Невинность и янтарь

      Слышали хоть раз, что вкус кофе зависит от настроения того, кто приготовил его? В таком случае страшно представить, какой пресной могла показаться сотня латте и эспрессо, поданная этим утром. Горькими ли они получились, чересчур сладкими — меня это мало волновало. Навязчивая тревога занимала все мысленное пространство в неясной от недосыпа голове. Прошлой ночью я в который раз убедилась, что переживание сну не товарищ, даже когда в дело вмешивается такой серьезный игрок, как вино.       Возможно ли вообще уснуть, если образы грядущего дня подобно назойливым фотовспышкам мелькают в комнатном мраке, всецело поглощая сознание? Я словно наяву снова видела ту лестницу и помпезные колонны здания суда. Представляла, как папарацци пихают в лицо камеры, как от толкучки, выкриков и запахов пота, смешанных в перегретом воздухе, кружится голова. Не говоря уже о том, что будет происходить в самом зале.       Я не смыкала глаз до первых лучей солнца.       И думаю, что не одна такая.       Мадс… Как он там? Что он делает прямо сейчас? Чем занята его голова? Руки так и тянулись сорвать с шеи фартук и как можно скорее вернуться к нему, но время шло издевательски медленно. Конечно, оно не останавливалось, хотя именно так порой и казалось. Поэтому едва стрелка на старом циферблате кофейни пробила два часа, я как никогда быстро побежала ловить автобус, до этого сложив в рюкзак кое-какие вещи, а спустя несколько минут была в пути домой.       Красный как песчаный каньон автобус пронесся по засушливым улицам Лос-Анджелеса, доставляя пассажиров до блошиных рынков, музеев, парков и других точек города. Через одну пересадку я сошла на свою остановку в Пасифик Палисейдс, когда во внутреннем кармане сумки завибрировал телефон. Мне позвонила подруга.       О, милая Хелен. Я так долго не выходила с ней на связь, что она уже наверняка начала обижаться, хоть и не говорит об этом напрямую. Зная подругу, общение одними лишь сообщениями никогда не приносили ей удовольствия. Тем более, если я в среднем отвечала ей раз в двадцать четыре часа. Но я взяла трубку не потому, что чувствовала вину или обязанность. Я правда соскучилась.       Не поздоровавшись, Хелен срубила с плеча своим коронным: «Ну что?!». Ну а потом слово за слово, вопрос за вопросом, и перед ней нарисовалась картина событий последних двух недель. Неполная, конечно же. Некоторые подробности я была вынуждена опустить: например, о драке в баре лучше вообще никому не знать. Другие моменты предпочла оставить на уровне «я и он, и больше никто».       — Короче говоря, теперь ты во френдзоне, — Хелен трижды цыкнула языком в трубку. — Надо же, вот так поворот.       — Что? Нет! — прикрикнула я. — Почему это вообще должно как-то называться?       Никогда не задумывалась над тем, чтобы дать нашим отношениям название. Все же френдзона звучала глупо. Хоть и, признаюсь, немного обидно.       Встав у входной двери, я попыталась выудить ключи из переднего кармана, но они застряли в ткани как вросшие. Махнув на них, я решила, что лучше договорить снаружи.       — А этот Рик? Видела его сегодня на работе?       — Да, — подтвердила я. — Я поблагодарила его за услугу и принесла манговый милкшейк. Как и обещала.       Утром Рик даже не забежал в кофейню за эспрессо. Не знаю, избегал ли он меня, потому что проговорился Мадсу. Тем не менее, когда я пришла к нему в студию звукозаписи, Рик несколько растерялся, прежде чем принял напиток. Обидно, если он подумал, что в порыве злости я способна вылить милкшейк ему прямо на кепку. С другой стороны, когда смотришь на человека, чьими просьбами ты пренебрег, чего только не приходит в голову. Мне ли не знать? В любом случае, я без доли упрека сказала ему спасибо. Он улыбнулся, а я напомнила, что должна ему еще четыре коктейля. Подробностей прошедшего вечера мы обсуждать не стали.       — С недавних пор жизнь не обделяет тебя чуткими мужчинами, — сказала Хелен. — И драмой.       Спрятавшись от беспощадно палящего солнца в тени крытой террасы, я прислонилась к белой стене и осмотрелась. Зеленый двор был пуст, беседка тоже.       — Что дальше? Пойдешь завтра на суд вместе с Миккельсеном?       — Да…       — Нервничаешь? — обеспокоенно спросила подруга.       — Нервничаю? — я поднесла микрофон телефона ближе к губам и сбивчиво пробормотала: — Ты еще спрашиваешь!       «Я разрываюсь на атомы, черт возьми!»       Как бы то удивительно не звучало, мне не пришлось выбивать у Мадса право на то, чтобы пойти в суд вместе с ним. Напротив, он первый спросил меня, собираюсь ли я сопроводить его. Я согласилась, он молча кивнул. После хейвенгринской передряги и последовавшего за ней разговора он стал относиться к моей вовлеченности… проще? Может, это не совсем подходящее слово, но рьяное желание держать меня на расстоянии от разбирательства каким-то магическим образом исчезло.       Хелен шмыгнула носом. Она дала себе время подумать, потом ее тон стал серьезным, будто она намеревалась заставить меня одуматься:       — Там будут камеры. И пресса. И эта актриса. Как ее? Голдберг. Кого и чего там только не будет.       — Верно, — подтвердила я, закусив ноготь большого пальца.       — М-м-м… Может стоит еще раз подумать? Это тебе не рандомная фоточка в аэропорту. Пух-пах, газета-пост, залетишь в сети и так просто из виду не пропадешь.       — Все решено, — перебила я подругу. — Пожалуйста, не отговаривай меня.       — Прости, не хочу нагнетать. Я просто переживаю. Не знаю, чем обернется завтрашнее событие.       — Никто не знает.       «Поэтому я должна держать себя в руках».       Повесив рюкзак на локоть, я сползла по стене на корточки. Кто бы мог подумать, что зной райской Калифорнии может настолько утомлять. Уехать бы далеко-далеко, где от несносной жары не хочется содрать кожу с собственного тела.       Еще лучше куда-нибудь, где можно спрятаться от проблем, огромным камнем висящих над головой. Знаю, Мадс больше всех по горло сыт этим местом.       Я положила ладонь на лоб и закрыла глаза.       «Боги, боги…»       — Что наденешь?       Хелен была бы не Хелен, если бы не задала вопрос про шмотки.       Фыркнув, я выпалила:       — Костюм куртизанки, который утром сперла с гримерки, — потому что я тоже была бы не я, если бы не отшутилась даже в состоянии чудовищного стресса.       — Ой, все, — она хохотнула. — Внешний вид — это серьезно вообще-то.       — Да, только прямо сейчас не до этого. Ближе к вечеру что-нибудь придумаю.       — Ясно. Мартышка — она и в Америке мартышка. Будь я рядом, сделала бы из тебя конфетку. Все френдзоны бы по швам затрещали, — самодовольно заявила она. — Не теряйся, поняла? Буду следить за тобой в прямом эфире, но ты все равно отпишись.       Я хмыкнула.       — Ладно.       Мы с подругой попрощались, и я, не теряя больше ни секунды, поднялась на ноги и зашла в дом.       На первом этаже никого не оказалось. Тогда я пошла на второй искать Мадса в дальней спальне, но застала его немного раньше.       Облокотившись на балконное ограждение, Мадс уткнулся в телефон. Между его пальцами медленно тлела сигарета, дым которой взмывал и рассеивался, достигая голубой линии далекого горизонта. Он не видел, что вот-вот обожжется, как и не заметил, что я вернулась.       Прислонившись плечом к дверному проему, я поздоровалась:       — Привет.       Мадс обернулся и ладонью прикрыл лицо от слепящего солнца.       — Агнес, — он обратил внимание на сигарету и потушил ее о дно стоящей рядом пепельницы. — Ты уже вернулась.       Глядя на лиловое пятно возле скулы хотелось зажмуриться даже спустя сутки. Оно выглядело не так уж ужасно, как ожидалось. Тем не менее в люди лучше бы выйти без синяка.       — Присядешь на минутку? — с ходу предложила я, жестом приглашая зайти в дом.       Аккуратно стряхнув хлопья сигаретного пепла, случайно попавшего на серую футболку и черные спортивные штаны, Мадс посмотрел сначала на меня, потом на зал. Затем сделал глубокий вдох и задержал воздух в груди. Показалось, что он сделал это так, будто совсем скоро кислорода будет не хватать.       Перед нами комната, насквозь пропитанная воспоминаниями. Вот журнальный стол — тут мы играли в настольную игру, которую так и не закончили. Белые диваны, смотрящие на пейзаж за панорамным окном, и телевизор, который, по-моему, никогда не включался. И правда, зачем, если бы он только мешал? Все это время вместо телешоу и кино, в доме обитало нечто более живое: наши голоса, голоса гостей, порой приглушенная музыка. Сейчас, например, по радио, стоящему на настенной полке, тихо звучала песня «битлов».       Завтра я могу вернуться сюда за вещами. Соберу свой рюкзак и… не знаю. Не хочу знать. Лишь на секунду представляя нечто подобное, боль раскаленным воском проливается на сердце.       Когда Мадс вошел в просторный зал, он задвинул за собой балконную дверь, сел в массивное кресло у столика и только потом спросил:       — Что случилось?       — Ничего, — ответила я, вынимая небольшой набор пробников тонального крема из рюкзака. — Думал, что делать с синяком?       Не спешивший ответить Мадс уставился на коробочку.       — Дружишь с визажистами? — не без интереса спросил он, слегка вздернув подбородок.       — Да, можно и так сказать, — я пожала плечами. — Аманда дала мне тоналку. Она работает в съемочной группе «Зорро».       Хитрая усмешка на мгновение изменила мрачное лицо Мадса.       — «Зорро»? Какое совпадение.       И снова убеждаюсь: мимо его ушей просто так не пролетает ни одной важной детали.       — На самом деле мы начали общаться из-за того, что землячки, — оправдалась я, нелепо заправив прядь волос за ухо, — Аманда очень добрая, и, как оказалось, довольно долго работает на киностудию. Так что даже может ты когда-то встречал ее.       — Наврала бедной женщине, чтобы выманить тональный крем?       — Эй! — возмутилась я, когда ноготь соскользнул с пленки на коробке. Подцепить упаковку все никак не получалось. Зараза! Через еще три попытки я перестала действовать себе на нервы и зубами оторвала край полиэтилена. Теперь, самодовольно оттягивая пленку за краешек, я продолжила: — Во-первых, она не бедная и сама призналась, что этих пробников у нее дофига и больше. Во-вторых… стой, я сейчас оправдываюсь?       — Не знаю. Ты мне скажи.       Я вскрыла коробку и потрясла ею над журнальным столом. Несколько тюбиков вывалилось на стеклянную поверхность, где на подносе со вчерашнего вечера стояла ваза с садовыми ромашками и пять чистых бокалов для вина.       — Давай посмотрим, какой тон лучше всего подойдет под твою кожу, — я на глаз выбрала три тюбика, посередине которых были нарисованы кружки, обозначавшие цвет крема. — Не будешь сопротивляться?       — Как будто у меня есть выбор, — сказал Мадс, и он не ошибся, ведь я не собиралась отпускать его пока не попробую скрыть синяк. Хотя я больше чем уверена, что у такого ответственного человека не мог не быть заготовлен собственный план.       Он же собирался как-нибудь спрятать гематому?       Выдавив немного содержимого каждого тюбика на тыльную сторону ладони, я встала вплотную к Мадсу. Без слов он послушно запрокинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я наклонилась ближе к его лицу, чтобы для начала присмотреться куда бы нанести тоналку так, чтобы не сделать больно и убедиться, что она действенно замажет синяк. До обоняния донеслось его теплое дыхание смешанное со сладковатым запахом табака и древесным ароматом. Кажется, в его комнате я видела черный флакон Tom Ford… Задумка создателя аромата наверняка заключалась в том, чтобы женщины, вдыхая запах этого божественного парфюма, умирали от желания влюбиться.       Боже. Надеюсь, веки Мадса сомкнуты достаточно плотно, чтобы не заметить, как задрожали кончики моих пальцев.       «Какого черта, Агнес? Чтоб тебя!»       Мне слишком захотелось ударить себя по рукам.       «Нет, — мысленно отреклась я. — Я просто утомилась, просто сильно нервничаю перед завтрашним днем…»       Я окунула мизинец в самую светлую каплю тональника и поднесла его к краю скулы. Излишние вопросы а-ля «почему меня затрясло как дворнягу под дождем» жутко мешали рукам подчиняться командам, так что я решила разбавить странное состояние хотя бы разговором.       — Ты как? — мой голос перебил еле слышный шум кондиционера на заднем плане.       «А вопроса поглупее придумать не получилось?!»       — Посмотри на меня, — Мадс приподнял светлые ресницы, устремив на меня карие глаза. Вблизи их цвет еще красивее переливался на проникающих в гостиную лучах солнца. — Что ты видишь?       Односложные предложения, сменяющиеся подколами, создавали впечатление, что Мадс был не в настроении разговаривать. Но я совсем не злилась, потому что прекрасно понимала причину.       — Ну, я вижу подобие улыбки, — подметила я и нанесла тональный крем на суховатую кожу. Спокойная реакция говорила о том, что больно ему не было.       — Не плакать же.       Я грустно хмыкнула.       — Если станет лучше, можно и поплакать, — выпрямившись, я оценила результат пробы.       Часть синяка получилось скрыть. Значит, завтра мы с тем же успехом спрячем его полностью, но сейчас лучше лишний раз ничего не трогать.       — Кажется, это попадание с первого раза!       Я довольно хлопнула в ладоши, но они сжались в кулаки, как только в груди заколола совесть, щебечущая: «виновата и радуется!»       — Черт, прости, — извинения тут же вырвались изнутри.       — Что было, то было, Агнес. Не кори себя, — Мадс встал и подошел к одному из зеркальных полотен в виде узкого параллелограмма, вытянутого на всю высоту стены. Он потянул свою щеку и покрутил головой на свету. — Вроде не видно.       Гнетущую атмосферу, которая и так каждый день сдавливала шею, сегодня можно было умножить на тысячу. Курить, мотаться из комнаты в комнату и ждать страшного часа звучало как план на оставшиеся сутки. Как бы то ни было, в глубине души я не прекращала верить, что этот день все еще можно было если не спасти, то сделать чуточку лучше.       — Да, тональник отлично справился. Но остался один незакрытый вопрос.       Повернувшись ко мне, Мадс вопросительно вскинул бровь.       — Твоя щетина.       — Что с ней? — он снова посмотрел в зеркало, разглаживая заросшую шею.       — От нее надо избавиться, — я скрестила руки на груди. — Буду откровенна, прямо сейчас ты выглядишь… — «по-своему прекрасно, но…» — не так, как выглядел бы невиновный человек, — я указала на него ладонью. — Эта недоборода плюс отросшие волосы визуально делают из тебя виновного во всех грехах мира.       Теперь Мадс озадаченно рассматривал свое отражение, словно искал в нем подтверждение моих слов. Потребовалось не больше трех секунд, чтобы он пришел к собственному заключению.       — Тебе кажется, — он равнодушно пожал плечом. Уверена, мое замечание не обидело его. Просто похоже, ему было все равно.       — Не пойми меня неправильно, но я считаю, что свежий вид — это неплохая стратегия. Пусть считают, что у тебя все хорошо. Завтра…       Ладонь Мадса резко взмыла в воздух. Он хотел, чтобы я немедленно замолчала. Его словно переклинило на ровном месте.       — Да, вот только у меня не все хорошо, — неожиданно, с дрожащей улыбкой на лице Мадс на мгновение зажмурился. В зеркале я увидела, как он сомкнул пятерню за спиной. — Умоляю, все что угодно, только давай не будем говорить о завтрашнем дне, — приблизившись к столику, Мадс достал из-под него накануне открытое вино. — Еще хоть раз подумаю о суде, у меня взорвется мозг. Если до этого не случится сердечный приступ. Я устал. Устал, черт их всех подери.       Он широко развел руками с бутылкой красного в правой и, словно подавляя нервный смех, продолжил:       — Мне так хреново. От всего хреново: от вопросов, сожаления, от людей, от жалости, новостей, вопросов, от кислого воздуха сраного Лос-Анджелеса и блядских журналистов, которые при первой возможности суют свои грязные микрофоны мне в рот. Я заебался, Агнес. Я сыт по горло всем, что связано с заседанием. Врать родным, что я не устал тонуть в бездонном море дерьма? Улыбаться, притворяться на людях, что мне нормально. Даже Моррис… я не могу, не хочу его видеть.       Я замерла, поджав губы указательным пальцем внимательно и впервые в жизни наблюдая, как Мадс, казалось, стоит над пропастью нервного срыва. Потоки мыслей вылетали из него словно вырвавшийся на волю рой диких бабочек. Страшно, однако прекрасно было слышать, как он впервые отключил фильтр правильных слов, позволяя себе говорить все подряд и всегда первое, что придет в голову. И тут я, кажется, кое-что поняла: Мадса мучительно душила собственная сдержанность в проявлении истинных чувств. Поразительно, как расслабились его плечи всего за несколько предложений, сказанных «без тормозов». Как есть.       Мадс приземлился на подлокотник кресла и шумно выдохнул в пол, зачесывая пальцами волосы, упавшие на зарумянившееся лицо. Он посмотрел куда-то вверх, потом более умеренно, но не менее сбивчиво сказал.       — Скорее бы он позвонил. Моррис. Там какой-то новый свидетель нарисовался. Говорит, видел тачку Дилана у дома этой…       Назвать Мисти по имени Мадс не решился. Он просто сокрушенно помотал головой.       — Но знаешь что? — карие глаза отчаянно искали в моем взгляде понимание. — Мне… похер. Сейчас уже настолько, что становится страшно! Потому что хочешь не хочешь больше не осталось сил переживать за собственную задницу. Теперь представь насколько мне фиолетово по поводу того, что скажут люди насчет моего внешнего вида. Даже если я выйду как на красную ковровую дорожку, они найдут к чему приебаться.       Большим и указательным пальцами той же руки, в которой держал вино, Мадс кинематографично откупорил пробку и налил в бокал вино. Много вина.       Какая тачка? Что за Дилан? Откуда взялся свидетель? Вопросы интересные, но момент совсем не подходящий. Да и если честно, выплеск эмоций Мадса повлиял на меня значительно сильнее любознательности.       Как только я поняла, что делать дальше, мышцы закипели от адреналина.       — Знаешь, ты прав, — сказала я, звучно хлестнув ладонью по спинке близстоящего кресла. — Может, пошло оно всё в жопу?       — Что? — безучастно спросил Мадс, придерживая бокал за ножку и тихонько вращая его по кругу.       — К черту!       Краем ухом я услышала, как по радиоприемнику заиграла песня «TV On The Radio — Happy Idiot», и ноги вприпрыжку понесли меня к источнику звука.       «Невероятно вовремя!» — подумала я, радуясь приятной случайности.       Вывернув переключатель громкости на восемьдесят процентов, я покачала головой в такт. Улыбка тут же заиграла на моем лице, и я покружилась на месте. После этого так же ловко, как и подбежала сюда, подскочила к Мадсу и выхватила бокал вина прямо из его рук.       Удивился ли он? Сразу не скажешь, но совершенно точно, что именно сейчас его внимание было приковано исключительно ко мне. Непредсказуемость — новый козырь в рукаве.       — Тебе нельзя, — я отставила правую ногу назад, чтобы суметь отступить. На всякий случай. Вдруг ему взбредет вернуть отнятое?       Он-таки ринулся вперед, я же была готова к этому.       — Оп! — и отпрыгнула на шаг назад.       — Что за глупости? Кто сказал, что мне нельзя? — будучи в замешательстве, Мадс пронзил меня изучающим взглядом.       — Угадай! — я поднесла бокал к губам, наклонила его и выпила все залпом.       Алкоголь приятно обжигал горло, спускаясь в желудок и разгоняя тепло по всему телу. Позже я пожалею, что выпила столько вина натощак, но потом обязательно вспомню, как Мадс, глядя на мою игру в наглость, спрятал нелепую ухмылку за кулаком. Тогда и головокружащее похмелье станет нипочем.       Да, смелая выходка сработала как надо. Упомянутое «подобие улыбки» на лице Мадса с каждой секундой превращалось в нечто настоящее. А значит, я была на верном пути.       — Дерзости тебе не занимать, — он сложил руки на груди, якобы продолжая выставлять напоказ недовольство. Вернее сказать, изображать его, потому что смешливые морщинки в уголках глаз скрыть у него не получалось. — Чего ты добиваешься?       — До сих пор задаешься этим вопросом? Все просто, — я щелкнула пальцами одной руки и обвела ею комнату. — Повторю: по-шло все на-хрен. Хочешь скажу еще раз? НА-ХРЕН всех и всё! В жизни так мало времени, чтобы тратить его на уныние и злость.       Я отставила бокал, тот звонко стукнул серебристой ножкой по железному подносу. Именно так прозвучало начало импровизированного представления, и я почувствовала, что поймала волну буйного вдохновения. Кажется, еще ее называют безумием.       — Ты же умеешь расслабляться? Скажи: когда ты в последний раз танцевал?       Не дожидаясь ответа, я схватила его за кисть и потянула на себя. Однако Мадс не поддавался, тогда я потянула сильнее.       — Ну же, давай, не будь занудой, — я не отпускала его, все еще тянула, практически вися на вытянутой руке. — Знаю, тебя все задолбало, но в глубине души ты хочешь оторваться.       — Считаешь, сейчас самое время веселиться?       — Не плакать же, — я подмигнула.       Припев захлестнул меня с головой. Я схватила Мадса за оба локтя и дернула на себя что есть сил. Хоть он и поднялся без особого энтузиазма, самым важным было то, что он сделал это. Есть! Возможно, не выпей я солидную дозу вина, почувствовала бы неловкость из-за того, что танцую одна. Но я не знала смущения. Телом дирижировали легкость под ногами и уверенность в себе.       — Боже, ну и песня! — выкрикнула я, пока плечи и бедра следовали ритму музыки. — Подключайся, танцор. Или ты не настоящий танцор и все, что показывают в твоих кино, монтаж?       Я ощутила, как он пристально наблюдал за мной. Посмотрев на Мадса, заметила, как его глаза заскользили по моим изгибам, изучая движения. По спине прокатилась волнующая волна мурашек. Больше не противясь моему предложению, которое хоть и казалось неадекватным, все же было невероятно заманчивым, Мадс подошел к проигрывателю и сделал музыку еще громче. После сделал несколько шагов навстречу и присоединился ко мне на круглом махровом ковре, края которого стали границей нашего негласного танцпола.       Не нужно слов, чтобы понять. Его ответ: вызов принят.       Если попытку снять с себя стресс таким образом вообще можно назвать вызовом.       Конечно же я помнила, что раньше Мадс страсть как любил танцевать, поэтому ни на капельку не удивилась, когда он более чем уверенно начал двигаться в такт. И этот самый танец, начавшийся во взбалмошном порыве, не был похож ни на один стиль. Я энергично прыгала, иногда неправильно подпевая словам песни, что совсем не мешало кричать их во все горло. Теперь мы были на одной волне, то синхронно сближаясь, почти соприкасаясь лбами, то отдаляясь в очередном прыжке.       «I'm gonna bang my head to the wall       'Til I feel like nothing at all       I'm a happy idiot»       Безумие. Страсть. Выброс хаоса. Он вылетал с каждым взмахом руки, каждым хлопком в ладони и прерывистым выдохом, освобождая в сердце больше места для искрящейся радости. Мы вместе подскакивали, мотали головами, а волосы тряслись точно у сумасшедших. Мы танцевали так, словно через час на планету Земля обрушится метеорит. Прошлое не изменить. Будущего нет. Какая к черту разница что будет дальше?       Сыграли последние ноты. Довольная тем, что получилось как следует выпустить пар, я повалилась прямо на ковер. Сердце громко пульсировало в ушах, губы растянулись в широченной улыбке. Мадс тоже плюхнулся на кресло, широко раскинув руки в стороны. В очереди по радио заиграл незнакомый трек. Отдышавшись, я села, удобно скрестив ноги перед собой.       Мадс вытер лоб тыльной стороной ладони и наклонился вперед. Он взял один из стоящих перед ним бокалов в руки и покрутил его, разглядывая узоры у закругленного ободка. Лицо Мадса скривилось в презрительной гримасе, как он высказал необычное замечание:       — Сколько смотрю на них все время поражаюсь, — сказал он, все еще покручивая посудину перед носом. — Тебе не кажется, что дизайн у этих бокалов… кретинский.       — Какой?       — Стремный, — Мадс пошоркал блестящий узор ногтем большого пальца. — Посмотри на эти звездочки. Звездочки на бокалах для вина.       — Вероятно, они из рождественского набора, — пожав плечом и выпятив нижнюю губу, предположила я.       — Я не спец по бокалам, но они действительно ужасные. Тебе не кажется? — Мадс посмотрел меня в ожидании того, что я соглашусь с ним. — Белая ножка, блестки, толстая серебряная каемка. Звездочки. Убийство эстетики.       — Так разбей, если не нравится.       Мадс удивился моей затее. Избавляться от посуды в планах у него не было. А если он того и желал, то уж точно не методом ликвидации об стену или пол. Увы, это не в его стиле.       — Разбей, — повторила я. — Жалко что ли?       — Не жалко.       — Что тогда? Неправильно? Или не можешь себе этого позволить? Просто бей и не думай о последствиях. Вон туда, в самый центр, — я показала пальцем на стену. — Попадешь в рамку, с меня пачка сигарет на твой выбор.       Упрекала ли я себя в опрометчивости? Вообще знаменитости постоянно закатывают у себя дома вечеринки, в ходе которых происходят вещи похуже разбитой посуды. К тому же не думаю, что хозяева дома сильно расстроятся, если получат новый набор бокалов. Белую же рамку можно найти в практически любом магазине — сейчас она пустая, и ее замены никто не подметит. Поэтому нет. Ничего криминального в моем предложении не было.       — Ну? — я вскинула бровь.       Закрыв глаза и приподняв уголок губ, Мадс помотал головой, якобы усмехаясь моей затее. Он спокойно налил себе вина, чтобы утолить жажду после двухминутной бодрой пляски, выпил до дна и, неожиданно, пошире замахнувшись, с азартным блеском в глазах швырнул этот самый бокал прямо в стену.       Бац! На всю комнату раздался дрязг, и все, что осталось от «бокала с кретинскими узорами» полетело вниз. Осколки рассыпались по светлому дубовому паркету. Мадс попал в левый нижний угол рамки.       — Блеск! Вот как надо! — ликующая я вскочила на ноги, не удержавшись от заслуженных аплодисментов. — Ну что? Полегчало?       Пока я задавала свой вопрос, он уже прищурил один глаз, поджал губы и целился в рамку вторым бокалом. За очередным звоном послышался третий, и именно тогда, с третьей попытки, Мадс разбил фоторамку по центру. Даже несмотря на то, цель была выполнена, он не остановился и с огромным удовольствием кинул четвертый, от которого целой осталась только ножка.       — А этот? — я кивнула на последний оставшийся бокал.       — Вино еще осталось.       Мадсу было все равно, как распивать остатки алкоголя. Он сказал это для галочки, чтобы понять, не против ли я.       Из моей груди вырвался саркастический смешок.       — И с горла мы не пьем?       Хмыкнув себе под нос, Мадс поднял с подноса последний сосуд и, с озорной улыбкой держа его за ножку, протянул мне.       — В таком случае твой черед.       Зная, какая у меня крутая меткость в сочетании с опьянением, я могла попасть в балконную дверь за спиной пока замахиваюсь. Хоть сейчас вино не сильно влияло на моторику, все же такая вероятность существовала. Помнится как-то раз мы с друзьями из университета пошли в боулинг-бар и там же втихушку намешали в колу домашнего коньяка, который с собой пронесла одна одногруппница-иностранка. Уж не знаю что такого там было намешано, но наша компашка натворила столько дел, что пришлось платить за ущерб. Кстати, после того вечера Хелен больше не играет со мной в дротики.       Я приняла бокал. Подняв его высоко над правым плечом, размахнулась и практически не целясь совершила бросок в стену.       Мадс довольно обвел глазами комнату и посмотрел на пол, усыпанный разбитым стеклом. Теперь даже к лестнице на первый этаж просто так не подберешься. Столько осколков, зато как здорово получилось отвести душу.       — Так они выглядят гораздо лучше, — подытожил он, вынув из кармана пачку сигарет.       Громкая музыка стала давить на виски, так что я сделала ее потише, после этого подошла к балконной двери. Не успела открыть ее, а солнечный свет уже неприятно накалял кожу на плече.       — Куда ты? — спросил Мадс.       — На балкон, — я показала большим пальцем на улицу. — Мы же идем курить?       Он потряс пачкой в протянутой руке, как бы предлагая угоститься, я подошла и взяла одну сигарету.       — Что, предлагаешь прямо дома?       — Бунтарка спрашивает? Садись, — сначала он нежно щелкнул меня по носу, потом поднес зажигалку ближе к моему лицу.       Я подкурила и снова заняла место на полу, спиной опираясь о подлокотник дивана. Мадс остался сидеть рядом в кресле. То спокойное мгновение стало нашей точкой уязвимости. Знакомое дурное ощущение снова начало незаметно просачиваться под кожу, и, уверена, Мадс чувствовал то же самое.       Наши взгляды пересеклись, губы Мадса едва заметно дрогнули, как тут меня посетила забавная мысль.       — Знаешь, мы ведь можем в любой момент сбежать, — выпустив из легких бесформенное облако дыма, сказала я. — Думал когда-нибудь об этом?       — Представлял, — хитро прищурившись, он поднес к губам сигаретный фильтр и затянулся.       — Давай уедем. Не знаю… в Аргентину. Откроем там кафе-булочную, будем торговать сдобными плюшками с сахаром.       — Витрина будет забита сладостями со всего мира, — его открытая ладонь скользнула по воздуху. — Она должна сочетать традиции и современность. Самая привлекательная булочная во всем Буэнос-Айресе.       — А печенье самое свежее.       — Есть только проблема, — подметил Мадс. — Не забывай, что мое лицо могут узнать в любом переулке. Фанбаза — штука беспощадная.       — Пф, — я небрежно отмахнулась, — покрасим тебе волосы в ярко-ярко рыжий, нацепим синие линзы. Еще больше отрастишь бороду. Ее, кстати, мы покрасим тоже. И вуаля! Двухметровый лепрекон готов. Так хоть по самому центру города гуляй.       Услышав смех Мадса, я самодовольно хихикнула. На этом он не остановился.       — Химзавивку тоже сделаем?       — Еще имена сменим, — добавила я. — Ты будешь… эм-м… Чак.       — Чак?       — А я Анна. Звучит круче, чем Бонни и Клайд.       — Чак и Анна. Матерь божья.       — Жизнь с чистого листа.       Мы посмотрели куда-то вверх, растворяясь в тихой мелодии и пении птиц за окном, пока воображение уносило нас в мир несбыточных желаний. Я представляла, как мы собираем чемоданы, берем билеты на полночный рейс и… просто исчезаем. Через один полет мы прекращаем свое существование для всего мира, и теперь начинаем жить заново. Абсолютно новая, мать ее, история.       — Да… было бы хорошо, — мечтательно заключил Мадс.       — Да…       Притащить пепельницу, никто, конечно, не додумался. Немного помешкавшись, Мадс сел на край кресла и поддел пальцем тоненькую ручку подноса, чтобы притянуть его поближе и потушить сигарету. Сдвинувшись с места, он оказался настолько близко, что мне стало неловко курить, ведь весь дым, поднимаясь, буквально попадал ему на лицо. Так что я тоже погасила горящий конец сигареты.       — Агнес.       Неожиданно вкрадчивый полушепот заставил мое сердце биться чаще. Мадс смотрел на меня сверху, а я, подняв голову, гадала, что же он собирается сказать. Может, попросит об одолжении? Или поблагодарит за то, что помогла ему отвлечься от проблем? А что, если прикол с переездом больше не прикол, и он всерьез решит пойти собирать чемоданы?       «О чем еще ты хочешь поведать мне сегодня, Мадс?»       Я ожидала многое, но когда он коснулся моей щеки, все ранее выстроенные предположения мгновенно выветрились из головы. От тепла его прикосновения на миг перехватило дыхание. Такой эффект неожиданности не был похож ни на какую шутку, разве что злую. Уставившись в проницательные карие глаза, я особенно сильно захотела прижаться к большой ладони, положить свои руки поверх его и утонуть в нежности.       Однако я вспомнила Хелен, и слова подруги остро кольнули мою душу. Они — чистой воды правда. Они отображали невыносимо жестокую для любящего сердца реальность: ласковый жест был дружеским. Другого не дано. Мадс всегда старался быть добр ко мне, заботился и ухаживал, приходил на помощь, если со мной приключалась беда. Этот мужчина обращался со мной лучше, чем кто-либо другой. Ни с того ни с сего менять что-то в частности перед завтрашним днем не имело для него смысла.       Или…       — Я много думал о том, что случилось, — начал Мадс. — Вообще. О тебе и о том, что без этих событий я бы... Я так…       Он спустил пальцы на мой подбородок. Уже было собрался убрать руку, как я, сама того не ожидая, резко схватила его за кисть и встала на колени между его ног, потом, совершенно не колеблясь, прильнула и поцеловала.       Не знаю, что руководило мной. Буря эмоций сочетала в себе страх и желание, боль и влечение, вину, нужду, жажду. Вдруг его губы раскрылись, сливаясь с моими воедино. В ноги ударила слабость, я уперлась руками в бедра Мадса, нечаянно впиваясь в них ногтями. Кровь прильнула к ушам, внутри, мелкой дрожью отдаваясь по всему телу, взорвался фейерверк. Горячее дыхание сводило меня ума. Мадс сжал ткань моей футболки по бокам, я, наслаждаясь жаром его рта, стиснула в кулаке черные спортивные штаны.       Я должна остановиться.       Я не могу остановиться. Не могу противиться, когда кончики его пальцев поднимаются по спине, бережно зарываются в волосы. Воспламенившееся желание читалось даже в сдержанном прикосновении, в то время как его губы двигались с осторожностью, создавая впечатление, что еще немного, и все закончится. После либо окончательно снесет крышу, либо Мадс отпрянет от меня, и чувство вины одержит верх.       Что я творю…       Как гром среди ясного неба с первого этажа вместе с настойчивым звонком донесся сильный стук в дверь. Испугавшись громкого шума, я немедленно пришла в себя и оттолкнулась от Мадса, прикрывая рот руками. На судорожном выдохе я смогла произнести лишь короткое:       — Мадс...       Мадс повернулся на звук. Тот, кто наведался в гости, либо ненормальный, либо изрядно нервничал, потому как не прождав и пяти секунд сам отворил входную. Топот пронесся по лестнице, но значительно стих, когда под подошвами послышался хруст разбитого стекла.       В проеме появился Кристофер Моррис. Как всегда одетый в безупречно выглаженный костюм, но до странного взбалмошный.       — Мадс, чтоб тебя! — он схватил себя за покрывшиеся румянцем худые щеки и наклонился вперед. — Почему ты не отвечаешь на звонки? Какого?.. — присмотревшись, Моррис нахмурился и выпрямил осанку. — Что происходит? Откуда у тебя синяк на пол лица?       Мадс поднялся с кресла.       — Какая муха тебя укусила?       Адвокат покосился на меня, и, сделав глубокий вдох, поправил черный пиджак на груди.       — Мы можем поговорить наедине?       — Выкладывай, — настоял Мадс.       Прежде чем заговорить, Моррис прочистил горло.       — Я отправил запрос на срочный перенос заседания. Секретарь только что направила мне одобрение, — он сделал небольшую паузу, чтобы отдышаться, после чего с серьезным видом заявил: — Дело в том, Мадс, что наш Оливер загремел в больницу. У него сотрясение мозга.