Невинность и янтарь

      — Нет, ваша честь. К сожалению, мы не можем предоставить видео, — владелец отеля «Гран Перлора» поправил полосатый галстук и прочистил горло.       Адвокат подсудимого Кристофер Моррис пробежался глазами по блокнотным заметкам и приблизился к микрофону.       — Позвольте узнать, через сколько дней записи с камер внутреннего наблюдения удаляются с регистратора? И есть ли вероятность, что их стерли с намерением скрыть улики?       Мадс перевел затуманенный взгляд со строго одетого свидетеля на записи сидящего справа Морриса. По блекло-желтому листу бумаги были разбросаны написанные мелким почерком имена с инициалами, даты, номера и цифры, непонятно к чему относящиеся. Заметки, похожие на информацию, зашифрованную известным только ему кодом. Одно сказать можно точно: беспорядок был продуман, и для адвоката все нужные детали находились на свои местах.       Второе заседание длилось уже больше часа. Мертвая прохлада вальяжно шагала вокруг присутствующих в зале суда, наблюдая за очередным разворачивающимся лицедейством. Она касалась каждой скамьи, каждого стола и каждого уголка просторной прямоугольной комнаты, отделанной широкими дубовыми панелями. Стылыми пальцами она легонько дотрагивалась до затылка каждого участника процесса и наблюдателя, начиная с операторов и присяжных, заканчивая самим судьей, который за столько лет работы привык делить с ней помещение так же, как долго живущие вместе супруги делят ложе. У остальных от ее нахождения покалывало в конечностях. Она привыкла вселять напряжение издевательски медленно и равномерно, прямо как время в этих стенах, что тоже следует своим законам. Такова подлинная сущность незримых обитателей территории правосудия.       Мадс громко выдохнул. Он нервно крутил в руках стальную ручку, неотрывно вглядываясь в раздражающе красный ковер у подиума с высоким столом, за которым сидел хмурый, внимающий судья. Мысли в голове актера, оказавшегося на скамье подсудимых, безостановочно блуждали как по мрачному замкнутому лабиринту. Он старался не упустить ни одного слова, будь оно сказано в его защиту или являлось наглой ложью, но даже во время такого важного момента, когда по сути решается его судьба, удерживать внимание на процессе удавалось с трудом. Ни на мгновение не покидающее чувство озлобленности затягивало его обратно в ловушку, где истоптанные тропы вдоль бесконечных коридоров вновь приводили Мадса к тем же развилкам или тупику.       «Приготовься, потому что это дело затянется надолго», — так сказал Кристофер после первого слушания.       Проклятье.       «Сколько еще заседаний нужно пережить? Сколько дней придется прожить в ожидании следующего? Каков будет конечный итог?»       Мадс знал, что он невиновен. Можно кричать во все горло, громко и горестно плакать, серьезно заявлять о своей непричастности к преступлению или стараться звучать как никогда убедительно, но какой в этом смысл, когда все доказательства говорят об обратном?       Интимная близость? Была.       Свидетели, что видели их вместе? Тоже.       Фотографии? Предоставлены.       Медицинское освидетельствование? Есть.       Те, кто заметили Мисти избитой рано утром? Присутствуют.       Отчаяние, беспомощность и гнев пустили корни по венам жертвы клеветы. Он понимал, что жизнь на свободе может закончиться с одного удара судейского молотка.       Несправедливо и безжалостно.       Яркие солнечные лучи просачивались сквозь тонкие щели пляшущих от сквозняка жалюзи, защищающих холодный воздух комнаты от тепла за оконными стеклами. Мадс наблюдал за плавающим светом и не осознавал, что его опять унесло далеко в глубины раздумий, как и не заметил, что вокруг него бесцельно болталась маленькая муха. Своим противным, отвлекающим жужжанием она уже успела замучить аудиторию и теперь спустилась на кончик шариковой ручки в руках актера. Когда ей надоело вредно потирать лапки, она взмахнула в воздух и резво приземлилась на ладонь мужчины.       Ощутив легкий зуд на коже, Мадс вздрогнул и отмахнулся от насекомого. Неприятное щекотание как будто вернуло его в действительность. Он устремил взгляд на мужчину у трибуны, пытаясь вникнуть в показания свидетеля. Владелец отеля выглядел взбудораженным, но старался сохранять спокойствие. Поэтому ответ на вопрос Морриса прозвучал монотонно, словно это была всему миру ясная очевидность:       — Записи с камер видеонаблюдения хранятся пятнадцать дней, после чего автоматически стираются с регистратора. И нет, их никто не удалял. Какой нам от этого прок? — свидетель оперся на край трибуны и неохотно повернулся в сторону актера. — Если бы мистер Микельсен, вы или кто-нибудь другой обратился к нам хотя бы днем раньше, мы бы обязательно передали соответствующие данные. Однако когда вы, Моррис, позвонили нам, я сразу же сказал, что вы опоздали.       Выслушав ответ с нескрываемым презрением, Моррис уверенно скрестил руки на груди и пронзил взглядом свидетеля.       — Предположим, что у вас, в отличие от других отелей, по своим причинам видеозаписи хранятся не тридцать-шестьдесят дней, а четырнадцать. Странно, но допустимо, — небрежно кивнув головой, подметил адвокат. — Почему вы не сохранили записи, если были свидетели побоев? Разве сотрудники не сообщили вам о том, что, прошу заметить, довольно популярная актриса в три часа ночи ушла избитая из вашего отеля?       — Как я уже говорил, по их словам мисс Голдберг пробежала мимо ресепшена, спрятав лицо за капюшоном, — раздраженно сказал владелец отеля. — Наша уборщица, Марта, видела ее в коридоре отеля с разбитой губой.       — Уборщица? В три часа ночи? Какой рабочий график у ваших подчиненных?       — Протестую, ваша честь, — выкрикнул прокурор, — какое отношение это имеет к делу?       — Протест отклонен.       Моррис продолжил гнуть свою линию с довольной улыбкой на хищном лице.       — Марта работает в ночную смену?       — Работала, — свидетель сделал ударение на последнем слоге, акцентируя внимание на действии в прошлом, — и нет, не в ночную. Мы дали ей контракт на три месяца, после чего она, насколько мне известно, вернулась обратно в Мексику. Пока она работала в «Гран Перлора», ей предоставляли номер для проживания.       Чертова Перлора. Перлора. Перлора. Гран Перлора. От этого названия у Мадса все внутренние органы выворачивались наизнанку и завязывались у горла.       — Прошу пояснить, что и когда рассказала Марта?       — Она сообщила об увиденном, только когда мы допросили сотрудников. То есть когда всем стало известно, что над мисс Голдберг совершили надругательство. Кажется, бедная Мисти сказала об этом в интервью как раз через шестнадцать дней. Ведь так было сказано? — мужчина посмотрел на девушку с сожалением, а затем снова развернулся к Моррису. — Видите ли, Марта плохо владеет английским, к тому же она не хотела встревать в, цитирую: «дела богачей, чтобы поскорее и без проблем вернуться домой».       — То есть у нас есть Марта, которая сейчас неизвестно где, и стертые видеозаписи.       — Автоматически стертые, да, — поправил адвоката свидетель.       Надоедливая муха села на залысину свидетеля и сразу же смылась, не попав под хлесткий удар толстой ладони. Но на этом ее злодеяние не закончилось, так как она пустилась в атаку на непринужденно слушающую показания Мисти.       На лице Мисти отразилось недоумение. Ее глаза сузились, а губы скривились в отвращении. Она замахала рукой так интенсивно, что на плечах запрыгали каштановые кудри. Однако насекомое не отставало от девушки, вызывая еще большее раздражение и привлекая внимание сидящих в зале.       У некоторых такая откровенная брезгливость вызвала смех, кто-то закряхтел в сжатый кулак, но не Мадс. Он не смотрел на Голдберг. Это было осознанным решением. Ему казалось, что удерживая на сучке взгляд больше, чем на три секунды, он не сдержится, яростно выдернется из-за стола и набросится на нее, чтобы кулаками выполнить художественную реплику фотографий, предоставленных в качестве доказательств избиений. И не приведи господь в нем пробудится персонаж, изощреннее всех злодеев, что ему приходилось играть. Тогда даже адвокат дьявола не спасет его.       Но тогда он хотя бы заслуженно будет сидеть на скамье подсудимых.       Мадс никогда ни на кого не поднимал руку, но жгучее желание увидеть на лице Мисти страх с раскаянием было настолько осязаемым, что это вызывало поглощающий ужас. Ему было страшно от воображаемой жестокости, хотя на самом деле он был уверен, что не способен и замахнуться. Страшно от неизвестности. От мыслей о том, что он будет носить оранжевый комбинезон, пока не сдохнет под ржавой койкой за решеткой. Мадса пугало, что он может лишиться свободы из-за преступления, которого не совершал. Что может быть хуже?       Задиристая муха не позволяла Мисти сидеть на месте спокойно, а когда насекомому надоели фырканья и широкие взмахи руками, оно улетело к массивному кресту, висевшему в центре стены прямо над судьей. Публика скоро поймала тишину, и заседание продолжилось.       Мадс посмотрел на деревянный крест, как бы служивший напоминанием об ответственности за свои поступки перед высшей силой и о святом «правда и только правда». Для других участников он мог значить нечто большее, но для него крест был не более, чем элементом интерьера. По правде, он никогда не верил в бога и сейчас был слишком далек от этой идеи. Когда жизнь ставит тебя в гнусное положение, которому не видно ни конца, ни края, верить в то, что некий сверхчеловеческий разум заботится о тебе, кажется очень противоречивым занятием. Ведь бог — это то, что называют любовью и справедливостью. В жизни Мадса не было ни того, ни другого. В ней не осталось ничего хорошего.       Все присутствующие резко встали с мест. Моррис незаметно ударил Мадса коленом, и тот, поправляя выскакивающую пуговицу на пиджаке, тоже поднялся на ноги. Судья сдвинул все документы в одну стопку и, сняв очки с тонкой золотой оправой, заявил:       — На основании ходатайства со стороны защиты о необходимости привлечения к слушанию по делу важного свидетеля, судебное заседание переносится на девятнадцатое мая.       От стука молотком на весь зал раздалось звонкое эхо. После того как судья удалился, присутствующие начали стекаться к коридору, ведущему к выходу.       — Мы выиграли время. Осталось поймать этого засранца Оливера и привести сюда, — сказал Моррис, откручивая синюю крышку пластиковой бутылки с водой. — Я этого труса из-под земли достану. Не переживай. Пока все идет лучше, чем ожидалось.       Мадс поджал напряженные губы и похлопал адвоката по плечу. Небрежно закинув пальто на предплечье и чуть не забыв на столе черные очки, он пошел следом за Моррисом, к главной двери здания, где с самого утра во всеоружии толпились корреспонденты, приставучие желтопрессники и зеваки.

***

      Потрепанное временем и солидным километражем желтое такси скользило по гладкому асфальту Лос-Анджелеса, пролетая высокие здания в центре города. Стеклянные поверхности отелей и бизнес-центров ловили блики высокого солнца, а многочисленные рекламные щиты сменяли друг друга с такой быстротой, что глаза просто не успевали их разглядеть. Потоки машин двигались как стая металлических птиц, обгоняя друг друга и пересекаясь на перекрестках Даунтауна, где по тротуарам шествовали толпы пешеходов, занятых своими делами.       Вдали виднелись величественные горы, которые казались такими близкими, но на самом деле находились на огромном расстоянии. За окном проносились ряды тонких пальм, экзотичность которых отлично вписывалась в архитектурный колорит. Я вдыхала горячий воздух, проникающий в машину из приоткрытого окна. Он заполнял старый салон запахом автомобильных выхлопов, который иногда перемешивался с насыщенным ароматом цветов, выставленных на продажу на уличных рынках.       Жизнь мегаполиса кипела. Ее бурной пульсации хотелось открыться, чтобы пропустить неисчерпаемую энергию через себя, дышать вместе с городом в унисон ветру свободы.       Но при других обстоятельствах. Потому что в тот день голова была забита другими вещами, а тревога выбивала сердце из груди.       Громко жужжащая радиостанция и открытое окно не давали мне расслышать всех деталей судебного процесса. Я тысячу раз прокляла себя за то, что прошлой ночью не зарядила наушники. Приходилось постоянно выбирать между тем, чтобы преподнести динамик к уху или наблюдать за изображением прямой трансляции из зала суда.       — Долго осталось ехать? — спросила я у таксиста.       В зеркале заднего вида отразился уставший от долгих часов за рулем взгляд загорелого американца.       — После следующего поворота проскочим два квартала, и считайте, что на месте, мэм, — он опустил стекло ниже и оперся локтем на открытое окно.       Я открыла фронталку, чтобы оценить свой внешний вид. Прежде, чем позвонить в службу такси, я запихнула в рюкзак одежду и косметичку, до этого на скорую руку подкрасив ресницы подсохшей тушью. Эффект от такого макияжа был никакой, особенно учитывая, что прошлой бессонной ночью я то ворочалась, то выходила на балкон в надежде, что соленое дыхание Тихого океана проветрит голову от мучительных переживаний. Я поспала не больше двух часов, и от этого лицо казалось бледным. Ветер запутал мои светлые волосы, а на искусанных губах виднелись тонкие ранки, которые я старательно пыталась скрыть за толстым слоем бальзама для губ.       Смирившись с тем, что уже ничего не исправить, я закрыла камеру и вернулась к прямому эфиру. Внезапно люди поднялись с мест, и в кадре остался только судья.       «Заседание подходит к концу», — эта мысль пронзила напряжение в висках.       Кровь ударила в голову, в груди взорвался адреналин. Нужно было срочно что-то предпринять.       — Я очень, очень тороплюсь, — быстро и возбужденно произнесла я, вцепившись в подголовник пустого переднего сиденья.       — Увы, моя тачка через пробки не летает, — с безразличием бросил таксист, остановившись позади голубого седана. Таких опаздывающих пассажиров, как я, у него было дохрена и больше.       — Покажите, куда идти. Я выйду прямо здесь.       Американец приподнял солнцезащитный козырек и указал вперед.       — Прямо по улице серое здание. Ближе увидите колонны, они сейчас за билбордом.       Рука вцепилась в дверную ручку, потом я стукнула себя по лбу и потянулась за кошельком.       — Сколько с меня?       — Восемнадцать долларов, мэм, — не оглядываясь, он откинул руку с почерневшими от мазуты пальцами назад.       Я сунула двадцатидолларовую купюру в его ладонь и мгновенно распахнула скрипучую дверь машины. Не знаю, достаточно ли сильно я захлопнула ее, потому что сорвалась с места как с низкого старта.       Свисающий с локтя переполненный рюкзак бился об оголенные колени, царапая кожу поломавшимся заостренным замком. Подошвы кроссовок словно цеплялись за каждый шов квадратной тротуарной плитки, а пешеходы двигались будто назло медленно.       Но я бежала несмотря ни на что. Ноги несли меня как никогда быстро и стремительно. Я мчалась по улице, лавируя между препятствиями как чертов марафонец. Я видела лишь цель, то самое трехэтажное серое здание с четырьмя колоннами, украшенными ионическими капителями. Это был он, мой финиш, не обещающий выигрыша, даже если чудесным образом мне удастся реализовать свой безумный план.       Перевозбуждение толкало к горлу тошноту. Я осознала, что после стольких дней нервного ожидания я снова увижу человека, из-за которого здесь оказалась. Вот оно, то самое величественное сооружение с картинок из интернета. Казалось бы, моя конечная цель находится прямо перед глазами, ее можно осязать, но мне все равно было трудно поверить, что это наконец-то происходит. Слезы пережитого отчаяния хотели выбиться наружу, но я слишком торопилась, чтобы дать волю эмоциям.       Чем больше я приближалась, тем отчетливее вырисовывалось положение у здания суда. На широких ступенях, ведущих ко входу, стояли люди. Много людей. Лестница кишила ими, словно она была суетливым муравейником. Отвечающие за безопасность полицейские выставили коридор из ограждений. Они широко размахивали руками, не позволяя взбудораженной толпе сеять беспорядок. С таким изобилием журналистов, фанатов и, по всей видимости, активистов по-другому и быть не должно.       Я знала, что здесь соберется народ, но не ожидала, что его будет целая тьма.       Когда я приблизилась к столпотворению, открылась парадная дверь. Мадс вышел из здания быстрым шагом. Он был одет в темно-серый классический костюм, солнцезащитные очки скрывали его глаза от публики. Его сопровождало несколько мужчин, также одетые по строго официальному дресс-коду. Двое из них следовали за Мадсом, трое решительно шагали перед ним, как бы охраняя от возможных непредвиденных инцидентов.       Он тут. Он должен заметить меня.       Так ведь?       Журналисты навалились вперед. Они выкрикивали его имя, протягивали репортерские микрофоны в попытке разузнать свежие подробности прошедшего заседания или получить какой-нибудь эксклюзивный комментарий, который позже можно будет вставить в вечерний репортаж. Но Мадс не обращал внимания на окружающих. Он целенаправленно шел к ожидающему его водителю.       — Мадс! — окликнула его я, но мой голос затерялся в гуле собравшихся.       Я стремительно нырнула в густое скопление людей, пытаясь протиснуться и подобраться ближе к ограждению, чтобы Мадс меня услышал, однако эта задумка оказалась слишком глупой. Я не успела продвинуться дальше, чем на три шага, как меня грубо оттолкнули назад. Дав отпор подступающей безнадежности, я запрыгала на месте и, размахивая руками, позвала его еще раз.       — Мадс!       Он продолжил отдаляться, не замечая меня.       Я сглотнула сдавливающий горло комок, втянула воздух в легкие и крикнула изо всех сил:       — МАДС!       Сколько бы усилий я не прикладывала, как бы громко не орала, как бы не старалась привлечь на себя внимание, все было без толку. Мадс уже спустился к черному Ауди, ему открыли дверь пассажирского сиденья. Он вот-вот уедет, и тогда его будет не найти.       Но черта с два я сдамся.       Я бросилась бежать в обход, прямо к машине. Я понятия не имела, что сделает Мадс, если я постучу ему в окно, встану перед бампером, загородив проезд своим телом, или если вломлюсь прямо в салон. Он мог разозлиться, удивиться, испугаться, поначалу растеряться, и я не думала об этом. Мне было важно, чтобы он увидел, что чокнутая Агнес приперлась сюда только ради его унылой задницы, потому что от одного лишь взгляда на печальное лицо датчанина ее сердце разрывалось на части. В моем представлении такой поступок заслуживает как минимум разговора.       И когда расстояние до машины сократилось до нескольких метров, передо мной выскочил высокий мужчина в темно-синей униформе с нашитым на груди логотипом полицейского управления «LAPD». Преграждая путь, крепкой хваткой он взял меня за кисти, словно преступницу, угрожающую жизни сидящего в машине актера.       — Пустите! Я его знаю, мне нужно с ним поговорить, — я дернула руками, но офицер намертво вцепился в меня.       Прозвучал короткий презрительный смех, полицейский посмотрел на меня исподлобья.       — Я тоже его знаю. Если что, он родной дядя моего троюродного брата, — сказал он, высмеивая мое заявление.       Ауди за спиной мужчины медленно тронулся с места и скрылся за поворотом, оставляя за собой низкочастотное рычание двигателя. Шум на заполненной лестнице поутих, стоящие по краям наблюдатели начали расходиться. Тогда чувство потерянности охватило меня, своей тяжестью припечатывая к уходящей из-под ног земле.       Единственный шанс только что ускользнул от меня. Другой представить было невозможно.       Полицейский обернулся назад. Удостоверившись, что машина уехала достаточно далеко, он отпустил меня.       — Идите домой, мисс, и постарайтесь не совершать глупостей. Представление окончено, — он поправил съехавший чехол для рации и отошел к своему напарнику, который тоже отчитывал какого-то нарушителя.       Я молча отошла подальше от остальных и села на прохладную ступеньку под тенью огромной колонны.       «Какая идиотка. О чем я только думала?»       У меня ведь не было ничего: ни нового номера Мадса, ни адреса, ни контактов общих знакомых. Некуда возвращаться, потому что отель был оплачен только до сегодняшнего полудня. В рюкзаке осталось пятьдесят баксов. Как раз на ночь в захудалом хостеле и дешевый обед в ресторане быстрого питания. Также осталась опция «звонок другу», к которой я не была готова. Жалость Хелен втопчет меня в грязь безоговорочного поражения, с которым я еще пока не смирилась.       Мир внутри меня остановился, но ритм города продолжил бурлить. Кабриолеты, мотоциклы, автобусы проносились мимо. Молодежь весело обсуждала свои интересы и школьные заботы, повсюду были слышны звуки музыки, смеха, где-то далеко велись работы по реконструкции. В едином живом организме оказалось так много динамики, что никакие проблемы не смогли бы втиснуться в неудержимые потоки энергии. Ты либо подчиняешься этим законам, либо наедине с собой сидишь в тени на сером камне у огромного здания суда.       Глядя на все это с опустошенной душой, невольно осознаешь свое одиночество и беззащитность перед неиссякаемой силой мегаполиса. Ты никому не нужен, никто не позаботится о тебе, и, будучи подавленным, ты как будто не против принять эти жестокие условия.       Мадс. Зачем судьба вообще свела меня с ним? Чертов датчанин, появившийся в моей жизни из ниоткуда, перевернувший ее с ног на голову и исчезнувший, как будто между нами никогда ничего не было. Хренов актер. Достать звезду с неба кажется реальнее, чем выловить его даже на улице.       Почему я так бездумно ведусь на его проблемы? Так сильно желаю помочь ему? Мадс сам отказался от меня. Он бросил меня, отобрав все, что я успела полюбить. Меня жутко бесило собственное поведение. Он ведь даже не знает, что я здесь. Теперь не знает.       И навряд ли ему когда-нибудь станет об этом известно.       — Блять! — я разъяренно сбросила рюкзак с колен на землю, запустила руки в волосы и спрятала лицо за ладонями.       Я понятия не имела, что делать дальше.       Да, это был полный провал.