Невинность и янтарь

      На следующий день пролился дождь. Тротуары Копенгагена, еще вчера ослепляюще-белые, покрылись слякотью и полузастывшими лужами. Свет из окон небольших ресторанов и магазинов, расположенных вдоль улиц города, казался ярче на фоне сплошь затянутого неба. Немногочисленные прохожие прятали хмурые лица за зонтами и капюшонами. Лишь взглянув на эту противную погоду, можно с легкостью продрогнуть до костей. Даже если ты смотришь на пасмурную серость через стекла прогретой машины.       «Я не мерзну, но все равно трясусь».       А завтра я окажусь дома. Завтра будет хуже. Настолько холодно, что, наверное, захочется умереть. Залечь на дно зимнего озера, покрытого непробиваемо толстым слоем льда, и ждать. Смиренно считать минуты, пока солнце снова не пробьется сквозь тучи, чтобы покончить с беспросветной тоской, растопив застывшую землю горячими лучами. Монотонный стук сердца будет слабо пульсировать в висках до тех пор, пока солнце не встанет, чтобы сказать, что пора снова жить.       — Оно же встанет, правда?       — Что встанет?       — Солнце.       Другие знакомые мужчины наверняка бы скорчили презрительно-удивленную гримасу. Подумали бы, что я странно себя веду. Ни с того ни с сего вбрасываю в текущую нормальность какие-то дурацкие вопросы, в целом не имеющие смысла. А потом бы вежливо высадили меня у остановки «к черту» после поворота «с глупостями». Но в этом был весь Мадс. В отличие от остальных, ему никогда не безразлично то, что я говорю.       Мадс задумался. Пальцы коснулись напряженных губ. Он облокотился на дверь, другой рукой держался за руль. Кажется, он воспринял меня серьезнее, чем ожидалось. Или же мысли увели его далеко в философские дебри. После недолгих размышлений последовал ответ:       — Солнце-то встанет, — не отрывая взгляд от дороги, произнес Мадс. — Другой вопрос: когда?       Конечно.       Его переживания сложно сравнить с моими. Даже не так. Они несопоставимые. Абсолютно другие. Разнополярные. Ему приходится в тысячу раз сложнее. Настолько трудно, что стоит ненадолго представить себя на его месте, и вены возле сердца затягиваются в тугие узлы.       И это я еще не все знаю.       А хотелось бы.       Я так отчаянно желала впитать всю его тщательно скрываемую боль. Полностью пропустить ее через себя, понять лучше. Узнать, что же находится по ту сторону Мадса. Не загадочного человека с отточенными манерами, а живого мужчины с проблемами. Я была готова выслушать. Если потребуется, внимать ему всю ночь напролет. Проплакаться над четвертой бутылкой вина или, стуча зубами от холода, курить на крыльце одну сигарету на двоих, пока он дрожа говорит: «…но я не пожалел», а я киваю и затягиваюсь. Смеяться над неудачами, в прошлом казавшимися крахом, а сейчас просто лепетом. Давить на незажившие раны, пока не поймем, что и они когда-то станут пережитым прошлым. Что, возможно, напротив сидит тот самый понимающий человек, с которым не страшен самый ужасный исход.       Мадс дал знать, что в его жизни имеет место неуверенность. Он старается перестать смотреть на нее через призму прошлого, чтобы будущее стало чуточку светлее. Мадс из кожи вон лезет, в то время как все, что его окружает — кромешный мрак и грязь. Актер, чья успешная карьера может сломаться, находит в себе силы смотреть на мир с блеском в глазах. Мужчина, от которого вместе с женой ушла привычная выстроенная годами действительность, в переломный момент пытается перевернуть страницу.       И он начал было открываться.       Пока после стука в дверь не залетел ураган «Виола». Посеял хаос и исчез так же быстро, как ворвался.       Это произошло вчера, но создается впечатление, что прошла целая вечность.       Мы закончили ужинать где-то через полчаса после ее громкого ухода. Тридцать минут, проведенные за столом, прошли как тридцать часов. Карл и Мадс слишком сильно старались заполнить сгустившуюся тишину отвлеченными темами. Настолько усердно, что начало казаться, будто они вымучивают из себя хоть какие-нибудь вопросы. Только пусть не звенит в ушах, пусть лавина тревожных мыслей подождет до тех пор, пока каждый из нас не останется наедине с собой.       Собеседники строили хилые словесные мосты о работе и каких-то спортивных событиях. Если меня спросят, о чем конкретно шла речь, я не скажу, даже если захочу. Однако, как бы создавая видимость того, что слушаю их, время от времени я поднимала взгляд. На этом мое молчаливое участие в разговоре заканчивалось. Потом я снова принималась пересчитывать рыбные косточки на тарелке, лишь бы не забивать голову дурацкими домыслами.       «Одна. Две. Три. Думаешь, она правда вздыхает по тебе? Четыре. Почти что — это не повод расслабляться. Восемь? Черт. Заново. Одна. Две…»       Я начинала несколько раз, но так и не досчитала до конца. Не помню, сколько еще попыток предприняла, когда Карл спросил:       — Подкинешь до города? — он сложил столовые приборы на тарелку и закинул туда использованные салфетки. Разъяренная Виола уехала, оставив брата без машины и зная, что в этот удаленный район нет возможности вызвать такси. В ответ Мадс пожал плечами, как бы показывая, что выбора у него не оставалось.       Когда мужчины поднялись и начали прибираться, я сделала то же самое, только уже не спрашивая, могу ли помочь. Сначала Мадс возразил, но я его не послушала. Тогда пространство заполонило не пустословие, а суматошный звук гремящей посуды. Тоже своего рода временное спасение.       Перед тем как они отправились в Копенгаген, я осталась с Карлом наедине. Уютная гостиная, которая недавно казалась раем на земле, стала кладбищем приятных воспоминаний. Диванные подушки, под его телом такие мягкие, стали стальными. Не говоря уже об огне в камине, тепло которого перестало быть обволакивающим. Напротив, сидя возле него, тело бросало в невыносимый жар, раскаляющий нервы. Кажется, что от каждого предмета неугомонным эхом отбивался негатив.       Мне было некомфортно, но в то же время избегать парня желания не возникало. От него не исходило презрение, хотя это все равно не означало, что он просто так взял и принял меня. Он мог хорошо скрывать свое истинное отношение.       Мы находились в одной комнате. Я на диване, он у выхода. Уже нацепил куртку, зачесал короткие волосы и поправил воротник рубашки. Карл не переставая смотрел в зеркало, пока не остался доволен видом.       Я не пыталась заговорить с ним, и он тоже отдал предпочтение молчанию. Вряд ли можно завязать хоть какой-то диалог, если, помимо непредвиденного конфликта, случился еще и словарный кризис: пустые вопросы исчерпали себя. Такой результат был мне на руку. Я просто хотела, чтобы несчастный спектакль закончился как можно скорее. Мне надо было дождаться возвращения Мадса, чтобы поговорить в непринужденной обстановке.       Ожидая отца, Карл уперся спиной в стену, тихонько насвистывая незнакомую мелодию, а потом вполголоса медленно пропел:       — Как пламя манит мотылька, — он посмотрел в потолок, затем ненадолго отвлекся на часы и снова поднял утомленный взгляд.       Едва ли я когда-нибудь узнаю, кому адресована эта строчка. И адресована ли она вообще кому-то. Как бы то ни было, пришлось приложить усилия, чтобы не поднять на него взгляд. Если я отреагирую, то обращу на себя внимание и придется что-то говорить, на что сил совсем не осталось.       Мадс быстро вышел из тени неосвещенного коридора. Он надел серый пуловер с воротником на молнии и темные джинсы. Сняв пальто с крючка и подхватив чуть не упавший шарф, он закинул его себе на плечо и обратился ко мне:       — Скоро вернусь.       Я кивнула и, старательно выдавив из себя улыбку, попрощалась с Карлом.       После этого я оказалась в доме одна. Было наивно полагать, что, оставшись наедине с собой, получится выдохнуть и ненадолго расслабиться, потому что в итоге это оказалось невыносимым занятием. Я не находила себе места, сотни раз открывала соцсети, чтобы хоть как-то отвлечься, но дурные мысли продолжали витать над головой, словно назойливые мухи.       «Мне показалось, или его голос стал холоднее? Он расстроен? А если он не захочет говорить? Я все равно попытаюсь. Может, стоило уехать обратно в отель? Нет, он ведь не предложил. Какой, к черту, отель? Какие, к черту, мотыльки?»       Сдавшись, я перестала маячить по комнате и просто упала в кресло. Убрала телефон подальше, крепко обняла подушку и уставилась в одну точку, позволяя бурному циклону утянуть меня в гигантскую воронку. Я долго ждала звука открывающейся двери, когда тело размякло и эмоциональное истощение толкнуло меня в сонную пропасть.       Помню, что во сне я долго падала. Потом спина коснулась мягкой, холодной почвы лавандового поля.       И я проснулась.       Потребовалось несколько секунд, чтобы понять, как я оказалась в незнакомой двуспальной кровати. Предположив, что это Мадс перенес меня на руках, я села на матрас и осмотрелась. Сонные, немного опухшие глаза отказывались фокусироваться. Я потерла веки и включила прикроватную лампу. Прислушалась к тишине, пытаясь разобрать, есть ли за стенами хоть какое-то движение. Посмотрела на стрелки стеклянных настенных часов.       «Три часа ночи. Пустая, холодная кровать. Где ты?»       Я тихонько отворила дверь и на цыпочках вышла из комнаты. Очутившись в уже знакомом коридоре, ноги повели меня в сторону единственного источника света.       Мадс неподвижно сидел за пустым столом. На том же месте, что и во время ужина. Снова в домашнем халате. Его волосы небрежно растрепаны. Подперев подбородок, он смотрел в сторону входной двери и не заметил мое присутствие. Даже со спины он был подобен медленно увядающей розе: прекрасной и в то же время чахнущей. На мгновение показалось, что если я прикоснусь к ней, то чернеющие багровые лепестки опадут, а свежие колючие шипы оставят на пальцах глубокие раны.       Настороженность не позволила мне двинуться с места. Я намеревалась нежно окликнуть его:       — Мадс.       Но имя прозвучало встревоженно.       Мужчина обернулся. Я узнала то самое беспокойно-озабоченное выражение лица, которое мне хотелось видеть меньше всего.       — Не спится? — спросила я, все еще стоя за углом.       — Я жутко устал, — он опустил голову и провел пальцами по бровям.       — Тогда почему не пойдешь отдыхать?       — Все равно не усну.       — А ты попробуй.       Мадс поднял на меня мутный взгляд и, прищурившись, прикрыл один глаз.       — Не получится.       — Ну, попытка — не пытка. Если все же отключишься, то лучше в кровати, чем на столе.       — Тоже верно, — мужчина умиленно подпер подбородок и уставился на меня.       — Отведу тебя, пока не передумал, — я подошла к нему вплотную и аккуратно взяла под плечо.       — Настойчивая же ты девушка, — заметил он и, не сопротивляясь, поднялся на ноги.       Ослабевший мужчина пошатнулся. Я быстро среагировала и поддержала его за спину, не давая бухнуться обратно на стул. Он был немного пьян, но не настолько, чтобы заплетался язык. Не спеша мы направились к спальне.       Мадс прислонился лбом к моей голове и шепнул на ухо:       — Агнес-спасительница, — хмыкнул он, — все никак не бросит меня в беде.       — Стала бы я тебя бросать, — недовольно фыркнула я, — сам-то с кресла меня перенес.       Мадс разрешил себе облокотиться на мои плечи. Я крепче обняла его за спину, а другой рукой толкнула дверь спальни. Пришлось приложить усилия, чтобы довести мужчину до кровати.       — Уж лучше бы оставила меня тогда на лестнице глотать дождь. Нужен тебе мужик с проблемами, да еще и в таком возрасте, — он грустно усмехнулся и зарылся носом в мои волосы, словно прячась от прозвучавших слов.       — Не неси ерунду. Я вообще об этом никогда не думала.       Я откинула пышное одеяло. Мадс сел на матрас и взял мою руку. Он поднял подбородок, а потом будто через силу открыл веки, пронзительно заглядывая в мои глаза. Тихий, цепкий взгляд, не поддающийся толкованию. Мы поговорим о нем, но не этой ночью, не когда он пьян, не когда почти валится от изнеможения. Я отодвинула мешающую челку с нахмуренного лба, приложила ладонь к его груди и осторожно уложила в постель. Он не дал мне уйти, ухватился за локоть и медленно потянул на себя.       Улегшись рядом, я слушала его размеренное дыхание и думала о том, что ни за что не смогла бы оставить его. Мне глубоко все равно, какие стандарты отношений выдумало общество. Многие следуют им и не замечают, как втыкают палки в свои же колеса. Люди осуждают взгляды, не совпадающие с зачастую разрушительной так называемой нормой. Их может заботить разница в возрасте, в то время как меня волнует дорогой сердцу человек. Сколько бы лет ему не было. И если ты находишь в нем настоящее сокровище, то и море становится по колено. Лишь бы вдыхать его радость изо дня в день. Он заполняет тебя полностью, не оставляя места для предвзятого мнения окружающих.       Мадс внезапно пробормотал в потолок:       — Так нехорошо вышло. Надеюсь, ты простишь меня.       — За что? Никто не ожидал гостей, — я развернулась в его сторону. — Так бы я хоть одежду запасную взяла.       Я почти что увидела, как мужчина расплылся в улыбке. Его темный силуэт выделялся на фоне светлых стен спальни, залитых ночной акварелью. Указательным пальцем я потянулась к нему, очертила контур прямого носа, непрерывно спускаясь до подбородка, по сильной шее и к выразительным плечам.       — Давно хотела потрогать твой нос.       — Что с ним не так?       — Он как будто ненастоящий.       — Потрогай еще раз, — прошептал он.       Кончик пальца коснулся переносицы и снова нарисовал прямую линию.       — Еще, — тише произнес он.       — Тебе нравится?       — Да, — голос Мадса стал сонным.       Он хотел сказать что-то еще, но вместо этого промычал. Я ласково прикасалась к его лицу, гладила нос. Хаотичные мысленные потоки постепенно превращались в мерный шум моря, отдаляя меня от неописуемо странного дня. Рука быстро отяжелела, я приложила ладонь к его щеке и уснула.       Я запомнила эту ночь как слияние противоречий. Мне было жутко неспокойно, и в то же время, находясь рядом с Мадсом, все вставало на свои места. Сейчас, чем ближе мы к аэропорту, тем больнее по сердцу скребут когти неопределенности.       На горизонте начали виднеться идущие на посадку судна с серебристыми крыльями. Два дня назад я была воодушевленной пассажиркой самолета, через два часа, вероятно, стану неживым грузом. Так сильно мне не хочется оставлять его одного.       Мы встали у светофора, ожидая зеленого сигнала. Я внимательно посмотрела на Мадса еще раз. Заметив это, он повернулся ко мне.       Навряд ли момент был подходящим, но оттягивать разговор стало невыносимо.       — Ты вчера немного выпил и…       — Я помню все, что сказал, — он смутился, будто все это время тоже думал о вчерашнем. — Мне действительно жаль, что так произошло, — с долей грусти во взгляде он перевел его на дорогу и нажал педаль газа. Мы заехали на территорию огромного аэропорта.       — Я все понимаю. И ее поведение тоже, — я приподняла рукав и потрогала рубиновые камешки. — Твоей вины здесь нет, и мне не хочется, чтобы ты думал, что мне что-то не понравилось.       Выехавший перед нами автомобиль освободил место на забитой стоянке. Мадс резко повернул руль вправо и припарковался.       — Рад, что ты осталась.       Когда мотор заглох, внутри что-то оборвалось. Я выйду из машины, до этого еще раз проверив документы, возьму свой чемодан, пойду на регистрацию, а затем на посадку. Неизбежность начинается там, где открывается дверь этого джипа. Сжав челюсть, я сделала глубокий вдох.       — Давай я сама пойду, — приготовившись выйти, я хотела застегнуть куртку, но дрожащие пальцы не давали вставить бегунок в собачку.       — В смысле сама? — он следил за моими суетливыми движениями, пока я раздраженно не бросила края куртки.       — Виола в чем-то права. Тебе не нужны лишние неприятности. Лучше, если пока нас не будут видеть вместе.       — Когда я тебя встречал, проблем не возникло. Не думаю, что за двое суток что-то поменялось, — подметил он.       — Уверен, что рисков нет? — как никогда серьезно спросила я.       — Если я поцелую тебя публично, мы наверняка привлечем внимание. Такое может вызвать вопросы.       — Ты же не собираешься этого делать?       Мадс подался вперед и накрыл мой рот своим. Нежный поцелуй разошелся по поверхности кожи теплыми электроволнами. Я положила руку на его затылок, притянула ближе, вжимаясь в мягкие губы. Целовала его так, как не целуют на прощание — слишком чувственно и пылко, без доли горести. Так, будто вчерашняя ночь прошла горячее вечера и закончилась в смятой постели.       — Уже сделал, — он провел сухой ладонью по моей щеке и чмокнул в губы, — пойдем, я тебя провожу.       Я согласно кивнула и потянула на себя ручку двери. Промозглый ветер нещадно задул в открытый салон. Прикрывая лицо от мелкого дождя, я вылезла из джипа. Мадс вытащил багаж и поставил рядом. Он снова посмотрел на мою расстегнутую куртку и возмутился:       — Заболеешь.       — Идти недалеко, ничего страшного, — возразила я, плотно запахнув края, но он настоял на своем и с первого раза настойчиво застегнул ее.       — Так-то лучше, — он довольно улыбнулся, захлопнул багажник и нажал на кнопку брелока сигнализации. Габариты моргнули, и мы пошли в сторону терминала международных вылетов.       До окончания регистрации еще оставалось немного времени, поэтому мы встали за колонной с информационным табло. Чемодан, стоявший между нами, служил ограждением. Снова чертова дистанция, на этот раз вынужденная.       — Тебя встретят? — невзначай спросил Мадс. Он спрятал руки в карманы.       — Хелен прилетает на час раньше меня. Помнишь ее?       — Та, что забыла зажигалку.       — Именно, — подтвердила я и убрала замерзшие руки в рукава, — пообещала подождать, чтобы мы вместе поехали ко мне.       — Это хорошо.       — Да, — я замялась на секунду, — хорошо.       Послышалось громкое объявление о том, что следует пройти на регистрацию. Услышав номер моего рейса, Мадс напряженно сжался. А я растерялась и, просто онемев, смотрела на него, запечатляя ускользающий момент на пленку памяти. Совсем скоро телесная близость сломается напополам, и мы отдалимся на расстояние больше тысячи километров.       — Пора, — я поджала губы, — скажешь идти и не оборачиваться?       — А ты не станешь?       — Не могу обещать.       — Тогда просить не буду, — он улыбнулся глазами и тихонько толкнул чемодан ногой. Тот откатился влево. На лбу почувствовался мягкий поцелуй. — Но ты все равно постарайся.       Я отвела взгляд, чтобы не удариться в слезы.       — Я напишу, когда приземлюсь.       — Уж постарайся, — хмыкнул Мадс.       Мои глаза смотрели сквозь плиточный пол. Я подцепила отъехавший багаж, сделала шаг. Мне вспомнилась первая фраза, что я выучила на датском.       — Mange tak.       После этого я повернулась к нему спиной. Достала помявшийся билет и паспорт из кармана и без малейшего желания смотреть назад направилась к длинной очереди.       По мере того, как я приближалась к стойке регистрации, высокие стены аэропорта становились все более блеклыми и размытыми. В голове безостановочно крутился один и тот же фрагмент.       «Вернется, если ее будут очень сильно ждать».       «Будут».