"Второй дом"

Глава 20 «Фрай»       С утра я впервые за всё время своего пребывания во «Втором доме», просыпаюсь в чистом сознании. Моя голова не идет кругом, перед глазами ничего не плывёт, а тело не кажется ватным, как это бывает обычно. Я пытаюсь встать с постели и поставить ноги на пол, но чья-то рука тянет меня обратно. Обернувшись, я вижу Найта, жмурящегося от солнца. Его чистые, словно вода, глаза блестят в солнечных лучах.       — Может, не пойдёшь никуда?       — А я могу ходить?       — Наверняка, можешь. Ты ведь не собираешься от меня уйти? — Найт спрашивает это мягко, ласково улыбается и проводит кончиками пальцев по моей обнажённой спине.       — Я останусь с тобой, ты же знаешь. Я за этим сюда и пришёл. Странно было бы уходить, не находишь? — я ставлю ступни на деревянный пол и двигаю пальцами. Я их чувствую. Осторожно встаю, опираясь на тумбочку, и делаю шаг вперед, — черт, я и, правда, хожу.       Делаю еще шаг и меня прошибает очередная вспышка. Она так слепит меня, что я с силой зажмуриваюсь. Перед своими горящими от боли глазами я вижу лицо Финна, мы сидим с ним в машине. Он напуган. Очень напуган. Смотрит на меня с ужасом и печалью, а я спрашиваю, вернёмся ли мы обратно. Финн прикасается кончиками пальцев к моему лицу, а затем говорит очень сдавленно, будто пытаясь сдержать крик: «Нет, больше нет, Ты больше не вернешься сюда. Я на это надеюсь».       — Черт! — от неожиданности я вскрикиваю и пытаюсь отдышаться.       — Что-то случилось, Фрай? — Найт встает в постели, это слышно по тому, как она скрипит. Обходит вокруг и вновь прикасается ко мне своими теплыми руками, заглядывает в глаза, — эй? С тобой всё нормально?       — Я видел странную вспышку, — снова пытаюсь зажмуриться, но у меня ничего не выходит. Я больше ничего не вижу. Перед моими глазами всё еще стоит напуганное лицо Финна и тоска, которую, кажется, можно есть ложками.       — Что именно ты видел? — мягкие губы Найта прикасаются к моей коже, целуют мою шею, ключицы, грудь, покусывают и облизывают, а я до сих пор не могу выкинуть лицо Финна из своей головы.       — Я видел Финна… он был напуган… мы сидели в машине и он…       — Фрай, может, вернемся в постель? Что скажешь? — его горячий язык оставляет влажную, теплую дорожку на моём животе, спускаясь вся ниже, горячие руки прикасаются к моим бедрам.       — Что это может значить? Почему он был так напуган, Найт?       — Финн любит тебя всей душой и переживает за тебя, что тебя удивляет? — Найт опускается на колени, а я чувствую, как он прикасается ко мне губами, бросает на меня короткий взгляд снизу вверх, — эй, перестань об этом думать. Останься со мной, Фрай.       — Но там была машина…       — Забудь о машине, — еще мгновение и мой член полностью исчезает в его глотке, я хватаюсь за его длинные волосы и мысли о вспышке улетучиваются словно курительный дым, а на её место приходит лишь удовольствие, теплое и растущее с каждой секундой, — тебе хорошо, Фрай?       — Да… да, черт, — я сильнее сжимаю его волосы, а моё тело начинает гореть.       — Останься со мной и так будет всегда. Я обещаю, Фрай.       Его нежный, ласковый шепот снова заволакивает меня собой, что кроме него я ничего не слышу, ничего не вижу, кроме его лица, ничего не чувствую, кроме его обжигающих губ, кроме его теплых прикосновений. Я словно проваливаюсь в сладкую пропасть и тону в ней с головой. Сильнее сжимаю его волосы, крепче стискиваю зубы, и совсем скоро комната наполняется моим сломанным голосом:       — Найт… я сейчас… ааа…       — Иу! Хах, ты кончил мне на лицо. Как невежливо, Фрай. Знаешь, что за это бывает? — он встает в полный рост, хватает меня за лицо и присасывается к моим губам. Я чувствую на них свою сперму, и мне становится тошно.       — Господи, Найт, ты отвратителен.       — А ты так мил, что я больше не могу терпеть, — холодные, голубые глаза блестят в лучах восходящего солнца, крепкие руки хватают мои синюшные запястья, разворачивают к себе спиной и с силой прижимают к стене.       По привычке пытаюсь прислушиваться к шепоту стен, но больше его не слышу. «Второй дом» перестал со мной говорить», но надолго ли? В голову всё еще лезет последняя вспышка и лицо Финна, почему он был так напуган? И что мы делали в той машине?       Острая, пронизывающая боль вырывает меня из раздумий и пронзает тело до кончиков пальцев. Заломанная назад рука начинает ныть, а в моих ноздрях застревает родной, инжирный запах. Его мягкий стон заполняет мою голову, яростные шлепки раздаются по всей спальне, а я упираюсь о стену и вновь раздираю её ногтями, но на сей раз «Второй дом» не кровоточит.       Боль кажется еще острее, чем прежде, потому что раньше я толком ничего не соображал. Сейчас она буквально заставляет меня выть.       — Блять, полегче, Найт!       Но Найт меня не слышит. Найт в такие моменты никогда меня не слышал. Его дыхание становится всё более влажным и частым, пока я не ощущаю, как он сначала целует мои плечи, а затем вгрызается в них с силой, как болезненно лопается моя кожа, а его мягкий, нежный крик колотит по моим барабанным перепонкам.       — Ну ты и ублюдок, черт бы тебя подрал, Найт, — я скатываюсь по стене упираясь о неё лбом. Тело горит от боли. Я всё еще не могу восстановить дыхание.       — О, Господи, прости меня, Фрай, я такой несдержанный… — Найт обнимает меня за плечи и целует место укуса, из-за чего оно болит еще сильнее, — прости меня, я искуплю свою вину, ладно? Как насчет устроить сегодня большой пир в твою честь?       — Ты что, спятил?       — О, предоставь всё мне. Эйприл займётся блюдами, ребята помогут ей со столом. Будем петь, танцевать и веселиться. Что скажешь? — когда Найт говорит о своих планах, его глаза блестят еще сильнее, широкая улыбка расплывается на лице, а он весело размахивает руками, говоря, что там еще будет, — ну так, что? Ты согласен?       — Если тебя это порадует, Найт, — а я смотрю в его счастливое лицо и совсем забываю про боль. Всё еще поверить не могу, что мы теперь вместе. Точно так, как и было в моей вспышке.       — О, прекрасно. Обитатели «Второго дома» будут в восторге. Они обожают такие вечера.       Весь этот день мы готовимся к вечернему собранию. Дочери «Второго дома» хлопочут с готовкой закусок и салатов, сыны «Второго дома» помогают с готовкой мяса и сервировкой стола. Финн притаскивает из погреба бутылки с инжирным вином, а Рэджи старательно замешивает в них травы, которые до сих пор меня пугают. Мельком поглядывает на меня и предлагает распить чашу на двоих.       — Выпьем? — его хитрый взгляд смотрит на меня с интересом.       — Чтобы я потом снова отъехал неизвестно насколько? Иди-ка ты нахер, Рэджи.       — Да брось, это ведь «Солнечный свет». Он ведь тебе нравится, — он добавляет травы из пузырька в глиняную чашу с горячим инжирным вином.       — С чего ты взял, что мне это нравится?       — Ну… — взгляд Рэджи упирается в меня, но он ничего не говорит, лишь как-то странно посматривает на меня, а затем кивает головой, — ну да, не знаю. Просто подумал. Не хочешь, как хочешь, мне больше достанется, засранец.       Ни за что больше не притронусь к этому чертовому вину. Я ищу в толпе снующих туда-сюда людей, Финна, потому что хочу узнать у него. Честно говоря, я сам не знаю, что именно хочу у него узнать. Но я должен сказать ему про свою вспышку, ведь он был в ней и его касается.       Когда я подхожу к Финну, он нежно улыбается мне, продолжая выставлять стеклянные бутылки на большой алтарный стол. Спрашивает нужна ли мне помощь. Он всегда такой заботливый, что иногда это обескураживает. В чистом сознании он кажется мне самым светлым человеком в этом месте. Во всех смыслах самым светлым.       — Я кое-что видел.       — Да? Что именно?       — Вспышка. Я видел будущее.       — О, правда? Что там было? Найт? — Финн спрашивает с улыбкой и ставит очередную бутылку на стол.       — Нет, там был ты, и… — я вновь вспоминаю его перепуганное лицо, — мы с тобой куда-то ехали и ты был до смерти напуган.       Из вспышки меня выдёргивает звон бьющегося стекла и встревоженный взгляд Финна, направленный на меня. Инжирное вино заливает деревянный пол, а осколки бутылочных стёкол разлетаются в разные стороны.       — Черт, Финн, давай я тебе помогу, — я пытаюсь сгрести все стёкла в одну кучу, а он по-прежнему стоит в каком-то ступоре, смотрит на растекающееся по полу вино и кажется мне таким потерянным, — Финн, в чем дело?       — Прости, я сейчас принесу тряпку.       Я ждал его, ждал долго, но он так и не вернулся. К вечеру все обитатели «Второго дома» собрались у стола, заваленного едой. Чего на нём только не было — запеченные куропатки, томленные в вине перепёлки, тонна непонятных салатов, холодных закусок и горячего вина. Зажженные свечи уютно освящают алтарный зал теплым светом, а завеса курительного дыма поднимается вверх и образует синий туман, отчего-то в нём становится легко и весело.       Дочери «Второй дома» разодеты в легкие белые платья. Найт стоит во главе стола и поднимает чашу с инжирным вином, его холодный любящий взгляд устремлен на меня через всю длину стола, сквозь поднимающийся пар от горячих ребрышек, сквозь аромат печеного хлеба, витающий в воздухе, сквозь улыбки, смех и любовь, царящую в каждом уголке «Второго дома». Финн подходит к алтарному столу последним и занимает место рядом со мной. Я чувствую, как он мягко поглаживает моё колено, когда садится рядом, а затем смотрит в моё лицо с ласковой улыбкой.       — Я рад, что ты вернулся, Финн, — я шепчу ему едва слышно, а он мягко кивает в ответ и говорит:       — Куда же я отсюда денусь.       — Дети мои, я собрал вас всех здесь, чтобы сказать — этот вечер ваш. Я так благодарен вам за всё, словами не описать. Вы делаете мою жизнь такой счастливой, Господи, вы себе не представляете. Без вас «Второй дом» бы погиб. Именно вы делаете его таким, какой он есть, и я не перестану благодарить вас за это, — Найт говорит это так любяще, что его кристальные глаза слезятся, а бокал в руке дрожит, — я бесконечно вас люблю, моя семья.       — Это мы тебя любим, Найт! — дочерь Эйприл выкрикивает и поднимает свою чашу.       — Спасибо за вторую жизнь, Найт! — Рэджи поднимает свою чашу следом.       — Пусть это место живёт вечно! — дочерь Робин звонко смеется.       — Спасибо, Найт!       — Найт, мы навсегда останемся рядом!       Я, молча, поднимаю свою чашу (не с инжирным вином, черт бы его подрал), подмигиваю Найту и осушаю её до дна. Стук глиняных чаш сменяется бульканьем кукурузного вина, прихлёбыванием, а затем звоном посуды, лязганьем вилок, весёлым, любящим смехом, чавканьем и голосами обитателей «Второго дома». Мягкое тепло с ароматом дубовых поленьев окутывает своим уютом, а завеса курительного дыма становится всё более плотной. Раскрасневшиеся, смеющиеся лица кажутся мне такими счастливыми, будто мы все собрались на Рождество одной семьей, хотя даже в своей жизни я не вспомню праздника, который был бы окутан атмосферой подобной этой — любящей, теплой и родной, где каждому есть своё месте, где каждый чувствует себя любимым, где каждый просто счастлив быть.       — Знаешь, вы были правы, — я киваю Финну, который трескает маленькие хрустящие закуски с ростками крошечного горошка.       — В чем именно мы были правы?       — Я чувствую себя счастливым…       Я окидываю взглядом Финна, дочерь Эйприл, Робин и Марго, смеющихся и уплетающих свиные ребрышки, сынов Никки и Рика, которые что-то бурно обсуждали и смеялись, дочерь Элайзу и сына Уолеса, который шептал ей что-то на ухо, а она краснела и шутливо толкала его в плечо. Рэджи, раскуривающего самокрутку и пытающегося что-то философски втолковать сыну Адаму. Ренди, ухаживающего за дочерью Амандой, которая, очевидно, неровно к нему дышит. В конце концов, мой взгляд упирается в Найта, лишь смотря на которого, моё сердце начинает колотиться, как проклятое.       — Я чувствую себя счастливым рядом с тобой, рядом с Найтом. Здесь. Рядом со всеми вами, — я киваю, и внутри становится до безумия тепло, — знаешь, мне кажется, я, наконец, принял «Второй дом».       — Я ведь говорил. Всё встанет на свои места, когда ты примешь «Второй дом». Я счастлив это слышать, Фрай.       Вскоре лязг тарелок и звон чаш сменяется звуками струнной музыки, мягким звучным пением, алтарный зал наполняется ароматом трав, десятками рук, вздымающихся вверх, светлыми силуэтами, плавающими и танцующими в травяном тумане, мягким потрескиванием парафиновых свечей, теплом и запахом инжира, жасмина и мёда.       Веселый, пьяный Найт танцует с дочерью Эйприл, она кладёт свои руки ему на плечи, а он с присущей ему страстью жадно впивается в её губы, его язык скользит по её подбородку, по её губам, накрывает её рот. Я спешу перевести взгляд, потому что в глубине души меня это выводит из себя. Сын Ренди сажает дочерь Аманду себе на колени, а она мягко елозит бедрами и смеётся. Сын Уолес и дочерь Элайза давно покинули алтарный зал и уже где-то уединились, судя по звукам, где-то в спальнях на первом этаже. Сын Рэджи раскуривает «Розовый цвет», задирает голову вверх и звучно выдыхает так, что я слышу его стон.       Постепенно весёлая, семейная атмосфера «Второго дома» начинает превращаться в страстную и куда более интимную. Мимо меня проходит обнажённая дочерь Робин, лукаво мне улыбаясь, за ней следом идёт сын Адам. Завеса травяного дыма становится плотнее, по деревянному полу местами раскиданы белые женские платья, которые они, видимо, сняли с себя за ненадобностью. Я медленно моргаю, оглядываясь вокруг, в углу замечаю двигающиеся голые тела, но из-за опьянения и курительного тумана не могу разобрать, кто это. Вскоре из спален и зала начинает доноситься стон, тонкий и тягучий, горячий, рождающий внутри такое же желание.       — Иди ко мне, Фрай, — знакомый голос раздаётся над моим ухом и увлекает меня за собой, но ему явно не хватает сил, чтобы меня поднять, а потому я валюсь вместе с ним на пол. Поднимаю глаза вверх, и на меня смотрит знакомый взгляд любимых глаз.       Моя голова лежит у Финна на коленях, а его длинные тонкие пальцы ласково перебирают мои отросшие черные волосы. Я не отрываю взгляда от его чистых зеленых глаз, которые смотрят на меня с желанием, втягиваю запах терновника и весны, и мне хочется погрузиться в него целиком.       — Прикоснись ко мне.       — Я и так тебя касаюсь, Фрай, — Финн снова запускает руку в мои волосы, а я не отвожу от него глаз. Его перевёрнутое лицо кажется мне невыносимо притягательным.       — Прикоснись ко мне иначе.       Финн склоняет надо мной голову и целует меня перевёрнутым поцелуем. Его светлые длинные волосы щекочут мою шею, а я протягиваю руку и прижимаю его к себе еще крепче. Запах терновника, кажется, наполняет меня изнутри. Звуки музыки, пьяные голоса обитателей и смех будто отходит на второй план, а затем исчезает вовсе, когда я сильнее прижимаюсь к его губам.       — Хочешь, чтобы мы пошли наверх? — Финн шепчет терновым дыханием, а я не хочу от него отрываться даже на секунду.       — Еще как хочу.       Финн вскакивает на ноги, берет меня за руку и тащит наверх, в свою спальню, по тёмному коридору, залитому тусклым приглушенным светом, мимо картин и запаха догорающих поленьев, смеясь и горячо дыша, а я плыву за ним следом, не отпуская его руку.       — Я мигом, — Финн бегло чмокает мои губы и скрывается в темноте ванной комнаты, а я плюхаюсь на его постель, в моей голове всё еще витает травяное опьянение.       Я слышу шум воды за стеной и шелест сухой листвы за окном. Разве сегодня с утра была осень? Мельком вспоминаю эту чертову вспышку. Совсем забыл спросить у Финна, почему он так резко ушел, и всё ли с ним в порядке. Почему он вообще так отреагировал? И куда мы, черт возьми, поедем? Как ни крути, но она не дает мне покоя. Чертова вспышка. Я точно видел именно это?       Плюхаюсь на постель и утопаю носом в его подушке, в запахе терновника и весны, в запахе Финна, таком же нежном, как и он сам. Невольно моя рука натыкается на что-то твёрдое, лежащее под подушкой. Я заглядываю туда краем глаза и обнаруживаю небольшой блокнот для рисования. Открываю обложку, в уголке снизу красуется надпись, сделанная красивым чистым подчерком: «От нас с папой. Филлис». Блокнот для рисования в подарок незрячему сыну? Одна из их черных шуток? Печально и стыдно за то, что смешно.       Переворачиваю первую страничку. Страницы пестрят множеством неумелых зарисовок, портретами и пейзажами, сделанными карандашом, в разное время года. По этим портретам, хоть и неумелым, легко узнать обитателей «Второго дома», Найта, Рэджи и Эйприл. Найт кажется счастливым и улыбчивым, а Рэджи недовольным и хмурым, Эйприл зарисована на фоне инжирного дерева с цветами в волосах. Много перечеркнутых и незаконченных зарисовок. Финн пытался нарисовать людей, которыми дорожил.       Блокнот старый и видно, что почти использованный. Я бегло пролистываю до конца, рисунками пестрят все страницы, за исключением двух последних — они просто пустуют. Возвращаюсь вперёд и листаю вновь, более внимательно, пытаясь узнать в лицах людей нынешних и тогдашних обитателей «Второго дома». В самом начале блокнота очень много портретов Найта — веселого, беззаботного, с куда более короткими волосами, задумчивого, спящего. Рисунки совсем неумелые, кривые, но в них можно узнать Найта. Я листаю дальше, рассматривая портреты сына Рэджи и сына Адама, многие из них вызывают улыбку.       Но очень скоро моя улыбка сходит на нет, когда на одной из страниц я нахожу знакомое лицо. Я вглядываюсь внимательнее в черты лица, в глаза, в волосы, в сам силуэт и меня пробирает какое-то странное чувство страха, непонимания и тревоги. В особенности тревоги.       — Этого не может быть.       Я листаю дальше, то же лицо, те же черты, глаза, они везде одинаковы. И чем больше я на них смотрю, тем больше меня пробирает тревога, необъяснимый страх и мороз по всему телу. В какой-то момент я пытаюсь проморгаться, думая, что мне это просто мерещится, но когда я снова смотрю на изрисованные страницы, образ не меняется.       Всё то же знакомое лицо. Всё те же черты.       — Как это возможно, блять.       Шум воды в ванной комнате затихает, а я даже не замечаю, как Финн появляется в дверях и с тем же страхом смотрит на блокнот в моих руках. Его стеклянный взгляд, устремленный на мои руки, медленно поднимается вверх и застывает на моём непонимающем лице, полном какого-то внутреннего ужаса.       Перед моими глазами до сих пор стоят эти портреты, а в голове крутится лишь один единственный вопрос. Я протягиваю Финну блокнот с рисунками и спрашиваю испуганным, придавленным шепотом, словно опасаясь, что стены «Второго дома» меня услышат:       — Объясни мне, что здесь происходит. Как это возможно?