Её круг

Мэри быстро шла по холлу. — Что случилось? — спросила Стефани, увидев Мэри. — Так, — небрежно бросила она. Стефани не стала допытывать. — Купила краску? Мэри вытащила из сумки коробку. Стефани теперь совсем замолчала. Лучше пока не трогать подругу. И дело, очевидно, не в краске. Мэри зашла к себе в комнату. О чём говорила Камилла с Линой? Этого никак нельзя было узнать. Но ведь она снова к ней пойдёт, наверняка пойдёт! Мэри упала на кровать и завертелась в приступе негодования. Сейчас она напоминала маленького ребёнка, которому мама не купила конфету. Надо что-то придумать. У неё всегда это получается! Первое что пришло на ум — прослушка. Это было слишком очевидным и глупым вариантом. Но таким привлекательным... Её, конечно, могут легко раскрыть, и конечно раскроют, но любопытство сильней голоса разума! У Мэри тоже был доступ к разным интернет-магазинам. Чего только не продают в интернете! Пришлось отстегнуть немного карманных денег. Но чего не сделаешь ради высшей цели... Что она будет делать, если её прослушку найдут? Мэри не думала об этом. Главное — узнать, что эти двое, вернее все трое, скрывают. Заказав прослушку, Мэри начала думать. Но не о своём потенциальном раскрытии, а о том, как бы подсунуть прослушку. Энди. Почти что пропуск к Лине. Ей очень хотелось им воспользоваться. Но теперь, к сожалению, этого не сделать. Он, наверное, злится. Ну, ничего, потом всё равно помирятся. Тогда можно было пойти прямым (её любимым) путём — забраться ночью в участок и прикрепить прослушку. Конечно, и ночью в участке есть люди... И Лина может работать по ночам... Но в час они отправляются пить кофе. И у неё есть целый час, чтобы проделать всякое в кабинете Лины. А пока Мэри решила не приближаться к участку. Не стоит мозолить глаза, особенно своей красной головой. Ведь она будет как красная тряпка для быка (ха-ха, как смешно), если конечно Энди рассказал об этом Лине. Рассказал ли? Или же она миледи, и смогла очаровать преданного Фельтона?* В этом вопросе Мэри колебалась. Он мог как рассказать, так и не рассказать. Учитывая сегодняшнее, он скорее расскажет. Чтобы отомстить. Ну и просто потому, что она следила за Камиллой, а ей это запрещено. О, Камилла! Сколько горя ты принесла... Но без таких загадок жизнь в школе была бы слишком скучной. Всегда должно быть что-нибудь... Какая-нибудь Камилла, которая не даёт покоя мыслям. Не осознавая этого, Мэри правда смогла отделить Камиллу от Мэй. Она успела забыть, что именно их связь (очевидно совсем не такая мимолётная) и стала предлогом. Как же узнать что-то о Камилле, не помня о Мэй? Но о таких вещах нельзя забывать. И Мэри вспомнила. Это ведь улика. Нельзя их отдалять, иначе это может привести её совсем не туда, куда нужно. С утра Камиллу ждал приятный сюрприз. Она поняла это по быстрому топоту низких каблуков. Он двигался по направлению к кабинету директрисы. Обернувшись, Камилла увидела миссис Мерси. Она, конечно, была образцом английской сдержанности, но всё-таки до викторианской школы ей было расти и расти. Она, поджав губы и наклонившись, шла вперёд, не сбавляя хода. Камилла хотела понаблюдать за миссис Мерси с утра, но если до этого она ни на что не надеялась, то теперь поняла, что что-то ей да светит. Директриса была вне себя. Когда миссис Мерси прошла мимо, Камилла вышла из школы. Из коридора её могут увидеть — потом попробуй объясни, чем ты там занималась. Камилла нашла нужное окно. Хоть оно и было закрыто, через него можно было кое-что услышать, если очень прислушаться. А на счастье Камиллы, миссис Мерси облегчила ей задачу и говорила достаточно громко (иногда и кричала), чтобы она могла всё услышать. — Я больше так не могу! Чего они ещё от меня хотят? — она шагала по своему кабинету, держа в руках почти старинный телефон с диском. — Где я найду им триста учениц? Я делаю всё, что могу! Три вида стипендий, и это даже не полные стипендии! Я уволила Майка, понимаешь, Майка! Девочки жрут помои за те же деньги, чтобы учиться в этой школе! Она молчала, пока ей отвечали. — Да чтобы они... Я не собираюсь прикрывать всех! Я вытягиваю всех и каждую, чтобы они и дальше протирали колготки в школе! Держу здесь глупых пустозвонок, чтобы у нас были деньги. А они хотят чего-то ещё? Да половина держится на моём "последнем предупреждении"! Они меня в грош не ставят. Меня обсуждают все, кому не лень. И меня скоро выставят... Сколько было надежд! Она рухнула в своё кресло, и закрыла лицо руками. Но её собеседник не собирался прекращать разговор. — Знаю я, как это повлияло! Да ты знаешь, что бы тогда произошло! Кто-то из школы убивает ученицу! Да вытолкни её из окна при всех... — она замолчала. — Не начинайте, — сказала миссис Мерси уже спокойно. — Я своё слово сказала. Я не рожу ещё учениц для школы. Если меня уволят... значит уволят... Вы знаете, — она спокойно выслушала последние слова собеседника и повесила трубку. Закрыв лицо руками, миссис Мерси заплакала. По старому, почти лишённому жизни лицу, покатились горькие, старческие слёзы. Слёзы от того были горче, что миссис Мерси много чего повидала. С возрастом слёзы становятся солёней. К директрисе постучались. За секунду на лице миссис Мерси не осталось следа печали. Она будто бы выровняла своё лицо и стёрла слёзы одним своим усилием воли. Промакнув глаза платком, миссис Мерси сказала: — Войдите. Камилла пригнулась и быстро отошла от окна. Камилла решила поехать к Лине сразу после уроков. Она не помнила, кто, когда и почему пьёт кофе, поэтому сразу же направилась в участок. Уроки в этот день у неё закончились в половину первого. Пока Мэри смывала краску с волос, Камилла уже ждала в приёмной. Неважно, сколько нужно ждать. Главное, что у неё появилась догадка, догадка, которую Лина могла бы превратить во что-то. У неё как-то так получалось. Наверное, опыт. Мэри быстро собралась. До этого, вечером, она пробовала установить прослушку, и теперь понимала, что нужно делать. В то время, когда Лина и Энди уже допивали кофе, Мэри пыталась пробраться в кабинет Лины. Сначала она зашла с заднего, пожарного входа, но дверь в кабинет Лины, как ожидаемо, была заперта. Тогда Мэри вернулась на улицу. Окна в участке были европейского типа. Сначала Мэри подумала, что открыть окно будет легко, но это оказалось не так. Просто попытаться открыть снаружи было невозможно. Как она не ковырялась в окне, ничего не получилось. Тогда Мэри решила поступить по-другому. Она включила первое попавшееся видео про вскрывание дверей. Мэри всё запомнила и вернулась в участок. Достав банковскую карту, она засунула её между дверью и коробом, и медленно подтолкнула защёлку в сторону замка. Как в самом типичном детективе-блокбастере, у нее получилось открыть дверь. Мэри ахнула от удивления (вот это она умеет!), и чуть не выронила сумку. Если ах не услышали, то падение сумки точно бы её убило. Она зашла в кабинет и аккуратно прикрыла дверь. Её прослушивающий прибор представлял собой флешку, но только внешне. Внутри он таил в себе много чего... В кабинете Лины был ноутбук и компьютер: ноутбук её личного пользования и рабочий компьютер. Мэри рассудила, что лучше вставить не-флешку в рабочий компьютер, ведь в кабинете бывала не только Лина, и мало ли кто и зачем мог вставить флешку. Так она и сделала. Мэри выглянула в коридор. Никого. Она незаметно вышла из участка. Лина сидела за столом и слушала отчёт Камиллы. Камилла чувствовала себя уже уверенней, поэтому говорила громче. — Вы говорили, что она кого-то прикрывает, имея ввиду, что она знает, кто убийца. Но подслушав её разговор, я поняла, что суть в том, что она прикрывает кого-то, — Камилла сделала ударение на последнем слове. — Она не знает, кто убийца. Она не хотела скандала вокруг школы, тогда бы её закрыли. Лина медленно кивнула. — Это имеет смысл... Но она хотя бы предполагает, кто убийца? — этот вопрос был скорее риторическим. Лина задумалась. — Для этого я должна кое с кем связаться. — С кем? — Тебе знать пока не нужно. Я не уверена, что смогу что-нибудь узнать. Но попытаться стоит. У меня есть одна догадка, если что — я тебе сообщу. Мэри сидела в кустах и слушала. Миссис Мерси прикрывает убийцу! Что здесь вообще происходит? Что за расследование? И она, она (!) не в курсе этого. Можно было и её подключить, а не эту Камиллу... Почему вообще Камилла? Что тогда произошло в туалете? Как только Камилла ушла, Лина приступила к делу. Ей предстояло найти любовника миссис Мерси. Оливер родился 7 ноября 2003. Минус девять месяцев — март 2003. В 1996 году они уже были здесь. Лина начала с 1996 года. Нужно было рассмотреть ещё и тот вариант, в котором Лидия переезжает из-за любовника. Такое звучит не очень правдоподобно, ведь за семь лет можно было успеть развестись и не морочить никому голову, или наоборот — выдать своего любовника. Но Лина рассматривала и такой вариант, ведь если миссис Мерси готова прикрывать убийц, то и на такой страдальческий подвиг могла пойти. Страдальцы, прекрасные мученики. Страдают в основном из-за любви. Что за глупость — страдать из-за любви! Это как боль от удовольствия. Лина очень подозревала, что миссис Мерси была из их числа, и страдала не только из-за несчастно любви, но и из-за школы, что тоже можно сравнить с любовью, только скорее с любовью к ребёнку. Лина не любила таких людей из-за того, что их проблемы были решаемы. Ладно, Ромео и Джульетту она ещё могла понять — о времена о нравы. Но такие люди, которые страдают, но ничего не решают, хотя решение есть... Какой ужас! Такие черты Лина прослеживала и в Энди. Эта его привязанность к Мэри... "Ей восемнадцать, но она же школьница! Моей сестре столько же, а если бы кто-то..." Прямо так Энди не говорил, но Лина считала, что мыслил он как-то так. Если бы ей приходилось терпеть его любовные страдания, то она и сама бы стала страдалицей. Но когда он начинал, она его быстро обрывала. Можно сказать, она его переучивала. Ну, или заставляла сдерживаться. Работа в полиции не терпит всех этих любовных историй и страданий. В 2000 мистер и миссис Мерси купили дом, когда Лидия поняла, что уже точно "влюбилась" в школу. Это Лина нашла в переписке между Лидией и Генри. Лина решила снова перечитать письма, ведь теперь она знала, что нужно искать. Они предпочитали обмениваться письмами, когда Генри куда-то уезжал, Лидия считала это романтичным. Уезжал он обычно, чтобы провести лекции по химии, это случалось где-то раз или два в месяц. Обычно он уезжал по графству, но в тот раз Генри вернулся в Глазго, в свой "родной" университет, чтобы провести лекцию тем, кто уже почти получил степень магистра, и пробыл там неделю. Лина подумала, что Лидия закутила тогда, но в тот раз она пригласила к себе сестру, и "надолго от Элизы не отлучалась". Следующие разы Генри уезжал на три или четыре дня. Конечно, точно судить по письмам Лина не могла, Лидия много чего могла написать. Но почерк и манера речи от письма к письму оставались прежними, значит ничего необычного Лидия не испытывала. Читая эти письма, Лина как будто переместилась в девятнадцатый век, или как минимум в начало двадцатого. Чем-то их переписка напоминала одну из книг сестёр Бронте. Но, насколько Лина могла судить по письмам, ближе к 2002 Генри зачастил в Глазго. Лидия писала: "Не хочешь ли ты вернуться в Глазго? Ты, конечно, мой муж, и волен будешь сделать это, но мне будет очень грустно расставаться с этим местом. Я полюбила его всей душой." Генри убеждал её: "Я просто соскучился по городу. Сидеть в деревне очень скучно. Ты создана для такого места, а я ещё недостаточно стар, чтобы насовсем осесть в деревне." Лина рассматривала вариант того, что Генри завёл любовницу в Глазго. Опровергнуть или подтвердить это она пока не могла. В конце 2002 Генри в письме предложил Лидии приехать на Рождество к его семье. Лидия согласилась, и три недели они провели в Глазго. К тому времени, как узнала Лина, родители Лидии уже умерли, а её сёстры и братья разъехались по всему Соединённому Королевству, так что её с Глазго почти ничего не связывало. И тут что-то изменилось. Письма стали другими — Лина сразу это поняла. Теперь письма были как будто для галочки. Папа Лины был учителем, и она часто видела такие работы — их писали только чтоб противные учителя отстали. Вот и последующие письма выглядели примерно также. До этого Лидия будто писала книгу в формате письма: "Дорогой мой Генри, мой любимый и любящий муж. Я в большой радости от твоего письма. Я уже грешным делом подумала, что оно потерялось на почте, но к счастью, твои весточки всегда до меня долетают..." И так далее и тому подобное. А заканчивалось обычно так: "К сожалению, должна закончить писать. Наш милый Джеймс хочет кушать. Хорошего тебе возвращения домой. С любовью, твоя Али, а также наши прекрасные дети — Александр и Джеймс. Поцелую их на ночь за тебя." Лина сама чуть не прослезилась — ей бы кто-нибудь так писал. После письма пятого она уже привыкла. С 2003 года всё поменялось. Писем стало меньше. Если Генри уезжал меньше, чем на неделю, она ему не писала. Если дольше, то писала одно единственное маленькое письмецо — раньше письма были минимум на две страницы, теперь это чаще был один лист. "Рада была получить письмо, Генри." "На сегодня всё. Люблю, Али. Целую детей." Генри писал так, как раньше. Он до этого не был поэтом в плане писем, и Лидия будто переняла его манеру быстрого письма. Его письма не были для галочки, просто он не умел писать их развёрнуто, не тот склад ума, так что было очевидно, что Лидия не перенимала от него краткость — она охладела. Раньше, при самом первом прочтении писем Лина этого не замечала. Было семь часов, когда она прочитала все письма и сделала выводы. Спина затекла. Нужно было проветриться. Энди был на вызове. Драка в пабе. В общем-то, ничего серьёзней этого у них обычно не бывало. Но последние несколько месяцев — это и кошмар, и расцвет сил для Лины. Так много думать ей ещё не приходилось. Посидев немного снаружи, Лина вернулась к работе. Ей не терпелось продолжить. Значит она встретила кого-то в конце 2002 — начале 2003. И всего через три месяца она беременна Оливером. Собиралась ли она развестись? Или же до сих пор любила Генри? Но тогда бы она не родила Оливера, мальчика, который, очевидно, не был похож на своего отца. Изменять и при этом оставаться в браке — какой ужас! Лина была уверена, что Лидия встретила кого-то в Глазго. Просмотрев список лекций Генри, она узнала, что он читал лекции до и после Рождества, сначала про неорганическую химию, потом про органическую. Через сорок минут Лина раздобыла список тех, кто посещал лекции. Надо ознакомиться и с ним. В нём она нашла трёх индийцев, одного египтянина, одного турка, двух палестинцев, трёх израильтян, одного иранца и одного мадагаскарца. Мадагаскарца она откинула — он в любом случае был слишком тёмным для того, чтобы быть отцом Оливера. К тому же в Оливере не было африканских черт — ни волосы, ни лицо не выдавало в нём африканца. Оставалось всего одиннадцать человек. Пока она не учитывала национальности с гражданством Великобритании. Она пробила всех людей из списка. Но звонить или писать всем не пришлось. Мехтаар Бехзади, иранец. Оливер — его точная копия. Форма лица, нос, глаза, волосы... Оливер светлее и черты у него утончённей, но в основном — всё то же самое. Как они похожи! Хорошо, что генетика сделала Оливера копией своего отца, а не матери, иначе Лина долго бы тут проторчала, пытаясь найти любовника Лидии. И кстати, Оливер — востоковед. Он мог выбрать множество языков — от арабского до хинди, но выбрал именно фарси. Мехтаар Бехзади учился на врача, а точнее на стоматолога. Он сын довольно богатых родителей, это можно понять хотя бы по тому, что в год за учёбу иностранцы должны платить десять тысяч фунтов стерлингов*. Про стипендии ничего известно не было. После учёбы он вернулся в Иран, и сейчас живёт там, а именно в городе Тебриз. Сейчас ему сорок пять, то есть он на двенадцать лет младше Лидии. Лина узнала его номер. Лучше будет позвонить с личного телефона. Она посмотрела на время. Восемь, плюс два с половиной — половина одиннадцатого. Он ещё может не спать. — Руз бахеир.* — послышалось из трубки. — Добрый вечер, Мехтаар Бехзади? — Английская речь? — с удивлением спросил он. — Вы из Британии? Мехтаар говорил с акцентом, различимым, не критичным, но он, похоже, долго не практиковался. — Да. Я звоню насчёт Лидии Мерси. — Лидии? — сначала в его голосе было удивление (откуда эта женщина может знать?), потом страх (что-то случилось с Лидией?), и наконец радость (Лидия!). — Я знаю, вы удивлены, и, наверняка напуганы... — С ней что-то случилось? — С ней всё хорошо, она жива и здорова. — Инша Аллах... А кто вы? — А здесь, прошу вас, не пугайтесь. — Если вы не с того света, мне не страшно. — Хорошо, — она улыбнулась его трогательной религиозности. Если он и вправду так богобоязнен, то как случилась эта связь? — Я из полиции. Мехтаар молчал несколько секунд. — Вы знаете?.. — его голос дрожал. — Я подозреваю... Если мы об одном и том же. — Я ничего не знаю, — резко ответил он. — Не бросайте трубку! Мы должны поговорить, Мехтаар. Лидия могла поступать... Неоднозначно в прошлом. Но сейчас я хочу раскрыть другое дело. Умерла девушка... Ей было семнадцать лет. Вы помните себя в семнадцать? — Помню. Я бы не хотел умереть так рано... Что с ней стало? — Вы знаете, Лидия стала директрисой школы. — Той, для девушек? — Да. — Мы оба знаем, что раздельное обучение — правильно... Да, я бы не хотел умереть в семнадцать. — В двадцать пять вы встретили Лидию? — Да... Она... — Вы любили её? — Я её люблю. Она... Я не знаю, как вам объяснить... Вы ведь женщина. Или вы?.. Грешная? — Нет, но я пойму. Мне ведь тоже доводилось любить. — Она — умна и красива, она утончённа... В ней сочеталось всё и сразу... С первого взгляда рождается любовь, как написано в Коране. А со второго — умирает... — он вздохнул и сказал что-то на арабском — наверное, цитату из Корана. — И она ответила вам взаимностью? — Измена — величайший грех, в обеих наших религиях, но мы тогда об этом не думали. — Как вы познакомились? — Меня пригласили на рождественскую вечеринку, как одного из лучших учеников профессора. Лидия помогала по дому. Лидия была так красива... Её глаза так светились... Тогда я подумал, что ярче чем сам Аллах и чем весь Рай. Но даже сейчас я не могу покаяться в этом. Я думал, что ей не больше тридцати. Я думал она тоже студентка. Я не обратил внимания на кольцо — я забыл про этот христианский обычай... Не все мусульмане носят кольца после свадьбы... Я говорил с ней, а потом к ней подошли дети, и муж... Профессор. Я ни на что не надеялся, но всю эту оставшуюся неделю просился заниматься с профессором и приходил к ним домой. Кажется, она тоже полюбила меня с первого взгляда... — Как вы это поняли? — Она приготовила тахчин. Такое иранское блюдо из риса... Но профессор всегда говорил, что я араб, он не отличал одних от других — что пакистанец, что иранец, для него все были на одно лицо... Но она узнала, и приготовила национальное иранское блюдо. Я подумал, что из вежливости, пытался себя убедить, всё-таки она была замужняя женщина. Но как-то, когда они уже должны были уезжать, я ещё раз напросился к профессору. Он попросил меня подождать в гостиной. Лидия сварила кофе и вышла ко мне. Мы обсудили химию, английский язык, её любимую тему, и она спросила, женат ли я. Я ответил, что нет, она думала, что все арабы, иранцы и прочие — консервативные, выдают дочерей замуж в двенадцать, а все мужчины ходят с длинной бородой. Я объяснил ей, что это не так, и моя старшая сестра вышла замуж только двадцать восемь. Тогда ещё не был религиозный режим, хотя это не так важно... Лидия спросила, хочу ли я остаться в Англии. Я, несмотря ни на что, люблю свою страну, и сказал, что хотел бы вернуться. Но добавил, что если встречу тут девушку... Я останусь. Вы бы видели её тогда! Мисс... Простите? — Мисс Пейдж. — Вы бы видели её, мисс Пейдж... Я чуть не умер на месте, клянусь вам! Она спросила, нравится ли мне кто-нибудь из университета. Я сказал, что есть женщина, которая мне нравится... Я посмотрел ей в глаза, всего на пару секунд... Но как она смотрела! Честно, я хотел тогда бежать пешком до Ирана, я думал, что сгорю от стыда! Но она не презирала меня, она удивилась... И обрадовалась. Потом пришёл профессор, — Мехтаар всхлипывал. — Что такое? — Как бы я снова хотел её увидеть... Я бы взял её в жёны, правда... Скажите, она сильно постарела? — Она стала выглядеть как раз на свой возраст. Морщины, вокруг глаз, кожа обвисает... Простите за подробности. — Нет, говорите... — Я могу отправить фото. — Нет! Если я увижу её ещё раз... Я вернусь в Англию. Я выбрал Ислам, Аллаха, Коран. Только они меня сдерживают. Я не хочу видеть её или слышать. Я предам Бога во второй раз, и уже навсегда... А она... Хотел бы я знать, любит ли она меня... — После смерти мистера Мерси она одна. Мехтаар вздохнул. — Скажите, Мехтаар... Как умер мистер Мерси? — Вы ведь за этим звонили? Встревожить мои раны и посадить её? — Да не буду я никого сажать! Двадцать лет прошло. Тут дело в другом. Помните, семнадцатилетняя девочка? Её убили. Не миссис Мерси, в этом я уверена. Но я хочу знать... Теперь я не смогу объяснить... Я хочу знать, кто убийца. — Как вы это узнаете, если не Лидия убийца? — Я думаю, что у неё есть типаж... Понимаете, она ведь тоже может пострадать. Лидия делает это ради школы, но это очень плохо. Это может обернуться против неё. Я хочу ей помочь. Кого-то уже убили, убить могут и ещё раз... — Я всё знаю. Я всё знаю... Мисс Пейдж, обещайте мне, что это никак не коснётся Лидии, что об этом никто не узнает. Я люблю её больше жизни. — Я обещаю, — сказала Лина, ставя телефон на громкую связь, и включая диктофон. Её телефон оповещал собеседника о включении записи. Мехтаар начал свой рассказ. После той нашей встречи я пытался узнать, где они жили. Я расспросил всех профессоров, всех студентов, которых знал, и всё-таки смог узнать. Мне было страшно, но я написал ей. Она так любила писать письма! Любит ведь до сих пор? Я написал ей тогда, когда профессор снова приехал к нам. И подписал, чтобы Лидия точно прочитала. Через два дня я получил ответ. Я прочитаю, я храню её письма. "Здравствуйте, мистер Бехзади. Генри отправился в Глазго, в ваш университет. Вы с ним немного разминулись. Но если хотите, я могу отправить статьи, которые вам нужны, по факсу или имейлу, потому что Генри не будет неделю или больше, он будет в нескольких университетах, возможно не только в Глазго. Пишите, если я вам понадоблюсь." В письме Лидия была намного более сдержана. Ведь письмо можно сохранить... Пока профессор не вернулся домой, я решил действовать, и спросил всё напрямик. Я три раза за ночь бросал писать письмо. Я краснел, зеленел, бледнел, как флаг Ирана... Это письмо я не помню, наверное, от страха всё забыл, но это неважно, ведь у меня есть её ответ... "Мехтаар, подумайте несколько раз! Не скрою, что вы мне не безразличны. Мне самой от этого тошно. Я плачу каждую ночь, пока Генри нет дома. А когда он дома, мне ещё хуже — Генри будто видит меня насквозь. Я не могу спать и есть. Единственное моё утешение — дети, и они плоть и кровь моего Генри! Я не знаю, что со мной." Письмо было коротким, но таким... Трогательным, правда. Я не мог ей писать, ведь я не имел права разрушить её семью. Но и она любила меня!.. Через неделю я ещё раз прочитал письмо. Профессор уже вернулся домой. Я не мог ей писать. Но я решился к ней поехать. Для меня, влюблённого, расстояние было совсем небольшим, я взял отпуск в университете, на неделю, и поехал к ней. Сначала я полетел из Глазго в Лондон, а потом поездом в Суиндон, оттуда автобусом прямо к ней. В пути я провёл три дня. Я не знал, что скажу ей, и с каждой милей всё больше хотел вернуться обратно в Глазго. Но я устоял. Я пошёл прямиком к её школе. Я ждал, пока она будет возвращаться с работы. Лидия вышла очень поздно, давно стемнело, я уже хотел уйти. Но увидев её, я снова осмелел. Я подошёл к ней. Лидия испугалась. Не помню, что я тогда говорил, но, наверное, что-то очень романтичное и глупое. Когда я закончил, Лидия плакала. Долго плакала. А потом обняла меня, и сказала, что любит меня, очень любит, и что мы ещё обязательно увидимся, и отправила меня обратно в Глазго. С тех пор мы начали переписываться. Оставшийся январь, и весь февраль. Потом, в марте, профессор уехал на целых две недели в Шотландию! Лидия пригласила меня к себе, а детей отправила к сестре, кажется к морю, чтобы они отдохнули. Это были лучшие две недели, вернее полторы недели, ведь я ещё добирался туда и обратно, но в этот раз быстрее — на самолёте и на машине. Я возвращался в Глазго с полной решимостью в следующую нашу встречу предложить ей стать моей женой. Она бы развелась с мужем, мы бы остались жить в Глазго или Лондоне, да где угодно, хоть на краю Земли!.. Мы переписывалась ещё два месяца. Я прочитаю вам её первое письмо после моего возвращения в университет. "Здравствуй, мой любимый Ра! Ты воистину бог солнца, мой прекрасный! Я чувствую себя лучше. Я всё поняла — до этого меня томила неопределённость, страх неизвестности. Теперь я всё поняла. Я люблю тебя! Я счастлива, как никогда. Не пиши мне слишком часто, ведь Генри может что-нибудь подумать. Я переписываюсь только с ним и с сестрой. Пиши мне раз в две недели, и я тоже буду так писать. Если Генри куда-нибудь соберётся, ты первый об этом узнаешь. Я проверяла несколько раз — не переживай, в спешке ты ничего не забыл. Пока я не знаю, что будет. Я плыву по течению моей любви к тебе, но я не юна и не глупа, и знаю, что это не может продлиться долго... Но не тревожь меня плохими мыслями, и я не буду тревожить меня, мой милый Ра! Сегодня был тяжёлый день. Директриса гоняет меня. Она думает, что если Генри помог мне работать здесь, то я совсем глупая. Я ведь работаю уже семь лет, а она думает, что я стала завучем только благодаря Генри! Когда-нибудь я займу её место, и все увидят, на что я способна. Скажи, ты любишь моих детей? Нравятся ли тебе Александр и Джеймс? Я не могу любить человека, который не любит моих детей. Ведь они и мои плоть и кровь тоже, мои любимые сыновья. Все вокруг, даже мои маленькие Александр и Джеймс, удивляются, почему я такая счастливая. Боюсь, что это очень заметно. Я улыбаюсь и смеюсь без причины, так они считают. На самом деле я вспоминаю тебя, так что моя радость небеспричинна. Но им знать об этом не нужно! Ты часто думаешь обо мне? Я знаю, что лезть в чужие мысли — это нетактично и очень глупо, но я так хочу знать, что ты помнишь обо мне! Я вспоминаю о тебе не только случайно, но и когда Генри начинает говорить про химию. Мне так стыдно! Я больше не могу слушать его монологи про химические реакции... Это невыносимо! Теперь вся химия, от порошков до таблицы Менделеева ассоциируется у меня с тобой! Как твоя учёба? Из-за ещё одного отпуска ты не сильно отстаёшь? Не знаю, когда мы сможем увидеться ещё раз, но в марте Генри не будет надолго уезжать. Возможно в апреле? До свидания, Ра, мне пора. Дети хотят спать, а я пишу в их комнате, включив лампу. Генри не отвлекает меня от детей, так что здесь я в полной безопасности. Целую, Ра, и очень тебя люблю. Любимая, твоя навсегда, Лидия." Теперь вы понимаете? Как назло, профессор не уезжал за эти два месяца дольше, чем на три дня. Но наконец-то, в начале мая, он уехал в Лондон на неделю. Тогда я сразу же поехал к Лидии. Она снова отправила детей на море. Вы знаете, дети так легко могут проболтаться! На следующий день после моего приезда Лидия ошеломила меня новостью — она беременна! Сначала мы оба думали, что беременность от её мужа, поэтому Лидия не переживала. Но когда он родился... Лидия признавалась мне, что хотела отказаться от него. Лидия была темней своего мужа, совсем немного, скорее румяней, чем темнее, но Оливер — он был темней родителей. Это было сложно различить незнающему, но мы с Лидией понимали, что Оливер — мой сын. Лидия поняла это сразу после его рождения. Но она ничего не предпринимала. Её муж ничего не заметил. Он не притворялся, насколько видела Лидия, а правда не видел отличия Оливера от остальных детей. Лидия писала, что он любил его так же, как остальных, и был рад ещё одному ребёнку. Я надеялся, что после рождения Оливера Лидия уйдёт от своего мужа... Но она ни о чём таком не говорила. Когда Оливеру было три месяца, я прямо спросил Лидию об этом. Она сказала, что ещё не готова. Я преданно ждал. Вы, наверное, думаете, что мне уже тогда стоило что-то понять. Я был глуп, но всё-таки, если бы я мог вернуться в прошлое, то я ничего бы не исправлял. Я любил и люблю Лидию, и она поступала так, как считала нужным. Я ждал. Я очень хотел, чтобы Лидия ушла от мужа. Ей не пришлось бы расставаться с детьми, мы жили бы там же... Я накопил бы, попросил бы у родителей, и купил бы дом рядом с её школой, и всё было бы хорошо!.. Я приезжал к Лидии обычно раз в два-три месяца. Я редко виделся с Оливером, и из-за этого он больше был ребёнком Генри, чем моим. Но я старался навёрстывать упущенное. Всё свое свободное время я воспитывал Оливера. Я, по правде сказать, хотел, чтобы он знал фарси. Я тогда ещё надеялся, что мы с Лидией будем вместе, и как-нибудь съездим в Иран. Мои родители не консервативных нравов — они были бы рады любому ребёнку. Что ж, насколько я знаю, Оливер сейчас изучает фарси в университете. Значит, мои старания были не напрасны. Мы тайно встречались до 2005. Её муж правда ничего не понимал. Но в один день, как мне потом написала Лидия, он увидел её письмо. Я прочитаю вам, что она писала мне потом. Уже после... Я надеюсь на вашу честность, но мне и самому хочется об этом кому-нибудь об этом рассказать... Сложно держать такое в себе. Прошу вас! Храните эту тайну так же, как я храню её... "Здравствуй, Мехтаар. Я не писала тебе два месяца, и на то были свои причины. Спасибо, что не писал мне тоже. Я должна написать тебе страшную вещь, мой Ра. Это будет моё последнее письмо. Надеюсь ты сожжёшь его, очень тебя об этом прошу. Не говори никому о том, что ты здесь прочитаешь, или не иначе как после моей смерти. Вечером, двадцать первого мая, я писала тебе письмо. Дети засыпали. Генри работал у себя в кабинете. Оливер закричал. Я дописывала строку, и уже хотела идти успокоить его. Но тут пришёл Генри. Он никогда не тревожил меня, когда я укладывала детей, а в этот раз... — Оливеру приснился кошмар? Он так громко кричит, — сказал Генри, зайдя в детскую спальню. — Маленьким детям вообще могут снится кошмары? Я не успела спрятать письмо, ведь не ожидала, что он придёт. — Пишешь по вечерам? Ты ведь вчера писала Элизе. Я медленно убрала письмо и подошла к Оливеру. — Я забыла дописать кое-что важное. Отправлю ей второе письмо. Я надеялась, что Генри поверил. Но я понимала, что это не так. Он отдал мне Оливера, и быстро подошёл к столу, куда я убрала письмо. Я ничего не успела сделать, а он уже пробежал глазами письмо. С каждым прочитанным словом у него в глазах появлялся гнев... Это была худшая минута в моей жизни! Дочитав, он даже не посмотрел в мою сторону... Забрал письмо и вышел. Я быстро уложила Оливера и вышла. Генри ждал меня в кабинете. — Кому ты писала это письмо? — Генри, я... — У тебя есть любовник? Я не могла врать, когда всё было так очевидно. — Мы разведёмся, Лидия, — спокойно сказал Генри. — Долго вы с ним были? Я промолчала. — Генри... — Отвечай, — медленно и всё так же спокойно сказал Генри. Он будто принимал у меня экзамен! — Два года. Генри медленно встал. Он подошёл к окну, постоял, и вернулся за стол. — Оливер — мой сын? Я покачала головой. — Я заберу детей. Оливера тоже. Ты не получишь от меня никакой поддержки. Будешь жить сама, как умеешь... Из школы ты тоже уйдёшь... Ты там никому больше не нужна. Ты понимаешь? Эта школа, моё детище, сколько я сделала и ещё хотела сделать для неё! Сколько у меня было планов... И как же дети? Наш сын! Я не могла этого вынести. Я ушла спать к детям. Генри не возражал. Мне нужно было что-то делать, Ра! Уже на следующий день он готовил бумаги на развод. Всё было так быстро! Генри сказал, что хочет уладить всё за неделю, и чтобы я тоже готовила бумаги, но уже для увольнения. Ещё через день он ушёл к нотариусу. Я долго думала. Ты не представляешь о чём я думала! Ты ведь знаешь, что Генри занимался разными химическими экспериментами? Я пошла к нему в кабинет. Я искала в книгах, что можно было бы такого сделать, чтобы он умер незаметно. Да, Ра, я хотела его убить! Я знаю, как ужасно это звучит, но я тогда не могла найти другого выхода! Я долго искала, и нашла кое-что. В книге про косметологию писалось про касторовое масло, его делают из клещевины. А в ней есть один химикат, рицин. Я много потом про него прочитала... Я нашла рицин. Не спрашивай, как, Ра, но через три дня после того, как Генри всё узнал, я уже знала, что сделаю. Генри всегда был трезвенником. Но узнав про мою измену, он начал выпивать. Сначала он пил пиво, потом начал пить водку. Он не был трезв и двух часов! Но всё так же продолжал собирать бумаги для развода. Тогда я купила ему водку, очень дешёвую самодельную водку. Он не умер бы от неё, но мог отравиться. Был вечер, двадцать пятое мая. Генри выпил три бутылки пива, по две пинты* каждая. Он переставал думать, когда выпивал так много, и поэтому взял бутылку водки, которую я ему подготовила. Я не смотрела... Тогда я молилась Богу, чтобы ничего не получилось. Но он выпил. Я ушла к детям. Я уснула рядом с Александром. В детской было так спокойно, будто бы ничего и не происходило! Да, Генри умер. Я убила его. Рицин не оставляет следов... И после вскрытия все решили, что Генри отравился алкоголем. Его похоронили двадцать седьмого. Ты очень добрый, Ра, но мог подумать, что теперь ничто нам не помешает... Но я совершила ужасную ошибку... Ошибкой было всё, с самого начала... Я не смогу смотреть тебе в глаза. Дети у сестры. Не знаю, когда я снова смогу их увидеть. Снова посмотреть им в глаза... Они не знают, что с их отцом, но сообщить эту новость — не самое худшее. Не пиши мне, и не приезжай ко мне. Сожги это письмо, как прочтёшь, прошу. Прощай навсегда. Лидия Мерси." Мехтаар закончил. Иногда он прерывался из-за всхлипываний, но потом продолжал рассказывать. — Теперь вы понимаете? Лина молчала. Всё как она и думала. — Да... Но вы ведь не сожгли письмо? — Я не смог. Но я смог уехать. Как закончилась учёба, я вернулся в Иран и принял Ислам, религию моих предков... Только Аллах помогает мне жить, помогает мне оставаться в Иране... Но даже Аллах не может заставить меня забыть Лидию. — Я поняла вас, Мехтаар. — Вы будете молчать? — Да. — Спасибо. Вы поняли, что хотели? Лидия не пострадает? — Я всё поняла. Спасибо, Мехтаар. С Лидией всё будет хорошо. "С ней я разберусь позже", — подумала Лина. — Хранит вас Бог, мисс Пейдж. Но прошу, не звоните мне. Я больше не хочу ничего знать про всё это... Он повесил трубку. Лина выключила диктофон. Сейчас она не могла ждать. Лина позвонила Камилле. Камилла спала. Пока никаких особых дел у неё не было, так что она решила нормально выспаться. А то совсем нет ни на что сил. Вдруг раздался телефонный звонок. Камилла вырвалась из сладкого забытья. Только через двадцать секунд она смогла нашарить рукой телефон и ответить на звонок. — Да? — сонным голосом спросила Камилла. — Камилла, это Пейдж. — А, Ли... Мисс Пейдж. Что-то случилось? — Да. Я кое-что узнала, — Лина встала. От мучавших её догадок она ходила взад-вперёд. — Я поняла, кто типаж Мерси. — Кто? — Несчастные влюблённые. Ты таких знаешь? Есть кто-нибудь такой в школе? — Несчастные влюбленные?.. — Камилла задумалась. — Не помню... Я посмотрю завтра... Хорошо? Сразу же с утра... Я лучше понимаю с утра. Сейчас я так хочу спать... — вымученно ответила она. — С утра? — связь перебивалась. — Хорошо. — До свидания, мисс Пейдж. — Да, спокойной ночи, Камилла, — она положила трубку, и осмотрела телефон. Чего он так работает? Ему всего-то полгода. Лина снова села за стол, хотела приняться за бумаги, но буквально через секунду подскочила. Мэри сидела в библиотеке. Нужно было проветриться и успокоить мысли. Миссис Мерси! Мэри, такая проницательная, чуть ли не гениальная, и ничего не поняла! Хотя, как бы она это поняла... И это связано с Мэй. Не могла же директриса убить её? Нет, тогда бы её уже арестовали... Но кого миссис Мерси прикрывает? Мэри взяла с собой телефон. Прослушка подключалась именно к нему. И сейчас она могла слышать Лину. — ...Мисс Пейдж, обещайте мне, что это никак не коснётся Лидии, что об этом никто не узнает. Я люблю её больше жизни, — услышала Мэри. Она прислушалась. Это ещё кто? И какой странный акцент... Мэри слышала всё, что говорил Мехтаар. Всё. И хотя не всё могла разобрать — связь оставляла желать лучшего — она всё поняла. Мэри стала свидетельницей признания в убийстве. Дослушав эту речь, Мэри хотела прыгать в окно, но так как она находилась в подвале, это было невозможно. Мэри выругалась, да так, как не ругалась до этого, когда Мехтаар положил трубку. Она тоже захотела пройтись — Мэри нечётко слышала шаги Лины по комнате. Взяв телефон, Мэри вышла из библиотеки. На улицу она выходить не собиралась, просто пройдётся по всему подвальному помещению. А лучше по всей школе... А ещё забежит на автобусную станцию и возьмёт билет домой! Также она слышала звонок Лины к Камилле. Мэри выдирала волосы на голове. Что происходит? Миссис Мерси убила мужа! А миссис Мерси даже Мэри всегда казалась если уж не хорошей, то как минимум неплохой женщиной. А теперь узнать такое! Да если бы она узнала, что её собственная мама кого-нибудь убила, она бы не так волновалась. Мэри остановилась и села на пол, но потом встала и продолжила идти. Нельзя сидеть, нужно куда-то тратить энергию. Иначе её просто разорвёт изнутри! Но потом следующая мысль обрушилась ураганом на Мэри — прослушка всё ещё в кабинете Лины! Завтра же поедет и заберёт её. Хватит с неё. Только бы Лина не нашла прослушку... Лина подошла к рабочему компьютеру. Там было две флешки — флешка Энди и вторая флешка, неизвестного происхождения. Она вытащила её. — Прослушка. Километров на десять. Не очень далеко... — она села за стол и принялась разбирать прослушку. Сделать это было не сложно, особенно с такой простецкой болванкой. Мэри резко остановилась. Она медленно поднесла телефон к уху. Ей не послышалось? — Мэри, это ведь ты? Флешка, так банально... — усмехнулась Лина. Мэри выронила телефон и схватилась за голову. Пиздец. Тут даже вслух не надо говорить. — Много слышала? Я так предполагаю, что всё. Не обнаглела ли ты? Мэри медленно опустилась на колени и взяла телефон. — Завтра к тебе кое-кто заедет. Не пытайся убежать. Я знаю, где ты живёшь. Я знаю о тебе всё, а что не знаю, то узнаю. Спокойной ночи, — она отключила прослушку. У неё ещё промелькнул вариант включить какую-нибудь зацикленную мелодию, но это не профессионально и не этично. Пусть отдохнёт до завтра.