Battle-born

Блеклый в красном мареве рассвета костер набросился на кусок нхарна и принялся пожирать его, облизывая со всех сторон белыми языками. Шиндо усмехнулся и подкинул еще нхарна. Боги благосклонно приняли подношение, и он поднялся, облизывая порядком обветренные губы. Двое нукеров осклабились, но он взглядом запретил им радоваться вслух. Это утро должно было ничем не отличаться для затаившегося в пещере зверя от тех пяти, что уже прошли тягучей чередой ожидания. Он должен был оголодать, устать и потерять бдительность, умаявшись ждать нападения. А вот Йо с нукерами отдыхали, сытно ели — дичь в этих местах была непуганная и легко шла под стрелу — и готовили оружие. С собой Шиндо взял верный лук, меч Бакуго и любопытное алрийское оружие, что очень уж пришлось ему по душе. Изящный арбалет, украшенный мелкой резьбой по твердому дереву бил не так точно и не так далеко, зато им можно было стрелять с одной руки, а пробоины были не хуже, чем от лука. Нукеры были привычно вооружены короткими, изогнутыми мечами. Именно им предстояло схлестнуться с Бакуго в ближнем бою. Себе Шиндо отводил привычную роль главного охотника. На его счету было больше десяти добытых ирабисов, чьи пятнистые шкуры раньше украшали стены родового окхеля, доставшегося Шиндо от отца, а тому от деда. С ирабисами охота была непредсказуемой, порой жестокой. Зверь этот хищный да скрытный сразу чуял погоню по своему следу и принимался петлять да стремился вверх, на утесы, куда, как думал, не доберутся охотники. Однако Йо всегда добирался. Его магия позволяла создавать трещины да уступы, по которым можно было подняться. Загнанный в угол ирабис обычно приходил в бешенство, и делом загонщиков было задержать его: шуметь, тыкать острыми палками, всячески сбивая с толку, пока сам Йо, заняв удобную позицию чуть поодаль, не выцеливал мягкое место под мохнатой лопаткой и не спускал стрелу. Порой ирабис падал с первого же выстрела, хрипя кровью в горле, порой зверю хватало силы еще на рывок-другой. Но против стрелы в сердце не попрешь, и охота на том и заканчивалась. Йо гордился тем, какими чистыми от крови были добытые им шкуры. Такие было не стыдно потом давать дорогим гостям заместо одеял из вонючей овчины. Впрочем, в этот раз Йо собирался шкуру зверю-то попортить. Он тщательно собирал выпущенные по дороге стрелы, подлаживал их, поправлял, чтобы во второй раз тоже летели ровно, и колчан его был нынче полон. По скальным выступам поднялись тихо. Едва шуршали мелкие камни, осыпаясь из под мягкой подошвы меховых сапог, но таким нельзя было спугнуть и мыши. Пещера обнаружилась под самым каменным карнизом, и Шиндо кивнул нукерам. Мол, выкуривайте. Вершина была совсем узкой, стремящейся вверх, а гранитные полосы шли поперек, так что убежище Бакуго не могло быть уж слишком глубоким. Наверняка с пяток шагов в длину. Изнутри курился дымок и доносился запах паленой древесины. Он был тонким и слабым, и Йо невольно облизнулся. Наверняка, и жечь-то всего ничего осталось. И, если Бакуго экономил, то должен был бы и замерзнуть. Наверняка мог греться своей магией, но на его месте Йо поберег бы силы. Он устроился к западу от пещеры, так, чтобы пятачок перед ней хорошо просматривался, а самого его изнутри не было видно. У одного из нукеров была неплохая огненная магия, второй прекрасно владел мечом. Выкурить, выгнать и задержать. Все, что им нужно было сделать. И вот пламя полилось в пещеру, раскаляя камни. Йо приготовился. Послышался знакомый треск, грохот, а потом все стихло — нукер утомился. Но Бакуго не вышел. Что ж, у них было время и подождать. Йо кивнул, и нукер снова запустил огня в пещеру. И снова магии Бакуго оказалось достаточно, чтобы удержать защиту от жара. Боги, обещавшие победу, это было не так уж просто! — Выходи! Мы знаем, что ты там, серый лис! — оскорбительно потребовал нукер. Серыми лисами называли людей, ведущих борьбу бесчестно, исподтишка, и Йо в предвкушении поднял лук. Обвинить Бакуго в бесчестии мог только очень смелый человек, и самому Йо не раз удавалось спровоцировать его чужими руками на излишне жесткий ответ, который никак не добавлял харсу любви окружающих. Однажды такая провокация почти проводила Бакуго к предкам, но в тот раз ему повезло таки выкарабкаться. Но Бакуго не вышел. Даже не ответил. Шиндо покачал головой. Ишь, какой стал! Не зацепило значит? Или за драконов своих боялся? Нукер снова запустил пламя, но наружу никого выкурить не смог. Шиндо недовольно цыкнул, кивнул им, чтобы отошли от пещеры подальше. Дождавшись, пока они отступят достаточно, Шиндо повесил лук на плечо, приложил ладони к красным скалам и от души жахнул магией. Что ж, если великий харс желает сидеть аки скальная крыса, кто такой Йо, чтобы ему запрещать? От рук по камню побежала волна, за ней другая, и скала загудела жалобно, дрожа обломками по старым трещинам. И еще раз. Свод пещеры не выдержал, осел, и Шиндо добавил еще. Что ж, это будет не так интересно, но мертвый харс всегда лучше живого. В следующий миг горы обдало таким грохотом, что Шиндо был вынужден закрыть уши руками, а затем и припасть на колени, чтобы не попасть под обломки. Не сработало! Осевшие было скалы хрустнули по швам и устремились вверх. Мелкие осколки летели во все стороны, крупные камни покатились по склону. Одним из них таки зацепило нукера, а дальше Йо и разглядеть не успел за клубами скальной пыли. Боги, сколько же магии было у этого проклятого Бакуго?! Впрочем, вскоре все стихло, и Йо осторожно высунулся из своего убежища. На месте вершины образовался кратер, но ни Бакуго, ни драконов не было видно. Клыки обломков торчали в золотистое небо, дно дымилось, словно обожжженое, и нукеры на свист не отвечали. Ни один, ни второй. Проклятье! Наконец, ветер утянул дым в небеса. Солнце едва выбиралось из-за горизонта, и Йо старательно щурился, глядя против его острых, молодых лучей. Это было опасно. Теперь местность играла против него, и Йо решил сменить позицию. Он двинулся в обход кратера, все еще слегка оглушенный, тщательно выбирая, куда ставить ноги. Осколки усеяли склон, края их были оплавлены. Тревожная тишина затянулась. Шиндо уже успел перебраться на восточный склон, найти одного нукера мертвым, а второго тяжело раненным, но от Бакуго и драконов было ни слуху, ни духу. Переждав еще немного, Шиндо заглянул в кратер. Здесь, где от заливающего мир солнца, ничего не могло укрыться, Шиндо легко нашел взглядом Бакуго. Он полусидел, прислонившись спиной к оставшемуся нетронутым скальному выступу, дыхание его было все еще быстрым и тяжелым. Шиндо замер. Неужели? Неужели ударил так, что теперь и сам не мог подняться? Тщательно оглядев площадку и не найдя укромных уголков, где могли бы спрятаться драконы, Шиндо отогнал глупое разочарование от ускользнувшей добычи, резко поднялся, укладывая стрелу на тетиву одним отработанным движением, и пустил ее в Бакуго. Не тут-то было! Искристая магия затрещала, отшибла наконечник от древка, и злой взгляд Бакуго мгновенно нашел Шиндо. Впрочем, прятаться смысла не было. Он бы все равно не смог дотянуться. Магия Бакуго была ограничена в своей дальности. — Отдыхаешь, Великий Харс? — насмешливо и громко бросил Шиндо, доставая следующую стрелу из колчана. — Вот и свиделись. Но и в этот раз не попал. Нет, не промахнулся. Бакуго снова магией отбил стрелу. Еще пять стрел ушли в небытие. — Что, руки дрожат, ублюдок? — голос Бакуго прозвучал вызывающе. У Шиндо противно вспотели ладони. Неужели до сих пор силен? Неужели ничего не получится? Но осознание вдруг сделало воздух сладким. Бакуго не вставал. Отбивал стрелы, летевшие сбоку, не поднимаясь, почти не поворачиваясь, широко шибая магией. А значит, скорее всего, он просто не мог встать, истощенный необходимостью бороться с обрушенным на него скальным козырьком. Улыбку Шиндо сдерживать не стал. — Быть может и дрожат, — ухмыльнулся он себе под нос. — А ты чего отдыхаешь? Вставай, дерись как воин! Стрелу, подкрепившую этот вызов, Бакуго снова отразил: — Воины должны сражаться с воинами. Такая собака как ты этого не достойна. У Йо даже между лопатками полыхнуло. Высокомерный, бессовестный ублюдок! Из-за него род Гурандо был вынужден жить как рабы, из-за его поганой женушки сам Йо теперь был лишен дома! И даже здесь, на краю света, хромой и обессилевший, Бакуго смотрел на него сверху вниз! Как на их первых играх у Орлога! Даже тогда, когда пропасть между ними — хэгшинским наследником и грязным рабом — была непреодолима, Бакуго смотрел на Шиндо свысока. Что ж, на этот раз Шиндо собирался вернуть ему сполна за эти унижения. Магия отозвалась глубоко внутри, эхом отдалась в груди, в плечах, прошла сквозь локти, и Шиндо с размаху приложил ладонь к земле. Скала под ногами хрустнула, раскалываясь, и глубокая трещина помчалась к Бакуго, вынуждая его полыхнуть искрами. Шиндо хищно ухмыльнулся: Бакуго поднялся за счет магии, оттолкнувшись ей от камня и выровняв себя второй рукой. Стоял он весьма нетвердо, поводил плечами, словно ища равновесия. И Йо рассмеялся. Жаль, он остался без поддержки, но так он и сам справится. Стрела за стрелой приближали его к разгадке. Движения Бакуго вопреки привычке были скупыми, осторожными, словно он боялся резко размахнуться или сделать быстрый поворот. Магии, же напротив, он тратил много. А драконов все не было. — Где твои животные? — поинтересовался Шиндо через некоторое время, когда колчан опустел наполовину. — Уже не достанешь, — прорычал Бакуго. Шиндо и нравилось, и не нравилось то, что происходило. Бакуго никак не стремился сократить дистанцию, и этому должно было быть какое-то объяснение. Ждал? Чего? Если драконы улетели, то чего ему было ждать? А может… Шиндо ухмыльнулся и скрылся за остроконечным осколком скалы, торчавшим вверх будто клык. Стянул сапоги, перевесил арбалет поудобнее. Скользкие от морозца камни неприятно кусали холодом ноги. Досчитал мысленно до трех и резко выскочил с той же стороны. Бакуго среагировал незамедлительно — взглядом. Плечи же не успевали за его реакцией. Шиндо направил магию в стопы, крепко тряхнул площадку и тут же выпустил стрелу. Бакуго шатнуло, искры задержались и приятный хруст ткани и плоти донесся до ушей Шиндо. Правда, это был единственный звук, отметивший попадание. Сам Бакуго только зубы стиснул, наспех обломил древко, торчавшее чуть выше колена, и снова приготовился к атаке. Шиндо рассмеялся: — Не храбрись, Бакуго. Это начало. Я не отпущу тебя живым на этот раз. — Кто еще кого отпустит, мразь! Йо повторил уловку раз, целясь по ногам, второй, а потом резко сменил цель. И если первые два Бакуго умудрился отбить несмотря на дрожь земли, то третья стрела пробила плечо насквозь. Бакуго дернулся было ее вытащить, но Йо выстрелил следом. Он прекрасно знал, какую боль причиняет древко, засевшее в ране, как эта боль давит на мысли, мешая принимать правильные решения, отвлекая, и не собирался давать Бакуго возможности избавиться от нее. Вытащишь — и сразу станет легче. Двигаясь вкруг кратера, Йо, наконец, догадался, почему Бакуго не предпринимал никаких попыток сблизиться. Это потребовало бы от него магии для движения, а она вся нужна была ему для защиты и, как бы смешно это не звучало, но и чтобы стоять хоть сколько-нибудь ровно. — Что же ты, Великий Харс, — ухмыльнулся Шиндо, доставая следующую стрелу. — Обещал кишки мне выпустить, а сам стоишь столбом! Зубы затупились? Удар стопой со всей магической силой, выстрел. Очевидно, землетрясение отвлекало Бакуго не хуже боли в пробитых плече и бедре, и прием продолжал работать несмотря на свою очевидность. На этот раз Шиндо превзошел себя, пустив сразу две стрелы, и с наслаждением расхохотался, когда обе нашли цель. Ниже левого локтя и по правому боку Бакуго поползли кровавые пятна. Как же хорошо было на это смотреть! Как же правильно! Если так продолжать, то Йо закончит этот бой целым и невредимым. — Это тебе за харсайым! — пробормотал он, спуская очередную стрелу, а за ней и вторую. — И за проклятого Киришиму! “За харсайым” Бакуго успел отразить, “за Киришиму” с хрустом прошла чуть выше правой ключицы. Шиндо недовольно цыкнул языком. “За харсайым” нужно было повторить. Однако стрел в колчане не оказалось, и Бакуго, словно заметив его замешательство, вдруг рванул к Шиндо. Это было отчаяние загнанного зверя, и Шиндо не успел среагировать, как обжигающие магией ладони вцепились в его плечи, промахнувшись на скорости мимо шеи. От удара Шиндо не устоял на ногах, и они покатились по склону, собирая острые камни спинами. Небо и земля менялись местами беспрестанно, Йо шипел сквозь зубы, шалея от жара и чувствуя, как проплавляется полушубок, а затем и рубаха, и кожа под ней. Расстреливая Бакуго постепенно он ожидал увидеть в глазах врага отчаяние, мольбу о пощаде, но сейчас слышал только яростное рычание, а поймать взгляд и вовсе не хотелось. Боги! Они ведь обещали победу! Они ведь приняли жертвы! Они докатились до снега, до серой каменной глыбы, о которую Йо больно ударился спиной. Бакуго приподнялся на руке, замахиваясь, чтобы прикончить его. Время словно замерло, сердце отчетливо застучало в ушах. Шиндо дернулся в сторону, уворачиваясь. Загрохотала магия Бакуго, слетела с головы шапка и загорелись волосы. Но Йо удалось спихнуть с себя противника, вскочить на ноги — не полностью, лишь на колене приподняться — и арбалет доверчиво лег в руку. Звякнул медный спусковой крючок, просвистела тяжелая алрийская стрела, и Бакуго осел по серой глыбе, хрипло хватая ртом воздух. Железное оперение, теперь торчавшее промеж середины ребер, окрасилось кровью. Золотистая магия из потока превратилась во вспышки, а потом и вовсе затихла. — Ну, вот и наигрались, — удовлетворенно выдохнул Йо, стирая со лба пот, грязь и сукровицу, что обильно сочилась из ожогов по левой стороне его головы. — Вот и ладненько. Он встал на ноги, шатаясь. В голове звенело, слух отказывался возвращаться, и весь мир был теперь каким-то однобоким, ошалелым. Воздух было тяжело загнать в грудь и так же тяжело выдохнуть. Ужасно болели обожженные плечи, и шевелить руками было больно. Немного отдышавшись, Шиндо зачерпнул ладонью снега и запихнул в рот. Мир постепенно прояснялся, становился привычнее. Бакуго продолжал дышать. В уголках его губ были заметны кровавые следы, пальцы на руках чуть подрагивали. А глаза… глаза не выражали ничего, кроме застывшей в них жажды. И, Шиндо мог поклясться всеми богами, жаждал Бакуго вовсе не воды и не дуза. — Ну, что, харс, — сплюнул он это звание со всем отвращением. — Закончим? Бакуго в ответ только презрительную гримасу скорчил, и Шиндо в наказание снова выстрелил, наслаждаясь тем, как Бакуго дернулся всем телом от боли. — Вот так мне нравится больше, — голова отвратительно гудела, кожа словно отслаивалась, и левое ухо страшно пекло, будто его до сих пор поджаривали. — Что дальше, харс? Подождем Уухэль или поможем ей прийти к тебе поскорее? — Ублюдок… — На твоем месте я бы попросил о пощаде. Твое сердце ведь сильное, долго может биться. Но то дух. А тело твое уже давно не то, что прежде, — смакуя превосходство ответил Шиндо, перезаряжая арбалет. — Что-то у тебя ноги слишком целые. Поправим? И снова ничего, кроме зубодробильного хруста лопающегося под тяжелой стрелой сустава. Даже задушенный вздох был слишком тихим, чтобы усладить слух Шиндо. — Еще разочек? Взгляд Бакуго не дрогнул. Не стал испуганным, не дернулся в сторону в поисках спасения. Шиндо щелчком поставил стрелу в ложе и прицелился. Он водил наконечником, выбирая, куда послать ее на этот раз, выжидая реакции, но не получал ничего. Его молча жгли бессильной ненавистью, и это бесило до зуда под ногтями. Палец на спусковом крючке заныл от злости. Вдруг глаза Бакуго дрогнули, расширились, и нечто обрушилось на спину Шиндо. Острые когти вонзились в его голову и шею, заполосовали по полушубку. Он заорал и наотмашь ударил арбалетом. Но стряхнуть нападавшего не получилось. Он держался крепко, и злобный клекот эхом разносился по скалам. В мыслях вспыхнула догадка — драконы вернулись! Эти мелкие твари, очевидно, выжидали неподалеку, чтобы напасть в удобный момент! Йо рухнул, покатился по земле, надеясь стряхнуть с себя дракона. Он держал глаза закрытыми, спасаясь от когтей и шипастого хвоста. Докатиться до скалы, приложить дракона о нее, еще раз, еще раз. Дракон спрыгнул с его плеч, спасая свою шкуру, и Йо выхватил меч. Сквозь пелену крови, заливавшей его лицо, он увидел лишь тень, бросившуюся на него, и встретил ее резким взмахом. Лезвие полоснуло чешую, и дракон с воем отступил. Йо наспех обтер глаза рукавом, возвращая себе ясность зрения. Дракон, угрожающе рычаший в паре шагов от него, был мельче серого, что они с нукерами поймали полторы луны назад, но Йо легко его узнал. Ишь, подросла, тварь! Раньше можно было как змею схватить за шею, а сейчас вон и крылья жесткие, и выше колена уже стала. А полосы какие четкие стали! Да только все еще мал силенками меряться! Йо решительно шагнул вперед, и дракон отскочил, полыхнув рыжим, темным пламенем. Великий Хань! В прошлую их встречу таких проблем эта мелочь не доставляла! Проклятый Бакуго! А ведь говорил Йо Шигараки держать бешеного харса на коротком поводке! Никак не послушал! Впрочем, разочарование Йо длилось недолго. Лезвие меча Бакуго легко отбивало драконье пламя, и пусть это был слишком узкий щит, но Йо мог им пользоваться. А дракон огнем плевался, вертелся меж камней, но не улетал, а вскоре Йо смог усмотреть и кровавый след, вьющийся за ним по серым камням, да белому снегу. Значит, зацепил таки мечом, раз никак не взлетает! Ну и ладненько, на земле все ж шансы поравнее будут. Углядев небольшой скальный навес по правую руку, Йо усилил натиск. Он теснил дракона туда, где его магия, наконец-таки, будет полезной. Получилось не сразу, но в конце концов опыт и хитрость взяли верх над животным упорством, и дракон, в очередной раз, полыхнув огнем, отпрыгнул на валун прямо под навесом. Йо не стал сдерживаться и вложил магию в следующий шаг, больше похожий на боевой выпад. Трещина разбила валун пополам, и скальный навес осыпался на драконью спину разномастными осколками. — Ишь, бестия, — крякнул Йо, подходя к насыпи и держа меч наготове. — Погонял ты меня! Ну-ка, перекидывайся, — потребовал он и подкрепил свое требование, ткнув мечом в груду камней, где, по его предположению должна была быть спина или крылья. Дракон сдавленно тявкнул, словно щенок ссаный, и Йо повторил требование, пошурудив мечом уже посильнее. Раздался получеловечий писк, и теперь из под завала торчала не лапа, но вполне себе детская рука, за которую Йо и вытащил дракона. И тут же присвистнул: — Да быть не может! Вымазанная в пыли и крови девчонка была той самой, похожей. Волосы бы ей покороче, а так прибавь десяток годков и, считай, боги покойницу вернули! Довольно рассмеявшись, Йо сграбастал ее за волосы, приставив лезвие меча к горлу, и потащил назад, туда, где оставил Бакуго. Он ожидал встретить своего противника лежащим у валуна, однако серый бок камня, измазанный кровавыми отпечатками ладоней, свидетельствовал о том, что харс без дела не сидел. Далеко, правда, уйти не смог, нашелся на пять шагов ближе, цепляющимся за гранитный уступ. Йо не сдержал насмешливого хохота. Пихнул девчонку на земь, пригвоздил мечом за ногу, с наслаждением отметив, как вздрогнул всем телом Бакуго, когда ее крик разнесся по молчаливым утесам. — Ах ты мразь! Арбалет послушно щелкнул механизмом, и Бакуго тяжело осел, лишившись опоры. Все же Йо бил без промаха, и бронзовое оперение, торчавшее из вражеской голени, обещало, что больше ему не помешают. — Смотри, какая хорошенькая, — наигранно растягивая слова, произнес Йо, держа Бакуго на мушке арбалета и обходя девчонку, силившуюся избавиться от меча. Темное лезвие будто жгло ей руки, и она отдергивала их раз за разом, стоило ей к нему прикоснуться. Йо сел рядом, намотал бурые, цвета тастаковой коры волосы на кулак. — Отъебись от нее. Йо только хмыкнул: — Что, сил нет орать? — сдавленное шипение было ему ответом. — Присядь, отдохни, Бакуго. Мы с ней хорошо проведем время. Признаюсь, она не в моем вкусе, я предпочитаю взрослых. Но чего не сделаешь для Великого Харса, чтобы поразвлечь его напоследок? Лицо Бакуго исказила гримаса, и Йо, наконец-то, почувствовал, как внутри просыпается долгожданное удовольствие. Чего только не было в этом взгляде! Сколько ненависти, отвращения, злости! И бессилия. Сладкого, долгожданного бессилия. Йо достал нож из-за пазухи и, не обращая внимания на сопротивление, вспорол одежду на девчонке. Хрустнуло что-то веткой в пожаре. Йо даже вздрогнул от неожиданности, а потом и вовсе замер. Любому магу известно, что телесные раны ослабляют магию, потеря крови истощает ее. Он видел до этого, как потухла магия Бакуго. Но теперь она вдруг снова затрещала, искры, сначала редкие, вдруг посыпались лавиной на землю, топя снег и оплавляя землю. Глаза же Бакуго казались слепыми, взгляд был бездумным, и только злой оскал, застывший на губах, выдавал еще хоть какую-то толику разума. Наконец, искр стало достаточно, чтобы поднять обессиленное тело с земли. Йо в ужасе схватился за арбалет, чувствуя, что угроза перестала быть призрачной. И вдруг день сменился ночью. Дикий ветер ударил сверху, будто бы стремясь расколоть землю. Утробный рев окутал горы, оглушил, разрывая голову изнутри. Помутившимся от громкости зрением Йо видел лишь рыжие столпы искр. Бакуго? Это сделал Бакуго? В следующий миг что-то ударило его — его всего — и Йо потерял опору. Он выстрелил из арбалета в пустоту, но это ничего не изменило. Его падение прервалось, поперек спины вдруг стало твердо, а затем ослепляющая белым светом боль разорвала его мысли. Последней было так и не законченное проклятие в сторону Бакуго.

***

Когда солнце вдруг погасло, Очако забыла испугаться. Ей и без того было и страшно, и больно, но стоило жгучим, кусающим человеческую кожу искрам вцепиться в ее запястье, как страх уступил место робкому, беспричинному воодушевлению. Отравленный, едкий металл, наконец, покинул ее тело, и Бакуго бесцеремонно отпихнул ее к скале, одновременно закрывая собой. В долине творилась вакханалия, которой нельзя было рассмотреть. Трещали скалы, стучали друг об друга камни. Воздух вдруг стал приветливым, обволакивающим, и Очако недоверчиво высунула нос из-за руки Бакуго, чтобы немножко, но подсмотреть. Это было странное, давно забытое чувство тепла и покоя, которое хотелось облизнуть, проглотить, и Очако открыла рот, вдыхая его полной грудью. И солнце вернулось. Залило окровавленный снег своим ласковым светом, и тот заблестел сотнями оттенков, будто роса или цветочная поляна. А когти, огромные, в человечий рост, не заблестели. Они словно впитывали лучи, беспросветно черные. Хрясь! — две половинки вражеского тела шлепнулись кусками тухлого мяса, и кровь поползла лужами по земле. Очако подняла взгляд с замиранием сердца. В носу от запахов было тесно, глаза начали слезиться. Черный дракон перекинулся, и Очако, вывернувшись из под защиты Бакуго, хромая, бросилась к нему: — Отец! Ее приняли в объятия, крепкие и надежные, но стоило ей оказаться в них, как тяжелый запах враждебности ударил в сердце до дрожи. — Король воров… — угрожающе щелкнул отец желтым клювом, не сводя горящего взгляда с Бакуго. Очако не поняла ни слова, но напряжение и ненависть в тоне прочувствовала кожей. Она схватила отца за покрытые гладкими перьями щеки, закричала: — Он друг, отец! Он друг! — забыв, что на драконьем острове никто не знает такого слова. Бакуго говорил, что Шиндо, преследовавший их, был из его племени. Неужели отец решил, что они заодно? Очако выскользнула из родных рук, побежала обратно к Бакуго. Раненая нога ее не слушалась, болела, тянула назад. И Очако увидела, как трескучая магия Бакуго вдруг стала тише. — Отец значит? — она остановилась, кивнула, и взгляд Бакуго покинул ее. — Фумикаге. Отпускаю. Последние слова его вышли изо рта с кровью, магия потухла, и Бакуго, потеряв в ней опору, медленно сполз вниз, забыв закрыть остекленевшие глаза.

***

Печать призыва вела Киришиму не хуже внутреннего чувства направления, что обычно звало его к дому. Бакуго не нужно было звать его постоянно — натянувшаяся внутри нить сматывалась, подобно той, что сматывает паук, становясь короче и безошибочно подсказывая дорогу. Остались позади укрытые тонким снегом поля Миодоссии, уже покрывшиеся черными проталинами. Днем на них налетали птицы в поисках зерен и первых трав, а Киришима лишь раз спустился в деревушку подкрепить силы отбившейся от стада овцой. Теперь он был мельче, и есть ему нужно было чаще, и он даже мог понять Мину, жаловавшуюся прошлой весной на запрет воровства. За полями начались перелески, что были то гуще, то реже, изрезанные реками. Реки спали, укрытые льдом. Им еще рано было просыпаться, но там и тут ветер приносил запах проснувшихся ручьев, что наверняка журчали под полуденным солнцем, собирая силы. Порой были видны звериные тропы, и Киришима даже раз спустился к лесному озеру на водопой, где наспех перехватил замешкавшегося глухаря. Перья его не долго мешались во рту, и к вечеру Киришима и забыл, что съел его. Лес сгустился, стал темнее, и земля пошла к небу, собираясь в холмы, а затем и в горы. Утесы здесь были щербатыми, а долины неглубокими. Казалось, горы эти состарились и уснули, наслаждаясь тишиной. Людских поселений, какие всегда можно заметить по курящимся дымкам да которые пахнут тлеющей древесиной, не было ни видно, ни слышно. Пусть Киришима летел высоко, но в воздухе не было ничего, кроме зимы и солнца, что пока не имело здесь никакой власти. Он уже видел новую равнину на горизонте, когда связь вдруг дернула его снова. На миг стало жарко, будто вокруг было пламя, отвратительно заныл позвоночник, и на языке загорчила кровь. Киришима стиснул зубы и прибавил ходу, хотя крылья и без того уже жаловались на усталость. Шутка ли, почти шесть дней ни сна, ни отдыха? Но это все потом, об этом Киришима задумается после. Пока — быстрей. Вдали мелькнул знакомый черный силуэт, спикировал вниз. Киришима наклонил голову, раздувая ноздри. А он как здесь оказался? Ветер дул в ту же сторону и издали догадаться о происходящем было совсем никак. И вдруг связь оборвалась. Истончилась до прозрачной, ускользающей из сердца. Крылья потеряли опору в воздухе, и ими пришлось махать часто-часто, чтобы не рухнуть. Цепляясь за остаточное чувство направления, Киришима пошел на снижение. Неужели не успел? Долина, куда он приземлился, была залита кровью. Фумикаге был в человеческом облике, и Киришима перекинулся сразу же, еще не коснувшись земли, видя, что все здесь в людском и никакой опасности не остерегаются. А Кацуки… лежал неподвижно. Мелкая дракониха, вся исцарапанная и побитая, что-то бормотала, нерешительно трогая Кацуки за плечо. Киришима отпихнул ее. Он ни о чем не спрашивал. Его нос подсказывал безошибочно. Стрелы, деревянные и железные, все были пущены одной рукой. И от драконихи этой рукой тоже пахло. Как пахло страхом и отчаянием, которые Киришима пытался заглушить в себе, чтобы не мешали чуять. Очевидно, что все это побоище было учинено тем, чьи останки валялись неподалеку. Фумикаге здесь был недавно, но больше не пах присягой. Дракониха размазывала слезы по щекам, не спрашивая и не мешая. Но это все было неважно. Важно было другое — Кацуки не дышал. Киришима глухо выругался себе под нос. Отчаянно заныли зубы, лопатки. Хотелось превратиться, хотелось рвать когтями землю. Он завыл, горестно и громко, срывая глотку и не чувствуя боли. Через какое-то время силы кончились, и горы ответили ему тишиной. Киришима медленно опустил голову, замирая. От Кацуки пахло магией. Пахло боем. И в скорбной тишине чуткое ухо Киришимы уловило едва слышный удар. Так бьется кровь о плоть, выходя из сердца. Ударило еще раз. Тихо, оглушительно. — Сейчас, — прошептал Киришима, не чувствуя в руках ни сил, ни слабости. — Сейчас. Торопливо, но бережно освободил тело Кацуки от стрел. Переложил плечи и голову к себе на колени. Дракониха рядом смотрела на него с детской надеждой, боясь пошевелиться. Глубокий вздох, чтобы принять решение. — В тебе осталось слишком мало магии, — щелкнул окровавленным клювом Фумикаге. — Отдашь — и не увидишь больше неба. Как это было милосердно, предупредить. Киришима беззвучно усмехнулся. Неба? Его небо было бескрайним, но всегда сходилось в одну точку. И там, высоко над землей, у Киришимы было больше крыльев, чем у других. И ветер не просто пел о свободе, он был наполнен рваным криком, разжигающим огонь в жилах, и пьянил предвкушением битвы. — Неба? — чуть ли не по слогам повторил Киришима. — Да на что оно мне без него. И, больше не слушая предостерегающего щелкания клюва, прокусил свое запястье. Рот стремительно наполнялся кровью, и Киришима, выжидая, пока будет достаточно, успокаивал судорожно бьющееся сердце, шалеющее от болезненного ожидания. В прошлый раз это не было просто. Заднюю пару крыльев тогда будто бы на живую оторвали. А сейчас? Еще раз сосредоточившись на азартном “Киришима”, которое всегда знаменовало веселье и интерес, Киришима запер страх, оторвался от прокуса и аккуратно перелил кровь из своего рта в рот Кацуки, одновременно с усилием гладя по горлу, чтобы помочь проглотить. Получалось понемногу. И все менялось тоже понемногу. Страшная боль никак не приходила, но с каждым вздохом Киришима ощущал себя иначе. Постепенно окаменели суставы, больше не способные пережить хруст превращения. Между костями и мышцами проскользнула слабость, да и осталась там, словно пустота. Мир стерся, стих, потерял тысячи запахов, оставив лишь сотни, и звуки теперь были словно под водой, куцые, булькающие. Кацуки осушал его, как осушает солнце море, а Киришима не смел испугаться. Волосы его, обычно торчавшие вверх, тоже потеряли силу и обвисли, потемнели. Кровь во рту кончилась, пламя внутри тоже. За грудиной стало холодно, и Киришиму на миг прошила морозная дрожь. Он медленно оторвался от губ Кацуки, требовательно вглядываясь в знакомое до каждой черточки лицо. Но ничего не произошло. Сердце ударилось еще раз и остановилось. От кожи Кацуки безвозвратно пахло пеплом. — Порой даже такой жертвы бывает недостаточно. Киришима встрепенулся, вскинул голову. На гранитной глыбе сидела девушка с золотыми волосами, в легком одеянии. Ее босые ноги, касавшиеся кровавых отметин, совсем не пачкались и были такими белыми, какими не бывают у людей. Она была красивой — так сказал бы любой человек — но Киришиму вдруг затопило злостью, ненавистью, в носу неприятно засвербело, будто поминальный костер рядом разожгли: — Кто ты? Она легко спустилась, села напротив, не убоявшись ни крови, ни снега, протянула ладонь к лицу Кацуки, и Киришима попытался оттолкнуть ее. Не вышло — рука прошла сквозь тонкую пясть, как сквозь мираж. — Его время вышло, — ласково отозвалась девушка на его выпад. — Нам пора. Киришима бросил быстрый взгляд к драконихе, к Фумикаге. Они стояли неподвижно, застыв словно статуи. Слеза на щеке малышки была неподвижной. И Киришима вдруг понял. Он вдруг был ничтожным, маленьким перед тем, что было ему неподвластно. Девушка дотронулась до волос Кацуки, и Киришима в отчаянии накрыл его своим телом: — Забери меня! — что еще было ему предложить. — Какая тебе разница?! Девушка вздохнула, и в ее улыбке Киришиме почудилось сочувствие: — Твое предназначение еще не исполнено. Пока ты должен жить. Повеяло холодом. Сейчас, еще мгновение, и будет поздно. Киришима бросил взгляд на пояс Кацуки, заметил ножны. И они не пустовали. Пусть его, теперь человечье, тело было не таким быстрым, но и его хватило, чтобы выхватить нож и приставить к своему горлу: — А если я не буду? — отчеканил он, глядя в ее голубые, холодные глаза. — Заберешь его и я уйду следом. И исполняй сама свои предназначения. Девушка отдернула руку от Кацуки, ее волосы вмиг поседели, лицо вытянулось и заблестело голыми костями ргаппальего черепа: — Как ты смеешь?! Киришима не шевельнулся, только лезвие плотнее прижал. Наточенный донельзя нож рассек кожу, и густые капли крови поползли по шее. Теперь уж он узнал ее. Ту самую, что принесла столько горя и что жила в сказаниях в каждом окхеле. В нее не верил Кацуки, но она была здесь. Была здесь, чтобы забрать его. Казалось, прошла вечность, пока они смотрели в глаза друг другу. Наконец, Уухэль вернула себе приятный облик и сложила ладони на колени: — Ты должен знать, дракон. Люди не вечны. Да, не вечны. Ничто не вечно. Но не сейчас. Киришима только челюсти сильнее сжал: — Нет. Тишь, наполненная тяжелым запахом погребального костра, давила. Уухэль покачала головой: — Вы и так слишком долго вмешивались в установленный порядок. Сейчас это последняя возможность не дать миру рухнуть. Отпусти его. Мир? Для Киришимы это звучало не больше, чем небо. Поэтому он просто прижал нож сильнее. — Стой, — жестом приказала Уухэль, а потом протянула руку и указательным пальцем коснулась переносицы Киришимы. И тьма настала. Ее голос стал гулким, всеобъемлющим, будто теперь мир состоял только из него. — Я дам тебе двадцать лет. Но ты, дракон, должен пообещать мне, что в нужный день ты сохранишь его душу и его магию для меня. — тьма рассеялась, обнажив поле боя, усеянное телами, обломками мечей и стрел. Киришима огляделся. Их окружало нечто, много таких, каких он никогда не видел. Кацуки бился рядом, сверкая магией, повзрослевший и обзаведшийся короткой, острой бородой. В какой-то миг его магия погасла, и он припал на колено, хрипя горлом. Киришима инстинктивно взмахнул мечом, защищая. — Ты будешь приветствовать меня как друга, и я заберу вас обоих. Сумасшедшая боль разлилась в переломанной шее, и Киришима вынырнул из видения. Уухэль не отняла руки от его лица: — Сбережешь его? Сердце билось как бешеное, грозя вырваться из груди. Киришима тяжело сглотнул, еще раз порезавшись о лезвие: — Клянусь. Уухэль кивнула, убрала руку, и видение стерлось из его памяти. Еще немного она смотрела в лицо Киришиме, словно убеждаясь в его искренности, а потом повторила: — Двадцать лет, дракон. Не подведи меня. Киришима моргнул, и все исчезло. Запах костра, сухость пепла в воздухе, холод, сочащийся по ногам. Хотя нет, прохлада осталась — все ж на снегу сидеть было морозно. Зашмыгала носом дракониха, осуждающе вздохнул Фумикаге. Начало пригревать голые плечи солнце. Щеки Кацуки стремительно розовели, и Эйджиро видел, как затягиваются царапины и ссадины. Перестали ползти кровавые пятна по одежде, те раны, что были видны сквозь прорехи, затянулись. Посветлели руки, черные, как в той битве у Вириенны. Вначале едва заметное дыхание стало сильным, ровным, и Киришима предвкушающе растянул губы в улыбке. Она теперь получилась какая-то непривычная, слишком мягкая, но ему было все равно. Испытывая глупое нетерпение Киришима склонил голову к плечу и легонько подул Кацуки на лицо. Кацуки отозвался. Нахмурился бровями, словно просыпаться не хотел, чуть затылком поерзал, потом только разлепил веки. Моргнул пару раз, нашел взглядом Киришиму. Промеж висков мелькнула глупая в своем страхе мысль “никак не узнает?”. Но Кацуки узнал. Вмиг залегла горькая складка в уголках губ, прищурился, изучая заново. Протянул руку, зарываясь пальцами в теперь уже черные волосы Киришимы: — Что же ты, скотина, — пробормотал он с глубоким сожалением, перебирая незнакомые наощупь пряди. — натворил? Киришима мотнул головой, ловя прикосновение пальцев щекой: — Это не важно. Тебя ждут дети. Взгляд Кацуки дрогнул, пальцы сжались, однако, не причинив боли. Кацуки сел, не резко — берег спину. Уставился в лицо Киришиме, будто не расслышал или не поверил, и Киришима, чувствуя желание смеяться, повторил: — У харсайым вот-вот срок. Негоже ему одному рожать. Кацуки открыл было рот, но не нашелся со словами и просто прижал к себе Киришиму, душа в объятиях. Киришима зажмурился. Несмотря на снег вокруг, он, наконец, перестал мерзнуть.