Страшно красивая сказка

Ориджиналы
Слэш
В процессе
NC-17
Страшно красивая сказка
Filimaris
бета
Dagon1
автор
Описание
В мрачных тенях древнего города, где лунный свет лишь изредка пробивается сквозь облака, два чувства переплетаются в танце, столь ужасном, как и прекрасном. Любовь и страх — свет и тьма, пуленепробиваемые стены и нежные объятия. Как будто это единственное, что имеет значение.
Поделиться
Содержание Вперед

Я покупаю тебя

      Стыд, как неведомая тварь из тёмных глубин, вызывает дрожь в каждом мускуле. Он сжимает грудь, заставляя корчиться от желания скрыться, спрятаться в тенях, которые сам же и создал. Заставляя ощущать странное смешение восхищения и панического страха, словно обнажая свои недостатки перед кем-то, кто был бы вправе раз и навсегда осудить тебя.

***

      Плеснув холодной воды из ржавого крана в лицо, подымаю глаза к зеркалу. Оттуда на меня смотрит уставшее отражение. Волосы слиплись от пота, под глазами огромные синяки, потрескавшиеся губы, бледное лицо — так и без работы недолго остаться. Хорошо, что на сегодня не запланировано никаких съёмок. Но в университет идти всё равно нужно. Вхожу в небольшую кабинку душа, слабый напор и едва-едва тёплая вода. Наклонив голову, натыкаюсь взглядом на чёрное пятно плесени. Стиснув зубы, пытаюсь справиться с непонятной слабостью, охватывающей тело. Капли стекают по коже, оставляя за собой холодные следы, как непрекращающиеся мысли, что терзают разум. Что было со мной этой ночью? Я привык к паническим атакам (если к этому можно привыкнуть), привык к бессонным ночам. Но не к такой, как была вчера.       Руки, повисшие и безжизненные, опираются на стенку душа. Вокруг меня — лишь шум воды: шипение и потоки, которые растворяются в звуках моих мыслей. Всем своим существом ощущаю бессилие, словно эта холодная стихия высасывает последние остатки энергии, оставляя лишь ощущение пустоты в груди. Хочется кричать, протестовать против этой холодной реальности, но губы остаются плотно сжатыми. Вместо этого я просто стою, укрывшись в водяном облаке, теряя себя в этом сером, пустом мире, где нет выхода и надежды.       Закончив с водными процедурами и вытершись насухо колючим серым полотенцем, иду в комнату. Раздвигаю тяжёлые пыльные шторы и выглядываю в окно. Некоторые ветки упали, не выдержав вчерашних порывов ветра, и теперь лежат на земле. Небо хмурое, тяжёлое. Несколько птиц низко летают над землёй — и никаких признаков того невероятного шторма, что терзал мир вчера ночью. Неужели я совсем сошёл с ума?       Найдя телефон на тумбочке, набираю знакомый номер.       — Привет, Рафал. Как дела? — стараюсь придать голосу бодрость.       — Только не делай вид, что звонишь просто так, потрепаться. — Мой старый приятель слишком хорошо меня знает, чтобы можно было его вот так легко обмануть.       — Нет, мне правда интересно, как у тебя дела! И ещё кое-что…       — Лекарства закончились? Тебе должно было хватить ещё минимум на месяц! — голос шипит, недовольный.       — Нет, не закончились. Они не закончились, просто… они больше не помогают. Ты не мог бы выписать мне что-нибудь более действенное, что-нибудь сильнее? — Я нагло пользуюсь хорошим ко мне отношением приятеля и его работой врача.       — Сильнее? Сильнее, Кароль? Ты серьёзно? За чем-нибудь сильнее иди к врачу, лечись, реши свою проблему! В смысле, не ко мне по телефону, а нормально на приём. Ох, был бы я хоть немного ближе, я бы тебе устроил!       — Рафал, пожалуйста, не начинай. Мне не нужно к врачу, мне не нужно на приём, мне нужны лекарства. Я не могу спать. Я постоянно чувствую тревогу. Пожалуйста, друг, ведь я учусь и работаю, мне необходим сон и хотя бы видимость спокойствия. — Я почти умоляю, не знаю, что мне делать, если он откажется помогать.       — Иди к врачу, придурок!       — Хорошо, хорошо, Рафал! Я пойду, но ты же знаешь, какие очереди на приём. Я запишусь, но что мне делать до того времени? Лекарство, которое ты выписал мне раньше, уже совсем не помогает. Я думал, что сойду с ума вчерашней ночью, пожалуйста!       Тишина в трубке, паника начинает захватывать мой мозг. А что, если откажет?       — Хорошо, — голос тихий, уставший, — я выпишу тебе столько, чтобы хватило ровно на месяц, этого времени тебе будет достаточно, чтобы записаться и попасть на приём к врачу. И больше не звони мне с этой целью.       — Спасибо, спасибо, друг! — Он отключился.

***

      Сегодня мой путь к университету пролегает через аптеку, на электронке рецепт от Рафала. Вопрос остаётся открытым: что делать через месяц? Я на самом деле не собираюсь записываться на приём. Хорошо помню, как моя мать полгода дважды в неделю ходила на приём к психологу, а потом вышла в окно.       Умом я, конечно, понимаю, что нельзя закрывать глаза на безусловную пользу психологической терапии для множества людей, но личный опыт для меня всё же важнее статистики в интернете.       В универе стараюсь не сталкиваться ни с кем взглядом, не садиться рядом. Я не люблю общение и ещё больше не люблю сверстников. Шумные, суетливые, они вызывают во мне неприятное волнение и чувство дискомфорта.       В перерыве после второй лекции звонит телефон. По ту сторону высокий голос Софии — моего менеджера.       — Привет, Кароль. Надеюсь, ты не занят. Но если занят, то и так должен быть к восемнадцати тридцати на съёмках. Адрес вышлю тебе в СМС.       — Что? Я забыл о съёмках? Невозможно, я же проверял график!       — Нет, не забыл. Этого не было в планах, но ты должен поехать.       Интонацией София ясно даёт понять мне, что выбора у меня нет. И этим весьма сильно меня раздражает. Я, конечно, понимаю, что я вовсе не супервостребованная модель, да и агентство, в котором я работаю, звёзд с неба не хватает, но всё же есть какие-то правила. Съёмка должна планироваться минимум за неделю. Мне нужно время, чтобы подготовиться, расписать свой день.       — Кароль, ты что, язык проглотил? — голос Софии звучит раздражённо.       — Софи, деньги мне, конечно, нужны, но послушай…       — Нет, это ты послушай, Кароль! Заказчик — Лоренцо Анчелотти! — она многозначительно замолкает.       — Это имя должно мне о чём-то говорить?       — Ты вообще нормальный? Да как можно не знать титанов мира, в котором ты живёшь? — девушка переходит на ультразвук.       — Ну, для меня это просто работа, а не мир, в котором я живу…       — И, насколько я понимаю, работа эта тебе нужна! И этой работы ты лишишься, если откажешься, если опоздаешь хоть на полминуты, если сеньор Лоренцо окажется недоволен! — договорить мне не дают, голос Софии шипит в трубку змеёй. — Адрес я тебе уже выслала.       Отлично, блин! Нет, я хотел, чтобы меня выбрали для съёмки. Потому что предыдущий гонорар давно закончился, а мне нужно на что-то жить. Но, похоже, о сегодняшней я сильно пожалею. Ведь что за заносчивым мудаком нужно быть, чтобы выбирать модель за несколько часов до начала работы?!       Придётся оставить лекции и идти домой, нужно постараться привести себя в порядок.       По дороге домой в маршрутке ищу в интернете информацию о том самом сеньоре Лоренцо. Что ж, похоже, он действительно суперзвезда среди фотографов. Он делал рекламу для самых известных и дорогих брендов, а если вы какая-нибудь известная личность и хотите попасть к нему на съёмку, придётся отлистать космическую сумму. Вот только что такой титан, как назвала его София, делает в нашей мелкой конторке? Почему ищет себе модель среди никому не известных, ничем не впечатляющих новичков вроде меня? И, собственно, почему выбрал меня? Даже в нашем агентстве я далеко не самый популярный вариант. В мозг змеёй прокрадывается чувство тревоги. Ну вот какого чёрта? Любой другой на моём месте безудержно радовался бы невероятному шансу! Ведь если всё получится и человек с таким именем опубликует фотографии со мной — это откроет мне какую угодно дверь и сразу же сильно поднимет мою цену! И пусть я никогда не мечтал о работе модели всерьёз, но, будем откровенны, на сегодняшний день это единственное, что я умею.       Дома быстро принимаю контрастный душ, делаю несколько масок для волос и лица, пользуясь лосьоном для тела. Времени в обрез. Быстро надеваю брюки и белую рубашку, обуваю чёрные классические ботинки и, схватив пустой кошелёк, выбегаю на улицу. Дорога не близкая — несколько пересадок на метро, а потом придётся брать такси, съёмка будет проходить за городом. По дороге к назначенному месту я весьма сильно нервничаю, и смелости мне не придаёт тот факт, что менеджер не едет со мной. Впрочем, подобное бывает частенько, но, мне кажется, к такому клиенту София должна была бы поехать. Разве что сам сеньор Лоренцо велел ей не приезжать.       Таксист высаживает меня возле кованой ограды старинного особняка. Подхожу к воротам, поднимаю лицо к камерам. Витые замысловатыми узорами решётки разъезжаются в стороны, словно пасть какого-нибудь монстра, пропуская меня внутрь. Ступаю по вымощенной серой плиткой дорожке вдоль неаккуратного газона к входной двери. Над ней тоже камеры, и я не уверен, нужно ли мне звонить. Пока я над этим размышляю, дверь открывается. На пороге меня встречает мужчина лет шестидесяти, выглядящий как дворецкий из английских фильмов про лордов. Я протягиваю руку, собираясь представиться, но он поворачивается ко мне спиной и лишь взмахивает рукой в приглашающем жесте. Не очень-то гостеприимно. Следую за неспешным шагом моего провожатого. Особняк выглядит старым не только снаружи, но и внутри. В коридоре, которым мы идём, на стенах выцветшие тканевые обои с растительным орнаментом. Думаю, когда-то они были красивого насыщенного голубого цвета. На стенах множество картин в деревянных золотистых рамках, что, как по мне, не очень-то сочетается с голубым. Впрочем, красный затёртый ковёр тоже не добавляет гармонии. Почему человек искусства снял для фотосессии такое безвкусное место?       Мы останавливаемся у серой двери высотой, пожалуй, в два с половиной метра. Мой безмолвный провожатый стучит и, не дожидаясь ответа, толкает тяжёлую деревянную дверь. Она открывается со скрипом, и я застываю, не зная, можно ли войти. Помешкав секунду, всё же переступаю порог.       Комната почти пустая, лишь старый стол морёного дуба, на нём ноутбук, несколько софтбоксов на деревянном полу, чёрный фотофон, несколько цифровых и зеркальных фотоаппаратов, а также множество проводов. Стены серые, покрыты штукатуркой, похоже, обои с них срывали в спешке грубой силой. Температура весьма низкая, и я невольно обхватываю себя руками, успевая заметить усилившуюся дрожь пальцев. Чёрт! Я забыл свои лекарства!       Не совсем понимаю, откуда возникает высокая крепкая фигура фотографа. Колючий короткий взгляд чёрных глаз с долей презрения. Рука приглаживает тёмные вьющиеся волосы длиной до плеч.       — Стань туда, — голос резкий — человека, привыкшего приказывать.       Рука с длинными пальцами, украшенными несколькими увесистыми кольцами, указывает мне в сторону фотофона. Так себе приветствие. Сглотнув ком, следую заданному тону встречи, молча направляюсь к означенному месту.       — Обувь, блять, снял! — прилетает, словно камень в спину.       Вот мудень заносчивый! Снимаю ботинки, секунду мешкаю, не понимая, должен ли я снять и носки тоже.              — Ты отнимаешь моё время! Быстрее!       Путаясь в собственных конечностях, стягиваю носки, оставив их в ботинках. Босыми ногами ступаю по холодным половицам, встаю в указанном месте. Вспышка словно молнии в небе. Ещё одна. Он не выставляет свет, не говорит, какую позу мне принять, просто делает несколько фото и склоняется над камерой, оценивая их. Губы на несколько секунд прячутся в тени длинных пальцев, чёрные брови сходятся на переносице. Я застываю, рассматривая мужчину, пока пыль, словно призраки прошлого, кружится в лучах тусклого света. На вид ему лет двадцать восемь-тридцать. Фигура, высокая и стройная, кажется высеченной из мрамора — холодного и совершенного. Чёрные волосы, слегка вьющиеся, падают на лоб, обрамляя лицо с резкими, почти скульптурными чертами. Скулы, словно выточенные резцом, подчёркивают его аристократическую внешность, а губы, тонкие и чуть изогнутые, прячут тень загадочной улыбки, которая не достигает глаз.       Глаза — тёмные, как бездонные колодцы. В них читается глубокая меланхолия, смешанная с тревогой, словно он постоянно находится на грани между реальностью и миром теней, который он ловит через объектив своей камеры.       Пальцы, длинные и изящные, двигаются с точностью хирурга, настраивая фокус. Кажется, он не просто фотографирует, а ловит души, закрывая их в плену вечности.       Его легко можно назвать красивым, но красота эта холодная, пугающая, как будто он принадлежал другому миру — миру теней, где красота и ужас переплелись в вечном танце. Смуглая кожа выказывает южанина. А вредный характер отталкивает, несмотря на физическую привлекательность.       — Да, оно, — голос становится чуть теплее. — Ты будешь мне нужен где-то месяц. На это время ты должен быть доступен двадцать четыре на семь. Я буду звонить тебе лично, у меня нет желания тратить время на твоё агентство. На то время, пока я буду тебя использовать, я запрещаю тебе сниматься ещё с кем бы то ни было. И, опережая твои протесты по поводу невыгодности такого предложения для тебя, — конверт с оплатой за месяц на столе. Не думаю, что ты бы мог заработать хоть половину от этой суммы, но у меня сегодня хорошее настроение. Так что я покупаю тебя. А теперь — свободен.       «Использовать тебя», «покупаю тебя»! Да какого дьявола этот ублюдок себе позволяет?! Раздражение нарастает, и я, не выдержав, вскидываю голову:       — Я, по-вашему, шлюха, которую можно купить? Выбирайте выражения!       Застывает, словно дикий зверь перед прыжком. Шаг ближе, улыбка. Или это оскал? Шаг, я отступаю, упираюсь спиной в стену. Шаг, нависает надо мной. Длинные пальцы грубо сжимают моё лицо. Наклоняется ближе, втягивает воздух, насмешливый взгляд чёрных глаз.       — А кто ты? Ты продаёшь своё время, внешний вид мне за деньги. Загнёшься в ту позу, что я скажу. Наденешь всё то, что я захочу на тебе видеть, или снимешь то, что не захочу. И, может, ты не предлагаешь себя трахнуть за дополнительную сотню, но разве это важно?! Ведь ты дашь мне куда больше. А теперь захлопни свой рот и иди домой. Я позвоню завтра. И больше не смей мазаться этой вонючей хренью — воняет.       Стою разинув рот, не в силах сказать хоть что-то на такое хамство. Злость и обида, стыд и унижение заполняют мою душу.       — Что-то не ясно?       — Всё ясно, синьор Лоренцо, — чувство собственного достоинства в этот момент покидает меня навсегда.       — Ну так делай то, что велено! — презрительная ухмылка. — Пшёл вон!
Вперед