Choker

— Схожу с ума~ В гримерке его уже заждались. Поправляя ему волосы и убирая салфеткой выступившую на лбу испарину, стилист поинтересовался, что с ним; Сан солгал без запинки, что у него болит живот. Хотя это и не была в полной мере ложь. Юнхо поглядывал на него искоса, ухмыляясь, будто что-то знал. Сонхва тоже не избегал его глаз. Чхве не был уверен, благословение это или же проклятие. Но не смотреть на Пака он по-прежнему не мог, даже после всего случившегося и не случившегося. Взгляд его хёна был тяжелым и предупреждающим. Нужно было вести себя как обычно. — I want you so bad woah~ Он был готов прибить напевающего их песню Уёна. Додумался же кто-то до такой лирики. Впрочем, вопреки его опасениям, выступление прошло без сучка и задоринки. Сцена всегда была особым местом, сакральным. Сан преображался на ней до неузнаваемости, оставляя неприглядного себя за кулисами, и неся фанатам только свою искреннюю, страстную, всепоглощающую любовь. Любовь к выступлениям, к мерцающему свету, басам, танцам, к громким голосам, выкрикивающим его имя, и тысячам блестящих от восторга и предвкушения глаз. Это была его особая волна, «боевой транс», в который он входил, точно облачаясь в спецкостюм. Но это не было притворством. Просто иная часть его личности. В поле зрения немигающего глаза камеры он мог забыть обо всем. Ну, сегодня, конечно, был исключительный случай. Луна в Козероге, ага. Марс в… в Раке, блять… Уже после танца, когда они записывали свое привычное видео для фанатов, Сан снова поймал себя на мысли, что бессовестно залипает. По смуглой шее струился бесцветный пот, который не было времени и возможности стереть. Кожа под дорожками влаги призывно поблескивала на свету. Жемчужные капли разбивались о черный велюр, точно волны о береговые камни. Просто чудо, что ему хватило ума встать подальше от него. Чувствуя чужую ногу, придавливающую ботинок каблуком, Чхве несильно тряхнул головой, стараясь прогнать наваждение. Он должен будет Юнхо, это однозначно. Хотя, даже с учетом его помощи, Сан почему-то был уверен, что глазастые фанаты заметят, как он смотрит и на кого. Всегда находились те, кто замечал. Он вздохнул с облегчением, когда выступление полностью закончилось. Дальше у них были индивидуальные расписания. Хонджун объявил всем, что домой, скорее всего, не явится — ему предстояло много работы над новым материалом. Уён ласково улыбнулся лидеру, пообещав, что занесет ему что-нибудь на ночной перекус. Сан не решался приближаться к Паку, методично и без тени заинтересованности в сказанном продолжавшему собирать свою сумку. Боялся, что ему снесет остатки крыши разящими от хёна афродизиаками. Изящные пальцы обвились вокруг смуглой шеи с родинкой посередине, освобождая ее от оков черного велюра. Сраный чокер все еще гипнотизировал Сана, пока не был, наконец, погружен в недра чужой сумки. Впрочем, теперь ему хотелось заменить полоску ткани собственными пальцами. Нежно и настойчиво сжимать их вокруг длинной шеи, заставляя его открывать рот шире в поисках вожделенного кислорода, и… Нет, остатков крыши уже тоже не было. Сонхва однозначно ошибся со своей формой помощи. Потому что Сана «отпустило» слишком ненадолго. Теперь, вновь и вновь проигрывая произошедшее накануне, он хотел его в тысячу раз сильнее. — Я пойду первым, — глубокий и вяжущий, голос хёна вспорол пространство — и купол горячечных иллюзий Чхве. — Всем удачи. — Какая муха его сегодня укусила? — вопросительно изогнул бровь Уён, когда за Паком закрылась дверь. — Он какой-то… потерянный. «Потерял оральную девственность просто», — подумал Сан, задавливая в груди нарождающийся там паскудный смешок. Но, впрочем, одно обстоятельство все-таки его смутило. Чон Уён… был избыточно, чересчур внимателен к его хёну. Заноза в заднице. Но злости все не случалось; в иной ситуации он бы уже испепелял Уёна ревнивым взглядом, но — о нет, только не сегодня. Уверенность в собственном превосходстве обволакивала Чхве, точно пуховое одеяло, топила его в меду воспоминаний о пухлых подкрашенных губах идеальной формы. — Устал, наверное? — предположил Ёсан. — Пошли, Ён-а. До вечера, ребят. Вечер. Да, до него оставалось только дожить. К счастью для Сана, его личное расписание сегодня позволяло витать в облаках до известной степени. А еще он отчетливо ощущал, что ему стоит подготовиться. Как можно более тщательно. Им с Юнхо было по пути. — Я прям изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не заебать тебя вопросами, — проговорил Юю, когда они уже достаточно отдалились от здания. Время и расстояние позволяло обойтись без такси, так что друзья решили пройтись пешком. — Надо думать, раз Хонджун-хён сегодня в студии… ночевать тебя не ждать? Сан вдруг поймал себя на мысли, что подобное случалось далеко не впервые. Они с Сонхва довольно часто проводили вместе время. И Сан очень часто оставался в его, вернее, их с Хонджуном, комнате с ним наедине. Оставался и на ночь. Но до сих пор их совместное времяпровождение было действительно безобидным — они смотрели допоздна дорамы или играли. Точнее, Сонхва смотрел дорамы — а Сан смотрел на своего обожаемого хёна, порой буквально насилуя его взглядом. Он засыпал, а Чхве смотрел, как мерно вздымается его грудная клетка, как трепещут длинные черные ресницы. Не решался прикасаться к приоткрытым губам, слегка дрожащим в фазе глубокого сна. Хотя ему очень этого хотелось. Всегда. Сейчас он уже не мог вспомнить, когда это началось. Наверное, это была любовь с первого взгляда или типа того. «Ты такой красивый, хён. Ненавижу тебя». — Земля вызывает Чхве Сана, — засмеялся Юнхо, хлопая в ладоши у него перед лицом. Сан пару раз растерянно моргнул, ошалело улыбаясь. — Прости, Юнхо-я. Я немного… — Ты много, — подсказал Юю. — Ты сегодня прям как с цепи сорвался. О, это была прекрасная метафора. Отражала самую суть. — Но кажется, следовало сделать это еще давно, — продолжал Юнхо. — Уж не знаю, что там у вас случилось… «Лучше тебе и не знать». — …Но выглядели вы оба какими-то ушибленными. Вы выясняли отношения? — Нет, — ответил Сан не сразу, снова увязая в воспоминаниях, как в зыбучем песке. — Наверное, нет. Не в том смысле, во всяком случае. Юнхо изогнул бровь, дожидаясь дальнейших разъяснений, но Сана утягивало пучиной воспоминаний, что были горячее его самых смелых фантазий — о чокере, горячечных поцелуях, и его губах, обнимающих до боли возбужденный член. В паху снова начинался рабочий день, не в первый и, видит бог, не в последний раз за сегодня. — Ясно, я, пожалуй, не хочу знать подробности, — видимо, по отсутствующему взгляду и краснеющим ушам Юнхо все-таки обо всем догадался. — Рад за тебя, в любом случае. Сан сглотнул набравшуюся в рот слюну и насилу улыбнулся. — Не забудь подчистить историю после гугления что и куда, — посоветовал Юю с ехидцей, за что тут же огреб затрещину. Телефон завибрировал. Сан открыл сообщение. «Легенда: мы сегодня смотрим дораму. Возьми каких-нибудь снеков. Об остальном я сам позабочусь». Горячая волна предвкушения пронеслась по загривку, кипятком стекая в живот. «Хорошо, хён 🖤», — написал он в ответ. … Очень странное дело, но волнение, возрастающее ближе к вечеру в геометрической прогрессии, расхолодило Сана. Хотя он предчувствовал, что снова «сорвется с цепи», как метко выразился Юнхо, стоит ему его увидеть. Его немного задержали в студии, так что домой он вернулся позже, чем планировал. Эскалация нервного напряжения усиливалась с каждой преодолеваемой ступенькой. Переодеться, смыть макияж и вообще — обмыться. И… прочие приготовления. Волнение постепенно перерастало в страх. Сан боялся. Боялся накосячить, боялся, что его развезет. Боялся его. Больше всего на свете. До сих пор он не думал об этом всерьез, но опасался, что в итоге именно он сам и будет тем, кого уложат на лопатки. И самое страшное, что он не нашел внутри ни единого возражения этому. С кем угодно другим — нет. Но с ним… Хотя, едва ли он представлял себя с кем-то еще. Наконец, одолев барьер смущения и действительно подготовившись, Сан вернулся в комнату, чтобы забрать купленные ранее снеки. — Файтин, — махнул ему на прощание Юнхо, не отвлекаясь практически от своей стрелялки. Чхве брел медленно, шлепая босыми ногами по полу и нервически сжимая пару хрустящих пачек подмышкой. Так страшно ему еще никогда в жизни не было. А хотя, пожалуй, было — перед прыжком с тарзанкой. Который ему пришлось делать, чтобы уберечь от этой участи его хёна, который боится высоты. «Все, что я делаю — это все ради тебя». И сейчас ему предстоял еще один прыжок — с огромной высоты и в неизвестность. Но чутье подсказывало, что он не разобьется. Внизу его ждали не острые скалы. А ласковый, хоть и чернеющий неизведанными глубинами, теплый океан. Он скрипнул зубами, прежде чем постучать в дверь. Сердце колотилось уже где-то в паху. — Заходи, — раздалось из-за дверей. Нерешительно приоткрыв дверь, Сан юркнул внутрь, точно воришка, и быстро-быстро заворотил замок дрожащими пальцами. Предусмотрительный хён оставил ключ в замке, чтобы дверь нельзя было открыть снаружи. В комнате было темно; горел только телевизор, стоящий на паузе в начале серии. И пахло… чем-то. Сложный букет. Сандал, амбра, чайное дерево… Надо было срочно куда-то себя деть, но Сан не знал, куда. Лишь нелепо переминался с ноги на ногу у дверей, сжимая никому не нужные снеки холодеющими пальцами. — Иди сюда, — позвал его Сонхва своим тягучим, низким, вибрирующим в голове голосом. И похлопал по месту рядом с собой. На кровати. Движения выходили резкими, смазанными; весь почти день проведя в режиме замедленной съемки, сейчас Сан торопился, будто пытаясь этим скрыть свое волнение. Скинув на пол пачки, которые, он предчувствовал, не будут сегодня пущены в расход, он рывком кинулся в сторону кровати. Хён нажал на воспроизведение, и дорама заговорила открывающей музыкой, довольно громко и бесцеремонно вторгающейся в голову. Плюхнувшись на кровать рядом с Паком, Чхве уткнулся в черный рукав его домашней толстовки, не решаясь поднять глаза или даже открыть рот. Ему хотелось очень многое ему сказать. Но он пытался хотя бы дышать, а воздух с трудом входил в легкие, оседая на стенках внутренностей маслянистым и липким послевкусием сандала. — По поводу чокера… Голос был тихим, но даже громкая болтовня и музыка в дораме не перекрывали его, потому что Сан вслушивался лишь в него, игнорируя все прочие звуки. Рука хёна медленно и непринужденно скользнула по его ладони, сплетая их пальцы. Сан задрожал, ощущая набат в паховой области уже от этого простого жеста. — …Я подумал, раз он тебе так понравился… Сонхва не стал договаривать. Развернувшись к нему лицом, хён расстегнул молнию толстовки сверху, обнажая смуглую, даже скорее — пепельную в меняющихся вспышках света кожу. На том же месте, где и с утра, отделяя линию челюсти от линии ключиц, перечеркивая здравый смысл, терпение, все его существование, красовался черный, поглощающий крохи света тканевый обруч. — Хён, — выдавил Сан, посылая к такой-то матери свое смущение под ручку с волнением. Он вцепился в длинную шею пожирающим поцелуем, совершая моцион вокруг чокера сверху и снизу, манифестируя его полную власть над собой — и крадя смущенные грудные вздохи у своего хёна. — Я тебя так сильно люблю, Пак Сонхва, — застонал Сан, уткнувшись носом и губами в его яремную впадину. Даже в темноте маленькая родинка точно посередине стягивала к себе внимание. — Ты говорил мне это уже примерно десять тысяч раз, — бархатисто усмехнулся хён. — Так много, что я тебе даже верю. Под толстовкой, которую Сан решительно расстегивал, не было другой одежды. — Но ты мне кое-что задолжал, Сани. Лукавый голос. Насмешливый голос. Такой сладкий, такой единственный, такой громкий в своей тишине, что даже орущая во всю громкость дорама не могла его перебить. — Я на все согласен, хён. Правда. Он приподнялся на локте, разглядывая своего любимого хёна в мерцающем свете. Его красота буквально перебивала дыхание. Сан уверял себя, что без косметики он даже еще красивее. Черные глаза в оправе длинных ресниц не нуждались ни в тенях, ни в подводке, чтобы быть огромными бездонными безднами, тянущими его на самое дно. Сонхва вернул ему заинтересованный взгляд, ухмыляясь краешком губ. — Сначала скажи, что бы ты сам хотел сделать, — он оттянул пальцами черный велюр, и у Сана перехватило дыхание, — с этим. Или просто фетиш? — У меня… не было такого фетиша, ну, до сегодняшнего дня, — подавился воздухом Чхве. — Это все ты и твой гребаный чокер виноваты. — Да-да, я это уже слышал, — закатил глаза хён. — Переходи к сути. Сан чувствовал, что неотвратимо краснеет, вспоминая свои фантазии. О, благодаря этой полоске ткани их расплодилось немало за какой-то один день. Но он не вполне понимал, что ему можно озвучивать, а что нельзя, а еще — удушающе стеснялся говорить такое вслух. Но любопытство Сонхва необходимо было удовлетворить… да и не только любопытство. Низко наклонившись над ухом хёна, почти совсем прильнув губами к его ушной раковине, он поведал доверительным шепотом: — Я бы хотел сорвать его с тебя. Скосив взгляд, Сан увидел, как над черной линией выступают мурашки. — Без помощи рук? — проговорил Сонхва, соблазнительно обнажая зубы. О, он хорошо его знал. Слишком хорошо. — Какой испорченный мальчишка, — тихо и рычаще выдохнул хён. Сан благословлял свой секси мозг, который велел ему не париться о внешности и напялить безразмерные треники. Хотя даже в них, наверное, при желании уже можно было разглядеть тот эффект, который голос Пака оказывал на его организм. — Ну давай, — ухмыльнулся Сонхва, откидываясь на спину и вытягивая свою и без того безбожно длинную шею, по которой призывно скользила велюровая линия, венчающая, точно траурная лента, похороны здравого смысла. Расстегнутая толстовка обнажила подкачанный торс, вспыхивающий в отсветах телевизора то прессом, то грудными мышцами. — Пиздец, — тяжело выдохнул Сан, стягивая через голову свою футболку. Ему было ужасно, просто неебически жарко. — Это пиздец, хён. Ты пиздец. Ты вообще в курсе, насколько сексуальный?.. — Немного, — хмыкнул Сонхва, проводя языком по губам. — Ты мне об этом тоже когда-то говорил. — А, хочешь сказать, ты все это время воспринимал это всерьез? — подначил Чхве, упираясь ладонями в кровать и нависая над ним. — Все мои слова? — А ты разве шутил, Сани?.. — улыбка слетела с его губ, делая его лицо таким… таким… Сан не смог подобрать нужного эпитета, потому что его выражение и взгляд взрывали все оставшиеся дамбы. До сих пор он еще мог думать хоть о чем-то, хоть как-то, хотя б в полмозга — но не теперь. Наклоняясь, он прижался губами к рельефному животу, с восторгом ощущая, как он поджимается под его касанием, а кожа идет мурашками. — Я серьезен как никогда, Пак Сонхва, — выдохнул Сан в углубление, венчающее гребень подвздошной кости. — И всегда был. — Ну так… в чем проблема? — с придыханием, вызывающим прилив крови во всех направлениях, пробормотал Сонхва. — Нет никакой проблемы. Просто я думал… думал… что ты воспринимаешь это как должное… как с другими мемберами… просто комплименты… Он часто делал паузы, чтобы продолжить покрывать живот хёна поцелуями. И чувствовал радость, разливающуюся раскаленным металлом в паху, когда слышал сдавленные стоны в ответ. — Порой… я думал, что мне просто кажется. Что я… ах… надумываю… боже, Сан-а, — это его «Сан-а», произнесенное таким томным голосом, явно увеличило дискомфорт между ног. — Не там. Грязно… Этот комментарий относился к тому, что Чхве очень пристально примерялся касаниями губ к пупку, с явным намерением залезть туда языком в самом ближайшем будущем. — Там не грязно, — возразил капризно Сан, заставляя живот хёна вибрировать в такт его голосу. — Ты разве можешь быть вообще хоть где-то грязным?.. — Ха… думаю, если поищешь, наверняка найдешь парочку таких мест, — фыркнул Хва, но не очень устойчивым голосом. И эта «неустойчивость» отзывалась эхом в теле Чхве, словно резонанс. Он отклонился назад, принимая отчасти сидячее положение, стараясь как-то поправить штаны, потому что белье изрядно мешало. Ему казалось утром, что его член без шуток может взорваться; но сейчас, в этой темной комнате, с дорамой на периферии, выкрученной на полную громкость, чтобы заглушить их голоса, их… стоны… Чтобы создать впечатление, что они и правда что-то смотрят. Как будто они могли оторвать взгляды друг от друга… Сейчас, ощущая под собой горячее полуобнаженное тело его обожаемого хёна, отслеживая замылившимся взглядом каждое движение его ресниц, вылавливая из постороннего шума каждый его вдох… Сану казалось, что он взорвется весь. — Почему бы тебе уже не снять их? — улыбнулся Сонхва, кивая головой на его штаны, из-за чего чокер на шее снова пришел в движение. — Да, знаешь, я пожалуй так и сделаю, — неловко усмехнулся Чхве. — А то у меня сейчас нахрен резинка лопнет. — Ой-ой, — фыркнул хён насмешливо. — Это не я, это ты, — напомнил Сан, одним размашистым движением избавляясь и от штанов, и от трусов. — Будь это кто угодно, блять, другой, я был бы спокоен, как удав. — Ну да, как я мог забыть, — тягуче и тяжко вздохнул Пак. Сану это показалось очень неприличным звуковым сопровождением, так что, бросив свои шмотки на пол, он тут же принялся стягивать штаны и с него. Никакого сопротивления, впрочем, с его стороны не последовало. — Охуенно выглядишь, хён, — вздохнул Чхве восхищенно, наслаждаясь видами чужого обнаженного тела. В мире, наверное, не существовало никого и ничего, что могло бы посоперничать с этим зрелищем. Его нагой хён, с руками, все еще заключенными в плен рукавов черной толстовки, и с черным чокером, приметным росчерком подчеркивающим шею, весь в объятиях неровных бледных бликов от никому не всравшегося телека, напоминал роскошную картину. Само совершенство. Безумно, до чертиков соблазнительное совершенство. — Ты тоже ничего, Сани, — ухмыльнулся Сонхва, прикусывая нижнюю губу, заставляя и без того готовый к бою член дергаться в нетерпеливом предвкушении. — На чем я остановился?.. — ошалело улыбнулся Сан, возвращаясь губами к животу хёна и вновь ловя его полувздох-полустон. Он неторопливо двигался вверх, оставляя позади себя дорожку из поцелуев, в сторону заветного велюрового куска ткани на шее. Ему казалось, что он тронется умом, когда достигнет этой финишной черты. Впрочем, не то чтобы он возражал против того, чтобы слететь с катушек именно здесь, именно сейчас. Именно с ним. — Блять… хха… хватит, — взмолился Сонхва сквозь стон, вцепляясь в его волосы растерянным движением, словно ему просто необходимо было за что-то ухватиться. — Я не могу уже, поцелуй меня… Каждый раз, когда он слышал этот голос, его словно сносило приливной волной. Но сейчас было ощущение, что его застигло на месте тайфуном. Такой жалобный тон, такой… просящий… Сан изменил намеченной траектории, наваливаясь сверху всем телом и выцепляя во вспышках света идеальной формы губы. Он впился в них с такой жадностью, будто бы хотел не поцеловать, а съесть. Впрочем, длинный и властный язык хёна скоро заставил его расслабиться, а скорее даже — расплавиться. Практически растечься по его обжигающе горячей коже, точно зефир над пламенем костра. Даже находясь в такой выгодной позиции, стыкуясь кожей, губами, чувствительными, сочащимися смазкой головками… он все еще не чувствовал уверенности в том, кто из них двоих будет сверху.