Всего лишь мясо

Пока длилось ожидание заветной яки собы в кисло-сладком соусе Фрида хотела было упорядочить заметки, но дребезжание телефона скорректировало её планы. Босс. – Ага, вот и наша доблестная исследовательница. А я как раз о тебе говорю. Журналистка насторожилась. Судя по наигранно-весёлому тону, в гостях у редактора был кто-то из начальства повыше. – Серьёзно? – и не подумала участвовать в этом цирке она. – А то как же! Слушай, Фрида, милочка, а ты собираешься домой? Мы соскучились. – Уже? – Ну знаешь, твои материалы хороши, и даже очень, но у всего есть мера. Что мы будем за издание, если постоянно подвергаем опасности физическое и… Психическое здоровье такого талантливого репортёра? – Мистер Сэндлер, – Фриде показалось, что вокруг неё уменьшилось количество годного для дыхания воздуха, – Но ведь мой отец… – Адам был фанатиком своего дела, милочка. Ты и сама видела, к чему это привело. В этой фразе было гораздо больше не произнесённых, чем озвученных слов. Бросившая их мать. Переезды. Ранения в «горячих точках», бессонные ночи, письма с угрозами, безденежье, кредиты, ночлежки и бесконечная вредная пища. Итогом стал ранний уход из жизни – сгорел на работе. Вот что это было. Желание докопаться до правды может значительно сократить срок пребывания на этой планете. Фрида знала это, но запрещала себе думать на тему. Выходит, подумали за неё. Наверное, что-то подобное чувствовали кошки, когда им удаляли когти, чтобы спасти обои и мебель. «Да-да, ты прирученный тигр, но тебе это не надо. Не сейчас. Зачем тебе? Предкам было нужно, тебе же…». – Фрида, ты ещё там? – Когда мне нужно вернуться? – бесцветным голосом произнесла девушка, вдруг почувствовав безмерную усталость. – Я думаю, ты успеешь узнать всё, что надо, за сегодня, а завтра с утра стартуй к нам, допишешь уже у себя в квартире. Хорошо? – Да, сэр, – журналистка нажала на кнопку «отбоя» и послушно зашагала навстречу подоспевшему человеку из доставки, который не смог пересилить себя и остановился на какой-то видимой только ему границе между городом и Пепельным тупиком. Из-за разговора вок успел растерять всю привлекательность, и к шмашану Фрида пришла с видом истинного мученика. – Воу, чего это ты? Болит что-то? – отреагировала на состояние журналистки Чита. – Да так, – гостья не решилась ответить в лоб, – Должно быть, аукается вчерашняя пицца. – Ну, может быть, может быть. На, – одноглазая агхори вручила ей одну из жестянок с фирменной горькой настойкой, – Выпей сколько сможешь, должно полегчать. – Спасибо, – Фрида наморщилась от несусветной горечи, но противный вкус смог отогнать подступающую хандру. Это была работа. Была и есть. Когда-то надо было сказать «стоп». Босс прав. Нельзя обзаводиться привязанностями, так теряется объективность. Она хотела показать, насколько удивительны агхори – и сделала это. Нельзя валить на людей тонны правды, они слишком хрупкие для такого. Их надо прикармливать истиной постепенно, совсем как к агхори потихоньку приучают к мясу своих детей. Вот только жизни Фриды на это не хватит. Табу древнее её. Оно не по плечу хрупкой девушке. – Как там моя кружка? – заприметив Леона, поинтересовалась журналистка. – Сушится. Нам повезло с погодой, не сыро, солнце вовсю, – улыбнулся мускулистый агхори. – А когда обжиг? – После полировки. Это не так быстро, извини. А ты торопишься? – А? Не, я уточняю, поскольку просто не знаю… всей технологии. Леон добродушно хмыкнул, снова ныряя носом в свою чашку. При свете дня Фрида впервые смогла чётко рассмотреть узоры на посуде. Среди повторяющихся геометрических линий были изображены различные предметы: колокольчик у Бенни, сова – у Читы, пламя у Леона. На чашке Джозефа оказался череп, из трещины в своде которого прорастал цветок. Вот, значит, как они отличают свою посуду. Спрашивать о символах сейчас было не к месту: все агхори ели в привычном турборежиме и вряд ли горели желанием отвлекаться. Но каково же было удивление девушки, когда Джозеф по окончании трапезы встал со своего места: – Мои бесстрашные, у меня для вас предложение. По рядам молнией принеслись и стихли неявные шепотки. Как пить, в курсе. – После трапезы мы чаще всего валимся спать, забывая, какое чудесное время года на дворе. Предлагаю сегодня искупаться и попариться в бане, мы с Неро всё организовали. Вспомним тварные времена детства, повеселимся! Что скажете? И гостью с собой возьмём, а? Казалось, сытую усталость клана как руку сняло: они, кряхтя, повскакивали со своих мест, побросав посуду, и шеренгой вытянулись в сторону речки. Фрида всё ждала, что кто-то полезет за купальными принадлежностями, но этого почему-то не случилось. Но как знать, может, у агхори такие вещи хранятся в специальном месте? – Ты с нами, – мягко напомнил журналистке Джозеф. В его глазах плясали непонятные ей искорки. – Хорошо, но я бы хотела взять кое-что из вещей, – в это самое время Фрида мысленно перебирала список своих пожиток, думая, какой из комплектов белья сможет сыграть роль купальника. – Всё нужное у тебя есть. Идём. Будет лечить твой телесный токсикоз. – Джозеф, я не в том настроении, чтобы шутить. – А кто шутит? Очень серьёзный диагноз, – со всей уверенностью произнёс лидер клана, разворачивая её за плечи по направлению к речке. – Я не нашла такого заболевания в Интернете, – напоследок решила поартачиться девушка, остро ощущая подвох в сложившейся ситуации. – Интернет знает далеко не всё, мисс Лэнг. Иначе Вы бы не пришли к нам писать репортаж. – И работы бы у меня не было, – слово «репортаж» добралось до свежей раны в груди Фриды, поворошив её, словно кочергой. – Именно… А вот и наш пляж. – Я не поняла… – Фрида замерла, глядя, как клан раздевается, подпрыгивая на сером речном песке, – Вы купаетесь в нижнем белье? – Неа. Голышом и все вместе, – шепнул ей на ухо Джозеф, и, пройдя чуть вперёд, принялся стаскивать с себя в футболку. – Не... – попятилась девушка, – Я на такое не подписывалась. – В тебе говорит телесный токсикоз. Травоядные настолько удушили себя приличиями, что возбуждаются при виде обнажённого тела. Ну или смущаются, как в твоём случае, – Джозеф как ни в чём не бывало принялся за штаны, – Животные всегда были другого мнения. Маленькие дети ближе к истине. Ты застала тварные времена, когда была маленькой. Тебе просто нужно вспомнить это и расслабиться, – оставшись без одежды, парень повернулся к ней, – Смотри. Ничего страшного. Всего лишь тело. Всего лишь мясо. Фрида насилу уговорила себя взглянуть. В том, что Джозеф был взрослым, а не подростком, не осталось никаких сомнений. – Что, застряли, да? – к ним подлетела Чита, такая же обнажённая, – Не видишь, девушка стесняется? – Вижу. От этого и лечу, – ответил ей Джозеф, вопреки ожиданиям Фриды глядя рыжей агхори прямо в глаза. – Вали давай, тут нужна женская рука, – Чита похлопала лидера по спине, и, когда тот повернулся, Фрида увидела пересекающую узкие лопатки татуировку. Та же надпись, что и на её кружке. Мантра бесстрашия. – Эй… Э-эй, мне типа холодно, я из воды только что. Снимай манатки. С таким напором Фриде было не справиться, но она всё равно решила попытаться: – Я... Я в душе не была, подмышки небриты, ноги тоже... – Да-да, это ужасно. Раздевайся, хорош мяться. Такие мелочи волнуют повёрнутых на токсичных стандартах травоядных, а не агхори. – Ладно, – Фрида крепко зажмурилась, расставаясь с вещами. Что там говорил босс? Опасность для физического и психического здоровья? Посмотрел бы на неё сейчас! Лечение от Джозефа. – Пусть валяются, никто не тронет, – Чита по-сестрински прионяла девушку за плечи, – Плавать умеешь? – Д-да, немного. – Чудненько. Напрасно Фрида полагала, что отыщет покой, войдя в воду: речка оказалась мелковатой и прикрыла журналистку только по пояс. И, как водится, рядом тут же образовался Джозеф: – Ну что, как ощущения? – Дай подумать, – сердито прикрылась девушка, – Будто меня разделили и заволокли в воду. – Какой запущенный случай, – парень сделал шаг ей навстречу. – Не подходи! – Почему? – На тебе ничего нет! – Извини уж. Если было бы нужно, люди рождались бы в одежде. Но увы. – Точно! – с подачи одноглазой агхори плечи Фриды атаковала недюжинная волна. Вода, разогнавшись, смела удлинённое каре девушки, залепив глаза. Должно быть, визг журналистки был слышен на окраине города, и кто-нибудь из травоядных наверняка укрепился во мнении, что агхори поедают и не до конца мёртвых людей. – Джозеф, не надо! – не своим голосом вопила девушка, пока жилистые руки притягивали её ближе: – Я посажу тебя на плечи, не бойся. Леон и Чита хотят с нами побороться. Давай, соглашайся, это весело! – Спорим, я тебя уделаю, травоядная? – уже вскарабкавшаяся на спину Леона Чита скрючила пальцы, улыбаясь во все зубы. – А ничего, что я… – начала была журналистка, но Джозеф со вздохом «О, всеблагой Шива» поднырнул под неё, сажая на плечи: – Удобно? – Ага, – Фриде казалось, что свечение её щёк видно из космоса. Веселящийся рядом клан сверкал улыбками и хихикал, но совершенно беззлобно. – Покажи ей, блондиночка. – Босс, поосторожнее с нашей гостьей. – Давай, – Чита протянула девушке руки, переплетая пальцы, – Кто кого! Одноглазая агхори, явно будучи в лучшей форме, заметно поддавалась, и Фрида пожалела о том, что так плохо следила за собственным телом. Леон и Джозеф тоже боролись, упираясь лбом в лоб. – Наш великий и неподражаемый лидер, – в шутку затянул рослый агхори. – Да, мой бесстрашный сладкоречивый родич? – скопировав интонацию, отозвался пепельный блондин. – Моё сердце полно искреннего восхищения Вашим духом, но никак не мускулатурой. – О. И как же нам исправить подобное недопущение? – Волки валились вверх брюхом, думаю, я… – Леон! – первой почуяла подвох Чита, но поздно. Рослый агхори повалился с изяществом небоскрёба, по инерции увлекая за собой и остальных участников борьбы. – Ты в порядке? – вскочивший с колен Джозеф придержал Фриду за локоток, думая, что та выкашливает воду. Но нет: девушка смеялась, согнувшись пополам. – Кажется, – Фрида наклонилась, выливая воду из ушей, – Лечение удалось. – Похоже на то, – добродушно согласился Леон, не уворачиваясь от негодующих тычков в бок со стороны Читы, – Ну что, пора в баню? – В баню? – переспросила Фрида, – Что это? – Это вроде сауны, очень полезно для организма, – Джозеф как ни в чём не бывало сделал растяжечку, – Айда туда. Испытание паром оказалось для Фриды едва ли не тяжелее купания нагишом: – Я будто в пасти дракона! Дышать невозможно! – Дыши ртом, скоро полегчает. Суровые северные народы ещё и били друг друга вениками, – довёл до сведения гостьи Джозеф, выливая на угли ковшик воды. – Зачем?! – ужаснулась журналистка. – Хворь выгоняли, – ответил скрипучий голос с одной из лавок. Там восседала мадам, которая, казалось, не испытывала ни малейшего неудобства от нахождения в парильне, – Потерпи, милая. Скоро станет легче. Хорошо, что на дворе лето. – Да? Я бы не возражала нырнуть в снег после эдакого испытания, – Фрида стёрла со лба целый галлон пота. – Речка его заменит, – предложил Джозеф, располагаясь рядом со старейшиной, – Только потом не визжи, как окунёшься. – Я постараюсь, – дала слово Фрида, усаживаясь у второго бокам мадам и оглядывая собравшихся. Жилистые тела агхори, натянувшиеся от непереваренной пищи животы – ни дать ни взять стая львов на солнышке. Дети тоже были здесь, но они не засиживались долго и периодически окунались в воду, довольно хохоча. Никого из присутствующих нагота не смущала, казалось, они вовсе не замечают такой мелочи. – Я сегодня обнаружила, что на всех тарелках нарисованы разные символы, – набрав достаточно воздуха, выпалила Фрида, – Например, у Бенни на тарелке колокольчик. – Это символ интуиции, – с удовольствием пояснила мадам. – А сова? – Совы видели в темноте. Способность видеть больше, чем обычные люди. – А тарелка Джозефа? – Череп с цветком? Возрождение жизни из смерти. – Понятно, – Фрида было спохватилась записать, но поняла, что некуда и нечем. Казалось, тело истаивает, как воск, и вместе с потом на скамейку стекает и кожа. Лёгкие жгло, под паром всё окружение казалось нереальным, и если бы не бегающие туда-сюда дети, то, пожалуй, воздуха бы тут не осталось вовсе. – А на моей тарелке, – склонившись к журналистке, шепнула старуха, – Отрубленная голова. – Почему? – совершенно не ужаснувшись, спросила Фрида. – Отрубленная голова символизирует освобождение мыслей, более не стеснённых капризами тела. Ну и мой рацион, отчасти… Джозеф, выведи нашу гостью на свежий воздух, она ещё не привыкла к нашей бане. Фрида невольно уцепилась за это «ещё». Что это значит? Какой отрезок времени? – Пошли, окунёмся. Скоро полегчает, – взял её под локоток Джозеф. И без того горячий, как гриппозный больной из древних, а после бани, пожалуй, и прикуривать можно. И не повреждают себе ничего, удивительно. Фрида сполна ощутила сакральный смысл выражения «глоток свежего воздуха». Она чувствовала себя внутренним органом, изъятым из родного тела. Во внешнем мире явно появилось больше цветов, и ощущения стали острее. Ветерок на коже. Текстура песка. Прохлада речки, зовущие в неведомые дали течения. – Круто, а? – понял её ощущения Джозеф. Он окунул только ноги, и, сидя на берегу, щурился, глядя на солнце. Капельки на его шее и плечах искрились, словно кварцевые бусинки. – Лучше не скажешь, – Фрида потянулась, разглядывая солнце через ладони. Её тело – тоже солнечный свет, прошедший ряд метаморфоз и нарастивший слой плоти. Как забавно: прежде такое в голову ей не приходила. Это безумие или что-то ещё? – Ещё пойдёшь в баню? – Не-не-не! – замахала руками девушка, – Я думала, там и умру! – Это было бы очень некстати, мы сегодня уже ели… Смеёшься. Это хорошо. – Джозеф, мне… – Фрида огляделась, – Мне надо кое-что тебе сказать. – Что такое? – Меня… требуют обратно, – журналистка потянула ногу к самому носу и уткнулась лицом в колено. – Куда? – даже не сразу понял глава клана. – В редакцию. – А. Надолго? – Меня просили сворачивать цикл репортажей. – Что? Ты же только начала. – Да, знаю, но босс считает, что если я буду увлекаться, то повторю судьбу отца. – А ничего, что это твоя судьба? Фрида не ответила, подтянув к носу и вторую ногу. – Ладно, – Джозеф вздохнул, и на его лице появилось прежнее умиротворённое выражение, – Значит, нам придётся поторопиться. У тебя ещё оставалась в планах резьба по кости, правильно? – А… Да. – Хорошо. Сходим на могильник. Посохни ещё, я принесу тебе одежду. Фриде показалось, что стало холоднее. В её жизни прежде не было момента, когда приходилось вот так выкладывать правду. Только сформировали доверие – и всё заканчивается. Но почему внутри вертится печаль, а не негодование?