Невинность и янтарь

      Свет мягко рассеивался над обеденным столом, где одиноко стояла порция остывшего жареного мяса и салата под белым соусом. В метре на полу валялся опрокинутый стул, рядом помявшаяся салфетка и нож. Антураж полутемной комнаты напоминал сцену из криминального кино: мрачную и беспокойную. Оттого просто смотреть на нее не получалось. Чувство вины остро отбилось в сердце, и я отвела взгляд в сторону.       Сжав значок у груди, я стояла на пороге и, закрыв глаза, молилась, чтобы мне не пришлось вбивать выгравированные цифры в телефон.       Ситуация должна исправиться. Не знаю как. Хоть как-нибудь. Но что делать, когда благое намерение становится непростительным проступком? Что говорить, когда каждое слово летит в никуда? Что, в конце концов, думать, если каждый следующий шаг кажется ошибкой? Вероятно, ответы на эти вопросы не знал даже получатель моих молитв.       Бросив ключи на тумбу, Мадс поднялся по лестнице. До сих пор он не обронил ни слова. Кажется, ему было плевать на то, во что может превратиться ушиб, если им не заняться. Или же он просто решил побыстрее скрыться от моих вопросов, потому что знал о моем желании поговорить о случившемся. А может причиной было и то, и другое.       Я сбросила с ног каблуки и подошла к холодильнику. Сейчас действительно было важно позаботиться о том, чтобы снять отек — гематомы на пол-лица не нужны никому, кроме тех, кто ищет повод кинуть мерзость в сторону Мадса.       В морозилке остался лед, который еще Карл покупал специально для домашнего мохито. Вытащив чистое полотенце с аккуратно сложенной стопки, я забросила несколько крупных льдинок в центр и скрутила его, делая из тряпки холодный компресс в виде мешочка. Осталось только найти в себе смелость предложить его. Решив не тянуть время, я направилась искать Мадса.       Пока я поднималась по лестнице, каждая ступенька казалась минной ловушкой. И опять. Опять эта хренова неуверенность.       «Зачем настаивать? Лучше бросить все и развернуться, он ведь даже не хочет меня видеть», — подумала бы я раньше. Такие мысли принадлежали той девушке, которая верила, что счастье — это дар судьбы, а не плод усилий. Той девушке, что не прошла через все это, чтобы оказаться здесь.       «Накосячила — исправляй», — твердо обозначилось в голове. Преодолевая желание развернуться, я сделала еще несколько шагов вперед, пока не оказалась на втором этаже.       Здесь витала прохлада позднего часа. Дверь самой дальней комнаты — спальни Мадса — была приоткрыта, но свет в ней не горел. Удивительно или нет, но я ни разу не заходила туда. Все еще не знаю, каково там внутри. Еще одна причина нервничать, вдобавок к той, что я собиралась войти без приглашения.       Я тихонько стукнула ногтем по двери и открыла ее пошире.       — Я принесла лед.       Мадс сидел, раскинувшись в массивном офисном кресле, и смотрел в панорамное окно, за которым теплый ветер качал ветви высокой пальмы. Луна озаряла его нахмуренное лицо, освещала часть просторной комнаты. Серебристое сияние вуалью расстелилось до края широкой кровати, задевая на своем пути коврик белого цвета, книжные полки, на которых были разложены только старые газеты и папки, и пустой стол, ближе всего стоявший к окну.       Взгляд невольно зацепился за трещину на его поверхности. Значит, в тот вечер мне не послышалось: Мадс действительно ударил по столу так сильно, что сломал его. Это не было похоже на сдержанного Мадса, ровно как и несвойственный ему беспорядок: незаправленная постель, смятая рубашка на полу, запутавшийся провод от зарядки и полупустая бутылка с водой. Люди, хорошо знающие Мадса, не поверили бы, что эта комната его. По-настоящему близкий человек почуял бы неладное.       И все же оставалось нечто. Что-то, что следует за ним, куда бы он ни отправился, где бы ни находился. Терпкий запах одеколона с древесными аккордами и щемящая душу лаванда. Почему-то именно в его комнате она пахнет иначе. Как в цветущих полях Прованса, только ярче и упоительнее. В них хочется потеряться. Навсегда. Если заставят вернуться — умереть.       Какое безумие.       — Позволь помочь тебе, — я переступила порог спальни.       Он ничего не ответил, но и возражать не стал. Я приблизилась к нему почти вплотную, когда он повернулся ко мне в кресле. Попыталась позаботиться о нем, однако этого мне сделать не позволили. Он будто нехотя принял мешочек со льдом и сам приложил его к щеке. Затем закрыл глаза и сдавленно прошипел.       Вопреки моим надеждам, молчание никуда не исчезло.       — Послушай, я…       — Я не буду спрашивать, о чем ты думала, — прервал меня он, не дав закончить мысль. — Не стану просить оправдаться. Не хочу, — Мадс поднял на меня взгляд. — Я просил тебя о самом элементарном. Ты поступила с точностью наоборот.       Мадс говорил холодно, и голос его можно было сравнить только с тихим арктическим ветром. Как он может быть настолько спокойным? Ему правда безразлично то безумие, что только что произошло?       Он вообще что-нибудь чувствует?       Обхватив себя руками, я немного попятилась назад. Не думала, что от его чертового самоконтроля меня когда-нибудь сможет бросить в дрожь. Еще бы! Что может быть хуже и непредсказуемее безэмоционального взгляда?       — Сидеть сложа руки оказалось куда сложнее, — я все еще стояла у края стола, как будто мои ноги были готовы в любой момент сделать разворот на сто восемьдесят и уйти.       — Твой поступок показал, что мои просьбы для тебя не больше, чем пустой звук.       — У меня не было злого намерения, я хотела добиться помощи Оливера, — вот бы сказать это так же ровно, как и он. Но голос предательски задрожал. — Потому что надеяться на других, как бы ты меня не просил, недостаточно. Я уже говорила об этом.       — А я уже тысячу раз просил тебя оставить этот вопрос, — сказал он громче.       Я прикусила костяшку указательного пальца, не зная, что ответить. Глядя на его лицо, хотелось провалиться сквозь землю. Мне едва хватало смелости смотреть в глаза дольше, чем пару секунд.       Стыдно, стало так стыдно. Ни одна из причин, по которой я вмешалась, не была убедительной. Как бы я не старалась доказать доброту своих побуждений, против меня стояло кое-что, чему нельзя противостоять. И это был плачевный результат моей инициативы: дурацкая драка и наливающийся синяк. Если кто-то снял это на камеру, то пиши пропало.       Вот чего порой стоит слепая вера в себя.       — Не ты ли обвинила меня в том, что я, оставив тебя, сам рассудил, как тебе будет лучше, а как хуже? — упрекнул он, не скрывая недовольства. — Ты сказала, я не вправе принимать за тебя решения. И вот, сейчас ты сочла, что мне необходимо вмешательство. Что без него никуда. Зачем?       «Так и есть…»       Мадс протяжно выдохнул и отложил лед в сторону. Он потер усталые глаза и сжал переносицу двумя пальцами, после чего, выдержав многозначительную паузу, мягко спросил:       — Скажи, чего ты хочешь?       Неожиданный вопрос сбил меня с толку.       — То есть?       — Чего ты хочешь? — повторил он.       Ответ был настолько очевидным, что вопрос показался глупым. Чего еще было нужно, если не того…       — Чтобы чертовой несправедливости настал конец. Чтобы дрянь, которая сыпется отовсюду, прекратила свое право на существование. Я хочу, чтобы ты вернулся на съемочную площадку и продолжил делиться своим талантливым исполнением со всем миром, как было раньше. Потому что ты любишь это, потому что твои близкие желают тебе счастья. И я в их числе.       Собственные слова сдавили мое сердце. Желания, произнесенные вслух, будто приобрели четкую форму, и я ясно взглянула на них. В тот момент они показались более далекими и недостижимыми, чем представлялось до этого. Поганое чувство…       Мадс помотал головой.       — Это то, чего ты хочешь для меня. Но я спросил тебя о другом, — он поправил край рукава и снова поднял на меня взгляд. — Чего ты хочешь вообще? Для себя?       — Я…       Без понятия. Найти ответ оказалось сложнее, чем я предполагала. Я не заметила, как сильно и быстро разозлилась из-за непонимания. Как это? Не знать, чего хочешь от жизни? Кажется, у каждого нормального человека должен быть план. У меня такового не имелось. К несчастью, мою семью больше всего расстраивало именно это.       И вообще, что за дурацкий вопрос?       — Какая разница? — я скрестила руки на груди.       Мадс поджал нижнюю губу, развязал компресс, достал оттуда одну льдинку и сжал ее в ладони.       — «Помочь другим она стремилась, пока сама в тени не заблудилась», — капля оттаявшего льда соскользнула с его кулака и разбилась о поверхность стола. — Ты настолько сильно переживаешь за меня, что о себе вообще не думаешь. Так нельзя.       — Да? А как можно? Дать пару советов? Сказать: «Ох, мне так жаль, что с тобой случилась беда, но ты обязательно справишься» и отпустить в добрый путь?       — Если ты не заметила, обычно так и поступают, — Мадс нахмурился, задумавшись, затем сделал глубокий вдох и плавно выдохнул. — Послушай. Люди приходят и уходят. Я лишь говорю, что нельзя завязывать свои желания вокруг них, кем бы они тебе не приходились. В один момент они могут исчезнуть как по щелчку пальцев. И что дальше?       Исчезнуть. Это слово навеяло воспоминания о пережитом. После расставания я чувствовала себя кометой, бесцельно летящей сквозь гулкую пустоту. Та потерянность до сих пор лежит осадком где-то в груди. Ее пресный вкус я не забуду никогда, и сейчас он почему-то ощущался острее, чем в самых мучительных кошмарах, где я снова остаюсь одна. Без него.       — Я могу быть рядом, но так будет не всегда и навряд ли продлится долго, — произнес Мадс. — Ты должна знать, что делать после.       — Не смей, — слова моментально сорвались с губ словно отклик на эхо прошлого: раньше я уже это слышала.       Я громко хлопнула по столу и повторила:       — Не. Смей.       Нижняя челюсть задрожала от страха вновь столкнуться со знакомым чувством, в то время как Мадс, казалось, так просто рассуждает о невероятно сложных вещах. Я не была готова к тому, чтобы открылись старые раны. Зависимая, уязвимая и жалкая — почему не получается отпустить магнит, который тянет меня к нему даже через пол планеты?       На глаза навернулись незваные слезы.       «За что мне эти чувства?»       И главное:       «Почему его слова настолько правдивы?»       Соленая капля соскользнула на подбородок. Я думала, что стала сильнее, что не дам слабину, но свалившаяся подавленность сокрушила меня, заняв каждую клеточку тела и даже больше. Лучше бы я злилась на Мадса из-за его неблагодарности за все мои усилия. Но я не могла. Не могла. Даже зная, что его «ты должна знать, что делать после» снова могут означать прощание.       Что точно было в моих силах, так это развернуться и уйти прямо сейчас. Знаю, я еще пожалею о своем решении. Я зашла слишком далеко, чтобы вот так просто сдаться. Но это лучше, чем стоять напротив и ныть, в который раз показывая свою слабость перед ним. Возможно, если бы мне было что сказать, я бы преодолела желание сбежать куда подальше, чтобы только не слышать больше ни слова.       Прикрыв глаза ладонью, я отступила назад. Холодный пол под ногами отдался легкой дрожью в теле. Еще шаг, и реальность станет необратима. Одно решение, снова сломающее жизнь.       Меня остановила сильная хватка за локоть, как неожиданно резко я утонула в объятиях. Творящийся в голове хаос не дал мне заметить, когда Мадс успел встать с места. Он обвил меня руками, крепко-крепко прижимая к груди, положив голову на мою макушку.       — Тише-тише… — прошептал он, и я заплакала еще громче. Я думала о том, что конец и правда может быть близок и что я не была готова принять его. Я думала об Оливере, о лучике надежды, потерявшемся в загребущих руках страха. Снова вспомнила, как наши с Мадсом пути разошлись.       Было потрачено так много времени.       Столько дней, которые можно было провести вместе. Столько матчей по бейсболу, дурачеств и смеха, грусти и боли, несъеденных домашних карбонар по фирменному рецепту Миккельсена, не говоря уже о вечерах на балконе с видом на море и сигаретах, анестезирующих печаль.       Столько… столько… столько… столько… нескончаемый список несостоявшихся событий.       Я обхватила Мадса и вжалась в него со всей силой, сминая его рубашку между пальцами.       Прошло время, прежде чем я успокоилась, позволив эмоциям найти выход. До тех пор Мадс не отпускал меня, а я не отпускала его. Затем, положив руки ему на лопатки, я слегка отодвинулась, подняла голову и взглянула на него. Спадавшая на глаза челка в свете белой луны была похожа на белое золото. Еле рассеиваемая темнота спальни не помешала мне заметить тревожное волнение на лице Мадса.       — Почему ты так рвешься отстраниться от меня? — недоумевающе, почти требовательно спросила я, ударив кулаком по его груди. — Хочешь, чтобы я ушла, потом не отпускаешь.       — Ты решила, что я намерен выпроводить тебя? — Мадс удивленно всмотрелся в мои глаза.       — Однажды ты уже сказал мне, помнишь? После Рождества, когда… ох… тот звонок, и ты сказал что-то про будущее, мой путь и… что я справлюсь.       Он решительно взял меня за плечи. Всмотрелся в мое лицо так, словно боится забыть его через секунду.       — Куда я тебя отпущу? — Мадс вдавил пальцы в мои плечи. — Если мне суждено попасть под топор клеветы, то я бы очень хотел провести эти дни с тобой, — он все еще не отрывал от меня взгляда. — Не буду врать, с тех пор, как ты вернулась, боль не исчезла. Зато появилась радость, чистая и искренняя. И я прошу тебя остаться со мной до самого конца, потому что иначе я пропаду.       Мадс говорил так, будто наверняка знал, какой финал ему уготован. В этот раз я не стала возражать, аргументы были сказаны тысячу раз. Я просто продолжила внимательно слушать, пропуская его откровение через каждую фибру души.       — К тому же такой девушке, как ты, опасно в огромном мегаполисе. Мало ли что может случиться. Останься, — он положил мою руку между своих ладоней. — Только прошу, не делай больше глупостей. Меня жутко разозлила твоя инициатива, хоть я и понимаю мотив. Ты считала, что поможешь мне, хотя на самом деле…       — … сделала только хуже, — закончила я.       — Да.       — Прости меня.       Я крепко сдавила его теплую ладонь.       — Агнес, твоя жертвенность, хоть порой и отчаянная — это самая невероятная вещь, что происходила за все мои сознательные годы. Я не знаю ни одного человека, ради которого бы так геройствовали…       — Перестань… — сказала я.       — Дай мне закончить. Пожалуйста.       Мадс отпустил меня и сел обратно в кожаное кресло. В воздухе повисла короткая пауза, пронизанная лишь далекими криками чаек. Он протяжно выдохнул.       — Я чувствую себя твоим бременем, понимаешь?       — Мадс.       — Я не могу быть полностью уверен ни в Моррисе, ни в себе, ни в ком. Поэтому я буквально желаю тебе, чтобы ты обрела независимость, то есть мечту, в которую будешь вкладываться. Она хотя бы точно порадует тебя. Вот и все. Именно в этом была моя основная мысль.       Я подошла ближе и прислонилась к краю стола.       — Запас моих возражений иссяк, — положив руку ему на спину, произнесла я. — Как бы я не хотела, сопротивляться не буду. Если ты того действительно хочешь.       Он кивнул.       — Поняла.       Сев на поверхность стола, я обратила внимание на океан. Необъятный, как человеческая душа, чья тьма тоже перестает пугать, если перестанешь сопротивляться и принимаешь ее такой, какая она есть. Принять ее — не значит потерять надежду. Это значит признать свою любовь. Понять, что она безусловная.       — К слову о прошлой зиме, — сказал Мадс. — Я так и не попросил у тебя прощения.       — Самое время, — я улыбнулась.       Мадс усмехнулся моей колкости.       — Я поступил ужасно, зная это. Ты назвала меня мудаком.       — Да.       — Не ошиблась, — он мотнул головой. — Прости меня за то, что заставил тебя столкнуться со шквалом ненависти в одиночку. Я не должен был так поступать.       Как бы сложилась история, не оставь он меня? В тот день он назвал две причины: одной из них был суд и его последствия, другой являлась большая разница в возрасте. Мадс предпочел не упоминать ни одну из них. Что бы то ни значило, его извинения было более, чем достаточно.       — Все хорошо, — я подбодрила его, погладив по плечу.       Мы вместе смотрели вдаль на качающиеся пальмы и маленькие пепельные облака, плывущие вдоль горизонта.       «Так чего я хочу? Спокойной жизни на берегу океана? Успешной карьеры?»       — Ты голодна?       «Я хочу, чтобы все было хорошо».       — Жутко.       — Закажем ужин?       «А что для себя?»       — Давай.       «Быть рядом всегда, даже если в это остается только верить».       Другого ответа для Мадса у меня бы, увы, не нашлось.