Связь

На второй день течки Брюс представлял собой настоящую развалину. Альфред всё ещё удерживал его от приёма подавителей, даже угрожал тем, что уволится и больше никогда не ступит на порог этого дома. Угроза подействовала на Брюса отрезвляюще и заставила искать альтернативы. Выбор у него был небольшой. Он вспомнил свои эксперименты с препаратами в колледже. Некоторые из его знакомых сокурсников могли достать без рецепта определённые медикаменты. Был среди них Оливер — омега из обеспеченной семьи фармацевтов. Он рассказывал, что принимает во время течки «Нембутал» и спит как убитый по восемь — десять часов. За пару часов бодрствования успевает поесть, утолить жажду, принять душ и вколоть себе новую дозу. Он был подкованным в вопросах фармацевтики — воздействия тех или иных веществ на организм и последствий. Главное — тщательно подбирать дозу и потом заняться грамотной детоксикацией. За неделю препарат полностью выводился из организма, а зависимость не успевала сформироваться. Брюсу это казалось дикостью — «Нембутал» применялся для эвтаназии заключённых и усыпления животных, а Оливер с блеском в глазах рассказывал, как колет жидкую смерть в себя во время течки. Брюс жил в Бостоне, снимал студию на Вашингтон-стрит в паре остановок от колледжа. Притворялся обычным студентом, одевался скромно, обедал в неприметных забегаловках и нередко участвовал в пьянках, которые устраивали сокурсники время от времени. На время течки он сказывался больным и не посещал занятия — ему нельзя было принимать подавители до двадцати одного года. И течка превратилась для него в ад, в котором он пребывал раз в три месяца, лез на стены от желания, иногда часами сидел под холодным душем, пытался измотать себя физическими нагрузками — в общем, занимался полной ерундой. Но слова Оливера то и дело всплывали в его сознании в эти нелёгкие дни. И однажды он решился. Наплёл, что это для его друга, и купил пару ампул, выслушав перед этим подробный инструктаж по дозировке. Брюс умел следовать инструкциям. Так, следующая течка прошла в забытьи. Он заранее готовил себе шприцы с нужной дозой препарата и научился колоть их внутримышечно. Задница, конечно, после таких экспериментов была вся в синяках, но это того стоило. Впервые Брюс не мучился. «Нембутал» и сейчас отпускался только по рецепту. Но теперь Брюсу не нужен был посредник, чтобы достать его. Брюсу было достаточно сделать один звонок. — Сэр, это недопустимо. — Альфред держал в руках распечатанную картонную коробку с логотипом «Уэйн Медикал», доставленную курьером в течение получаса после звонка Брюса. — Как долго вы собираетесь гробить своё здоровье? — Не бурчи. — Брюс укутался в одеяло и выглядел, видно, не самым лучшим образом, раз Альфред смотрел на него с жалостью. Да и возмущался он совсем не убедительно. — Я терпел два дня, а теперь наконец спокойно посплю. Я больше не буду спускаться, оставляй подносы с едой у двери. И если кто позвонит, скажи… Ай, мне всё равно, придумай что-нибудь. Брюс так и не притронулся к омлету, выхватил у Альфреда из рук коробку и вернулся к себе в спальню. Там он в аптечке нашёл целую кассету со шприцами и наконец принялся за дело. Сто пятьдесят миллиграммов, укол практически безболезненный. «Вспомни былые деньки, Брюс. Когда ты вгонял себя в глубокий искусственный сон, когда всё становилось неважно, когда забывались инстинкты». Через двадцать минут веки Брюса потяжелели, дыхание замедлилось, а сознание провалилось в барбитуровый сон. Он видел Джокера. Тот сидел на кресле рядом с его кроватью и задумчиво проводил подушечкой большого пальца по нижней губе. Грима на нём не было, но истинная личность проглядывалась в зелёных прядях, словно случайно затесавшихся в тёмно-русых волосах, и в глазах — их выражение практически никогда не менялось. Он рассматривал Брюса — могло показаться, что с нежностью, но обманываться не стоило, это, скорее, было снисхождением. Он часто так смотрел, будто знал больше, испытал больше, и никому из низших существ не дано было понять — сколько. Брюс был одним из них — из низших существ, недостойных, жалких, но «забавных» — ему часто приходилось слышать это слово из Его уст. «Ты очень забавный, Бэтс, я не убью тебя только из-за этого». Забавный? Может, потуги Брюса в защиту Готэма действительно казались ему забавными? Он словно сметал листья с дороги в ветреный день. «Ты единственный, кто веселит меня, Бэтс!» Может, это Бэтмен настоящий Клоун, а не Джокер? Брюс медленно и мучительно приходил в себя. Он чувствовал, как затекло тело, какое оно тяжёлое и неповоротливое. Он не спешил просыпаться. Веки медленно то поднимались — глаза фиксировали знакомую обстановку и тьму за окном, — то опускались, на несколько минут снова унося сознание в небытие. Так продолжалось какое-то время, пока Брюс не смог открыть глаза уже наверняка. Судя по часам на прикроватной тумбе, он проспал восемь с половиной часов. Неплохо. После второй дозы доля действующего вещества в организме увеличится за счёт накопительного эффекта, и в следующий раз он сможет проспать десять часов. Брюс медленно сжал и разжал ладони, вытянул ноги, потягиваясь, перевернулся на другой бок, да так и застыл. Джокер из сна. Он поигрывал ампулой «Нембутала», перекатывая её с ладони на ладонь, и ухмылялся. — Вот чёрт, — ругнулся Брюс, не до конца вернувшись в реальность. — Переборщил… Так и знал. Галлюцинации — самый распространённый побочный эффект «Нембутала». Неприятно было осознавать, что он, словно неопытный джанки, не рассчитал дозировку и напоролся на такие неприятные последствия. С другой стороны, это лучше, чем впасть в кому. Альфред его бы за такое не простил. — Решил заделаться спящей красавицей? — оно ещё и говорило с ним, прекрасно. Да ещё так правдоподобно. Брюс перекатился к противоположной тумбе, где покоились закрытые шприцы с уже набранным препаратом. Ему показалось, что он почувствовал запах табака. Но это уже не было для него ново — в полусонном состоянии ему удалось с лёгкостью отмахнуться и от так и никуда не девшегося Джокера в кресле, совсем рядом с ним, и от его запаха. Брюс заторможенно взял один из шприцев, открыл колпачок и медленно надавил на поршень, уменьшая дозу. — А я думал, что ты выше всего этого. — Несуществующая рука Джокера обвела пространство рукой, захватив тумбу со шприцами и развороченную постель. Брюс безразлично разбирался с дозировкой, не обращая внимания на голос. — Думал, что будешь меня искать, хе-хе. Я даже как-то разочарован. Брюс и сам усмехнулся — галлюцинация уже начинала действовать ему на нервы, хоть его нервы сейчас и были похожи на пудинг. — Искать? Я и искал… способы от тебя избавиться. Он пересчитал шприцы и решил набрать новые порции, чтобы больше не пришлось заниматься подобной рутиной. Пальцы после сна плохо слушались, будто отходили от онемения. Он потянулся за новой ампулой, но та быстро материализовалась у его лица. Джокер предлагал ему свою. — И как? — спросил он, склонив голову набок. — Нашёл способ от меня избавиться? Брюс немного опешил, но взял пузырёк, на секунду коснувшись пальцев Джокера. Они были холодны, как у призрака. Не то чтобы Брюсу когда-нибудь приходилось касаться призраков, но так пишут в книгах — они холодные, все это знают, не так ли? — Видимо, я умру раньше, чем найду этот способ, — улыбнулся Брюс, заканчивая наконец игру во врача. — От банального передоза… Он начал чувствовать отголоски подступающей течки. Ему стоило перекусить, прежде чем колоть новую дозу. Брюс встал и потянулся всем телом, повёл плечами пару раз, покрутил шеей с блаженным стоном. За дверью оказался поднос с остывшим чаем и сэндвичами. Подхватив его с пола, Брюс вернулся в спальню и обнаружил Джокера уже у окна. Не будь он уверен, что система безопасности поместья безупречна, подумал бы, что псих действительно забрался в дом. Но стоило признать, галлюцинация из него выходила менее раздражающая, чем реальность. Он не шутил, не издевался, не вился вокруг него змеем, выискивая уязвимые места, чтобы побольнее ужалить. Воображаемый Джокер был вполне себе уравновешенным и каким-то меланхоличным. А может, так казалось из-за отсутствия грима? — Нравлюсь? — Джокер развернулся к Брюсу лицом, точно угадав, что его в этот момент бесстыдно разглядывают. Он держал ладони в карманах твидовых брюк, что создавало впечатление, будто он друг, зашедший на чай. Брюс поспешил отогнать наваждение. Да что же это видение так привязалось к нему? Он набил рот хлебом с ветчиной, чтобы не отвечать. По крайней мере, он был достаточно в своём уме, чтобы понимать — он не обязан отвечать галлюцинации. — Тебя нет, тебя нет, тебя нет, — приговаривал он, быстро поглощая сэндвичи и запивая их холодным чаем. — Но я очень даже есть. — Джокер снова опустился в кресло, нагнулся вперёд, опираясь локтями о колени. — Брю-ус. Брюс вздрогнул, покосился на Клоуна. — Я переборщил с дозировкой. — Зачем он вообще разговаривает? Решил же, что не будет поддаваться воображаемым провокациям. Это как спорить с самим собой. — Ты мне видишься. Джокер хихикнул. — Дилетант, — небрежно кинул он, укоризненно качая головой. — Чтобы видеть галлюцинации от «Нембутала», нужно принимать его систематически несколько недель, а то и месяцев. А ты вколол в себя сколько? Сто? Двести миллиграммов? Для галлюцинации он говорил слишком разумные вещи. Брюс отложил поднос в сторону — ему больше не хотелось есть. Стало снова жарко. — Сто пятьдесят, — уточнил зачем-то он. Происходящее больше попахивало реальностью, наваждение отпускало постепенно, но неумолимо. «Нет, Джокер не может и в самом деле быть здесь», — думал Брюс. — Сто пятьдесят, — повторил Джокер, приподняв брови. — С твоим-то весом это слишком мало, уж поверь. Что происходит? Может, это всё-таки сон? Брюс незаметно ущипнул себя за бедро и поморщился — нет, не сон. Он растёр лицо ладонями, провёл по волосам, перевёл взгляд на кресло рядом с кроватью. Джокер до сих пор был там. — Ты… — Я действительно не твоя галлюцинация, детка, — искренне засмеялся он. — Могу доказать! К примеру, разве может галлюцинация сделать… так! Брюса больно ущипнули за сосок. Он был всё ещё медлительным, поэтому не успел никак среагировать. Движения Джокера казались слишком стремительными и неуловимыми, а вот боль была настоящей. — Больно! — Брюс вскрикнул, зажимая ладонью пострадавшее место. Он начал отодвигаться, не веря в эту реальность. Вздрогнул всем телом, когда поднос со всем его содержимым упал с кровати, обрушив на его чувствительный слух ужасный грохот и звон. Ему стало страшно. Он был полностью открыт и беззащитен, полуголый в собственной спальне, с течкой, которая давала о себе знать знакомой тянущей болью внизу живота и сочащейся смазкой между ягодиц. — Прости-прости, — Джокер поднял ладони. — Успокойся, я не трону тебя. — Как ты здесь оказался? Где Альфред? — Паника нарастала с каждым вздохом, в воздухе разлилась смесь их феромонов, это становилось невыносимым. — Обижа-аешь! Я, как уважающий себя клоун, просто позвонил в дверь — так все делают, когда хотят войти в дом. А старик меня впустил. Даже пальто у меня взял. Брюс незаметно отодвинул ящик тумбы и обхватил рукоятку охотничьего ножа — подарок отца. Вот и пришёл его час. — Убирайся. — Брюс не верил, что Альфред мог вот так просто пустить Джокера в дом. С другой стороны, в первый раз он именно так и поступил. — Ого, — глаза Джокера запылали азартом, он поднялся из кресла и медленно двинулся к изножью кровати. Брюс проследил его передвижения лезвием ножа, которое показательно выставил в его сторону. — Тише, Бэт-бой, я здесь не для того, чтобы грохнуть тебя. В это верилось с трудом. — И зачем ты здесь? — поспешил спросить Брюс. Его тело уже вовсю пылало от желания. Следовало бы вколоть в себя очередную дозу «Нембутала», но теперь это не представлялось возможным. Оказаться перед Джокером спящим — в высшей степени неосмотрительно. — М-м, чтобы поговорить? — пожал он плечами. — Проведать своего истинного? Хе-хе… Было глупо предполагать, что Джокер не ощутит на себе природу их связи. — Не надейся что-то с этого поиметь, Джокер. Твои руки по локоть в крови. Неужели ты думаешь, что я пойду на поводу у инстинктов и закрою глаза на твои проступки? Джокера речь впечатлила. Он даже как-то весь подобрался, одёрнул пиджак, обиженно надул губы. Актёр из него вышел бы никудышный. Недаром Артур Флек подрабатывал в агентстве аниматоров — корчить рожи его призвание. Брюс был настороже, ожидал чего угодно. Но не того, что Джокер окажется так близко. Матрас заходил ходуном, выбивая Брюса из равновесия. Его запястье оказалось в крепкой хватке ледяных пальцев, но эти пальцы не стремились вырвать нож — они, напротив, приставили его лезвие к бледной шее, где вились ленты синих вен, где билась жизнь. — Когда держишь нож, будь готов резать плоть! — Его сумасшедшие глаза горели нетерпением, улыбка застыла на лице безумной маской. Он тяжело дышал, нависнув над Брюсом. — Слезь с меня, придурок! — зарычал Брюс. От его взгляда не укрылась маленькая капля крови — она проделала красную дорожку по белоснежной шее и впиталась в воротник рубашки. — Ну же! Режь! — кричал тот, напирая сильнее, норовя вспороть себе горло руками Брюса. — Остановись! — выдохнул ему в лицо Брюс. — Прекрати! Я не сделаю этого, понял? Он пнул ослабевшего враз Джокера и наконец смог спихнуть его с себя. Тот смеялся во весь голос, казался чертовски счастливым и воодушевлённым. Брюс не обманулся его странным поведением. Он точно для себя решил, что будет держать себя в руках во что бы то ни стало. Ему осталось потерпеть четыре дня, и течка закончится. Ему не нужен Джокер, не нужно, чтобы его ублажали. Ему не нужен альфа, у которого не всё в порядке с головой. В конце концов, это Джокер не дал ему спокойно жить, не дал быть с Томми, спутал все карты своим появлением, да что там, своим существованием. — Я хочу… чтобы ты ушёл, — выдавил из себя Брюс, дождавшись, когда Джокер отсмеётся и встанет наконец на ноги. Тот выглядел уже не таким серьёзным, каким казался, будучи галлюцинацией, — теперь он был самим собой. Снова сел в кресло, положил ногу на ногу и сложил руки на коленях, позой напоминая психотерапевта — для верности только очков и блокнота не хватало. — Я никуда не уйду, Брюс. Моё присутствие здесь продиктовано только благими намерениями. О-о, я знаю, что ими вымощена дорога в ад. Я, кстати, планирую построить туда скоростное шоссе — прямо в самое пекло, угу. — О нет, теперь его не заткнуть. — Мне было очень без тебя одиноко, дорогой. Улицы Готэма заждались, я заждался… А ты, оказывается, сидел тут, как книжный червь, и думал о таком грешном деле, а! Как разорвать нашу связь! Я оскорблён до глубины души! Ну давай, Брюс, давай, расскажи мне, что тебя гложет, расскажи, что у тебя на душе. Дядюшка Джокер тебя выслушает и направит… — Прошу, уйди… — Волна жара охватила тело Брюса. Ему поплохело. Подавлять течку седативными средствами — это одно, но испытывать последствия течки, когда из твоей крови ещё не вывелись составляющие этих веществ, — однозначно худшее. Рука содрогнулась, нож показался слишком тяжёлым, держать его на весу было сложно. И Брюс опустил оружие. Он прислонился к высокому изголовью, на секунду ощутил на лбу прохладу дерева, но тут же снова покрылся испариной от жара. Волосы налипли на виски и лоб, стало нечем дышать. — Я, может, и убийца, но никогда не убиваю без причины, — как ни в чём не бывало продолжал Джокер. — Я так же, как и ты, пытаюсь очистить этот город от грязи, просто у меня свои методы. Моя любовь — динамит, напалм, порох… и ты, конечно же, душа моя. Если хочешь знать, я пропал тут же, как увидел твой зад, обтянутый чёрным спандексом. Правда-правда! Ни твой запах, ни твой брутальный голосок, искажённый вокодером, не шли ни в какое сравнение. Ты пойми, инстинкты лишают нас настоящих чувств, они диктуют нам, что делать. Я же лишён такой привилегии, я выбираю совсем иначе. Ценил бы лучше! Брюс слушал его, но не понимал ни слова. О чём он говорит? Что это значит? Чего он, в конце концов, хочет? Его взгляд упал на шприцы — как же здорово было бы сейчас заснуть и не думать ни о чём, не чувствовать ничего: ни течки, ни страха, ни злости. — …представляешь? Я понял, что всё это было взаправду, только через два месяца после нашей горячей недели. Раньше у меня были провалы… ну, я мог представлять то, чего не было на самом деле, и какое-то время верил в это. Как же я мог верить в то, что Брюс Уэйн подставил мне свой замечательный зад и провёл со мной течку? Это было похоже на бред, уж прости. Но потом я начал чувствовать отголоски твоих эмоций. И вправду говорят, даже читать про это не стоит, всё заложено в генетической памяти на уровне низменных инстинктов — как у птиц, знаешь, откуда-то же они знают — чтобы летать, нужно махать крыльями! Ха-ха. Я понял, что ты — мой, понял, что мне не привиделось… Рискнул прийти сюда, думал, меня вышвырнут к хренам, но нет! — Ты… долго с-собираешься болтать? — Брюс уже сполз на подушки и свернулся в позу эмбриона, выкинул одеяло за пределы кровати — стало слишком жарко. — Прошу, мне оч-чень плохо, уйди, я хочу… — Брюс потянулся за шприцем, не в силах больше говорить. Но его руку перехватили на полпути. Прикосновение Джокера обжигало. — Нет. Ты больше не введёшь в себя эту гадость, Брюс. Но ты можешь попросить, и я помогу тебе и в этот раз. Вот только перед этим мне нужно выговориться, уж прости. Не хочу, чтобы между нами были недомолвки. Брюс нашёл в себе силы вырваться из цепкой хватки, он прижал горящую кисть к груди. Кажется, он начал сдавать позиции, иначе почему предложение Джокера показалось вдруг таким заманчивым? — Я знаю о связи истинных не так уж и много, но достаточно, чтобы понимать, что твоё упрямство знатно испортит нам жизнь. Мы отыгрываем слишком уж ответственные роли перед обществом, чтобы вот так просто выпадать из жизни и предаваться меланхолии. Ты должен продолжать созидать, а я буду разрушать. Баланс, Бэтси-бой. Твоя крылатая личность мне по вкусу, не хочу лишаться удовольствия доводить её до белого каления. Ты тоже без меня заскучаешь… — Н-не думаю, — Брюс всё ещё сопротивлялся. — Не думает он. Понимаю, ты и сейчас не думаешь, пичкая себя препаратами, лишь бы не быть тем, кто ты есть. Всю жизнь строишь из себя не пойми что. Неужели считаешь, что твои бизнес-партнёры, узнав, что ты омега, начнут иначе к тебе относиться? Проявят меньше уважения? Брюс вздрогнул, неожиданно уязвлённый. Слова Джокера били по его самолюбию. Это было отвратительно верно. Как же он хотел заткнуть уши! — Не кривись так, милый, — издевательски усмехнулся Клоун. — Я знаю тебя слишком давно. Препарировал, изучил, законсервировал и любуюсь каждой частичкой тебя. Но вот что я скажу. Ты должен с гордостью говорить о том, что являешься омегой, — если бы все эти проклятые кобели узнали о тебе правду, они бы пускали на тебя слюни, сидели бы с высунутыми языками и с глазами навыкате, ловя каждый твой вздох, каждый взгляд. Твои феромоны сводили бы их с ума, но ты… ты бы сходил с ума только от меня, аха-ха-ха! Только подумай об этом! Брюс подумал. Его психика сейчас была податливым пластилином. Он представил картину, нарисованную Джокером, и она показалась ему довольно соблазнительной. Каково это — не скрываться? Жить в ладу с собой? Как давно он мечтал об этом, но каждый раз спотыкался о страх и неверие в общество, которое обязательно осудит, не воспримет всерьёз. Но разве Брюс уже не показал, на что способен? Он поставил на ноги бизнес отца, расширил компанию. — Вижу, что ты сомневаешься. Знаю, почему. — Ничего ты не знаешь, — выпалил Брюс, садясь на кровати и придвигаясь ближе к болтуну. — На тебе не лежит ответственность… тебе нечего терять. — Хм, ты, конечно, прав, но… Эй! — Брюс взял его за грудки и встряхнул что было сил, а их было не так уж и много. — Не хочу слышать поучительные речи от убийцы, — прошептал Брюс в самые губы. Его тянуло к Джокеру как магнитом. Манил его запах, его губы, которые открывались и закрывались слишком часто, надо было уже их заткнуть. — Хватит болтать… Раз уж ты здесь и не собираешься сваливать, то делай то, что должен. Брови Джокера сошлись на переносице. Он оторвал от себя руки Брюса и, толкнув его на кровать, навис сверху. Вот! Вот так правильнее! Никакой бессмысленной болтовни — только прикосновение тел, смешанное дыхание. — Я хочу, чтобы ты принял меня, — внезапно серьёзным тоном заявил Джокер. — Хочу, чтобы сам искал со мной встречи, слышишь? — Слишком много хочешь, — усмехнулся Брюс и поцеловал его. Проник в его приоткрытый рот языком, огладил ребристое нёбо и блаженно застонал. Как же хорошо было наконец дорваться до него, обнять за шею, почувствовать его вес на себе. Ответ Джокера был неожиданно нежным, словно он боялся причинить вред. Брюса это не устраивало — он принялся жадно тереться о желанное тело, беспардонно зашарил по подтянутым бокам, схватился за рубашку и потянул вверх, дорвался до желанной плоти. — Да ты наглец, Брюс! — Джокер оторвался от него, разгорячённый, пышущий жаром. И кто тут ещё наглец? Доводил своими бесполезными, раздражающими разговорами, а сам мечтал о самом очевидном. Это явно читалось в его глазах, ощущалось под ширинкой брюк. — И давно ты со стояком? — Брюс толкнулся бедром Джокеру между ног, ощутимо проехался вверх, вырывая из него мучительный стон. — С самого начала, — признание прозвучало глухо, сквозь зубы и потонуло в новом поцелуе. От Джокера не хотелось закрываться, он целовался с напором, глубоко, пил дыхание Брюса. Сейчас всё было совсем по-другому. Будто между ними больше не стояла непреодолимая стена из ненависти. Кто вообще её воздвиг между ними? Зачем? Они не целовались в их первый раз — Брюсу казалось это излишним, но сейчас он стремился восполнить пробел и делал это с особым рвением. Слишком приятно, слишком интимно. Для чего эти условности? Незачем было лишать себя такого удовольствия. — Ты, — Джокер тяжело дышал, благодаря проворным рукам Брюса был уже без рубашки, с расстёгнутыми брюками и всклокоченными волосами, — верёвки из меня вьёшь, мышара. Брюс имел возможность любоваться им. Ему нравилось то, что он видел. Раньше он считал себя бледным, но если его кожа была похожа скорее на фарфор, то кожа Джокера — на расплавленный воск. Выпирающие ключицы, плавно переходящие в мощные плечи, бугристые связки мышц на груди, плоский живот с едва заметной тонкой дорожкой из тёмных волосков, многообещающе исчезающей под резинкой нижнего белья. Брюс проследил ладонью весь этот путь, ощущая, как плоть под ней вздрагивает от наслаждения. — Ты испортил мне жизнь, — прошептал он, поймав ошалевший взгляд зелёных глаз. — Заранее разрушил то, что я мог бы построить. И что же мне светит с таким избранным, как ты? Джокер улыбнулся, теснее прижался к Брюсу. — Величие! — торжественно заявил. Боже, он действительно в это верил. — Ты погубишь меня. — Нет. — Джокер покрывал шею Брюса беспорядочными поцелуями, спускался, прокладывая мокрые дорожки языком. — Ты хочешь, чтобы я… ах… был таким же, как ты. — Брюс плавился под его прикосновениями, выгибался им навстречу. — Нет, милый мышонок, я хочу, чтобы ты стал возмездием Готэма. — Он одним рывком стянул с Брюса жалкий клочок ткани — последний рубеж — и вольготно устроился у него между ног. Брюс совсем запутался. Ему нравилось то, что он слышал, ему только не нравилось, чьи уста произносили эти слова. Но все его мысли потонули в удовольствии, когда Джокер провёл языком по всей длине его колом стоящего члена, а затем заглотил до основания. Брюс ахнул от неожиданности, его таз приподнялся сам по себе, но его тут же припечатали обратно к кровати. Это было ошеломительно. Почему они не делали этого в прошлый раз? Досадное упущение вызывало в Брюсе раздражение и злобу, которые он перенаправил в страсть. Он подогнул колени, погладил стопами спину Джокера и услышал удовлетворённое мычание. Вибрации горла вызвали в Брюсе волну эйфории, которая достигла пика и заставила излиться его в горячий рот. — Действительно, — заговорил Джокер, облизываясь, утыкаясь носом в лобок и втягивая терпкий запах омеги. — Почему мы не делали этого раньше? Брюс дёрнулся, осознавая, что его мысли всё же каким-то образом сорвались с языка. Но ему тут же стало плевать. Он подтянул Джокера к себе и впился в него благодарным поцелуем, обвил его ногами, зарылся пальцами в его волосы. Ему хотелось большего, хотелось, чтобы его заполнили, сделали своим. — Мне так хорошо, — бесстыдно заявил Брюс, вздрагивая под ласками проворных длинных пальцев. — Ненавижу тебя за это. — Ты повторяешься, — усмехнулся Джокер, огладил большим пальцем сжатое колечко мышц, размазал обильно сочащуюся смазку и тут же протолкнул два пальца, вырывая из Брюса очередной стон. — Направить бы твою ненависть в правильное русло. — Не указывай мне, что, м-м, делать. — Брюс уже вовсю насаживался на пальцы, пытаясь протолкнуть их ещё глубже. Его соски поочерёдно облизали и прикусили, вызывая лёгкую боль, словно в наказание за бездумные слова. Незаметно к двум пальцам добавился третий, Джокер замедлился и стал выбирать угол проникновения, елозя пальцами внутри. — Здесь! Да! — Брюс выгнулся, ощутив внутри точку удовольствия. У него снова болезненно стояло, он пытался потереться членом о бедро Джокера, обтянутое брюками. — Ты слишком хорош, — шептали Брюсу в ухо. — Привязал бы тебя к кровати и трахал сутками напролёт. — Брюс задрожал от этих слов. — Каждый день пил бы твой сок, выжимал досуха… Пальцев было мало, всего было мало! — Хватит, — взмолился Брюс. — Вставь уже… Не могу больше. Джокер выпрямился на коленях, приспустил штаны, обнажая своё возбуждение. Он был большим. Поистине большим — настоящий член альфы. Брюс прикинул на глаз и предположил, что в нём все семь дюймов длины. Аккуратная головка, покрасневшая от возбуждения, сочилась прозрачными каплями предэякулята. — Тебя будут уважать и бояться преступники и магнаты. — Брюс ахнул от удовольствия — в него погрузилась головка члена. — Ты станешь символом правосудия. — Джокер входил медленно, погружался на всю длину. — Заткнись, — Брюс не мог выдержать такого напора. Слушать его было больно и приятно одновременно. Воображение рисовало довольно интересные перспективы, они расплывались в сознании радужными бензиновыми разводами, манили и искушали. Джокер действительно заткнулся. Он взялся за крепкие бёдра Брюса и начал плавно двигаться, входя на всю длину и вынимая почти полностью. Снова дразнил, наслаждался чужим нетерпением и уязвимостью. — Быстрее! — потребовал Брюс, извиваясь всем телом, пытаясь ускорить темп рывками бёдер. — Раскомандовался, — недовольно заявил Джокер, но послушно ускорился. Тело Брюса благодарно и жадно впитывало беспорядочные ласки опасных бледных пальцев, тонких губ, за которыми пряталось столько слов — таких заманчивых, дерзких и откровенных. Ночь, казалось, длилась вечно, желание не угасало, но открывало новые грани их личностей — таких разных и одинаковых одновременно. Брюс осознал себя в наполненной ванне. Пахло знакомой ландышевой отдушкой. Его обнимали поперёк груди, голову уложили на неудобное, слишком костлявое плечо. — Доброе утро, Бэтс, — неожиданно мягкий голос над макушкой заставил вздрогнуть. — Знаешь, кажется, я всё же немного староват для столь активных игрищ. Неожиданно простодушное заявление даже позабавило. Между ними было около двадцати лет разницы — казалось бы, непреодолимая пропасть, целый разрыв в поколениях. Придурок явно напрашивался на похвалу. — Не прикидывайся немощным стариком, — прохрипел Брюс, ощущая, как что-то мягкое елозит по его плечам и груди. Он опустил взгляд, замечая вспененную мочалку. За последние три месяца его уже второй раз мыли, словно беспомощного ребёнка. Грудная клетка под лопатками заходила ходуном от смеха. — Я думал, что в первый наш раз тебе было действительно хреново, раз ты вырубился подо мной в самом разгаре процесса. Но, кажется, теперь мне стало всё ясно… — Ничего тебе не ясно. — …я просто слишком хорош! Тебя буквально колбасит от нашей связи, — договорил наконец Джокер. Он был явно доволен собой, чувствовал себя хозяином положения, и с этим надо было что-то делать. Но не сейчас — слишком приятно его пальцы намыливали изнурённое тело Брюса, в объятиях было уютно и тепло, нутро буквально урчало от близости альфы, довольно облизывалось. Течка начинала идти на спад. Брюс не чувствовал былого непреодолимого желания, ему было лениво и хорошо, он знал, что захочет ещё, совсем скоро. Но пока можно расслабиться и наконец насладиться спокойствием — душевным и физическим. В голове с момента пробуждения сформировалась не совсем здравая идея. Она въелась под корку, подозрительно быстро прижилась. Неужели слова психа смогли что-то затронуть в нём? Что-то в глубине низших сфер, где тлели угольки ненависти, обиды на весь мир и страха перед этим же миром. Брюс был упрям, иногда в ущерб себе. Альфред говорил, что эта черта у него от отца. Он вовсе не думал, что слова Джокера и в самом деле разумны, что-то, что можно взять в расчёт при анализе. Но дело в том, что его слова каким-то невероятным образом совпали с желаниями Брюса. — Почему летучая мышь? — внезапный вопрос, раздавшийся над ухом, заставил Брюса встрепенуться, вырвал из размышлений. — Мне было восемь. Я гулял в саду за домом и случайно свалился в старый колодец, — слова давались удивительно легко. — Он давно высох, сильно просел, каменная кладка обвалилась, открывая проход в небольшой грот. Своими криками я разбудил обитавших там летучих мышей… Брюс помнил, будто это случилось вчера, как маленькое пространство вокруг него стремительно наполнилось визгом и шуршащим похлопыванием десятка перепончатых крыльев, как чёрный вихрь окутал его, сбил с ног. — Ты обратил свой страх в силу, — удовлетворённо резюмировал Джокер. Он потёрся щекой о затылок Брюса, повёл ладонями по его расслабленным мышцам пресса. — Вроде того, — откуда-то пришло смущение за излишнюю откровенность. Это всё проклятые гормоны! Но на правду следовало отвечать правдой, поэтому Брюс рискнул задать волнующий его вопрос: — Как ты узнал обо мне? Что меня выдало? Руки, до этого удерживающие Брюса за талию, переместились на грудь, бесстыдные пальцы принялись очерчивать ореолы сосков, заставляя дышать чаще. — Я уже говорил — я очень наблюдательный, — усмехнулся провокатор, опалив холку Брюса горячим дыханием. — Пара выпусков новостей, где ты незаметно для других кривишься от ушибов, которые я тебе нанёс, парочка ночей в кустах у твоих ворот… — Что? Ты следил за мной? — от этой мысли становилось не по себе. — Немного. Но я следил за тобой не для того, чтобы разоблачить, а просто так. Нас с тобой связывает нечто большее, чем вражда. И нет смысла это отрицать. Брюс хотел задать ещё пару вопросов, но проворные руки Клоуна намеренно продолжили путь, по новой изучая чувствительное тело Брюса, вызывая знакомый трепет и побуждая на ответную ласку. Их связь крепла, сплеталась корнями взаимного притяжения и голода. Росла, подавляла доводы, игнорировала сомнения. И первое, что понял Брюс, когда проснулся один в развороченной постели через четыре дня, — он нуждается в этой связи. — Я не мог позволить вам подсесть на тяжёлые препараты. Впустить Джокера в дом было меньшим злом, — Альфред был непоколебим в своём желании позаботиться о хозяине. Винить его в этом было глупо, но он всё же заслужил угрюмое молчание и обиженные взгляды, хоть это и было по-детски. Кто бы мог подумать, что его опека может привести к такому? Как бы там ни было, Брюс не мог подолгу строить из себя оскорблённую невинность. Не мог и не хотел.