Сознательное падение

      Чонвон никогда не мог подумать, что у молчания имелся один интересный побочный эффект — оно неумолимо вызывало привыкание. Молчать нравилось не только в окружении людей, но и наедине с самим собой. Не было слышно ни тихих ругательств при возникновении небольших косяков, ни мыслей вслух, ни мычания невесть откуда услышанной мелодии. Ничего. С интернатскими и подавно не хотелось контактировать. Даже с Джеем он больше никак не разговаривал.       Этот намеренный уход от социализации сделал Чонвона совсем диким. Во-первых, у него сильно развилась паранойя и абсолютное неверие к любому человеку в интернате. Во-вторых, на нервной почве он стал чаще дёргаться, трясти конечностями и всячески вредить себе: кусал губы, изодрал все большие пальцы до мяса и иногда намеренно впивался ногтями в кожу ладони до боли.       Он чувствовал себя сумасшедшим.       Всепоглощающая чёрная дыра в груди избавила его ото всех эмоций, но милостиво выплюнула из своей пучины одного огромного разрушительного монстра — ненависть ко всем в интернате (и, возможно, в мире). И сам Чонвон тут не исключение. Себя он ненавидел не меньше остальных. Причин было много: от собственной тупой доверчивости до факта простого существования. Всего и не упомнишь, а если всё-таки упомнишь, то устанешь перечислять.       В голове Чонвона появлялся вполне логичный, по его мнению, вопрос: почему он до сих пор был жив? Зачем ходил в школу, делал уроки, умывался по утрам и до блеска начищал свой поднос на обеде, съедая каждую крошку? Ведь это по-настоящему бессмысленные действия для того, кто потерял всё.       Может, какая-то его часть всё же хотела жить? Ненависть внутри действовала подобно топливу, не позволяла тайком стырить нож с кухни и вскрыть себе вены где-то в уголочке. Ненависть заставляла его проживать день сурка снова и снова, хотя значимой цели у этого всего не имелось. Донельзя гениальный и в то же время абсолютно глупый организм нашёл причину цепляться за жизнь — нужно вырабатывать ненависть ко всему живому и неживому.       И удивительно, но именно эта самая спасительная эмоция сделала Чонвона похожим на интернатских, ведь если задуматься, то они все были переполнены желчью, обидами, жаждой мести, недоверием, страхом отвержения и прочим-прочим-прочим. Негатив интерната дул через оконные щели, прятался в бликах очков «участливых» учителей, проникал под кожу при соприкосновении с трупно-зелёными стенами.       Интернат — это ненависть. И Чонвон вполне успешно прошёл своеобразный обряд посвящения в местные жители. Не спасибо и не стоило.       Довольно странно, но, может, именно из-за этого к нему почти перестали цепляться? Безусловно, насмешки и тычки в спину всё ещё были с ним, но уже никто не смел избить или попытаться изнасиловать его. Хотя Чонвон сомневался, что интернатские по своей воле могли забить на него болт. Либо они временно притаились перед новым нападением, либо что-то заставило их сменить модель поведения. Или кто-то.       Неважно.       Но в этом имелся огромный плюс: теперь Чонвон чуть спокойнее перебирался из одного кабинета в другой. Толчки в спину стали восприниматься проще, и их он не боялся. По сравнению с тем, что ему пришлось пережить не так давно, почти детские столкновения — это полная ерунда.       Как раз после мыслей об этом ему прилетел крепкий подзатыльник по дороге в кабинет математики. Сжатые в гневе зубы едва не раскрошились, но Чонвон прикрыл глаза и уговаривал себя стерпеть. Проглотить, подобно последнему трусу, и запихнуть возникшую агрессию в эту проклятую чёрную дыру в своей душе. Отчасти получалось, однако Чонвон не знал, как долго сможет молча «хавать» все издёвки. Недоброе предчувствие подсказывало, что упомянутая дыра отнюдь не бездонная, и она была способна достигнуть лимита.       Чонвон проходил мимо двери в лабораторную старого кабинета биологии, где он впервые встретился с Рики во второй день своего пребывания в интернате. Что-то заставило его дёрнуть ручку и потянуть её на себя. Открыто. Как и в тот раз. Оглянувшись по сторонам и не заметив никого поблизости, он вошёл внутрь. Рики в помещении не было, поэтому Чонвон неспешно присмотрелся к вещам вокруг себя, не уловив особых изменений. Всё те же пыльные шкафы с облупившейся краской и мутными стёклами, которые наверняка стояли тут двадцать или больше лет; точно такой же давности склянки с химическим содержимым, на которые даже смотреть страшно, не то что трогать; продавленный диван непонятного оранжево-коричневого цвета с пледом и закинутым на спинку свитером. Несмотря на пыльную захламлённость, это место как будто бы вселяло в Чонвона ощущение уюта — того, что было априори несопоставимо с интернатом.       Он бездумно сел на диван и посмотрел в окно за собой, увидев лишь голые деревья и серость. Ничего нового. Его совсем немного заинтересовали лишь три маленьких чемоданчика на подоконнике, которые предназначались для оказания первой медицинской помощи. Что-то похожее Чонвон видел в машине своего отца. Но почему в неиспользуемой лабораторной лежало столько полезных вещей? Такие чемоданчики не помешают медпункту, где большинство полок пустело без лекарств.       Дверная ручка провернулась с той стороны, и через секунду Ян увидел удивлённого Рики. Однако стоило только тому поднять взгляд на лицо Чонвона, то удивление мигом сменилось искренним безразличием.       — Ты что тут делаешь?       — Сижу, — голос Чонвона значительно осип из-за долгого молчания, поэтому ему пришлось прокашляться. Всё-таки не разговаривать было комфортнее.       — Я вижу. Почему здесь?       — А что, нельзя? — автоматически огрызнулся Чонвон, сам того не желая. — Школа общая, сижу там, где хочу.       Вопреки агрессивным словам, поза его стала беззащитной, ведь он обнял себя руками. Зачем Ян вообще остался тут и сидел на этом диване?       — Я слышал, ты перестал общаться с Хисыном, — всё так же незаинтересованно сказал Рики, но этим предложением он как будто дал негласное разрешение на пребывание здесь. Возможно, это была временная акция для такого жалкого Чонвона, потерянно обнимавшего себя руками.       — Кто тебе это сказал? — Ян нахмурился, поскольку не думал, что Хисын будет трепать всем вокруг о таком. Это ведь унизительно для альфы, из-под носа которого увёл омегу другой альфа.       — Не важно, — Рики прислонился плечом о шкаф и скрестил руки на груди. — Он… успел тебе что-то сделать?       — Забеспокоился обо мне, что ли? Сам же сказал, что ты не будешь обсуждать со мной Хисына, — кисло усмехнулся Чонвон. В груди неприятно защемило, ведь он знал, что на самом деле никому в интернате не было до него никакого дела. Нет смысла себя обманывать. — Он всего лишь накачал наркотой и не успел пометить меня, потому что в комнату ворвался Джей. Забавно, да?       — Я тебя предупреждал, — Рики нахмурился и отвернулся к пыльным склянкам.       — Ты сказал только о том, что он плохой человек, а потом послал меня! — от злости Чонвон чуть наклонился корпусом вперёд и вцепился ногтями в диванную обивку. — Откуда мне было знать, по какой причине стоит избегать его? Вы все только отмалчиваетесь и посылаете меня! Конечно, тупому омеге не нужно ничего объяснять.       — Хисын отбитый на всю голову! — Рики не стал терпеть наезды в свою сторону и тоже проявил ответную агрессию. — Практически все в интернате боятся ослушаться его, потому что он ёбаный психопат! Он всегда подбирает идеальный способ, как бы сделать тебе побольнее, чтоб ты потом ночами не мог уснуть из-за постоянных страхов. Ему доставляет удовольствие игра с человеческими чувствами. Теперь понятно объяснил?       — Понятно. И очень, блять, вовремя.       — Я мог вообще ничего тебе не говорить, не предупреждать. Мы друг другу не друзья. И никогда ими не станем.       — Ага. Ты уже говорил это, — Чонвону разом перехотелось здесь находиться, поэтому он поднялся с дивана и дёргано направился к выходу. — Пока.       — Не приходи сюда больше.       — Приду, если захочу, — назло ответил Ян.       — Тебя тут никто не ждёт.       — Я знаю. Меня никто нигде не ждёт.

***

      За все восемнадцать лет своей жизни Чонвон не испытывал настолько сильную ненависть к хулиганам, что разъедала его изнутри, подобно кислоте или яду. Обида на безразличие взрослых автоматически и полностью транслировалась на окружающих его подростков, которые спят и видят, как бы причинить боль другому. Никогда прежде он не видел таких злых и безжалостных ровесников. Вчера, например, Чонвон мельком услышал рыдания девушки в компании подруг, которая делилась с ними историей своего изнасилования. Бедная омега точно так же, как и Ян, доверилась альфе, вызывавшему у неё симпатию, а «романтическое свидание» оказалось обычной уловкой для наивной девушки.       Или, например, сегодня на физ-ре Чонвон стал свидетелем игры в «вышибалы». Правда, привычного всем мяча не было. Вместо него альфы сталкивали друг на друга бету, которого мотало из стороны в сторону, словно тот находился в беспорядочно вращающемся колесе стиральной машины. Парень шатался и падал, но его снова и снова поднимали на ноги. Среди веселящихся, к слову, были и Джей с Сонхуном. Последний особенно активно выделялся в этом беспределе, и Чонвон понимал, почему на стене его назвали «агро псиной». Ещё один жестокий мудак с завышенной до небес самооценкой — Ян знал, что такой типаж ничего из себя не представлял, потому что за внешней красотой и силой пряталась гниль. После игры Сонхун толкнул «мяч» на пол, видимо, заскучав.       Чонвон терпеть не мог, когда к людям относились вот так. Как к вещам.       Безусловно, больные на голову подростки имелись и в его старой школе, но не настолько же. Интернат, казалось, был связующим звеном между обычными учебными заведениями и тюрьмами. Не то чтобы Чонвон хорошо разбирался в тюремных порядках, но происходящее здесь явно было схоже с местами не столь отдалёнными.       А оттого Ян воспринимал всех интернатских как потенциальных тюремных заключённых. Иначе не получалось. И мысленно он производил категоричное разделение: «я» и «они». Чонвон не они. Он никогда не станет хулиганом. Таким, как Джей, Сонхун или Хисын. Нетерпимость к издевательствам вспыхивала в душе так же ярко, как и нетерпимость к проявлению собственной слабины.       К счастью то было, либо же нет, но это самое чувство дало знать о себе очень скоро. На обеде.       Очередь у стойки с подносами двигалась со скоростью улитки, и Чонвон был одним из звеньев этой цепочки. Многие не могли стоять на месте без дела, поэтому начинали болтать друг с другом, либо же издеваться над ближним. Такая практика, естественно, была знакома Яну — омеге невозможно выйти из этой линии, будучи не политым грязью. Однако в последнее время его пальцы начинали подрагивать от гнева даже из-за самых привычных оскорблений. Похожее происходило с ним около трёх недель назад, когда страсть к жизни всё ещё кипела в нём и не терпела неуважительного отношения к себе, ведь тогда ему казалось, что никто не посмеет и пальцем тронуть его.       Смешно.       Теперь же в нём кипела только ненависть, у которой не имелось ни конца, ни края.       — Эй, омега, похоже, что ты ебался с Хисыном? — стоящий сзади парень склонился над недоделанной меткой, скрытой под тканью куртки — Чонвон услышал его шёпот прямо у своего уха. — Я чётко чую его запах. Ты только ему даёшь, или проводишь разовые акции и для других альф? — широкая ладонь змеёй поползла от поясницы Яна вниз и похабно смяла ягодицы через ткань школьных брюк.       На этот раз Чонвон не прикрывал глаза, не считал про себя в попытках успокоиться, не останавливался и не кусал губу, на которой и так не имелось живого места.       На этот раз ярость не предоставила ему ни секунды для обдумывания, а моментально заставила действовать, точно сторожевую собаку, которую спустили с поводка и сняли намордник. Отличий, на самом деле, было мало, ведь если бы Чонвон увидел свой взгляд со стороны, то смог бы спутать его со взглядом до безумия оголодавшего животного.       Человеческого в нём почти не осталось. А, может, не осталось ни капли.       Локоть со всей силы влетел в солнечное сплетение альфы, стоящего сзади, а подошва кроссовка впечаталась под чужое колено, заставив того пошатнуться и присесть. И, казалось бы, сдачу он дал, немного поставил парня на место, но пожар агрессии внутри всколыхнулся пуще прежнего. Все эти действия Чонвона — ерунда; грёбаный детский сад, если сравнивать с теми вещами, которые получал он сам.       Это попросту нечестно. Все поступали нечестно по отношению к нему: ровесники, учителя, директор, бабушка и весь-весь мир.       Он ненавидел всех на свете.       Не успевший подняться на ноги альфа успел сказать только что-то вроде «какого хуя?», после чего Чонвон с абсолютным безразличием на лице выдернул того из очереди, схватив за грудки, и швырнул на пол. Злость приумножила все имеющиеся у него силы, поэтому Чонвон явно находился в более выигрышном положении. Он сам уселся на парне сверху, пока тот таращился на него с испугом и полным непониманием происходящего. Забавно. Не думал, что омега окажется сильнее, чем он сам? Не думал, что омега посмеет дать отпор? Очень самонадеянно.       Первый удар по уродливой роже виделся Чонвону, точно в замедленной съёмке, хотя на деле всё происходило очень быстро: вот он до скрипа сжал в левой руке ткань чужой футболки, а правой наносил идеально выверенные удары. Один, два, три, четыре… Сердце альфы под его рукой билось как сумасшедшее, и Чонвон мог сосредоточиться только на этом. Ну, и ещё на странных метаморфозах в собственной душе.       Непонятное чувство дурманило разум, заглушало все посторонние звуки и боль в разодранном до крови кулаке. Это самое чувство немного сместило надоевшую ненависть ко всему живому и делало его тело лёгким, но в то же время невероятно сильным и наполненным энергией. Оно окрыляло Чонвона.       Эйфория.       Ему было приятно раз за разом впечатывать свои костяшки в окровавленное лицо, ощущать тепло чужой крови, мягкость щёк и твёрдость скул или носа.       Впервые со дня смерти отца Чонвон испытал настоящее удовольствие, действовавшее сродни наркотику, и впервые в его душе поселился тихий восторг, возникший из-за причинения боли другому человеку.       Хотелось продлить удовольствие, чего бы Чонвону это ни стоило. Он видел кровь, ручейками вытекающую из разбитого носа альфы, и желал окрасить этим цветом всё его лицо. Как бы глупо ни звучало это сравнение, но Ян был донельзя похож на быка, перед чьим лицом махали красной тряпкой. Кровь лишь провоцировала его на продолжение избиений, а не на их прекращение.       Ещё один ярко-красный цвет мелькнул слева, а через мгновение Чонвона уже оттаскивали чьи-то руки. Звуки, что до этого слышались словно под толщей воды, стали громче. Испуганно кричали поварихи и девушки, одобрительно посвистывали тупые парни и вяло хрипел избитый Чонвоном альфа.       Драгоценная эйфория постепенно покидала замершее от шока тело.       — Хынсу, вышвырни его из столовой! — брезгливо завизжала девушка, прижавшись к своим подругам. — Этот псих чуть не убил его!       Чонвон в первый раз в своей жизни по-настоящему избил человека.       — Отцепись от меня…       — Чего? Нет, — голос Хынсу над его ухом звучал напряжённо. — Вдруг ты сейчас ещё раз нападёшь на кого-нибудь.       — Не нападу. Клянусь, — он вперился пустым взглядом в альфу перед собой, который чуть повернул голову на бок и выпускал кровь изо рта на пол, образуя вязкую лужицу на плитке. Некоторые небезразличные девушки и одна повариха быстро подбежали к парню.       Чонвон был в ужасе от этой картины, ведь её «творцом» стал именно он. Именно его руки добавили эти яркие краски в пейзажи серого интерната. Он медленно опустил голову, глядя на свой окровавленный кулак — художественная кисть, которая безжалостно разрисовала своими ударами первый попавшийся холст-лицо.       Не такую яркость хотел привнести Чонвон в свои монохромные будни. Совсем не такую.       Хынсу не осмелился выпустить его, поэтому поднялся на ноги вместе с Яном, крепко зажав его запястья за поясницей. Будто бы он был тюремным надзирателем, а Чонвон — опасным преступником. Они вместе направились на выход, и невозможно было не заметить, как некоторые в столовой глядели на Чонвона крайне пугливо — особенно девушки и беты, шарахавшиеся в разные от него стороны.       — Я провожу тебя до комнаты, — миролюбиво сказал Хынсу и выпустил Яна, когда они дошли до пустого закоулка.       — Нет.       — Тогда советую тебе больше не избивать никого на глазах у взрослых. Но поварихи трепаться не будут. У них своих дел полно, — альфа остался стоять на месте, не настаивая на своей помощи.       Чонвон ничего не ответил. Наверное, он даже не слышал советов от очередного альфы, ведь всё его внимание сконцентрировалось на собственных размышлениях. Если быть точнее, то на одной конкретной фразе: «я только что избил человека». Она беспрестанно крутилась в голове и билась о черепную коробку изнутри, пока Чонвон по памяти брёл в комнату, не разбирая дороги. Страшно было представить, что стало бы, если бы его никто не остановил. Потому что он точно знал, что не смог бы прекратить всё самостоятельно. В этом и крылся весь ужас ситуации — Чонвон хотел бить его снова и снова: пока не отвалится кисть, пока тело под ним не перестанет сопротивляться, пока разум не покинет восхитительная эйфория.       Окровавленная рука ныла и опухла. Ян вообще боялся смотреть на неё и прикасаться к ней, ведь она служила доказательством того, что он в самом деле тронулся умом. Ноги привели его в тесную комнату, но ему хотелось, чтобы она стала ещё теснее, чтобы прихлопнула его, как муху. Он был противен сам себе.       Ужас о содеянном не позволял Чонвону найти себе места, поэтому он безумно отмерял шагами комнату, будучи переполненным адреналином, пока в конце концов не забился в угол, в небольшом пространстве между подножием своей кровати и письменным столом. Согнутые ноги желали привычно прижаться к груди, покрытый испариной лоб упал на колени, а возвращающая чувствительность рука болела нещадно, словно специально напоминала Чонвону о его нечеловеческом поступке. Проще отрубить её.       Дверь тихо открылась и так же бесшумно закрылась. Звуки шагов дошли до середины комнаты и на секунду замерли. Чонвон не хотел поднимать голову и смотреть на вошедшего.       — Почему прячешься? — безразличный голос Джея приблизился к нему и зазвучал где-то над головой. — Жалеешь о том, что избил его?       — Отвали. Я не хочу с тобой разговаривать.       — Тебе же понравилось, да? — Пак опустился на корточки прямо перед ним, наседая своими вопросами на психику Чонвона и специально ковыряясь в его голове. — Ты получил удовольствие, избивая его. Я знаю это чувство превосходства над кем-то и неконтролируемой жажды причинить боль. Тебе нужно наслаждаться этим, а не винить себя…       — Заткнись!.. Это ложь. Я не хочу тебя слушать! — панически лепетал Ян, уставившись в пол.       Руки плотно закрыли уши только потому, что Чонвон получил бессознательный приятный отклик на чужие слова. Будто Пак потянул на себя невидимую ниточку, привязанную к душе Яна. Джей, точно чертёнок, сидящий на его левом плече, говорил вещи, после которых в груди становилось теплее. И это тепло было отнюдь не светлым, а мрачным и пугающим — как густая бордовая кровь на замёрзших руках. Но если чертёнок у Чонвона имелся, то ангелок отчего-то не проронил ни звука. А существовал ли он вообще?       Чонвон не хотел ставить под сомнения свои принципы, которые с каждым днём всё больше напоминали пыльные руины. Всё потому, что Джей был прав, но Ян не желал признавать действительность. Ему понравилось избивать человека до практически бессознательного состояния, и если бы не Хынсу, то Чонвон убил бы того парня, не моргнув и глазом.       Он становился чудовищем.       От осознания этого и от ощущения чужой липкой крови на своём правом ухе его крупно затрясло. Чонвон рисковал снова окунуться в то состояние, которое настигло его сразу после вести о том, что бабушка бросила его. Паника вновь охватывала тело, но Джей влепил ему крепкую и отрезвляющую пощёчину. Теперь всё внимание Чонвона сосредоточилось на резко дёрнувшейся в сторону голове и жгучей боли в щеке.       — Это не конец света. Не паникуй. Тебе самому станет легче, когда ты примешь желание издеваться над другими. Лучше самому пиздить кого-то, чем быть отпизженным, не находишь? Ведь третьего варианта не дано.       Чонвон слушал и прекрасно слышал его. Каждое слово плетью хлестало тревожный мозг, который всеми силами отбивался от этой жуткой правды. Рики ведь говорил похожие вещи: все неизбежно занимали сторону либо агрессоров, либо жертв. И вот Чонвон вновь столкнулся с подобными суждениями. Идиотские правила, под которые естественным образом подстраивались все интернатские.       А Чонвон ведь теперь тоже фактически считался одним из них.       — Тебе ничего не будет за избиение, — сказал Джей напоследок, поднимаясь с колен. — И с этого дня можешь сидеть за моим столом в столовой.       — С чего такая поблажка? — прошипел Ян, найдя повод отвлечься от кошмарных рассуждений в своей голове. — Три недели назад ты готов был прибить меня за это, а теперь сам предлагаешь мне место.       — Я просто принял лучшее для себя решение, — холодно ответил Джей. — Лучше сиди со мной, чем с Хисыном или ещё с каким-нибудь поехавшим долбоёбом. Ты доставляешь мне слишком много проблем, и я не горю желанием спасать тебя от очередной метки твоего очередного дружка.       Альфа вызывал раздражение, но хуже всего было то, что Чонвон не нашёл причин отказаться. Текущее положение явно не одобрило бы бездумное отмахивание от такого предложения. Эгоизм и доля меркантильности видели в этом отличную возможность для выживания в интернатских реалиях. По крайней мере казалось, что обед за столом Джея будет безопасней, чем на подоконнике в коридорном закоулке. Теперь интернат для Чонвона — отвратительное и неумело притянутое за уши подобие дома. А дома едят за столом, а не ныкаются по углам, пародируя голодную мышь.       Нет, всё-таки даже в мыслях называть интернат домом было противно до тошноты. Но суть от этого не менялась.

***

      Теперь Чонвон не сталкивался даже с насмешками. Все лишь косо глядели на него и шептались между собой, найдя интересную тему для сплетен. Дров в огонь слухов подкидывал и визит Чонвона к директору, но там ничего страшного не произошло — мужчина дежурно отчитал его и заставил писать объяснительную. И пусть такое положение дел было наилучшим для Яна, но он не мог избавиться от ощущения абсурдности происходящего.       От осознания прокладывающейся перед ним вседозволенности.       Директор не хотел выносить сор из избы, заставил молчать и сам молчал в ответ. К чему ему покрывать преступность несовершеннолетних? Не значило ли это, что у него самого было много грешков, которые могли всплыть наружу вместе с обнародованием ученической вседозволенности? Все хранили свои секреты, и это доказывало, что интернат прогнил до фундамента. А гниение — благоприятная среда для развития паразитов и прочей дряни. Тут уже не отыскать шансов на восстановление.       Было странно ходить по школе, зная, что тебя никто не тронет. Плечи сами собой расправились шире, а взгляд стал твёрже и больше не скользил потерянно по стенам и полу. Он всё ещё винил себя за избиение, но пришедшие после этого положительные изменения в его жизни притупляли вину.       Тут невозможно врать самому себе, ведь человеческий фактор брал своё. Ещё совсем маленькое ощущение безопасности и банальная возможность трёхразового приёма пищи заставила его принять случившееся. С приобретением благ для закрытия базовых потребностей Чонвон немного заглушил крики внутреннего голоса о своей продажности, о том, что надо было изъесть внутренности ощущением вины и послать Джея далеко и надолго, ведь так будет правильно. Возможно, именно так и поступил бы тот Чонвон, который только-только заселился в интернат.       Нынешний же Чонвон был слишком раздавленным для того, чтобы быть до тошноты правильным и принципиальным.       И снова он стоял в улиточной цепочке очереди в столовой. Никто не цеплялся за него, и многие держали дистанцию, будто Чонвон был способен внезапно избить их металлическим подносом до полусмерти. Непривычно и странно. В хорошем смысле. Он проходил мимо альф и отчего-то был слепо уверен, что его поднос не будет сброшен на пол. Так и случилось. Чонвон беспрепятственно приблизился к столику Джея с невредимой порцией еды и молча сел на стул слева от Пака.       — Шлюхан, ты столик перепутал. Хисын на другом ряду сидит, — Сонхун посмотрел на него с отвращением, точно у него разом пропал аппетит при виде Яна.       — Он теперь будет сидеть с нами, — осадил его Джей.       — Чего, блять?! — от шока альфа отложил ложку и пересёкся взглядом с не менее удивлённым Джеюном. — А с нами посоветоваться слабо? Или мы теперь приглашаем к нам всех бедных и несчастных, как на ёбаном Ноевом ковчеге?       — Завались, — прорычал Джей, вперившись взором в Сонхуна. — Я так решил. Это не обсуждается.       Второму альфе такие слова, естественно, пришлись не по душе. Он резко встал и шарахнул ладонями по столу, отчего все четыре подноса пошатнулись и звякнули.       — Да идите вы нахуй! Оба. Я не буду сидеть за одним столом с этой шлюхой! — невероятно злой Сонхун пошёл на выход, собрав на себе десятки пар глаз. Конечно, его крики не могли остаться без внимания.       Джея его гневные тирады и рычания не проняли, поэтому он как ни в чём не бывало продолжил хватать ложкой бесцветный суп. А вот Джейку стало как-то неловко, отчего он за минуту поправил очки на переносице около трёх раз.       — Эм… Сонхун всегда такой, — бета немного улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку. — Его агрессия вспыхивает, как спичка, но так же быстро затухает. Не обращай на него внимание.       Чонвон молча кивнул, не зная, что ещё можно ответить. Он и не надеялся на иную реакцию от Сонхуна, поэтому был готов даже к драке. Но пронесло. А вот от Джейка было неожиданно услышать неумелые подбадривания, ведь до сих пор он относился к Чонвону пофигистично, как к пустому месту. Во всяком случае Ян не планировал заводить дружбу с этими тремя, а оттого не видел смысла в ответ натягивать такую же дежурную улыбку.       — Джей, ты сегодня идёшь в город? — Джейк, видимо, был из того типа людей, которые всеми способами желали заполнить тишину. Иначе же как ещё объяснить эти попытки по разбалтыванию Чонвона и Джея.       — Да.       — В город? В каком смысле? — Ян нахмурился, перестав есть.       — В прямом, — Джей глянул на него, точно на слабоумного, и снова сосредоточил внимание на еде.       — Они с Сонхуном часто сбегают из интерната ночью, — бета заговорщически ухмыльнулся и склонился ближе к Чонвону. — Может, и тебе захочется выйти. Просто помню себя в первый месяц в интернате. Мне всегда хотелось сбежать отсюда хоть куда-нибудь.       Сердце Яна забилось сильнее от одного лишь упоминания побега. Воображение нарисовало в голове картинку, где он наконец-то убегал прочь от серого забора и двигался только вперёд; туда, куда вперится взгляд и поведут ноги. Куда-то далеко отсюда, в сторону свободы и простора, не ограниченного бездушными уродливыми стенами.       — Предлагаешь мне быть его нянькой? — Джей выгнул бровь, как бы показывая своё отношение к подобной абсурдной идее. — Обойдётся без прогулок. Благотворительностью не занимаюсь.       — Да пошёл ты. Я и не хотел никуда идти с тобой, — прошипел Чонвон, резко запихивая в себя ложку с супом. Ответ был не совсем честным, но Паку этого знать не стоило.       — Если будешь много пиздеть, я скину тебя и твой поднос на пол.       Вот и поговорили. Казалось, что с Джеем вообще невозможно завести конструктивный диалог, ведь они всегда материли и посылали друг друга, а альфа к тому же не стеснялся иногда пошвырять Чонвона в разные стороны. Своеобразный у него способ окончания разговора, конечно. И далеко не самый адекватный.       Джейк утратил свой запал к поддержанию светской беседы, поэтому дальше они продолжили есть в тишине, прерываемой только стуками ложек о подносы. Однако спустя пару минут к ним шумно присоединился ещё один человек, звонко скрипнувший ножками стула о плитку.       — Интересное пополнение за столом, — девушка-альфа села напротив Чонвона, по правую руку от Джейка, и пошло ухмыльнулась, поправив короткие волосы у затылка. — Тебе теперь и парни нравятся, Джей?       — Нет. Не еби мне мозг, Юджин. Вали к своим девкам, — без злобы сказал Джей, видимо, привыкнув к такому поведению девушки.       — Кажется, ты сегодня не в духе. К кому же мне валить, по-твоему? — она заинтересованно захлопала ресницами, оторвавшись от разглядывания Чонвона.       — К Вонён.       — Ну, знаешь ли, эта сучка не только твоя бывшая, но и моя тоже. И меня она достала не меньше, чем тебя. А вот этот экземпляр гораздо интереснее… — Юджин вновь стрельнула глазками в сторону Яна, отчего тот нахмурился, не скрывая своё раздражение к бестактной альфе. — Так, значит, вы не встречаетесь. Тогда почему он сидит здесь?       — Мне так проще приглядывать за ним. На стороне он доставляет слишком много проблем. Приходится спасать, как принцесску в беде, — Джей ухмыльнулся правым уголком губ, будто бы специально желая выбесить Чонвона.       — Я никогда не просил тебя помогать мне, — агрессивно пробормотал Ян, покончив с едой, и встал со стула. — Поэтому если в следующий раз увидишь, что у меня проблемы, то лучше пройди мимо. Не хочу слушать, как ты кичишься тем, что пару раз отогнал от меня альф.       Чонвон резко развернулся с подносом в руках, проигнорировав негласное правило интернатских принципиально не убирать после себя. Свиньёй он никогда не был и уважал труд дежурных и уборщиц.       — В первый раз вижу такого дерзкого омегу, — мечтательно выдохнула Юджин. — Отдашь мне его?       — Обойдёшься, — последнее, что услышал Чонвон, поспешно уходя прочь.

***

      После вчерашней испытанной эйфории все эмоции на её фоне воспринимались ничтожной пылью. То странное блаженство и такое короткое, но сладостное небытие не шло ни в какое сравнение с привычными для Чонвона ощущениями. Из-за этого он часто прокручивал в голове момент избиения, потирал покрывшиеся корочкой костяшки и всё больше ставил под сомнение собственную адекватность. Но, возможно, что ему померещилось? Чонвон никогда прежде не слетал с катушек во время драк, и даже на спаррингах по джиу-джитсу он всегда строго придерживался правил. Скорее всего это лишь небольшой сбой в системе.       Ведь он ни разу не хотел так маниакально размазать чужое лицо в кровавую кашу.       Чонвон резко мотнул головой, отходя от неосознанного помешательства и сосредотачиваясь на тетради перед собой. За все года учёбы он не получал столько двоек, сколько за прошедшие недели. Как ни крути, но Чонвон ещё собирался с горем пополам жить дальше, сдавать экзамены в следующем году и поступать в университет. Отец мечтал отправить его на юридический факультет, поэтому Ян не мог так просто наплевать на желания покойного родителя. Даже лишившись отца, Чонвон хотел, чтобы им гордились. И не важно, что учёба — последняя заботившая его вещь на этом этапе жизни, где он буквально потерял всё. И себя в том числе.       Настольная лампа освещала половину пустой комнаты жёлто-оранжевым и очень напоминала ту, что стояла у Яна дома. За окном было темно, а осеннее небо окрашивалось на горизонте в кофейный цвет из-за пласта густых туч. Вполне уютно, если ни о чём не думать и не вспоминать где он находился. Дождь пока что не шёл. И работа над выполнением домашнего задания тоже не шла. Чонвон устало захлопнул учебник и, переодевшись, улёгся в кровать.       Ему срочно необходимо заснуть, чтобы не думать ни о чём.       Примерно через пятнадцать минут ключ в замочной скважине повернулся два раза, и в комнату поспешно вошёл Джей. Он громко топал по полу и скрипел дверцами шкафа, игнорируя Чонвона, который безуспешно пытался догнать сон.       — Не рано ли для сна, спящая красавица? — Пак даже не посмотрел на него, кинул на свою кровать растянутые треники и расстегнул ширинку школьных брюк, собравшись переодеваться. Чонвон тут же отвёл взгляд в сторону.       — Тебе ли не похуй? — безэмоционально спросил Ян.       — Ты прав. Мне абсолютно похуй, — альфа застегнул куртку, звонко вжикнув молнией, и открыл окно нараспашку, запустив в с трудом отогретую комнату леденящий ветер. — Окно не закрывать. Понял? Даже на форточку. Я скоро вернусь.       — В смысле? — Чонвон вытаращился на него, приподнявшись на кровати.       — Блять, не тупи, — раздражённо выдохнул Джей и забрался с ногами на подоконник. — Я уйду ненадолго и снова зайду через окно. Закроешь — убью.       Сказать что-то едкое в ответ не получилось, потому что альфа уже вышел в окно, по карнизу неспешно уходя куда-то влево. Жаль, что не спрыгнул. Хотя при падении со второго этажа он всё равно ничего себе не сломал бы. Чонвон проигнорировал крохотную долю интереса касаемо метода спуска вниз и быстро прикрыл окно, оставив небольшую щель. Всё нутро желало запереть его назло Джею, но он не хотел потом просыпаться посреди ночи от звуков выбивания стёкол; и уж тем более он не хотел приложиться затылком о «любимые» зелёные стены, сосредоточив на себе гнев Пака. А Чонвон был уверен, что альфа действительно в случае косяка с его стороны пару раз шарахнет Яна обо что-то твёрдое, либо вмажет пощёчину. К сожалению, у него был богатый опыт для таких неоспоримых утверждений.       С этими мыслями Чонвон закутался в одеяло до самых глаз и мечтал побыстрее заснуть. С недавних пор сон стал для него лучшим временем в сутках, ведь разум переставал работать и весь он ненадолго оказывался в спасительном небытии.