Сознательное падение

      В школу Чонвон не пошёл.       С самого утра он забился в угол кровати и сидел там, поджав колени ближе к груди. С Джеем они так и не перекинулись и парой фраз после вчерашнего случая, ведь тот снова забыл о существовании Чонвона. Спас от изнасилования да и забил огромный болт — дальше пусть сам выкручивается и приходит в себя, испуганно сидя в уголочке. Впрочем, Ян и не ждал особого отношения к себе. Ему наоборот стало бы тошно, если бы Джей внезапно изменил своё поведение, начав вести себя по-доброму или, что намного хуже, испытав к Чонвону жалость. Только этого не хватало и так вдоволь униженному Яну.       Его самооценка начала ломаться, и это было очень и очень заметно. Он стал пугаться громких звуков, группового смеха и резких движений. За эти две недели интернат выдрессировал его, заставив реагировать на некогда обыденные вещи со страхом и ожиданием худшего. Да даже к животным не относились так плохо, как к Чонвону. Для всех окружающих он был чем-то средним между половой тряпкой и бездушной куклой, на которой разрешалось смело выплёскивать всю свою ненависть.       Он огребал по полной просто за факт собственного существования.       Нет, конечно, и за стенами интерната к нему относились хуже, чем к другим, но там все делали это в рамках закона и относительного приличия. Там вредили исподтишка, чтобы не показаться «адекватному» обществу бессердечными и нетолерантными мразями. Здесь же, в месте, не подчиняющемся гуманным законам, можно отыграться по полной. Истинная человеческая сущность вылезала наружу, не пряталась за ширмой дежурных улыбок и тошнотворной и донельзя наигранной вежливости. Интернатские были по-настоящему честными и открытыми. Но в этом случае Чонвон бы предпочёл мириться с общественным лицемерием и ненависти за глаза. Столько лет приспособления к такой жизни не сломали Яна, а жалкие две недели в интернате уже чуть не свели его с ума.       Он хотел домой. Он очень-очень сильно хотел домой. Колени плотнее прижались к груди, а спина — к ледяной стене. Если бы была его воля, то Чонвон сжался бы до крохотных размеров, а потом исчез бы вовсе. Без следа. В последнее время ему часто представлялся такой сюжет, где он мог бы существовать в этих стенах без материальной оболочки, словно призрак. Чонвон на всё согласен, лишь бы к нему больше никто не приставал: ни словесно, ни физически.       Выползать из комнаты было страшно, но этого не избежать. Завуч по воспитательной работе всё ещё не спохватился о поиске Чонвона, поэтому тому требовалось брать всё в свои руки и идти к директору самостоятельно. Надежд о том, что бабушка приедет сегодня, у него практически не имелось, но была стойкая вера в то, что та уже сообщила руководству интерната о точном дне своего приезда. Наверное, это произойдёт завтра-послезавтра, либо же в течение следующей недели. Но всё же имелась крохотная вероятность, что она успеет забрать его до конца сегодняшнего дня. Звучало оптимистично и одухотворяюще, но Чонвон не спешил кормить себя ложными надеждами. Он с неохотой настраивал себя на возможность проживания ещё нескольких дней в интернате.       И всё. Больше ему тут нельзя находиться. Это был максимальный срок, на который согласилась бы его истощённая нервная система. Дальше — мрак. Не хотелось и представлять то, что могло бы идти за этим самым «дальше».       Чонвон поспешно переоделся в свободную одежду, впервые намеренно проигнорировав школьную форму, и нехотя направился в пустой туалет, чтобы привести себя в относительный порядок перед встречей с директором. С каждым днём ему становилось сложнее осуществлять даже базовый уход за собой, потому как Яну всё меньше хотелось вылезать из комнаты.       Стоя перед злосчастным кабинетом, с которого и начались все его беды, Чонвон ощутил некий мандраж и постепенно подкрадывающийся ужас, но он стойко отгонял от себя дурные предчувствия. Пора прекращать накручивать себя и трястись, ведь ответ уже находился прямо перед его носом: постучись в дверь и всё узнаешь.       Впрочем, он так и поступил.       — Извините, а к директору можно? — не дождавшись ответа, Ян направился внутрь своеобразного кабинета завуча.       — По какому вопросу? — тот неспеша пил горячий чай, из-за чего на крупных очках оседал пар.       — По поводу бабушки, которая должна забрать меня, — терпеливо объяснял Чонвон мужчине, который, по-видимому, не обладал хорошей памятью. Они виделись друг с другом несколько раз, но завуч всё никак не мог запомнить его. Кажется, он даже не старался запомнить.       — Сейчас. Подожди здесь, — стакан с чаем резко опустился на край стола, а сам мужчина скрылся за директорской дверью.       Почему он просто не разрешил Чонвону войти? В первый раз ведь завуч лишь кивнул головой, как бы беззвучно говоря: «делай, что хочешь». А теперь всё приобретало налёт некой скрытности, что не могло не тревожить. От волнения Чонвон расковырял кожу у ногтя большого пальца до крови и пытался прислушаться к приглушённому бормотанию в соседнем кабинете. Однако бубнёж в низких тональностях не позволял распознать ни слова.       — Заходи, — дверь открылась, пропустила Чонвона внутрь и снова закрылась за его спиной. Завуч тоже остался стоять в кабинете, что донельзя нервировало и пугало. К чему этот напускной официоз?       — Присаживайся, Чонвон, — пухлая ладонь директора указала на стул, но Ян остался неподвижен. Странно, но ему не хотелось ограничивать себя каким-то определённым местом, вроде стула, потому что беспокойному телу становилось тесно. Он не мог описать это чувство поконкретнее, потому что сам не понимал, что с ним происходило. Просто ему разом стало тяжелее дышать.       Очень тесно.       Твёрдый взгляд директора, присутствие завуча и интернатские стены снова давили на него.       — Спасибо, но я постою.       — Чонвон, тут такие обстоятельства, — пальцы-сардельки перебирали лежавшую на столе бумагу и бездумно перекладывали канцелярию с места на место. — Не пойми меня неправильно, ведь я сделал всё, что было в моих силах. Но тут уже ничего не поделать… — он слишком тормозил в своём объяснении, кажется, нацелившись на то, чтобы у Яна развился нервный тик. Или нервный срыв. — Знаешь, все сделали всё, что могли. В том числе и органы опеки…       — Скажите уже! — отчаянно воскликнул Чонвон, резко шагнув вперёд. Завуч, видимо, испугался за сохранность директора и удержал парня за плечо. Но Яну было наплевать на это, ведь ужас уже не подкрадывался к нему, а душил его обеими руками. Чтобы не припугнуть, а убить.       — Тебя не заберут. Твоя бабушка отказалась от тебя.       — Что?       Сиплый, бездушный шёпот сорвался с губ, и время для Чонвона остановилось. Стеклянные глаза слепо уставились на картину над головой директора, но не видели её. Тело перестало трястись, а пальцы — ковырять кожу. Чонвон, казалось, в целом попрощался с жизнью и стал бездыханной оболочкой. Весь он — пустой сосуд, из которого выдернули всё живое.       — Нет… — голос дрожал и прерывался поражёнными выдохами. — Наверное, вы ошиблись. Это бред… Я не могу остаться здесь, — губы изогнулись в отчасти безумной усмешке, гласящей, что Чонвон не принимал такое абсурдное положение вещей.       — Нам очень жаль, — директор склонил голову и сцепил руки в замок, но в его голосе не находилось ни грамма сострадания. Он играл на публику, прикидывался участливым взрослым.       — Нихуя вам не жаль! Хватит мне врать. Я не поверю вам, пока сам с ней не поговорю! — Чонвон остервенело бросился вперёд, цепляясь за трубку проводного телефона на столе. Однако его тут же схватили за предплечья и оттащили назад. — Нет… Отстаньте! Дайте мне позвонить… Я никому из вас не верю!       — Мне всё равно, веришь ты или нет. Твоя бабушка прямым текстом отказалась от тебя и попросила больше не связываться с ней. Ещё она попросила у тебя прощения за то, что не сможет забрать. Не устраивай сцены. Это вполне нормальное явление.       Если до этого Чонвон пытался вырваться, словно дикий зверь, которого хотели запихнуть в клетку, то теперь он бессильно обмяк, заменив ненависть тихим ужасом. Ян совершенно не был готов получить такую правду, потому что она приравнивалась к настоящему концу света. Чонвона эта новость убила: закидала камнями, задушила и прокрутила через мясорубку. Она была крайне жестока. Сначала Ян кормился ложными надеждами и мучительным ожиданием, веря в самое лучшее, словно идиот. А теперь его вернули с небес на землю и убедили в том, что он останется гнить здесь на постоянной основе.       Он. Останется. В. Интернате.       — Нам очень жаль, — снова зачем-то повторил директор, хотя его «жалость» вообще никуда Чонвону не упёрлась.       Пользуясь чужим шоком и остаточным неверием, завуч выставил Яна за двери, в пустой коридор школы.       Теперь эти коридоры стали для него не временным загоном, который он покинул бы со дня на день, а картинкой, что будет преследовать его до конца обучения. Нет-нет-нет. Чонвон перестал чувствовать ноги, поэтому тут же сполз по стене вниз, широко раскрыв глаза и вцепившись пальцами в волосы. Если бы у него имелись хоть какие-то силы, то он вырвал бы их с корнем.       Чувство потери контроля над ситуацией распространилось и на тело: лёгкие стали бездонными, в ушах появился звон, а конечности покалывали от онемения. Он не мог сосредоточиться на внешнем мире, концентрируясь только на учащённом дыхании и биении сердца. Паника всецело захватила его, хотела подчинить себе и удушить. Иначе же как объяснить это чувство в груди, словно туловище Чонвона сжимал чей-то огромный невидимый кулак.       Страшно. Ему было безумно страшно.       Он не знал, как долго пробыл в таком состоянии, пытаясь отдышаться и сфокусировать своё зрение на белых крапинках бетонного пола. Может, прошла минута, пять, или пятнадцать, прежде чем Чонвон начал приходить в себя. Никогда прежде ему не удавалось испытывать что-то такое, поэтому его не покидало ощущение, будто он находился на грани смерти. Но пронесло. А к счастью ли?       Чонвон медленно встал на ноги не без помощи стены и нетвёрдой походкой направился к выходу из школы. Ему нужно было на свежий воздух; нужно было взглянуть на небо, верхушки сосен и ворота интерната. Слёзы подступали к глазам, а ком — к горлу, но и то, и другое тщательно проглатывалось и заталкивалось обратно.       — Эй, — у самых дверей его схватили за руку, но Чонвон отдёрнул её, не удосужившись посмотреть на говорившего. Он не попытался даже распознать голос. — Эй, Чонвон, подожди…       — Мне надо на улицу, — блекло пробормотал Ян, обходя застывшего перед ним Хисына.       Ли, к слову, не стал препятствовать ему, а, наоборот, последовал к выходу вместе с ним. Хисын приобнял Чонвона за плечи, видимо, поняв, что тому было не по себе. Мягко говоря. Ян был не против чужой компании; но он также был не против остаться в одиночестве. После внезапного панического приступа мозги превратились в кашу, поэтому Чонвон не знал, чего он хотел на самом деле.       Может, точнее всего ему подошло бы желание уснуть и больше не проснуться.       Увидев интернатские ворота, которые соединяли это место со внешним миром, Чонвон на мгновение представил, как перелез бы через них и убежал бы по дороге, минуя парковку, деревья и орущего в гневе охранника. Всего несколько метров отделяли его от свободы. Но кто его ждал там, снаружи? Он никому не нужен; забыт всем миром и брошен собственной же бабушкой, словно приютский щенок, с которым не хотелось возиться. Но ведь Чонвон неприхотлив. Ему не нужна дрессировка, особый уход или повышенное внимание. Ему лишь бы находиться рядом с кем-то и знать, что его любят.       Чонвон мог заслужить любовь, если постарается. Годы жизни со строгим отцом прекрасно доказали это. Однако бабушка, видимо, даже не дала шанса Яну для того, чтобы в полной мере продемонстрировать свою полезность. Он не нужен ей в любом виде.       Больше всего Чонвон боялся именно этого — быть бесполезным омегой.       Одинокая слеза всё-таки не сдержалась и покатилась вниз по холодной щеке. Несмотря на бурю внутри, глаза не выражали никаких эмоций и всё его лицо было спокойным, точно у фарфоровой куклы. Он брошенная бракованная игрушка. Вот только быстро текущие слёзы выдавали в нём человека.       Неожиданно резко Чонвон оказался сжатым в крепких объятиях. Хисын заставил его уткнуться носом в куртку на своём плече и опустил ладони на подрагивающую спину, успокаивающе её поглаживая. Чонвон не слабый, совсем нет. Но чужая безмолвная поддержка и тёплые объятия откинули его на несколько лет назад, сделав из него беспомощного ребёнка, который просто-напросто нуждался в ласке. В человеческом тепле.       Он ненавидел плакать. Плачут только слабаки и женщины — то, что с раннего детства вбивал в его голову отец. Но даже зная это, Чонвон не мог остановить поток слёз, который отчего-то не способен был магическим образом прекратиться от одного лишь желания. Ногти царапали куртку на спине Хисына, пальцы хватались за него, словно за спасательный круг, а нос беспрестанно шмыгал вовсе не из-за холода.       Чонвон ненавидел самого себя за несдержанные слёзы при постороннем человеке и за то, что не смог быть нужным хоть кому-то.       — Расскажешь, что случилось? — мягкий шёпот обжёг ухо, отогревая охлаждённую ветром кожу.       — От меня отказались… Я останусь здесь. Оказывается, я вообще не нужен своей бабушке, ведь она сказала даже не звонить ей, — он заставил себя отлипнуть от Хисына. — Прости, что нагружаю своим нытьём.       — Всё нормально, я же сам спросил. К тому же это не нытьё, ведь у тебя случилась настоящая беда.       Чонвон отшагнул назад, чтобы не показаться тому слишком прилипчивым и ничтожным. Правда, скорее всего от этих действий было мало толку, ведь Ян и так плакал и трясся, не смея поднять взгляд на Хисына — стыдно показывать свою слабину при альфе.       — Хочешь, я провожу тебя до комнаты? Или можем погулять? — в голосе Ли слышалась улыбка — небольшая и ободряющая.       — Прости, я хочу побыть немного наедине, — он вытер мокрое лицо рукавом куртки. Но солёные дорожки вновь пролегли на щеках. — И спасибо, что вышел со мной.       Глаза всё-таки поднялись вверх и зацепились за неожиданно помрачневшее лицо Хисына, с которого резко спала улыбка. Возможно, его немного обидела просьба уйти, но он не подал виду, хлопнув Чонвона по плечу.       — Хорошо. Как скажешь.       Не хотелось портить отношения с почти единственным человеком здесь, который пребывал в здравом уме, но в присутствии Хисына Ян навряд ли смог бы попытаться прийти в себя. Он привык успокаиваться в одиночку, однако наличие поддержки от Ли всё равно незримо помогало Чонвону.

***

      Возможно, мыслей об исчезновении с лица земли стало слишком много. Это уже не влезало ни в какие рамки, но о чём тогда думать? Любые иные размышления представляли из себя лишь воспоминания о прошлом, о людях, которых больше не будет в жизни Чонвона. Так ли необходимо травить и без того мёртвую душу? Поэтому во избежание очередной истерики Ян думал о себе. О том, как пропадёт без вести или каким-то образом перелезет через интернатский забор и сбежит. Как ни странно, но именно это успокаивало его лучше всего.       Казалось, что мозг принял эти мысли за прямой сигнал к действию, поэтому Чонвон ни разу не вылезал из кровати для того, чтобы поесть. Пил он ночью, у фонтанчика, либо днём, во время уроков, когда становилось совсем невмоготу. В общей сложности он не ел около трёх дней, в течение которых его одолевала тошнота, а на третий день и головокружение, возникавшее при каждом переворачивании на другой бок. Его организм намеревался самоуничтожиться.       И Чонвон никак не препятствовал ему. Препятствовать решил только Джей.       — Джейку снова приказали привести тебя на уроки, — Пак пнул ножку его кровати для того, чтобы Ян перевёл взгляд на него. И это сработало, но в глазах Чонвона не имелось ни одной эмоции. Они потухли и хотели закрыться, чтобы не видеть ничего, что было связано с интернатом. — Нахуя ты всегда лежишь в кровати? Синяки уже сходят, поэтому ты не должен помирать от боли, — он задумчиво прищурился. — Всё-таки изнасиловали?       — Меня должны были забрать отсюда три дня назад, но моя бабушка отказалась от меня, — шёпот был похож на шелест осенних листьев — такой же безжизненный и сухой. Он говорил это не с целью получить жалость от Джея, а для того, чтобы тот поскорее узнал правду и отстал от него со своими тупыми вопросами.       — Так вот почему ты в первые дни был таким храбрым, — альфа весело ухмыльнулся и скрестил руки на груди. — Думал, что перекантуешься тут две недельки и свалишь домой к своей бабульке? Поэтому строил из себя героя и выёбывался?       — Иди нахуй.       Кажется, Джея такой ответ не устроил, поэтому он резко стянул с Чонвона одеяло, в которое тот старательно кутался, и скинул его на пол. Через секунду он проделал то же самое с подушкой, лишив Яна последнего источника тепла. Отопление, конечно, вчера включили, но толку от него было мало, ведь ветер просачивался через стыки обветшалых стен. Похоже, что ему придётся туго зимой, поскольку он даже не взял с собой пуховик.       — На хуй пойдёшь ты, если не будешь меня слушаться. Я легко могу организовать тебе встречу с теми четырьмя альфами, от которых я тебя спас. Хочешь повторения?       — Что тебе нужно? — Чонвон напрягся и медленно сел на кровати, на несколько секунд столкнувшись с чёрной марью перед глазами.       — С этого момента каждый день ходи на уроки. Если не будешь, то твоему официальному соседу по комнате влепят двойки в качестве наказания. А я не хочу потом ебаться с его нытьём. Джейку не похуй на учёбу.       — Я не мылся четыре дня.       — По тебе видно. И при чём тут это?       — Пойду в школу завтра, после того, как помоюсь, — Чонвон поднял одеяло и подушку с пола и вернул их на место. В голове мелькнуло мстительное желание точно так же скинуть постель Джея на пол и для пущего эффекта протоптать её кроссовками.       — Так иди прямо сейчас, — Джей вопросительно выгнул бровь.       — Я не могу сейчас, — раздражённо пояснял Чонвон, злясь на то, что альфы не понимали всех проблем омег. — Днём в душевую может войти кто угодно, поэтому я моюсь примерно в четыре утра.       — Иди. Я покараулю, чтобы никто не вошёл.       — И как мне тебе верить? Вдруг ты натравишь на меня кого-то и снова скажешь молить о помощи? — испуг просочился через злость, заставив его произносить слова урывками.       — Пока что мне это не выгодно. Мне же нужно привести тебя на уроки, — Джей внезапно шумно вздохнул, и устало провёл ладонью по лицу. — Хули я вообще с тобой нянчусь? На твоём месте я бы без лишних раздумий пошёл мыться. Вставай.       Он схватил Чонвона за скрытое под свитером предплечье и бесцеремонно стянул его с кровати, как недавнюю подушку или одеяло. Из-за резкого движения в глазах снова потемнело, а ноги на мгновение подкосились, но Ян всё равно выдернул свою руку из грубого захвата. Чонвон подметил, что уже несколько раз Джей агрессивно хватал его и бездумно швырял по разным сторонам, куда тому вздумается. Этот альфа, похоже, совсем не умел нормально обращаться с людьми.       Чонвон неспешно вытаскивал шампунь, полотенце, сменную одежду, зубную щётку и пасту, а Джей в это время недовольно пыхтел и притоптывал за его спиной, видимо, уже пятьсот раз пожалев, что стал «нянькой» для омеги. Вот только никто его не просил быть ею. Сам вызвался, пусть теперь не ноет.       Они шли вдвоём по жилому коридору, изредка наталкиваясь на альф или бет, но те при виде Джея не думали и пискнуть что-то про Чонвона, хотя их обычно было не заткнуть. Точно так же происходило и когда Чонвон находился рядом с Хисыном. Звучит абсурдно, но только рядом с ними он мог почувствовать себя в безопасности.       Ян абсолютно точно поехал крышей, ведь ему мерещилась безопасность в компании альфы.       В полупустой душевой переодевался лишь один бета, но его как ветром сдуло, стоило только Джею рявкнуть на него, чтобы проваливал.       — Может, ты отвернёшься? — спросил Чонвон, переложив вещи на лавочку.       — Зачем? Ты никогда не ходил в общую душевую при других людях? — Пак ухмыльнулся правым уголком губ.       — Да. Отвернись, если хочешь, чтобы я побыстрее помылся.       — Боже, какие мы стеснительные, — Джей цокнул языком, но отвернулся, видимо, действительно желая поскорее покончить со всем этим. — Меня не интересуют парни-омеги, поэтому можешь не трястись. Я последний человек в интернате, который захотел бы тебя трахнуть.       — Звучит обнадёживающе, — с сарказмом ответил Чонвон, начав раздеваться. Удивительно, но слова Пака всё же немного успокоили его, поскольку не похоже, что тот врал.       На водные процедуры он потратил от силы пять минут, однако успел тщательно вымыться и почистить зубы. Ничего страшного, к счастью не произошло. Лишь случился один неловкий момент, когда Чонвон всё-таки пересёкся взглядом с Джеем, который в самом деле смотрел на него с нулевым интересом. Словно от скуки разглядывал предмет интерьера. А через минуту в душевую хотел зайти посторонний, но его Джей шустро вытолкнул, приказав мыться на третьем этаже.       У Чонвона пару раз закружилась голова, но он не придал этому значения, думая только о предстоящих занятиях. Как теперь вернуться в класс со знанием того, что Ян будет видеть их лица до конца школьного обучения? Жестокий двухнедельный тест-драйв подошёл к концу, и теперь Чонвон считался одним из жителей интерната на постоянной основе. Сейчас, глядя на него, любой незнающий человек сможет сказать, что Ян тоже являлся обычным интернатским ребёнком. Отныне он простой сирота, не имеющий родни и хотя бы одну душу, которая по-настоящему скучала бы по нему.       Раньше, когда Чонвон узнал свой вторичный пол, он думал, что жизнь его всего лишь недолюбливала. Сейчас же у него появилось стойкое убеждение, что жизнь его искренне ненавидела и хотела уничтожить. И у неё, к слову, неплохо это получалось.       После того, как Ян наспех вытерся и натянул на себя чистую одежду, Джей оставил его одного, перед этим, конечно же, не забыв отдать ему наставления, приправленные резкими движениями и грубым тоном.       — Чтоб больше не пропускал учебные дни, усёк? Хотя бы один урок в день ты должен посетить. А если к Джейку снова подойдут с замечанием, то тебе пизда, — он больно тыкнул пальцем в чужую грудь.       — И что ты мне сделаешь? — Чонвон мрачно усмехнулся, будто бы его уже ничего не могло удивить. Может, так оно и было на самом деле.       — Я придумаю, — хмурый взгляд, руки в карманах, и Джей вышел из туалета.       Чонвон поплёлся следом, но его скорость по сравнению с джеевой была черепашьей — всему виной преследующая его одышка и ненормально быстрое биение сердца. Последствия трёхдневного голодания было трудно не заметить, и по-хорошему ему стоило бы выпить компот или сладкий чай, однако вот-вот должен был прозвенеть звонок на урок. Как бы его ни раздражал Джей, но злить того не хотелось. Лишние проблемы ему ни к чему.

***

      Раньше Чонвон любил физкультуру и всё, что было связано с физическими упражнениями. Причина крылась в отце, который привил ему любовь к спорту с детства, записав в секцию джиу-джитсу. Старший Ян часто рассуждал о силе умственной и мышечной, ведь будущему альфе или бете положено быть крепким. Чонвону запрещалось плакать, ныть, сдаваться и слишком сильно волноваться, ведь всё это не присуще сильному духом. Конечно, все мечты отца о создании мужественного альфы рухнули в одночасье, стоило только ему узнать результаты анализов о вторичном поле своего сына. Получилось так, что все эти годы старания были возложены для выращивания омеги.       Парня-омеги, к которым он всегда питал ненависть.       Отцовские разочарования посеяли раздор в их маленькой семье, поэтому Чонвону пришлось полюбить спорт ещё сильнее. Хотя куда ещё сильнее? Но Ян обязан был стараться для того, чтобы заслужить родительскую любовь.       Сейчас же не приходилось ничего заслуживать, а физ-ра начала приносить ему не удовольствие — только очередные насмешки и физическую боль: и со стороны одноклассников, и со стороны собственного покалеченного тела, которое не справлялось с сильными нагрузками. Отмазаться у физрука не вышло, ведь тот и так относился к Чонвону с омерзением за факт существования и бесчисленные прогулы.       А Чонвону становилось всё хуже с каждой секундой.       За неимением более стоящей идеи учитель заставил всех бежать двадцать кругов по спортивному залу. Ян выдохся уже на первом круге (хотя ранее даже обозначенная физруком дистанция не вызывала у него сильных затруднений), поэтому его бег постепенно превращался в ковыляние. Естественно, что второгодки и третьегодки не упускали возможность пихнуть Чонвона плечом, ухудшая его и без того хреновое самочувствие.       Он приполз к скамейке и обессиленно свалился на неё, борясь с темнотой перед глазами, а сердце его билось так, как никогда прежде: панически и мощно, словно посылало Чонвону сигнал о тревоге.       — Омега, ты чё расселся? — физрук подошёл к нему и хлопнул журналом по макушке. — Норматив для всех одинаковый! Отлынивать не позволю! Круг пробежал и выдохся — ну что за слабак.       — Я плохо себя чувствую…       — Знаю я таких. Плохо вам только до окончания моего урока. А потом вы весело скачете на обед, — мужчина покачал головой и потянул его вверх со скамьи. — Пошёл!       И Чонвон действительно пошёл; пополз, не разобрав дороги и не чувствуя собственного тела. В ушах зазвенело, руки онемели и свисали безвольными макаронинами, а в голову пришло простое осознание того, что он сейчас свалится и больше не встанет.       Это была последняя связная мысль, после которой Чонвон измотанно прикрыл глаза и потерял сознание, найдя такой редкий для себя покой.

***

      — Ну что за проблемный омега!.. Сделай ему массаж ушей посильнее! Когда же он очнётся?       Чонвон ещё не раскрыл глаза, но чувствовал влагу на своём лице и шее, а также то, как чьи-то руки сильно мяли мочки его ушей. Он поднял веки, и постепенно мрак сменялся светом спортивного зала и фигурами двух людей, возвышавшихся над ним. Физрук выглядел донельзя взбешённым, а Хисын, напротив, не мог похвастаться ни единой эмоцией на лице. Он лишь молча и машинально выполнял учительские поручения. Однако завидев промаргивающегося Чонвона, альфа разом взволнованно изломал брови и приоткрыл рот.       — Слава богу! — Хисын совсем легонько похлопал его по мокрой щеке. Видимо, на него выливали воду, иначе же как ещё объяснить сжатую в руке физрука пустую бутылку. — Живой? Как ты себя чувствуешь?       — Нормально, — вырвалось быстрее, чем он мог бы осмыслить состояние своего тела. Пока что ничего не болело, в глазах не темнело, а в ушах не звенело. Вполне отлично даже, если судить с прошлым самочувствием.       — Да ты бледная поганка! — махнул рукой учитель. — Чуть урок мне не сорвал! Хисын, веди его в медпункт от греха подальше. Мертвецы мне тут не нужны.       Чонвон только очнулся и уже об этом пожалел, захотев смотаться отсюда куда подальше. Благо альфа быстро сориентировался и помог Яну встать, подхватив того за талию и закинув нездорово бледную руку на своё плечо. Все остальные как ни в чём не бывало разделились по парам и отрабатывали баскетбольные броски. Кажется, никто на них не смотрел, кроме Сонхуна, с которым Чонвон неудачно столкнулся взглядами на выходе из спортивного здания. Но это неважно.       Важнее сейчас переставлять ноги и размеренно дышать вместе с темпом шагов Хисына. Вся эта ситуация с помощью и медпунктом напомнила Чонвону их вторую встречу, когда альфа точно так же подобрал его с земли и тащил на себе. Всё-таки Яну невероятно повезло в тот день встретить именно его, ведь теперь он обрёл надёжного друга, с которым имелся шанс не сойти с ума.       Благодарность к Хисыну растеклась по душе, но не складывалась в буквы на языке. Чонвон искренне поблагодарит его за помощь, когда они окажутся в медпункте.       — Давай перед медпунктом зайдём в столовую? Тебе надо попить чего-нибудь.       — Хорошо, хён.       Миновав улицу, короткую полосу ступеней и занятую чтением газеты вахтёршу, они оказались в пустой столовой, где виднелись только дежурные и поварихи. Хисын заботливо усадил Яна на ближайшем стуле и скрылся на кухне, похоже, решив самостоятельно налить ему воды.       Чонвон чувствовал, что после минутной прогулки по улице ему стало лучше. Трусливый организм не смог окончательно избавить Яна от мучений и принялся со всей мощью возвращать того в нормальное состояние. Человеческий организм — прекрасный слаженный механизм, который пусть и давал иногда сбои, но в критический момент способен был самостоятельно спасти себя. И не ясно, радовала Чонвона эта новость, либо же огорчала.       — Держи, — Хисын появился через две минуты с ярко-красным компотом в руках. — Выпей до дна. Хорошо? Тебе будет полезно.       — Спасибо, хён.       Рецепторы на языке отвыкли от какого-либо вкуса, поэтому даже обычный компот показался ему чересчур приторным и в то же время кислым. Он решил послушаться совета Ли и опустошил стакан до дна, в ответ на это получив поощрительную улыбку.       — Давай теперь дойдём до медпункта, — сказал Хисын, на что Ян слегка кивнул.       Чонвон порывался встать и пойти самостоятельно, уловив небольшие улучшения в самочувствии, но альфа всё-таки настоял на помощи, схватил чужое запястье и крепко приобнял талию. «Хорошее» самочувствие Яна продлилось до тех пор, пока не пришлось ходить и подниматься по лестнице. Дышать снова стало тяжелее, голова закружилась и соображала с затруднениями, будто помутнённо, поэтому он не сразу заметил, что они завернули в совсем другую сторону.       — Хён… медпункт в той стороне, — Хисын ничего не ответил, из-за чего пришлось повторить ещё раз. Но альфа всё так же молчал. — Куда… куда мы идём?       Хотелось повысить голос, но изо рта вырывался только пьяный лепет, словно его клонило в сон, что было совсем не так. Показалось даже, что Чонвон на самом деле проговорил всё это беззвучно, но в опровержение этой мысли он чётко услышал смешок над своим ухом.       Смешок.       На коже Яна практически подпрыгнули крупные мурашки.       Странная тревога огромным цунами пронеслась от макушки до пят, будто бы приказав ему немедленно отстраниться от альфы, бежать настолько быстро, насколько это вообще возможно. Однако тело казалось парализованным, словно находившемся в полуспящем состоянии.       Это точно было вызвано не трёхдневной голодовкой.       — Отпусти меня, — Чонвон больше не полз. Он просто повис на руках Хисына безвольной куклой, еле поведя головой, хотя мысленно уже удирал отсюда со всех ног.       Казалось, что самый страшный момент среди всех взаимодействий с интернатскими случился тогда, когда его домогались четверо альф в пустом кабинете. Но как же он ошибался. Именно сейчас животный ужас накрыл его с головой, заставив почувствовать себя крольчонком в пасти волка. Интуиция не просто подсказывала ему, она орала во всё горло.       — Твой запах усилился, — с восхищённой улыбкой проговорил Хисын, шумно вдохнув омежьи феромоны. — Почему ты внезапно начал бояться? Ещё ничего не произошло.       — От-пусти, — язык Чонвона замедлился наравне с морганием. Губы почти не шевелились, сделав и без того невнятный бубнёж абсолютно неразборчивым. — От…       — Как я тебя оставлю здесь? Ты же обдолбанный, — он звонко рассмеялся и лишь крепче подхватил Чонвона, потащив того вперёд. — Тебе нужно прилечь на кровать.       Хуже всего было не брыкающееся в сопротивлении тело, которое пребывало обездвиженным в захвате, а тело, которое практически никто и не сдерживал, ведь оно всё равно даже не шелохнётся с места. Чонвон чувствовал себя донельзя живым человеком, запертым в бездыханной оболочке. Тревога и страх тщетно пытались вырваться наружу, бились о кости и кожу изнутри, но конечности оставались всё такими же неподвижными. Лишь указательный и средний пальцы дёрнулись на правой руке и тут же окоченели снова.       — Не волнуйся, через полчаса или даже раньше тебя точно отпустит. Но за это время мы успеем повеселиться, — кончики пальцев альфы до боли впились в талию и запястье Чонвона.       Мерещилось, что Ян находился в отключке, но глаза его всё ещё были раскрыты. Они следили за рядами поспешно минуемых ступеней и резкими шагами Хисына. Сложно рассуждать на такую тему, но наверное Чонвон предпочёл бы отключиться на эти грёбаные полчаса, ведь тогда он бы не чувствовал себя так, словно его вели на публичную казнь, в которой именно Хисын оказался самым гнусным палачом.       Ли Хисын. Человек, который был Чонвону единственным другом в интернате. Человек, после разговора с которым не могло не стать легче.       Он был единственным альфой, заслужившим доверие Чонвона.       Когда же жизнь перестанет издеваться над ним и окончательно убьёт Яна? Мысли о смерти уже не казались пугающими, а вызывали у него облегчение. Ведь нет жизни — нет мучений. А Чонвон, казалось, отмучился уже за всех здешних обитателей.       — Пр-ошу, хён… — тихий шёпот почти потонул в шорохе шагов. Нижняя губа Чонвона дрожала: то ли из-за желания накричать, то ли из-за желания зареветь. Но пока что Ян не проронил ни слезинки.       — Вау, ты в первый раз просишь меня о чём-то, — а Чонвон впервые услышал в голосе Ли такое яркое и желчное злорадство. — А как же твоя самостоятельность, Чонвон? Ты же ни от кого здесь не зависишь. Часто отмахиваешься от моей помощи, словно я твоя шавка.       Ян практически взвыл от боли, когда альфа со всей силы сжал его бок, точно хотел оторвать ему кожу вместе с мясом.       — Конечно, наблюдать за тобой было очень интересно. Омега, которому так нужна поддержка, относится ко всем окружающим с опаской, а потом постепенно привязывается именно к тебе — это просто охуенное чувство, — Хисын говорил воодушевлённо и радостно. — Ты был таким трогательным, когда плакал на моём плече. Мне уже тогда хотелось тебя сломать.       Бездвижная тушка Чонвона оказалась скинутой на пол, потому что Ли полез в карман за ключом. Они находились на четвёртом этаже пустого жилого корпуса, где Ян ещё не бывал. И лучше бы никогда не был.       — И, наверное, мне даже стоит сказать тебе спасибо, ведь ты скрасил мои серые будни, — ключ повернулся в замке два раза. — Я настолько вжился в роль твоего друга, что мне иногда казалось, будто я действительно стал немного добрее. Но всё это — хуйня собачья.       Хисын поднял его с пола и затащил внутрь, захлопнув за собой дверь. Панический взгляд Чонвона забегал по комнате, которая выглядела точно так же, как и его собственная. Разве что вид за окном различался и две кровати были сдвинуты вместе посередине. Как раз на эту самую «двуспальную кровать» и скинул его Хисын, а потом сам возвысился над ним с безумной улыбкой.       — Но всё-таки в одном я был с тобой честен. В день нашего знакомства я сказал тебе, что мне надоело смотреть на окружающих, которые слепо подчиняются интернатским правилам. Это правда. Потому что гораздо веселее ловить их на неподчинении и снова ставить на место, понимаешь? Мне просто скучно.       «Заткнись! Заткнись!..» — Чонвон зажмурился, не желая видеть это омрачённое жестоким оскалом лицо, что совсем недавно казалось ему привлекательным.       Это был совсем не тот Хисын, которого знал Ян. Сейчас над ним возвышался конченный психопат, а не добрый и заботливый хён.       — Смотри на меня! — приказал альфа стальным голосом и схватил его за челюсть. — Тебе придётся отплатить за моё хорошее отношение. Оно дорого стоит.       Ладонь с ощутимым давлением заскользила по шее, минула адамово яблоко и остановилась над стыком ключиц. Пальцы нажали на сонные артерии, и Чонвону показалось, что Хисын вполне способен был выдрать ему кадык. Правая рука Яна немного вернула над собой контроль и легла поверх запястья альфы. Но такое действие оказалось бесполезным, ведь он даже не мог сжать руку в кулак, не то что отодрать от себя более сильного противника.       Хисын перестал давить на артерии, на этот раз решив просто душить Чонвона, сильно прижав его шею к кровати. Кислород. Ему критически не хватало воздуха. Все способности Яна в этот момент сузились только до слабого хрипа и мольб, неведомо кому посвящённых. Бог навряд ли внезапно спасёт его, раз уж до сих пор Чонвон получал от жизни лишь страдания и чувствовал себя в постоянном угнетении.       — Ты пахнешь страхом. Очень вкусно, — Хисын отстранил свою руку и склонился к шее носом. — Вкуснее, чем страх Сону.       Ворот свободной футболки порвался с громким треском, обнажив плечи и бледную грудь. Постепенно приходящий в себя Чонвон смог поднять обе руки и почти невесомо упёрся ладонями в альфу.       — Хватит…       — Блять, ты должен был подольше лежать парализованным, — прорычал Хисын, влепив ему звонкую пощёчину, а после резко схватив за волосы на макушке, чтобы отклонить чужую голову вбок. — Нужно поскорее тебя пометить.       — Не… надо, — слова, словно об стену горох.       Весь Чонвон для Хисына — бесправная кукла, которая не достойна даже быть услышанной. Зачем заботиться о чужих чувствах, если можно было нагло и грубо взять «своё»? Человек, от которого Чонвон ожидал подставы меньше всего, оказался ничем не лучше прочих. Напротив, он был хуже всех их вместе взятых, ведь прятал свою истинную волчью сущность под овечьей шкурой. Остальные хотя бы не втирались в доверие Яна, не обрабатывали ему раны и не позволяли выплакаться на своём плече. Хисын — зло во плоти и олицетворение всех тех альф, которые пугали Чонвона не на шутку.       Может быть, это всё вина Чонвона? Он сам виноват, что доверился альфе и проводил с ним уйму времени. Виноват в том, что нуждался в поддержке и друге.       Чонвон уже не знал, какой вывод был истинным. Он просто глубоко разочаровался в жизни, окружающих и самом себе.       Судьба была гениальна в своей жестокости, раз сумела за такой короткий срок доказать ему, что он всегда был и будет ничтожеством.       Большие клыки Хисына вонзились в бледную кожу, и это было настолько больно, что Чонвон еле сдерживал слёзы. Он не хотел быть помеченным своим насильником, не хотел носить его запах, который теперь всегда будет вызывать у Яна тихий ужас. Остальные зубы тоже давили на кожу, но ещё не успели прокусить её для полноценной метки. Однако Чонвону хватало и этого, ведь он не думал, что процесс создания метки может быть настолько мучительным, будто в него вонзали гвозди.       — Они здесь! — дверь резко распахнулась, и на пороге появился Сонхун, а секундами позже и Джей.       — Какого хуя здесь происходит?       Хисын отцепился от Чонвона и повернулся к неожиданным визитёрам, которые прошли в комнату как в свою. Ян пересёкся потухшим взглядом с раздражённым Джеем, но эти эмоции были направлены не на него, а на Хисына.       — Ты не видишь? — Ли усмехнулся, нажав пальцами на две колотые ранки на шее Чонвона, намеренно посылая новые волны боли. — Я собираюсь пометить и трахнуть его.       — Меть своего омегу, блять, а его не трогай, — прорычал Джей и шагнул ближе к кровати. — Он не будет носить твой запах, пока живёт со мной в одной комнате. Мне такой хуйни не надо.       — Раз он твой, то пометь его сам, чтобы не вводить других в заблуждение. Он же сейчас никому не принадлежит, — в ответ разозлился Хисын, отчеканивая слова. — Хули ты медлишь?       — Без тебя разберусь. Не лезь в мои дела и больше не подходи к нему, — Джей развернулся к Сонхуну и кинул вслед: — Чонвон, вставай.       Сомнительный приказ, если учитывать, что Чонвон сейчас не был способен подчинить тело себе.       — Я накачал его наркотой, — Хисын расплылся в улыбке и схватил Яна за запястье, насмешливо имитируя приветственные взмахи. — Он находится в сознании, но не может двигаться. Отличное время укусить его, пока он не брыкается.       Видимо, Джей выбрал тактику игнора, ведь он без лишних слов подхватил Чонвона, как и Хисын недавно, и снова развернулся к выходу. Сонхун смотрел на эту картину с очевидным недовольством, ворча себе под нос что-то вроде: «ну и нахуя надо было прерывать баскетбол ради омеги».       — Хисын делает всё это назло мне, — объяснял Джей Сонхуну. — Пусть и не напрямую вредит, но всё же. Знает ведь, что меня бесит, когда мои соседи начинают водиться с ним. Долбаёб. Как же он меня заебал.       Чонвону, наверное, стоило бы порадоваться, что Джея невероятно бесило, когда кто-то пытался притереться к его соседям. Ведь только благодаря этому Ян остался целым и практически невредимым (если, конечно, не считать его психическое состояние, разнесённое в пух и прах). Однако же Чонвон не видел в этом ничего хорошего. Ни капли. Он всего лишь оказался переданным из лап одного мучителя к другому. Возможно, что сейчас, оставшись наедине с Джеем, Ян сполна ощутит на себе все «прелести» метки. Её в любом случае поставит не один, так другой.       Чонвон — интересная безделушка, завладеть которой мечтали многие. Чонвон — диковинная зверушка, которая отнюдь не по своей воле искала себе хозяина. А эти потенциальные «хозяева» устроили двухнедельный аукцион, где наконец-то нашёлся победитель. Безделушка, зверушка и игрушка досталась Джею.       Где-то рядом хлопала в ладоши удовлетворённая представлением Судьба. Плата за шоу оказалась совершенно пустяковой — всего-то требовалось пожертвовать психикой Чонвона и сломать его, точно веточку на засохшем дереве. Треск.       Сонхун легкомысленно потопал обратно играть в баскетбол, а Джей спустился на второй этаж и зашёл в свою комнату. Он положил Чонвона на кровать и просто смотрел на него сверху вниз. Изучающе. Ян вялыми руками прикрыл открытую грудь и плечи.       — Уй-ди. Пожалуйста… — Чонвон знал, что его слова имели нулевую ценность и они никак не смогут остановить Джея. Шелестящий и дрожащий голос прозвучал для «галочки», глаза смиренно закрылись, а голова отвернулась к стене.       К счастью то было, либо же нет, но плакать ему абсолютно не хотелось. Откуда в пустой оболочке взяться слезам?       — Не уйду, — судя по звукам, Джей отошёл от Яна и сел на свою кровать. — Кто знает, чем тебя накачал Хисын? Вдруг ты сейчас коньки отбросишь.       Оба молчали, и казалось, что тишина в комнате длилась вечность. Лишь ветер свистяще завывал за окном и слышались редкие шаги бродящих в коридоре людей.       — Не верь альфам и уж тем более не дружи с ними, если не хочешь повторно оказаться в такой ситуации, — внезапно пробормотал Пак.       — Спасибо за совет, альфа, — Чонвон неискренне усмехнулся, не раскрывая глаз.       — Я не заставляю тебя верить мне. На самом деле мне похуй. Но, в отличие от Хисына, я никогда не строил из себя того, кем не являюсь.       Ян промолчал. Вести диалог с Джеем — последнее, чего хотел Чонвон сейчас. Если сказать точнее, то он вообще ничего не хотел в эту минуту. В том числе и жить.       Шоу закончилось, плата в виде психики Чонвона внесена, а закрытый занавес почему-то до сих пор не появлялся перед глазами.