тривиальные вопросы о тройном убийстве (с ответами)(trivial questions about a triple murder (with answers))

— Ты настоящий коллекционер, — начал разговор Эндрю, когда сел на неудобный стул напротив допрашиваемого. Пристальный взгляд Нила следил за каждым его движением, напряженный, непреклонный, волнующий. — Действительно? У меня не так много вещей на мое имя, не говоря уже о том, чтобы собрать их достаточно, — легко сказал Нил. Под глазами у него были темные круги — остатки ночных кошмаров, которые Эндрю слишком хорошо знал. — Возможно, это потому, что твое имя не старше четырех лет. Нила, казалось, не смутили эти слова. — Я вижу, вы нашли реестр. — Ты знал, что мы это сделаем, ты назвал мне свое имя вместо того, чтобы просто солгать. Было бы легко придумать совершенно новое имя на месте. Сказать, что он Болван Придурошный, и позволить Эндрю разобраться с остальным, терять время, медленно вытягивая из него нынешнее имя. Нынешнее имя, которое неизбежно привело бы ко всем остальным. Но это было сказано раньше — возможно, Нил решил перестать убегать даже перед лицом опасности. — Я не давал его тебе. Я обменял его, — сказал Нил, как будто действительно верил, что это был равный обмен. — Это не кажется хорошей сделкой, не так ли? Я получил двадцать две твои поддельные личности и еще немного, что ты выяснил? — Что ты должен быть не агентом Миньярдом, а агентом Миниярдом. Эндрю приподнял бровь. Нил потер лоб. — Прости. Что-то на меня нашло. — Может быть, из-за недостатка сна, — предположил Эндрю. Ваймак прокрутил ему записи о том, как Нил не мог заснуть, не просыпаясь спустя час весь в поту и выглядя еще хуже, чем раньше. Стол, пожалуй, был не самым удобным местом для того, чтобы положить на него голову. Но первоначальная паника Нила, сразу после того, как он открыл глаза, как будто ему нужна была секунда, чтобы заново научиться жить, — это не имело никакого отношения к условиям его сна. — Или, возможно, чувство вины за убийство довольно большого количества людей в подвале Мясника. — Я не чувствую вины за то, что сделал, — сказал Нил, внезапно посерьезнев. Именно по этой причине дело до сих пор не закрыто. Они могли бы сделать из него свидетеля и отправить его во Флориду под защиту Службы безопасности. Или его могли бы судить, и дело можно было бы квалифицировать как самооборону. Но Нил не сожалел о том, что сделал, он сделал бы это снова, и он ни за что не стал бы лгать перед судом о намерениях убийства в своих действиях. Это было хладнокровное убийство трех человек, продуманное и прекрасно исполненное. Его будут судить за тройное убийство и быстро вынесут смертный приговор с улыбкой на лице и без малейшего раскаяния. — Это была вендетта. — Хорошо, вы часто сталкиваетесь с убийствами из-за халатности в своей области, агент? Убийство редко доводилось до конца только ради самого убийства, особенно при работе Эндрю. Должны были быть связи, тянущиеся за прошлое, связывающие Нила Джостена и его жертв красной нитью. — Расскажи мне об этом, — приказал Эндрю, не заботясь о том, чтобы это звучало дружелюбно. Он почти ожидал, что Нил скрестит руки на груди и, только чтобы быть ослом, скажет «Теперь я этого не сделаю», но Нил просто загремел наручниками. — Я был связан с Мясником с детства, — сказал он. — Насколько рано? — Я родился в его особняке. Эндрю сложил руки под подбородком, пронзая Нила взглядом, чтобы раскрыть любую ложь, которая могла быть скрыта в заявлении. — Моя мать была главной горничной. — Сколько там было персонала? — спросил Эндрю. Он видел комнаты дома Мясника совершенно пустыми, лишенными кого–либо и чего-либо живого — кроме Нила. — Это называется особняк, — невозмутимо ответил Нил. Это было справедливое замечание. — Моя мать проработала там более пятнадцати лет, и она отвечала по меньшей мере за десять других людей. Их количество менялось совершенно непредсказуемо. — Сколько точно времени она проработала у Мясника? — спросил Эндрю, проигнорировав последнее замечание. — Семнадцать лет. — Когда она начала? — В шестнадцать, — сказал Нил спокойным голосом. Он не смотрел на Эндрю, его взгляд, казалось, потерялся где-то за белой стеной, за горизонтом, который невозможно было увидеть, и Эндрю не мог сказать, были эти слова ложью, правдой или чем-то средним. Он продолжал молчать. Нил поерзал на стуле, откинувшись назад, насколько позволяли наручники, как будто он отдалялся от того, что должно было быть сказано. — У нее был роман с шеф-поваром. Любимец мясника, самый преданный человек. — Это всегда из-за любви, не так ли, — передразнил Эндрю. — Только тогда, когда ты об этом думаешь. — Твоя мама недостаточно любила тебя для этого? Нил приподнял бровь; это было не от удовольствия. — Она спланировала маршрут побега с любовью всей своей жизни. Натан убил его в ту же секунду, как узнал, что она беременна. — Убил его, но не ее? Мне трудно в это поверить, Нил. — Мясника называют мясником не только из любви к поэтизму, Эндрю, — отплатил ему Нил той же монетой, и имя Эндрю странно прозвучало из его уст. — Он любил ухаживать за свиньями только для того, чтобы потом их зарезать. Эндрю бессознательно наклонился к нему, к человеку, называющему себя свиньей в воротах скотобойни, которая живет только для встречи своей мучительной смерти. — Что случилось, когда тебе было двенадцать? — спросил Эндрю. Глаза Нила впились в его карие глаза, преследуемые тысячами призраков, немыслимыми вещами, вышитыми в его сознании, так, что Эндрю мог бы смотреть в зеркало на свою собственную израненную душу. — Он убил ее, — сказал Нил как ни в чем не бывало. — Итак, я побежал. Эндрю посмотрел на него с самым пустым выражением лица, на которое был способен. — Тебе было двенадцать. — Едва исполнилось одиннадцать. — Это не делает все это таким уж правдоподобным, не так ли? Нил просто пожал плечами, не обеспокоенный обвинением во лжи. Было слишком рано говорить, в каких вопросах он солгал, а в каких скормил Эндрю крохи правды. — Я сказал, что они планировали сбежать. Моя мама рассказывала мне об этом каждую ночь перед сном на случай, если что-то пойдет не так, — сказал Нил с той же притворной отстраненностью человека, который изо всех сил пытался оставить прошлое позади, все еще неся его на своих плечах, с насмешливой незаинтересованностью уже сломленного. Эндрю знал это, он это понимал. Он попадал в ту же точку раньше. — Я думаю, что она учила меня этому — какой дорогой идти, куда звонить, где прятаться — еще до того, как я научился читать или писать. Когда она пошла позаботиться об инструментах Натана и не вернулась, я знал, что делать. — Я не думаю, что ты поделишься контактами. — Моя память, кажется, довольно размыта в этом вопросе, — легко ответил Нил, удивленно приподняв бровь. — Прости. — Хорошо, — сказал Эндрю, раскачиваясь на стуле. Это была своеобразная игра, в которую они играли. Они оба прошли по одному и тому же лезвию ножа, и это был просто вопрос стечения обстоятельств, кто из них истечет кровью. Возможно оба. Острая улыбка Нила, почему-то знакомая, не обещала ничего, кроме этого. Прежде чем Эндрю смог задать еще один вопрос, получить еще один ответ, в котором звучали как искренность, так и обман, Нил опередил его. — Почему вы держите при себе ножи, агент? — спросил он, выбрасывая эту тему из окна, не планируя оглядываться на нее. Его глаза скользнули по нарукавным повязкам Эндрю просто как запоздалая мысль, прежде чем снова проникнуть в душу Эндрю. — Не может быть слишком удобно. Эндрю не мог расшифровать этот взгляд. Большинство людей не замечали, что он прятал ножи в своих нарукавных повязках — по крайней мере, до тех пор, пока он не вытаскивал их и не приставлял к их горлу. — Чтобы держать идиотов в догадках. Нил просто наклонил голову, но больше ничего не сказал. Настала очередь Эндрю отплатить за информацию, которую Нил так щедро предоставил ему. — Колония для несовершеннолетних, — сказал он, потому что ему нечего было терять. Это было очень давно. — Ты выглядишь именно так, — сказал ему Нил без всякой жалости в голосе. — А ты нет, — ответил ему Эндрю. Нил, несмотря на все свои шрамы, неизбежные следы жизни, проведенной в бегах, несмотря на настороженность и запах неприятностей, он не был похож на малолетнего преступника. Он был намного хуже этого. Беглец. Эндрю позволил одному ножу скользнуть в ладонь, положив его на стол с холодным звоном металла о металл, почти чувствуя взгляды Ваймака и Рене на каждом своем движении. Возможно, это было не самое лучшее его решение — вытащить нож в присутствии преступника. Но руки Нила оставались спокойными на его стороне стола. Его руки были спокойны, поза застыла, всё остановилось. Выражение его лица изменилось, потемнело. Глаза Нила расширились, затем метнулись к зеркалу, прежде чем снова опуститься на стол. Если бы Эндрю не обращал внимания на каждое его движение, если бы он моргнул, он бы это пропустил. Он не пропустил. Нож лежал между ними, вызывая больше вопросов, чем было необходимо, добавляя их к куче загадок, которые Нил сумел привнести сам. Возможно, он боялся ножей. Это было бы неудивительно, учитывая количество повреждений, нанесенных его лицу огнем и сталью. Но что-то, казалось, ускользнуло из поля зрения Эндрю ровно настолько, чтобы он начал сомневаться в своем собственном зрении. Он повертел нож в руке, пытаясь увидеть то, что видел Нил, прежде чем спрятать его обратно в нарукавные повязки. Нил не расслаблялся. Он сидел неподвижно, потерянно устремив взгляд куда-то за спину Эндрю. Эндрю щелкнул пальцами перед его лицом, заставив Нила оглянуться на него. — Уходи, — внезапно сказал Нил враждебным и холодным тоном. От насмешливого веселья и острого сарказма ничего не осталось, и это только подлило масла в огонь интереса, который Эндрю не мог потушить. — Это не твоя комната, чтобы командовать. — Уходи, — повторил Нил, звеня тихим гневом. — Пожалуйста, — добавил он, когда Эндрю не пошевелился. Воздух стал тяжелым от невысказанных секретов и неясного прошлого, оба сталкивались без единого звука, оба были невидимы в ярко освещенной комнате, где, казалось, все было не так, как должно было быть. Лицо Нила тонуло в тени, когда он посмотрел вниз на свои руки, сложенные на столе, каштановые волосы падали ему на глаза. Тихий. — Никогда больше не произноси это слово, — выплюнул Эндрю, как будто плевался он пламенем, и направился к дверям, не оглядываясь, чтобы посмотреть, удалось ли ему что-нибудь поджечь. Взгляды Ваймака и Рене сразу же остановились на нем. Они благоразумно промолчали.