Сознательное падение

      В классе сидели абсолютно все ученики, кроме одного — Мунджо.       Жуткая новость разлетелась по всему интернату практически моментально, заставив интернатских смаковать подробности несчастного случая и порождать самые разные слухи. Правдивые они или нет, известно одному лишь Богу. Ну, ещё и Сону, который был совсем не многословен при учёте своего положения — он являлся единственным свидетелем ночного падения Мунджо с лестницы, а также человеком, позвавшим на помощь вахтёршу, чтобы та позвонила скорой помощи.       Разные рассуждения на эту тему беспорядочно втекали в уши Чонвона, но проверенные источники в виде учителей гласили, что Мунджо сейчас находился в больнице без сознания. Если Ян правильно расслышал, то бета сильно ударился головой при падении и сломал руку в двух местах. Полицию вызывать не стали, потому что весь преподавательский состав во главе с директором очень легко согласился с мнением о несчастном случае. Мельком Чонвон даже выцепил кусочек разговора, в котором девушки осуждающе вздыхали о мужской невнимательности, ведь падения с лестницы уже несколько раз случались на территории интерната, из-за чего руководство решило оставлять свет у лестницы включённым круглые сутки. Получается, что не помогло.       Весь день Ян ходил как на иголках, потому что его голову не покидали мысли о том, что этот несчастный случай вовсе не случайный, поскольку только вчера Хисын пообещал разобраться с Мунджо. А кандидатуру беты предложил именно Чонвон. Совпадение ли это, или же Хисын действительно приложил свою руку к ночному инциденту? Всем интересующимся Сону рассказывал одну и ту же историю, сухой пересказ которой мог бы звучать так: «шёл в комнату, остановился перед лестницей, шарахнулся от споткнувшегося Мунджо в сторону и тут же побежал звать на помощь». В принципе и более полная версия истории не была особо детализированной, а будто бегло сформированной и заученной. Но кто Чонвон такой, чтобы придираться и наперёд судить Хисына и Сону?       Для успокоения самого себя нужно было разузнать всё самостоятельно и лично поговорить с Ли. Или с Сону, который по окончании учебного дня всегда выходил из кабинета последним.       — Погоди, — Чонвон схватил Кима за запястье, когда тот собрал тетради и встал с места. — Я хочу с тобой поговорить.       Слабая хватка резко оборвалась, потому что Сону довольно агрессивно выдернул свою руку и развернулся к Яну лицом. Видно было, что он натурально задолбался из-за разговоров с кем ни попадя на протяжении всего дня. Но если с другими Сону держал безучастное лицо, то при Чонвоне он позволял себе проявлять чуть больше эмоций.       — Я сказал тебе не подходить и не разговаривать со мной.       — Это по поводу Мунджо… — Чонвон замешкался, не зная, что сказать дальше.       «Точно ли ты не видел на лестнице никого, кроме Мунджо? Действительно ли он просто упал? Причастен ли Хисын к этому?» — цепочка вопросов крутилась в голове и порождала новые звенья, а Ян не знал, какой из них задать первым. Его проблему решил Сону, криво усмехнувшись.       — Хочешь узнать, правда ли всё это? Правда ли, что Хисын ни к чему не причастен, с учётом того, что вчера ты настучал ему именно про Мунджо? — с каждым произнесённым словом злости в голосе становилось всё больше.       — Да.       — Это правда. На лестнице были только мы вдвоём.       Что-то во взгляде Сону не понравилось Чонвону; не понравились поджатые потрескавшиеся губы, закрытая поза и бледные пальцы, вечно подтягивающие ворот неизменной вещи в гардеробе — чёрной водолазки. Сону казался неестественным, как актёр, который плохо справлялся со своей ролью. Актёр, которому эта роль надоела и встала поперёк горла.       Хотя, может, Чонвон и ошибался. Тяжело оценивать человека, с которым ты разговаривал лишь дважды.       — Где сейчас Хисын? — серьёзно спросил он, осознавая, что стоило сразу идти к альфе.       — Не лезь к нему, — строгости Сону было не занимать. — Я знаю, что тебе осталось жить тут меньше недели. Хисын мне сказал. Так вот и не высовывайся, если не просят, и спокойно дождись приезда своей бабушки.       — Это угроза?       — Это почти что дружеский совет, к которому тебе стоит прислушаться, — Ким действительно немного сдулся, сменяя враждебность спокойствием.       Дверь кабинета скрипнула, заставив омег обратить внимание на себя. Чонвон безосновательно надеялся увидеть одного конкретного альфу, но увы. На пороге стоял Гвинам — тот вчерашний друг Хисына со странной причёской и неприятным взглядом. На этот раз он был не в школьном пиджаке, а в белой олимпийке с красным воротом, застёгнутым до самого конца.       — Ого, вот это улов, — он вальяжно прошёл вглубь класса и остановился напротив Чонвона, рядом с Сону, по-собственнически хватая того за талию и притягивая к себе. Точь-в-точь как делал Хисын. Чонвон и Сону одновременно и одинаково поморщились в отвращении. — О чём шепчетесь?       — Где Хисын? — строже, чем у Сону, спросил Ян, скрестив руки на груди.       — На улице, у охранной будки. А что? — омерзительная пошлая ухмылка искривила его губы, и Чонвон понял, о чём он будет говорить дальше. — Уже наедине с ним встречи устраиваешь? Втюрился ты в него, походу.       Ян с опаской глянул на того, кто должен быть по-настоящему «втюрившимся» в Хисына на правах его парня, но Сону выглядел безучастным к словам Гвинама. Словно бы и не ревновал вовсе. Однако это равнодушие показалось Чонвону наигранным, ведь Ким совсем недавно сказал не лезть к нему и Хисыну. Вот то была подлинная ревность, не иначе. Никаких других объяснений его угрозам-советам быть не должно, верно?       — Полный бред. Мне просто надо с ним поговорить. Я пошёл.       Он обогнул Гвинама, еле удерживая себя от почти ребяческого желания пихнуть того плечом, и направился к выходу из кабинета. Оставшиеся в помещении альфа и омега молчали до тех пор, пока Чонвон не закрыл за собой дверь.

***

      — Хисын-хён! — Ян увидел альфу уходящим от той самой охранной будки с блеклой надписью «ХУЙ» и торопливо направился прямо к нему. Впрочем, торопиться было не к чему, ведь Хисын дружелюбно улыбался и приветственно махал рукой, как бы уверяя, что он никуда не денется.       — Чонвон, привет!       Они остановились друг напротив друга на углу школы, у кривого полуголого дерева. Листья шуршали и потрескивали под их ногами, мешая Чонвону сосредоточиться на своих мыслях. Он не знал, что именно хотел услышать от Хисына, потому что один из возможных ответов напугает его не на шутку. Чонвону уже сейчас отчего-то было волнительно — зубы бились друг об друга, а в карманах дрожали пальцы. Или, может, это всё от холода?       — Ты чего-то хотел? — со всё такой же мягкой и участливой улыбкой спросил альфа, и Ян вспомнил их посиделки на качелях — тогда Хисын смотрел на него точно так же, подначивая довериться и рассказать о гложущих проблемах.       — Эм… Ты слышал про Мунджо? — получилось неловко и тупо, поскольку уже весь интернат знал про этот несчастный случай.       — Да, это ужасно, — Ли вмиг сделался хмурым и отчасти печальным. — У нас такое часто случается — некоторые «умники» шастают по ночам и по неосторожности летят с лестницы. Вот в женском корпусе таких случаев не бывает.       — А ты успел с ним поговорить? Помнишь, ты же говорил вчера в столовой…       — Не успел, — раскаиваясь, помотал головой. — Я хотел сегодня утром по-человечески перетереть с ним, но вот оно как, — он развёл руками в бессилии. — Надо было с ним ещё вчера вечером обсудить его поведение. Может, он бы перестал шароёбиться по ночам без дела и остался бы цел.       — Понятно, — Чонвон задумчиво кивнул. Стучащие зубы и дрожащие руки больше не беспокоили его. — А почему Сону так поздно ходил по интернату в одиночестве?       Хисын на короткое мгновение замер, а потом умилительно приподнял уголки губ, глядя на Яна.       — Ну, не знаю, Чонвон. Сону взрослый парень, который вполне самостоятельно может решать, куда ему ходить. Наверное, в туалете был.       Ещё один медленный кивок от Чонвона, которому будто бы стало легче после разговора. Хисын рассуждал эмоционально и искренне, делясь правильными мыслями. Ему невозможно не поверить. Почему вообще Ян настолько сильно засомневался в альфе, не удосужившись сразу подойти к нему? Падение Мунджо — самый простой несчастный случай. Для такого проклятого места, как этот интернат, получение учениками травм — обычное дело. Чонвон убедился в этом на собственной шкуре.       — А как ты сам? — Хисын мягко тронул его предплечье. — От бабушки нет новостей?       — Нет, — поморщился, как от зубной боли, и опустил взгляд — тревожная для него тема. — Я жду окончания этой недели. Осталось три дня всего.       На этот раз альфа сжал плечо Чонвона, как бы молча поддерживая его. Ян оценил этот жест, пусть и не любил, когда его жалели. Нервы потихоньку сдавали, и эмоциональное состояние словно каталось на американских горках, поэтому Чонвону было тяжело. Не смертельно, но всё же.       — Всё будет хорошо, Чонвон, — слова Хисына оказывали воздействие на душу, как обезболивающая мазь на кожу. — Ты молодец, хорошо держишься.       — Спасибо, хён… За поддержку. Без тебя мне было бы хуже.       — Пустяки, — альфа похлопал его по макушке, точно уличного котёнка. — Не хочешь погулять?       Естественно, что отказываться от такого предложения глупо, поэтому Чонвон без промедления согласился. Иного выбора-то у него особо не имелось, ведь уроки кончились, а время девать некуда. С Хисыном всяко спокойнее, чем в комнате, в которую когда угодно мог завалиться Джей — и неизвестно, в каком настроении он будет. Вдруг ему опять приспичит швырнуть в Чонвона сумку или впечатать его в стенку? Нет уж, увольте.

***

      Начинало казаться, что у Чонвона постепенно развивалась тахикардия — одна мысль о том, что бабушка не заберёт его, заставляла сердце выбивать рёбра изнутри. Это наихудший кошмар наяву. Стать постоянным жителем интерната — самый жестокий приговор для Чонвона, который только можно вообразить. Если поначалу в нём ещё теплилась надежда и уверенность, а мысли о плохом с лёгкой руки прогонялись прочь, то теперь — нет. Как сейчас спокойно верить в лучшее и не впадать в небольшие, но частые истерики, если уже завтра заканчивались эти проклятые две недели?       В окна он больше не смотрел и не тёрся у директорского кабинета, хотя очень хотелось обойти завуча-пустышку и начать барабанить по вечно закрытой двери. А вместе с тем и нет. Чонвон боялся услышать нечто страшное, то что абсолютно точно заставит его рухнуть на пол.       Нет-нет-нет. Нельзя паниковать. У него ещё оставались сутки на ожидание. Всё будет хорошо. Хорошо. Хо-ро-шо. Сколько раз он повторял это предложение, неумело пытаясь успокоить самого себя? Непозволительно много. В последнюю пару дней эта фраза приходила к нему чуть ли не во снах и заставляла мозг пухнуть вовсе не по-хорошему.       Чонвон накрутил себя до наивысшей степени, перестав идти на контакт с кем-либо. В список избегаемых личностей вошёл даже Рыжий, который наверняка уже забыл о нём, тусуясь со своим хозяином. С Джеем.       Тот, к слову, после дня дежурства Чонвона стал более взвинченным: постоянно хлопал дверями и форточками и цокал на Яна, если им приходилось сталкиваться в этой зелёной коробке, именуемой «комнатой Джея». Если ему настолько сильно не нравилось присутствие Чонвона, то почему он не выселял Яна к Джейку и не брал к себе в соседи Сонхуна, как планировалось изначально? Бесился Джей, а настроение ухудшалось только у Чонвона.       С учёбой тоже не складывалось. Из-за тревоги мозг был далёк от тригонометрических уравнений и пересказов параграфов по истории, поэтому «участливые» учителя спешили наорать на него и влепить двойку в журнал под злобные хихиканья одноклассников. Никакого сочувствия со стороны взрослых не было и в помине. Имелись лишь ненависть и жажда травли — менее явные, в отличие от школьников, но всё же ощутимые.       У него постепенно отъезжала крыша из-за чувства собственной беспомощности. Чонвон ненавидел быть слабым, но весь интернат хотел истоптать его самооценку в пыль и внушить ему модель стереотипного омежьего поведения. Чтобы он пресмыкался перед каждым встречным, чтобы соглашался с безосновательным званием «шлюхи», чтобы знал, что все его ненавидели.       Из-за повсеместной травли и альфа потеряет силу духа, не то что омега.       Последний урок подошёл к концу. Чонвон надеялся, что это был самый последний урок для него в стенах интерната. Он слепо смотрел в свою тетрадь на парте, пока его одноклассники поспешно покидали класс — к чему торчать здесь, если можно пойти отдыхать? Учительница тоже вышла через дверь в лабораторной, не пообещав вернуться. Сейчас одиночество ощущалось как нельзя чётко.       За последним учеником закрылась дверь, и Чонвон остался в классе один. Ему не хотелось куда-то идти, что-то делать, от кого-то убегать. Всё его нутро желало прирасти к стулу и парте и оторваться только тогда, когда ему объявят о приезде бабушки. Глупо и по-детски? Возможно. Но Чонвону осточертел весь интернат с его обитателями, надоело видеть синяки на теле и ощущать боль от постоянных избиений — вчера ночью его снова подловили в туалете и топили в унитазе.       Чонвон устал. И ему не стыдно было признаться в этом самому себе. Однако другие интернатские ни за что не должны узнать правду, ведь они подобны голодным уличным собакам, которые чуяли страх — ещё немного и разорвут в клочья.       За спиной открылась дверь кабинета, впустив внутрь галдёж и тех, кто его создавал. Чонвон надеялся, что они просто ошиблись классом, но нет — парни зашумели пуще прежнего, рассевшись на ближайших к Яну партах.       — У тебя совсем нет инстинкта самосохранения, — кто-то ржал, стоя рядом с Чонвоном, пока сам Ян сидел, не шелохнувшись. Его глаза смотрели только на остро заточенный карандаш меж своих пальцев. — Таким кисам, как ты, стоит держаться подальше от пустых помещений, в которые совсем случайно могут зайти альфы. Смекаешь?       По разные стороны послышались неровные хихиканья, а говоривший опустил одну руку на парту Чонвона, а другую — на его голову. Всего Яна затрясло: с головы до ног. Не ясно только, из-за страха или из-за распирающего грудь гнева, который готов был рухнуть лавиной на любого.       Как же ему всё это надоело.       Заебало.       — Какие у тебя мягкие вол… А-а-а! Блядь!.. Больно! — острый карандашный кончик резко воткнулся в тыльную сторону ладони парня, безжалостно погрузившись под кожу.       Резкий рывок вперёд, и Чонвон со всей имеющейся у него скоростью побежал к дверям, наплевав на оставленные тетради и куртку. Быстрее, быстрее, быстрее. Главное оторваться от них, потому что Яна постигла ужасная догадка, что теперь ему так просто не отделаться. Не мог он больше выходить сухим из воды, нарвавшись только на избиения. Нет. Присутствие четырёх альф в пустом кабинете — предзнаменование худшего. Того, чего Чонвон опасался сильнее всего.       — Стоять! — его схватили за рубашку и обняли со спины, затаскивая обратно.       Не теряя ни секунды, Ян резко откинул голову назад и ударил парня по носу, после услышав сдавленные ругательства. Для полного освобождения он пихнул того локтем по рёбрам и вновь дёрнулся к двери. Мозг был пуст, преисполнившись лишь отчаянным желанием спастись и сбежать. Чонвон признал в нападавших тех отморозков, которые избили его в первый раз, оставив лежать на холодной земле.       И он помнил, что перед избиением они хотели изнасиловать его.       Пинок по правой ноге, точно по футбольному мячу, заставил Яна споткнуться и рухнуть на пол. Его снова потянули вглубь кабинета, но на этот раз за воротник рубашки.       — Не надо!.. Отпустите! — пальцы Чонвона оттягивали ворот вперёд, потому что тот критически давил на горло, словно удавка. Для того, чтобы не задохнуться, он самостоятельно полз назад, навстречу к своим палачам.       — Отпустим после того, как проверим, бракованный ли ты. Посадите его на парту.       Двое парней подхватили его с разных сторон и исполнили приказ, а Чонвон успел вмазать одному из них кулаком по роже. Неконтролируемая паника и ужас побуждали тело постоянно сопротивляться, но против четверых альф это бесполезно. Он чувствовал себя барахтающейся в сети рыбой, ведь даже мощный пинок по животу одного парня не позволил ему освободиться. Те становились лишь злее и сильнее, принципиально желая подавить бойкий нрав Чонвона.       — Да держите его крепче, блять! — гневно раздавал указания, видимо, самый главный из них. — Ноги держите!       Ян в ужасе дёргал конечностями, но те практически не сдвигались с места из-за крепкой хватки.       — Отъебитесь!..       Пощёчина быстро заткнула его и заставила сцепить зубы. Тот самый «главный» устроился между ног Чонвона и одним ловким движением порвал его рубашку, из-за чего пуговицы одна за другой посыпались на пол.       — Телосложение у тебя, конечно, совсем не омежье, — альфа провёл пальцами по груди и животу, остановившись у ширинки. Ян дёрнулся, плотно сжав челюсти, потому что от паники у него зуб на зуб не попадал. Сквозь зажмуренные глаза проступили капельки слёз, которых не было со дня похорон отца. Столько держался и терпел, но теперь огромная и прочная стена дала трещину. — Пресс, бицепсы… Ни один альфа не захочет встречаться с тобой.       Чонвон молча глотал слёзы, что совсем не желали останавливаться. Никогда прежде ему не приходилось находиться в таком омерзительно-унизительном положении, из-за которого хотелось разрыдаться в голос и бесследно исчезнуть с лица земли. Он чувствовал себя последним слабаком.       Он сдался.       — Но запах у него отменный, — другой альфа, на чью грудь сейчас опирался Чонвон, наклонился к шее сзади. — Пахнет корицей, — он лизнул один позвонок и слабо прикусил его.       Парень спереди решил повторить за ним и скользнул носом по коже над ключицей. Почти через секунду Ян почувствовал более сильный укус и влажное причмокивание — засос. Ему было настолько противно, что он абсолютно перестал сопротивляться, будто бы это поможет ему поскорее переместиться с территории интерната в родную квартиру. В такую тяжёлую минуту он мог думать только о доме и покойном отце — то, что обязательно спасло бы его.       Широкая ладонь легла на пах Чонвона через ткань брюк и смяла вялый член. Между тем сам альфа прижался к Яну вплотную, позволив почувствовать собственную твёрдость. Он сходил с ума от возбуждения, питаясь запахом и страхами Чонвона. И для усиления этого эффекта парень лишь больше припадал к дрожащей коже и оставлял на ней созвездия багровых пятен.       Отвратительно. Тошнотворно. Ян зажмурился со всем имеющимся у него отчаянием, не желая видеть похотливые рожи своих насильников. Лучше перетерпеть всё в кромешной темноте, чем потом мучиться и видеть их лица в кошмарах. Он хотел открыть глаза и оказаться дома, в тёплой постели или перед телевизором в гостиной; хотел сидеть рядом с отцом на кухне, а не в холодном кабинете забытого Богом интерната. Да где угодно будет лучше, чем здесь.       Когда альфа отстегнул ширинку брюк Чонвона и всунул руку в его бельё, Ян весь сжался и услышал тихий скрип двери. Остальные участники отвратительного процесса, видимо, были глухи, поэтому только Чонвон мог видеть замершего на пороге Джея. Сперва он выглядел удивлённым, но потом Пак скрестил руки на груди, с интересом наблюдая за разворачивающимся кошмаром.       И не известно как, но Ян смог прочитать по тонким губам короткое послание.       «Моли о помощи», — Джей ухмыльнулся и приподнял брови, как бы говоря, что он будет стоять здесь и ждать появления самых жалостливых и отчаянных мольб.       Однако Чонвон зажмурился и сомкнул челюсти пуще прежнего, будто бы он никого не видел. Джей не поможет ему. Даже если бы Ян окончательно и бесповоротно посеял всю свою гордость и начал бы рыдать, прося о спасении, то Джей остался бы неподвижен. Уверенность Чонвона в этом была абсолютной.       Уже никто не сможет помочь ему.       — Эй, — через несколько секунд Пак зашагал ближе к ним, обращая всеобщее внимание на себя. Чонвон тоже приоткрыл мокрые глаза, почувствовав, что один из отморозков наконец-то вытащил свою руку из его штанов. — Съебались отсюда! Веселье окончено. Теперь я с ним разберусь.       — Ты весь кайф нам обломал, — пробурчал один из державших Чонвона парней.       — Давно по роже не получал? — прорычал Джей, взглядом желая испепелить своего собеседника на месте. — Валите.       Альфы прошествовали к выходу с недовольством, но они не нашли в себе смелости для спора с Паком. И когда дверь за ними закрылась окончательно, Чонвон понял, насколько же сильно ему было плохо. Он безжизненно сполз с парты на пол, словно брошенная марионетка, как никогда чётко улавливая дрожь собственного окоченевшего тела. Ему было наплевать, что он сейчас сидел перед Джеем на коленях, оставшись без верха и с расстёгнутыми штанами. Бледная кожа пестрела засосами, синяками и жуткими мурашками, но и на это Чонвон не обращал никакого внимания.       — Т-ты спас меня для того, чтобы изнасиловать самому? — язык не справлялся со словами, путая буквы и заметно тормозя, словно в него вкололи анальгетик. — Мог бы и пораньше очухаться. Я же… всегда у тебя под рукой.       — Изнасилованиями занимаются только неуверенные в себе отбросы, которым никто не даёт. Они хуже всякого зверья. Это не по моей части.       — Тогда зачем?       Джей подошёл к парте Чонвона и снял со спинки стула куртку, набросив её на широкие покусанные плечи. Он слегка пнул разбросанные по полу пуговицы и всунул кисти в карманы, пожав плечами.       — Захотелось. Такой ответ тебя устроит?       Несмотря на безобидные слова, Чонвон пристально следил за каждым движением альфы, кутаясь в куртку. Казалось, что в кабинете стояла минусовая температура. На этот раз Джей развернулся к своей парте, просовывая ладонь в нижнюю полку и вытаскивая оттуда аудиоплеер с наушниками. Видимо, именно это заставило его вернуться в класс спустя столько времени.       — Ну? Долго ты будешь тут торчать? — недовольно и грубо спросил Пак, пряча плеер в куртку и снова подходя к Чонвону. Его, к слову, никто не просил оставаться здесь и ждать Яна, который всё ещё не мог совладать с собой. — Вставай.       Джей протянул к нему ладонь, и Чонвон на несколько секунд замешкался. Эмоции убеждали его остаться здесь, спрятаться от всего мира и в полной тишине стабилизировать своё состояние, однако разум понимал, что даже компания Джея будет лучше одиночества. Тем более нельзя отменять возможность повторного прихода тех четверых. Как бы парадоксально и глупо это ни звучало, но с Паком всяко безопаснее, чем одному.       К тому же наедине с самим собой Чонвон рисковал по-настоящему сойти с ума. Он уже сейчас не мог ручаться за собственную адекватность, ведь интернат пустил глубокие корни в сознание Яна и безжалостно разрушал его изнутри.       Чонвон без особой уверенности схватился за протянутую ладонь, с почти незаметной крохой удовольствия заметив, что кожа Джея была тёплой. На контрасте с кожей Яна — практически горячей.