобрал планшет, подключил к терминалу и взял сигарету, закуривая.       Почуявший настроение папки-хозяина Пинки закрутился у ног.       — Дай мне немного времени, и я возьму себя в руки.       — Понял, заткнулся.

*** Кай***

      Я курил, закинув ноги на спинку дивана и пуская колечки дыма в потолок, погруженный в собственные воспоминания.       Умышленно формализованные в чертог, который представлял собой древообразную структуру, где стволом был золотистый луч света со всеми теми, кого мне удалось пожать, скудной кроной были обители Красного, Ржавого и Маленькой, а бесконечной обширности корнями — то, что я видел и помнил в виде сложноорганизованного лабиринта со множеством дверей, за каждой из которых было воспоминание.       В лабиринты из центрального зала вело четыре двери, назначающих ориентиры. Тот самый зал, в который меня в свое время забросила Сальвия, заставив увидеть связь с мои кластером и научив передавать им часть собственного внутреннего ресурса во имя спасения…       Я открыл застекленную дверь и услышал собственный голос:       — В каком смысле? — У каждого порядка вещей есть причины. Сначала ты должен понять их, — ответила Ребекка. — Технология синтетов нова, и вы буквально первые с полным эмоциональным спектром. Первая попытка создать синтетическую душу, если уж на то пошло. Терпение. Возможно, такие, как ты, будут первым шагом к тому, чтобы вас признали формой жизни, а не оборудованием. Меня греет мысль о том, что билет в жизнь, который ты получил, на самом деле чист. Ты можешь решать, как быть: ты не принадлежишь корпорации, ты принадлежишь корпорации. Подумай об этом. Ты можешь получать задачи, но только от тебя зависит, как ты их выполнишь, ты должен думать «Что я могу сделать?». Ты больше, чем написано в твоих спецификациях. Только поняв это для себя и выбрав собственный путь, ты сможешь стать настоящим. — А если я ошибусь, сделаю что-то неправильно? — Даже если мы совершаем ошибки, у нас есть масса возможностей их исправить. Слушай, все думают по-разному, это поле для конфликта, и это поле для компромисса, поле для развития. Каждый раз, когда ты будешь оборачиваться назад, будешь видеть там пути к будущему. Ты придешь к этому со временем, позволь себе накопить опыт. Главное, помни, что никто не может отнимать жизнь. Ведь это самое главное, ее потерю нельзя исправить. — А если я не смогу? — Все совершают ошибки. За некоторые тебе придется простить себя. Жизнь и любовь есть у каждого по праву рождения. Просто помни об этом.       Я осторожно вошел и прижался спиной к стене, наблюдая через кустики гидропонной фермы за собой и моим первым куратором. Только теперь, когда я знаю, что она в курсе того, что я из себя представлял, и знаю, кем она мне приходится, ситуация окрашивается совершенно по-новому. Кажется, она пыталась мне что-то рассказать, подсказать…       Разговор из моих воспоминаний закончился, и Двенадцатый ушел, а она осталась сидеть под полкой с клубникой, вытянув ноги, и таскала созревшие ягоды. Я воспринимал ее иначе, и она изменилась.       — Деда, выходи, я тебя вижу. — Ребекка похлопала по полу рядом с собой, и раньше, чем сообразил, что попался, я шагнул к ней.       — Милая… — К горлу подкатил холодный ком.       Она протянула ко мне руки, зелено-ореховые глаза смотрели добродушно, и я упал на колени, обнимая, вдыхая знакомый с первых дней новой жизни запах и чувствуя ласковые объятья, как она прижала меня к пышной груди, а мягкие пальцы забрались в волосы.       — Детка, прости меня, пожалуйста, прости… — Я вцепился в ее халат, безуспешно пытаясь сдержать слезы.       — Ну что ты, что ты… прекрати… это было так давно. И я понимала, чем мне это могло грозить. Ты не первый раз проламывал стенки камеры, ты разве все еще этого не помнишь? — Она говорила успокаивающе, поглаживая меня по голове, но в ноздри вместо запаха ее духов вдруг ударил запах крови.       Я отшатнулся и увидел ее вскрытую грудную клетку и трепещущее сердце… сердце, которое я ей выгрыз.       — Бека…       — Дедушка, не плачь. — Она улыбалась. — То, что с нами происходит, делает нас теми, кто мы есть. Ты тот, кто ты есть. Ты забыл что-то важное, я знаю. Ты за этим здесь. Но ты не там ищешь. То, что было спрятано здесь, ты уже забрал. Ищи дальше…       Я обжег пальцы окурком и провалился в объективную реальность. Пинки сопел у меня под боком, шумела вентиляция, пахло табачным дымом, едой и пылью.       — Милостивые тени… — Я затушил окурок и сел, лицо было сухим, но сердца в груди колотились как бешеные. — Значит, надо искать.       Я сходил и сделал себе чай, щенок подскочил и побежал к миске. Я все размышлял, прогоняя в голове все возможные пробелы, пытаясь вычленить то, чего не хватало, но мысли путались, возвращаясь к светлому образу.       Пинки вернулся и ткнулся мордочкой в ладонь, оставил там что-то влажное… Я опустил глаза. Маленькое бьющееся человеческое сердце, теплое… Оно пару раз сократилось и превратилось в ягоду клубники с зеленым хвостиком, я почувствовал сладкий аромат…       — Да чтоб тебя… — Я поднес ягоду к лицу, внимательно рассматривая: сухая, матово блестящая, темная, с немного оттопыренными семечками.       И откусил.