"Второй дом"

Прим: "сыны" и "дочери" - имена собственные.       Глава 4       «Фрай»       Будущее неизменно.       Будущее неизменно.       Будущее неизменно.       Однажды всё будет так же, как и в моих вспышках. Я буду свободен и счастлив. Мы будем вместе, и всё будет иначе. Не так, как сейчас. Не так, как сейчас. Только не так.       — Подними голову, Фрай, — он осторожно берет мой подбородок и приподнимает вверх, касается чашей моих губ, — выпей это. Осторожно, не разлей. Ну вот, ты молодец.       — Что это за хрень?       — С ней тебе будет проще пережить посвящение.       — Пережить? Какого черта это значит!? — я чувствую, как эта чертова паника разливается по телу, сердце колотится всё громче, а в глотке сохнет.       — Ну ладно тебе, Фрай, нет там ничего страшного. После посвящения еще никто не умирал, хах… — он звонко смеется и ласково треплет меня по волосам, — ты такой милый, когда напуган. Тебе это кто-нибудь говорил?       — Объясни мне, что это за херня.       — О, кстати, я тебе принес одежду. Безусловно, ты одет весьма стильно, но у нас тут свой дресс код. Ничего личного, Фрай, так уж принято. Я помогу тебе переодеться, а то у тебя снова сейчас работать ничего не будет. Ох, есть тут свои неудобства, ты уж извини.       — Найт! Кончай трепаться, объясни мне, что за дерьмо сейчас будет!?       — Ты что, опять капризничаешь? Фрай, давай мы переоденемся, а потом ты сам всё увидишь, хорошо, сладкий? — он приближается ко мне еще ближе, гладит меня по щеке и шепчет: — доверься мне. Просто доверься, скоро тебе будет хорошо. Скоро нам обоим будет так хорошо, хах…       — Черт, Найт, расскажи мне!       — Это против правил. Давай, дружок, просовывай сюда руки, — он натягивает на меня такую же белую рубашку, как на нем самом, аккуратно застегивает каждую пуговицу, говорит, что я красивый, — ты безумно красивый, Фрай. Повезло, что ты пришел ко мне сам. Удивительно и иронично, не находишь? Бывает же такое в жизни, подумать только.        — Давно ты здесь? — стараюсь отвлечься от дурных мыслей, а заодно хочу узнать его ближе, ведь, как-никак, у нас одно будущее на двоих.       — Двадцать лет назад я родился вместе со «Вторым домом». Я стал его отцом, а после я стал отцом всем, кого он принял к себе. У меня никогда не было первого дома, а потому «Второй дом» стал для меня и первым и вторым и единственным. А все, кого он принял — моей семьей. Скоро и ты станешь частью нашей семьи. Правда, славная история, Фрай?       — Как ты заставляешь всех этих людей идти за собой?       — Их не нужно заставлять, Фрай. Они делают это по доброй воле. Однажды и ты сделаешь этот выбор по своей воле. Просто сейчас ты к этому не готов, понимаешь меня?       — теплая улыбка расплывается на его лице, а он мнет мои пальцы в своих горячих руках, — ну ладно, что-то мы засиделись. Я помогу тебе встать.       — Что было в чаше? Что со мной будет?       — Инжирное вино, твоё любимое, и еще один маленький ингредиент, ничего смертельного, уверяю тебя. Я дорожу тобой, поэтому ни о чем не беспокойся, я не дам тебя в обиду, Фрай.       — Ты лжешь… лжешь всё… хрень это всё собачья.       — Какого же ты плохого мнения обо мне, Фрай, ты меня прямо-таки расстраиваешь, — Найт закидывает одну мою руку себе на плечо, обнимает меня за талию и выводит из комнаты, мы идем вдоль по затемненному коридору вперед, к свету, — ты наверняка думаешь, что я задумал что-то недоброе, но это не так. Я хочу, чтобы ты быстрее стал частью нашей семьи и перестал страдать. Мне больно видеть тебя таким, честно скажу. Ты веришь мне?       — Хер я тебе поверю.       — Фрай, — Найт цокает языком, а свет впереди становится ярче, — однажды ты будешь мне благодарен, хоть сейчас тебе так и не кажется.       Я вспоминаю свои вспышки и уже начинаю сомневаться в них. Найт крепче прижимает меня к себе, больная рука всё еще ноет. Свет становится ярче, пока не ослепляет меня полностью. Я зажмуриваю глаза, а затем слышу гул. Множество голосов, они словно приветствуют нас. Я крепче цепляюсь за его плечо, а он подводит меня к столу. Когда я открываю глаза, все эти люди таращатся на меня. все они, облаченные в белое, их взгляды устремлены на меня, а моё сердце начинает биться в глотке, как сумасшедшее. Я опираюсь о деревянный стол, Найт придерживает меня сзади, помогает на него забраться.       — Что?       — Ты должен сюда лечь, Фрай, — он нежно поглаживает меня по спине своей горячей рукой, — доверься мне, слышишь? Доверяй мне, я с тобой. Мы все с тобой.       Ноги меня не слушаются, руки тоже. Я падаю на стол и не могу даже перевернуться, тело будто ватное. Кажется, что еще чуть-чуть, и оно взлетит вверх. Найт кладет свои руки на мой живот и поднимает голову вверх. Говорит громко и четко, обращаясь к залу:       — «Второй дом», наконец, выбрал себе сына! — его голос разносится громким эхо, а затем отскакивает от стен и будто вновь возвращается обратно, — сыны «Второго дома», примите его в свою семью, дочери «Второго дома», покажите ему свою любовь! Когда Найт заканчивает, по залу проходит волна странного гулкого звука, похожего на горловое пение или какую-то хрень в этом духе. Перед моими глазами плывет пелена, пахнущая жасмином, а затем я вижу лица. Много лиц. Они все улыбаются мне, смеются, кажутся дружелюбными, но я всё равно боюсь их всех до усрачки. Чего они от меня хотят?       — Расслабься и плыви по течению, Фрай, — Найт говорит мне на ухо ласковым голосом, после чего целует меня в лоб, — отдайся в их руки. Позволь им забрать тебя.       — Не оставляй меня, — я не отрываю взгляда от его прозрачных, кристальных глаз.       — Я рядом, Фрай. Всегда был и всегда буду.       Всё, что я успеваю сделать это глубокий вдох, прежде, чем все эти люди накидываются на меня. Я чувствую, как они сдирают с меня одежду, как их руки хватают и лапают меня, чувствую, как они стягивают с меня белье. Я чувствую их проклятые руки везде, на своем лице, у себя во рту, они елозят там пальцами. Чьи-то руки на моей шее, на моем животе, у меня между ног, множество гребаных рук и странный жар от их тел. Я с силой зажмуриваюсь, а они прикасаются к моим губам, сильнее разводят мои ноги, щипают меня, ласкают. Их руки обжигают мою кожу, они щекочут меня и делают мне больно. Они, словно тысячи маленьких жуков, ползают и бегают по мне, а глубоко сидевшая внутри тошнота буквально рвется из меня наружу.       — Доверься нашей семье, Фрай, доверься мне.       Я пытаюсь закричать, но в моей глотке будто ком встает. Их пальцы бегают по моему лицу, как крошечные паучьи лапки. Кто-то из них забрался на стол и с хрустом раздвинул мои ноги, так сильно, что у меня тело сводит от боли. Он пытается вставить в меня что-то и мне не хочется думать что. Мне проще и дальше думать о паучьих лапках на моем лице, чем об этом.       — Господи, какой он узкий.       — Я вчера так же подумал, полночи пытался его растянуть.       — Нет-нет-нет, блять! Хватит! — я кричу визгливым криком, но это странное горловое пение позади меня становится еще громче и почти перекрывает его.       — Всё хорошо, Фрай, слушай мой голос. Возьми мою руку, она здесь, — Найт берет меня за руку, а я крепче сжимаю его пальцы, буквально до хруста, потому что мне больно до черта, — сожми еще крепче, если нужно. Я с тобой рядом, Фрай, ты держишься молодцом.       Влажные языки всех этих людей облизывают меня с ног до головы. Длинные пальцы и скользкие языки будто обволакивают всё моё тело. Мерзкое, склизкое, противное ощущение, от которого тошнит. И проклятая боль, такая сильная, что невозможно молчать.       — Давай же, сын Адам, твоя очередь, не стесняйся, прими Фрая в свою семью.       — Хватит! Прекрати это! Умоляю, прекрати!       — Боже, Фрай, ну ты чего? Мы только начали. Впереди еще одиннадцать сыновей. Ты справишься. Все обычно справляются. Держи мою руку и не отпускай, — Найт прикасается губами к моим губам, а я от боли кричу ему в рот.       Адская, жгучая, тягучая, непрекращающаяся боль, она наполняет меня под завязку и не оставляет после себя ничего. Чьи-то пальцы застревают в моей глотке. Чей-то язык вылизывает мой живот. Чьи-то зубы мягко прикусывают мою кожу. Десятки маленьких пальцев бегают по моему телу. Я пытаюсь открыть глаза и оглядеться вокруг, но вижу лишь кучу людей. Они все смотрят на меня, они все трогают меня, лижут меня своими противными языками, улыбаются этими скользкими гнусными улыбками, которые я на дух не переношу. А каждый новый сын «Второго дома» сменяет предыдущего.       — Заставь их остановиться, На-айт! Блять, пожа-алуйста!       — Ты выдержишь, Фрай, ты сильный, — Найт гладит меня по голове, моё лицо взмокло от ужаса и боли, а он продолжает говорить мне нежным успокаивающим голосом: — ты смелый, ты самый сильный, самый красивый, мой самый любимый сын, Фрай. Я с тобой рядом. Слышишь меня? Я рядом. Я здесь.       Я смотрю в его глаза, пока эти черти меня насилуют, я смотрю лишь в его глаза. Не хочу смотреть на всех этих людей. Не хочу смотреть ни на кого, кроме него. Боль внутри становится такой невыносимой, что по моим щекам текут слезы. Найт растирает их своими длинными пальцами и снова прикасается губами к моим губам. Он нежно целует меня, нежно водит своим языком по моим губам, а я чувствую только эти тошнотворные толчки из-за того, что кто-то вколачивается в меня по самые яйца. Найт целует моё лицо, мой подбородок, мои щеки, его кристальные глаза блестят в свете парафиновых свечей, запах жасмина и дыма заполняет собой помещение зала.       Десятки языков и длинных мерзких пальцев продолжают ползать по моему телу. На моей коже остаются длинные склизкие дорожки слюны, их запахи смешиваются в единый тошнотворный коктейль, толчки не прекращаются, боль становится всё более невыносимой, горловое пение еще более громким. Голос Найта над моим ухом еще более ласковым, более нежным, как топленое масло, он обволакивает меня и убаюкивает.       Инжирное вино, наконец, начинает действовать, и постепенно я начинаю терять всякую чувствительность. Я лишь чувствую трение спины о деревянную столешницу, непрекращающиеся толчки сыновей «Второго дома», руки, держащие мои запястья, пальцы, сжимающие мои лодыжки, раздвигающие мои ноги, лица, скалящиеся мне в лицо. Я вижу, как каждый из них насилует меня, раз за разом, один за другим, они просто сменяют друг друга, а всё, что я могу это лежать под ними и смотреть в их гребаные лица, полные этих жутких улыбок. Я даже кричать больше не могу, потому что посадил себе голос. В ушах гремит гул женского пения, в глотке пересохло так, что мне не хватает воздуха, а всё это и не думает заканчиваться.       — Ты почти справился, ты молодец, Фрай. Я же говорил, ничего сложного. Ты такой сильный, я тобой горжусь, горжусь, что ты с нами, — Найт гладит моё лицо, снова целует меня в губы, шепчет из раза в раз: — ты моя прелесть, ты молодец, Фрай, ты отлично держишься. Ты станешь прекрасным членом нашей семьи.       А я почти его не слышу. Я уже почти ничего не слышу. И уже почти ничего не чувствую. Лишь бесконечные толчки и свет от свечей. Мои глаза закатываются, горловое пение становится еще более отдаленным. Голоса тоже куда-то исчезают. Я больше не ощущаю ни языков, ни пальцев, ни рук, ничего. Совсем ничего. На мгновение мне кажется, будто я умираю. Будто от этой жуткой боли у меня остановилось сердце, а сейчас всё это я вижу в последний раз. Умирать вот так — скверно. Паршивее просто некуда. Неужели всё закончится так?       — Фрай, не вздумай отключаться, — голос Найта снова возвращает меня к жизни, а вместе с ним возвращается и вся эта боль, осознание, что меня насилуют толпой, и понимание, что я сделать нихрена не могу, — уже почти всё, Фрай, ты прекрасно держишься. Еще совсем чуть-чуть, всего мгновение, не закрывай глаза, будь со мной, держи мою руку, слушай мой голос, Фрай. Ты слышишь меня? Уже почти всё закончилось. Потерпи совсем немного.       — Ааа… О, Боже, — голос последнего из этих ублюдков разносится откуда-то снизу,       — фух, да уж, теперь узким его точно не назовешь.       — Ты отлично постарался сын Нейтан. Займи своё место.       Женское пение резко прекращается, последний ублюдок, наконец, отходит от меня, а мои ноги, словно мертвые, валятся на стол, я по-прежнему не могу ими подвигать. Жгучая, острая боль расползается по всему телу и отдается у меня в висках. Руки трясутся от ужаса, а глаза бегают в поисках Найта. Я не могу пошевелить головой. Не могу пошевелить ничем. Моё тело будто мне больше не принадлежит. Это всё из-за чертового инжирного вина или из-за того, что со мной сделали?       — Сыны и дочери «Второго дома», я благодарю Вас за то, что Вы так великодушно смогли принять в нашу семью нового члена, — Найт кладет свои руки на мой живот, — теперь ты часть этой семьи, сын Фрай. Ты сын «Второго дома». Твоё посвящение я объявляю оконченным!       По залу проходит новая волна гула, а Найт наклоняется ко мне ближе и нежно обнимает. Шепчет мне ухо, что он гордится мной. Что я справился. Что теперь я стал частью их семьи. Он поднимает меня на руки, кладет мою голову себе на плечо, и уносит из этого чертового зала.       — Не поверишь, как я рад, что теперь ты с нами, Фрай. Теперь уже по-настоящему. «Второй дом» принял тебя. И наша семья тоже. Теперь ты не одинок, Фрай. Это ли не чудо?       — Я тебе шею сверну, ты больной ублюдок.       — О, Боже, Фрай, не порти момент, — Найт недовольно цокает языком, — я сейчас так счастлив, что прощу тебе твои маленькие шалости. Видишь, какой я великодушный? Вообще-то я понимаю твою злость, поначалу она у всех бывает. Но потом это проходит, уж поверь мне. Все сыны и дочери «Второго дома» проходят через это. Ты не единственный, Фрай. Они тоже злились. Кричали. Плакали. Хотели меня убить. Но потом они поняли, что приобрели здесь куда больше, чем потеряли. Слышишь меня, Фрай? И ты это скоро поймешь. Иначе и быть не может.       Этой ночью я уснул с ощущением, будто я потерял всё, даже свои вспышки, за которые цеплялся до последнего. Я перестал верить в то, что они могут быть правдивы. Не после того, что со мной сделали. У нас с ним нет никакого общего будущего. Мне всё это лишь показалось. Может я никогда и не умел видеть будущее? Может, это был просто сон? Может всё это, мне снится сейчас?