Невинность и янтарь

      Непривычно горячее апрельское солнце, повисшее в голубом небе посреди медленно плывущих кучевых облаков, палило жарче, чем предвещали синоптики. Спрятавшись в тени высокого кедра, я сняла кожанку и бросила ее на спинку скамейки. По плечам пробежал свежий весенний ветерок, несущий прохладу последних сугробов — они тоже спасаются от горячих лучей под пышными деревьями библиотечного парка.       Хоть небольшая зеленая зона, расположенная в центре города, и принадлежала библиотеке, сюда часто приходили не только читатели. Например, смеркающимися вечерами потоки людей были такими большими, что казалось, будто к каменным аллеям, усаженным богатой растительностью, сползался целый город. Однако сегодня по дорожкам излюбленного места гуляло лишь дыхание природы. Парк словно накрылся изолирующим куполом, в укрытии которого даже под навесами деревянных беседок не было ни души.       Полное умиротворение.       Так спокойно и тепло, что становится не по себе.       После короткого, но утомительного рабочего дня я наконец-то позволила себе присесть. Спина коснулась холодной и оттого приятной поверхности скамейки, по ногам пробежала легкая дрожь. Запрокинув голову назад, я сделала вдох полной грудью и посмотрела на качающиеся вечнозеленые ветки.       В моем распоряжении оставался еще целый час. Я могла бы пойти домой, переодеться во что-нибудь поудобнее короткой юбки и рубашки с открытыми плечами, наконец скинуть эти новые, но уже до тошноты надоевшие ботфорты, от которых жутко затекли стопы. Но нет. Это время я предпочту провести где угодно, кроме собственной квартиры. Мне и здесь нечем заняться, но я все равно буду бездельно сидеть на улице вместо того, чтобы возвращаться в вязкие стены, исписанные уродливыми невидимыми буквами: «Здесь дико смердит днем сурка».       Моя цитацель безнадежности.       Каждое утро я просыпаюсь, чтобы, пока не сядет солнце, торчать в архиве или заполнять читательские билеты, а потом вернуться домой, уснуть, снова встретить рассвет и так по кругу. Жизнь по ситкомовскому сценарию без жанра, декораций и вкуса.       Однако в этот четверг вторглось обстоятельство под названием «я-не-хочу-платить-сверхурочные». Иначе говоря, сын начальника, с начала этого года временно исполняющий обязанности директора, предупредил, что сегодня я в добровольно-принудительном порядке буду работать до двух часов дня. Именно поэтому сейчас я не копошусь в коробке с журналами, а, вытянув ноги, вдыхаю чистый кислород на не самой чистой скамейке. Позже я отправлюсь на запланированную встречу, которая, по словам вечно переживающей подруги, внесет в мою монотонную жизнь грустной мартышки разнообразие.       Хотя я сама до сих пор не уверена, почему согласилась на это. С другой стороны, от попытки сходить на свидание еще никто не умирал.       «Если этот кто-то не шел на свидание с серийным убийцей».       Щелкнув зажигалкой, я поднесла огонь к сигарете.       «При таком раскладе я бы дважды неудачно прославилась. Разве не редкое достижение?»       Первая затяжка вошла в легкие как вода в пересохшее горло. Я ненадолго задержала табачный дым в груди и, прислушавшись к звонкому щебету птиц, выпустила его в синее небо. Три минуты — столько времени обычно уходит на перекур-перерыв от бытия. Невероятно мало, чтобы вдоволь насытиться незаменимой паузой. Достаточно, чтобы курение стало чертовой зависимостью.       Порыв ветра почти сдул полупустую белую пачку с обшарпанного края скамейки, но я успела схватить ее. Под выпуклым золотым логотипом упаковки были изображены якобы отпугивающие, чуть ли не гниющие легкие, на которых крупным шрифтом написано: «Курение убивает». Я хмыкнула под нос, как будто прочитала это в первый раз, и сделала еще одну затяжку.       Как печально, что единственное, что приносит мне истинное удовольствие, убивает.       В сумке брякнуло уведомление. Зажав сигарету между зубами, я без особого энтузиазма запустила руку внутрь. Пришлось на ощупь разгребать ее бесконечное содержимое: от расчески до испортившегося корма для птиц, который давно пора выкинуть. В порыве раздражения показалось, что все эти предметы не поместились бы и в черную дыру созвездия Гончих Псов, но стоило подумать о том, чтобы забить на поиск телефона, как я нащупала его на самом дне.       На экране высветилось: «Сэм: Я освободился. Можем встретиться на полчаса пораньше».       Неинтересно. Ничего не ответив, я убрала смартфон в отдельный кармашек.       Когда вообще в последний раз меня волновал звук уведомления? Тогда холод еще пробирал до костного мозга, а кончики пальцев неприятно коченели на влажном морозе. Это было несколько месяцев назад. Первое время от любого входящего звонка или сообщения сердце пускало ток надежды по всему телу, но день за днем прошибающий разряд притуплялся, становясь глуше, пока совсем не исчез. Я окончательно признала, что Мадс не передумает, не напишет, не появится.       Значит, он не жалел о содеянном. Я дала себе обещание навсегда выкинуть его лицо из памяти, я должна была замазать его имя толстым слоем самых едких чернил и забыть обо всем, что он говорил, писал и делал. О каждом кажущемся многообещающим касании, блеске в глазах, который по шкале важности тоже опустился до нулевого значения. Для этого я перестала следить за ним. Совсем. Ведь нахождение в неопределенной точке между «я с тобой» и «я без тебя» равносильно медленному ментальному самоуничтожению. Так что я дернула рычаг самосохранения, выбрав свободу в заточении одиночества.       Несмотря на приложенные усилия, Мадс все равно не исчез полностью. Он не дал мне шанса проникнуть в свой мир, и его мир сам стал моей частью. Когда фотографии слили в сеть, на мою голову почти сразу нашлись интернет-палачи. Токсичные, никому не нужные мнения и откровенно странные вопросы лились в личные сообщения бесконечной рекой. Не обошлось без оскорблений и извращенных насмешек. Как камнями на площади меня забрасывали ядовитыми словами, от которых тянуло блевать. Сказать, что такой опыт травмирует — ничего не сказать.       Прознавшие родственники и знакомые, о существовании которых я давно забыла, тоже всплыли из ниоткуда. Если бы не животное любопытство, они бы не вспомнили обо мне, не задавались бы вопросом о том, каким человеком стала Агнес и чем она занимается. Кто-то выказал поддержку, кто-то удивился или хотел уточнить, правда ли это я на той фотографии, но их внимание было лишним. Я удалила страницы в соцсетях.       Родители, конечно же, не оказались в числе неведущих. После хмурых, озабоченных переглядываний я ожидала услышать от них «я же говорила» или язвительное «а ты что хотела», но вместо этого они просто утешили меня и с тех пор ни разу не заводили разговоры о том, как сильно мне нужен спутник жизни. Не знаю, насколько их хватит, поэтому продолжаю держаться от них подальше.       Страшно представить чрезвычайную радость мамы, если бы до нее дошла новость о том, что ее неполноценная, страдающая от отсутствия мужа дочка в кои-то веки идет на свидание с парнем. Она бы наверняка подумала, что я снова встала на ноги, оставив Мадса в перечеркнутом прошлом.       «Вот бы все было так просто».       С почти всеми друзьями я тоже установила расстояние, достаточное, чтобы они не беспокоили меня своей неуместной проницательностью. Я выражала благодарность за их ободряющие слова, но, увы, они были для меня ничего не значащим пустым звуком. Потому что единственное неподдельное «я тебя понимаю» можно было услышать только из уст человека, которого я злостно послала далеко и надолго — к черту.       Я сделала последнюю затяжку, когда послышалось, как хлопнула металлическая дверь библиотеки. Должно быть, Наоми как всегда решила пообедать в забегаловке через дорогу. Она увидела меня, и ее подведенные толстыми стрелками глаза расширились, а розовые губы округлились, будто женщина застала меня в самый подходящий момент. Быстро перебирая пухлыми ножками в мою сторону, коллега то стучала, то скребла по тротуарной плитке набойками для каблуков. Я пожалела, что поленилась идти глубже в парк.       — О, детка, ты еще не ушла! — воскликнула она, заправляя кудрявую челку за ухо. — Тебя там ищут.       — Что такое? — я потушила сигарету о дно скамейки до того, как она подошла слишком близко.       Наоми остановилась напротив, поправила соскальзывающую с плеч сумку и указала подбородком на второй этаж библиотеки.       — Мистер Хитч хочет тебя видеть.       — Отпускает пораньше, а потом зовет? Мог бы не поднимать архивную пыль, а просто позвонить, — я громко вздохнула, представляя, как начальник мечется вдоль коридоров, тихо окликая меня по имени. — Не знаешь, зачем я ему понадобилась?       Женщина выпучила нижнюю губу и помотала головой.       — Ладно. Сейчас поднимусь.       Я выкинула окурок в маленькую урну и встала. На руке остался след от помады.       — Терпения тебе, — сказала она, — еще увидимся.       — До завтра, — я стерла гранатовый отпечаток с пальца и помахала рукой.       Пока Наоми не завернула за угол кирпичного здания, я глядела ей вслед, попутно готовясь услышать от Хитча очередную глупость. Ему либо приспичило навязать мне «гениальную» идею для привлечения подростков в читательский клуб, либо срочно потребовалось сообщить о том, что могло подождать бы и до завтра. Или же он предложит что-то из ряда вон выходящее. Месяц назад он сказал, что «был бы не против пригласить меня на чашечку кофе после работы». Я ему вежливо отказала, а он вежливо больше не совал свой нос за красную линию делового этикета, но понимать его поведение лучше я все равно не стала.       Отряхнув юбку, я подцепила куртку за петельку и перекинула ее через плечо, взяла сумку и направилась к главному входу. Здорово, что мне даже не придется напрягаться, чтобы объяснять Сэму, почему я не смогла встретиться с ним пораньше. Врать нехорошо, но и говорить малознакомому человеку, что я предпочла считать иголки на ветке — тоже не лучший вариант. Вот так Хитч сыграл на руку моей совести, которой жуть как нравится блестеть от чистоты.       Я потянула массивную дверную ручку на себя и зашла в прохладный библиотечный зал, пропитанный древесным запахом старых изданий. Мне не пришлось искать директора, долговязый мужчина с тугим небрежным пучком на голове уже стоял спиной ко входу. Хитч обернулся на звук и, вцепившись в меня взглядом, энергично потер ладони.       — Ты ничего не забыла? — вопрос с подвохом моментально вылетел из мужчины. Через четыре широких шага он стоял в тридцати сантиметрах от меня.       — Сокращенный рабочий день не в этот четверг, а в следующий?       Длинная вертикальная морщина на переносице возмущенного начальника стала выразительнее. Он не сомневался, что я спросила его со скрытым сарказмом.       — Я проходил мимо твоего уголка в кабинете и заметил, что ты не взяла с собой почту. Но вообще не об этом, — он поправил упавшую на лоб прядь редких волос и сцепил руки в замок, — это очень важно.       Перевожу: «Агнес, душка, я задержу тебя потому, что черт снова сломал ногу о чепуху в моей голове, а еще потому, что я могу». Стоило просто не возвращаться и не разговаривать с ним до завтра. Хотя Наоми все равно бы проболталась, что видела меня неподалеку.       — Надо организовать выставку. Через месяц к нам приезжает университетская молодежь из соседнего города. Задача: развить интерес к модернистской литературе. Как тебе такое?       — Сложно.       — Но возможно!       — Возможно ли заставить волка есть брокколи?       — Что ж ты так сразу? Ты лучше других способна подготовить, оформить и преподнести материал так, чтобы он выглядел безупречно и увлекательно, — прикрыв рот длинными тонкими пальцами, он приблизился ко мне на достаточное расстояние, чтобы нос уловил запах ментоловых конфет, — интереснее, чем презентация Джинни на прошлой неделе. Я сам чуть не уснул, что уж говорить о бедных школьниках! — Хитч выпрямил спину и поправил бордовую жилетку на груди. — Но это мое упущение, я должен был уделить ее плану больше внимания. И вообще, не всем ребятам этого возраста нравятся только комиксы и современные книжки про секс, кровь и убийства. Я долго думал о том, чтобы посвятить выставку Кафке, но он и без нас в моде. Да и, пожалуй, самый популярный автор этого направления. Хемингуэй заезженный. А вот Джеймс Джойс — подходящий автор!       Спину прошиб ледяной озноб.       — Я не возьмусь за это.       «Через мой труп».       — Все согласовано, ребятам отправили приглашения.       Дешевая манипуляция. Пусть меня лишат премии, я ни при каких обстоятельствах не соглашусь.       — Мистер Хитч, если вы хотите, чтобы этой невероятно важной выставкой занималась только я, то почему не спросили, готова ли я? Могу ли? У меня и так обязанностей выше крыши, — я сделала небольшую паузу, не решаясь подводить к основной причине отказа, — а еще я ненавижу Джойса.       «Дорогой Джойс, ничего личного».       Ох уж этот «Улисс». Что обычно делают с подарками от людей, которые смогли завоевать твое сердце, но бросили как быстро надоевшую игрушку? Выкидывают. Сжигают. Рвут. Избавляются любыми способами. Но на книжный вандализм у меня рука никогда не поднимется. Я спрятала пострадавший в результате неудержимой боли роман подальше в шкафчик, пока не определюсь, куда я хочу его отдать. А закладку так и не искала. Она затерялась под угловым комодом и наверняка покрылась толстым слоем пыли. Что касается браслета, то я несколько раз проходила мимо ломбарда с намерением продать его, но в последний момент передумывала. Не знаю, что меня останавливало. Возможно, мне жалко продавать его за гроши.       «Просто из всех вещей, что когда-либо принадлежали мне, эта — самая красивая», — ответил внутренний голос, перед глазами будто снова засияли рубины.       Хитч выдернул меня из тумана раздумий.       — Ты только начни, а я подключусь и подсоблю, чем смогу.       — Мой ответ — нет. Я не передумаю, — напряжение начало сочиться из каждой поры на коже.       — Не нервничай. Что-нибудь придумаем. По-моему, Наоми отлично разбирается в модернизме. Она ведь нам не откажет, — сказал он, достав засаленный календарь из кармана. — Смотри, двадцать шестого мая они приезжают в город, и в субботу мы откроемся специально для них. Это я тебе заранее говорю, чтобы ты ничего не планировала на этот день.       — Вы меня вообще слышите? — ставший громче голос ударился о высокие стены библиотеки, долетая до ушей любопытных посетителей.       — Конечно, слышу, — уткнувшись в бумажку, он снова поправил волосы. — Что значит «не буду»? Думаю, ты не хочешь браться за важное мероприятие из-за прихоти. Скажи мне честно, твое нежелание исполнять должностные обязанности связано с тем случаем? — он сделал вид, что увлечен пересчетом дней в календаре.       — Каким случаем? — я знала, о чем шла речь, но хотела убедиться, что ему хватит наглости произнести это вслух.       — Скандалом. С актером, — отрывисто уточнил он.       — Почему это должно вас касаться?       — Не хочешь говорить — не надо, — мужчина пожал плечами, а потом, словно оскорбившись на мое нежелание открываться, добавил: — Только помни, что оставлять все проблемы дома — главное правило успешного сотрудника. Эти твои капризы тянутся несколько месяцев, так больше нельзя. Пришла пора продуктивничать.       Я долго закрывала глаза на его самодурство и некомпетентность. Теперь на моем лице черным по белому было написано, что терпение лопнуло. Среди всех уставших от Хитча работников, у меня нервы вскипели первыми.       — Говорите, правила успешного сотрудника. А как же заповеди успешного начальника?       Директор оторвался от мелких цифр и, глядя исподлобья, уделил мне долгожданное стопроцентное внимание.       — Плати. Цени. Уважай. Неси ответственность, — я загнула четыре пальца. — Над последним вам придется поработать усерднее, потому что выставка полностью ложится на ваши плечи.       — С такими разговорами и до увольнения не далеко, — пытающийся выглядеть строго Хитч был похож на хохлатого пингвина.       Стало ли мне страшно от этой угрозы? Нет, потому что она пустая. В библиотеке слишком мало кадров, и она рухнет как стоящая на последнем издыхании башня «Дженга», если из нее убрать хоть один блок — меня или кого-нибудь другого. Даже в таких условиях чрезмерно требовательному Хитчу до лампочки, что все с утра до вечера горбатятся над бесконечным потоком документов, таскают книги и наводят порядок.       С каждым днем все труднее и труднее переживать за судьбу места, где не ценится труд. Но я никак не решалась уйти, потому что эта работа — хоть и гниющий, но все же спасающий плот в океане пожирающей меланхолии. Все же настал черед проявить силу воли.       Подавив разрастающееся сомнение, я сдержанно сказала то, что давно должен был сказать уважающий себя человек:       — Не переживайте, мистер Хитч. Заявление отправлю по почте.       На этом я молча развернулась на сто восемьдесят градусов и толкнула дверь, снова ступая на озаренное солнцем крыльцо.       Оставив за спиной бесконечные лакированные полки, набитые книгами, уютный архив с общим шкафчиком, где хранился самый вкусный липовый чай, и любящего стоять поперек горла Хитча, я не почувствовала ни радости, ни грусти, ни облегчения. Ничего.       Библиотекарша без библиотеки — звучит так бессмысленно, и в то же время лучше не назовешь — ступила ногой на серокаменную тропу, ведущую в сторону главной улицы города. Она охренеть как устала и не стала грузить себя возможными последствиями, мыслями о завтрашнем дне или вопросом резюме.       Она хотела знать, что делать дальше, но думать об этом не получалось.       Приближаясь к бару с круглым обрамленным лазурными волнами логотипом «West Coast», я еще раз посмотрела на аватарку Сэма. Самой приметной деталью его образа была сережка-кольцо в правом ухе. Она так сильно бросалась в глаза, что гладкие каштановые волосы и миндалевидные глаза цвета тропической листвы отпадали на второй план.       За столиком на двоих сидел очень похожий по атлетической фигуре и прическе парень. Его лицо было прикрыто буклетом со спецпредложениями и меню дня. Я опять открыла фотографию и, не находя себе места, остановилась посреди зала. Нахлынувшая неловкость внезапно вселила в меня желание уйти в другое, менее популярное заведение, наедине с собой опустошить одну или две пинты крафтового пива и вернуться домой, чтобы завалиться спать. Пробивающая чек официантка не позволила только что зародившемуся плану сбыться. Она посмотрела на меня как на бедного потерявшегося туриста и через весь бар прокричала: «Одну минуточку!».       Парень тут же опустил меню.       — Агнес!       Да, это был Сэм. Серебряная сережка с драгоценным камнем блеснула в отражающемся от стола естественном свете. Он приветственно поднял руку, привлекая к себе внимание.       — Не заметила тебя, — я подошла к столику и с выдохом медленно опустилась на стул. Лучше бы я переобулась. — От кого-то прячешься за ламинированными страницами с лохматыми пальмами?       Он закрыл буклет и поставил его на специальную деревянную подставку.       — Просто изучал меню, — сказал парень, — но никак не могу определиться, чего мне хочется больше. Посоветуешь? — Сэм улыбнулся изумрудными глазами.       Вспомнилось, как Хелен заверяла меня, что Сэм — лапочка, он точно мне понравится и ни за что не обидит. По ее словам, мне стоило присмотреться. «Вдруг он сможет заменить его?» Того, чье имя с января не произносится вслух. Прям как хренов Темный Лорд — Сами-Знаете-Кто. Тот-Кого-Нельзя-Называть.       Только вот реальных замен не существует. Есть лишь новые открытия, затмевающие прошлый опыт.       Хотя чего таить, парень хорош собой. На одну ночь он бы точно сгодился.       — Давай просто закажем холодное пиво, — я расстегнула застежку на ботфортах и вытащила ноги. — Если у тебя изощренный вкус, то попробуй «Даймонд». Он не приторный, не кислый и освежает.       Услышав звук ударившихся о пол подошв, шатен заглянул под стол.       — Новые что ли?       — Ужасно жмут, — я зажмурилась от облегчающей боли в пальцах на стопах.       — Тогда давай выпьем по пиву и сходим купим тебе кроссовки, — он жестом подозвал официантку. — Я подумал сводить тебя в игротеку. Ты говорила, что любишь настольные игры.       — Чего? — в голове перемоталась вся наша переписка. — Я такого не говорила. Но я прекрасно знаю, кто слил тебе данные за красивые глазки.       — Все мы грешны. В чате ты не разговорчива, пришлось выуживать информацию из самого надежного источника.       Я негромко хохотнула.       — Выпьем и посмотрим. Вдруг ты после одного бокала лицом в чипсы и не игрок вовсе.       Над подвесным держателем с впечатляющим разнообразием прозрачных бокалов я обнаружила плазменный телевизор, на месте которого раньше висела картина с чистым песчаным пляжем.       — Пф-ф, — Сэм закатил глаза и обнажил ровные зубы, — не беспокойся, я игрок в любом состоянии.       Картинка с ведущей прогноза погоды была немой. Вместо звука из телевизора, помещение заполоняла тихая лаунж музыка.       — Ну, это мы еще увидим, — сказала я, все еще глядя за спину парня.       Изображение на плоском экране сменилось на заставку новостей.       — Где там эта официантка? — Сэм постучал пальцем по дереву и повернул голову в сторону барной стойки.       Другая ведущая повернулась на кресле в сторону камеры. Через несколько секунд показали кадры из зала суда. По красной полоске побежала дорожка с субтитрами:       «Сегодня в Лос-Анджелесе, штат Калифорния, состоялось первое слушание по делу о сексуальном насилии над Мисти Голдберг, двадцатилетней актрисой, также известной участием в фильме "Портмоне" и "Над пропастью"».       Я вжалась в спинку стула, безотчетно вцепившись пальцами в подлокотник. Что-то внутри меня истерическим голосом молило перестать смотреть.       Отвернись! Это не твое дело! Закрой глаза, выйди, убеги. Поговори с Сэмом, в конце концов! Только не продолжай, не надо. Ты не хочешь его видеть. НЕ ХОЧЕШЬ!       И я увидела. Двое мужчин за столом: один из них адвокат, а другой — подсудимый.       — Жесть, — выпалил Сэм, тоже не отрывая взгляда от новостей, — он совсем как неживой.       Мягко сказано.       Вид Миккельсена вызывал диссонанс. В голове не укладывалось, что он мог выглядеть как бездомный в дорогом деловом костюме. На впалых щеках отросла борода, бледные синяки обводили веки. Волосы он, кажется, так и не стриг с того момента, как мы виделись в последний раз. Они были уложены в густой низкий хвост.       В одном коротком эпизоде Мадс смотрел сквозь пол, в другом внимательно слушал адвоката. Лава, прежде бурлящая в его теплых карих глазах, превратилась в острый обсидиан, способный прорвать самую грубую материю. Он — сила во плоти ослабевшего человека, не изменяющего присущим ему манерам. Мадс держал подбородок высоко, а осанку ровно, несмотря на свалившийся на его широкие плечи невидимый груз.       Настоящее воплощение изнуренной статности.       Эфемерная иллюзия, едва различимая невооруженным глазом.       Она испарится, как только Мадс переступит порог своего дома, где линзы камер не проецируют бесплатное представление на экраны миллионов диванных критиков. Его мышцы обмякнут, он позволит себе получить редкое удовольствие, признав свою невсесильность. Пока на циферблате тянутся минуты до следующей встречи в суде, он будет жить в вынужденном ожидании.       Так я его вижу. Таким несчастным он мне представляется.       От этих мыслей сдавило глотку. Я отвела взгляд на пустую бирюзовую стену за дальним столом. На ровной поверхности словно проектором начали проигрываться обрывочные воспоминания. Я помнила наше знакомство со вкусом мартини. Море и тоску. Мятый пиджак, неприятности, заботу и мокрые кипарисы. Последний тлеющий огонек в его душе. Разбитую бровь и нелепую улыбку. Пряничные домики Копенгагена и чай с лимоном и сахаром. Снежки и неожиданную просьбу остаться. Одинокую хижину, первый поцелуй и жадные прикосновения у жаркого камина. Я помнила все, вплоть до каждой сдавленной во время прощания слезинки.       «Глупый, глупый датчанин».       По груди проехался эшелон смешанных эмоций. Мое тело встрепенулось, как будто его, ошпарив кипятком, вырвали из затянувшейся спячки. Будоражащее волнение ускорило кровотечение в тысячу раз, я вдавила пальцы в кисти рук. Я все еще злилась, но боль, что при виде Мадса пробила грудь, чувствовалась острее.       Волнение и тяга к нему накрыли меня с головой. В тот момент я не вспомнила, как сильно меня ранили его последние слова. Они должны были послужить отличным препятствием тому, чтобы я не доставала телефон, не открывала список контактов и не писала: «Ты в порядке?» Поздно. Под сообщением высветилась одна галочка. Отправлено, но не доставлено.       — Быть белым мужчиной в наше время очень неугодно обществу, не считаешь? — спросил Сэм, повернувшись ко мне лицом. Парень с непониманием уставился на подрагивающие пальцы.       По новостной строке пробежало завершающее:       «Следующее слушание назначено на пятое мая».       — Сейчас приду, — зацепив телефон, я вспорхнула со стула и выбежала на улицу.       Список контактов «Избранные» позволил мне быстро найти номер Хелен. Я нажала на кнопку «позвонить» и прислонилась ухом к динамику.       Спустя десять секунд протяжные гудки начали действовать на нервы. В этот час она, как правило, посещала персональные тренировки по гимнастике, но я не переставала питать надежду на ответ. Укусив ноготь большого пальца, я продолжила ждать. Под стопами возникло неприятное ощущение. Я поняла, что стою на холодном асфальте босиком.       — Ну что? — не здороваясь, спросила Хелен.       — Мне нужна твоя помощь, — сходу вывалила я, поставив одну замерзшую ногу поверх другой.       — Не может быть, чтобы Сэм сделал что-то плохое. Боже, скажи мне, что это не так.       — Дело не в нем, — уточнила я.       — А в чем?       Движущая рассудком неведомая сила понесла меня против течения убеждений и благоразумия. На счет три я мысленно признала, что окончательный выбор сделан, осталось только попросить.       — Можешь одолжить мне денег?       Хелен ненадолго задумалась, а потом наигранно произнесла:       — Ха-ха. Очень смешно.       — Я серьезно, — пальцы вцепились в рукав рубашки, — мне нужен билет до Лос-Анджелеса, причем чем раньше, тем лучше. И еще на несколько дней в отеле. Не знаю, сколько точно, но я обещаю вернуть все до последнего цента.       — Повтори-ка еще раз: на что? Билет до Лос-Анджелеса?       — И на отель, — тише сказала я. — Пожалуйста.       — Сдурела что ли? — ее недоумевающий тон сменился на ворчливый. — В этой вселенной есть только одна причина, по которой тебе может вздуматься улететь в США. Конкретно в Лос-Анджелес. Эта причина сейчас получает по полной программе. И, кстати, она же нехило попортила твое душевное здоровье, — Хелен огорченно вздохнула и, не услышав ответа с моей стороны, продолжила: — Если вследствие стресса ты умрешь от сердечного приступа, с кого будут спрашивать? Со спонсора, конечно же.       — Тебя никто не заставляет становиться спонсором, — отчитывания подруги вызвали во мне желание поскорее закончить разговор. У нее все равно не получится переубедить меня. — Если не хочешь, я все пойму.       — Я дам столько, сколько потребуется, — прервала она. — Но я очень сильно боюсь, что если ты опять погрязнешь в этом дерьме, спасти тебя будет нереально.       Я облегченно выпустила тяжелый воздух из легких, и они снова закаменели. Просить денег, в довесок будучи безработной? Так безответственно я никогда не поступала.       — Спасибо, — поблагодарила я. — Я отдам, как только найду работу.       — В смысле? Тебя уволили? — почти взвизгнула она.       — Нет, я сама ушла.       — Наконец-то. Я давно говорила, что тебе стоит подыскать что-нибудь более достойное.       — Об этом потом подумаю. Обещаю, что я все верну.       — Да успокойся ты, мартышка. Все нормально. Только у меня еще один вопрос: откуда тебе известно, где он живет?       — Этого я не знаю. Все, что у меня есть — это дата и место следующего заседания, — поражаясь собственным словам, я закрыла глаза и прижалась макушкой к кирпичной стене, — и один шанс попробовать поймать его.       На той стороне линии послышался легкий смех:       — Все ясно. Ты рехнулась.