Battle-born

— Толкается, — Киришима улыбнулся так, будто это его собственные дети стучались в скорлупу яйца, когда крепкий пинок прилетел сквозь тонкую оболочку живота харсайым ему в щеку. — Еще не родился, но уже воин. Изуку улыбнулся, взял его ладонь и приложил с другой стороны. Туда тоже мгновенно откликнулся крепкий пинок, и уголки губ у Киришимы заболели. Растягивать улыбку куда дальше уже было никак. — И что? Постоянно так возятся? — Изуку кивнул в ответ, и Киришима потерся носом там, где отчетливо ощущался упор изнутри. — Ох и не спится тебе небось, харсайым! — Порой действительно не спится, — в зеленых глазах Изуку светилась нежность, и Киришима вновь прижался лицом, довольный тем, что удавалось услышать и почувствовать. — Хорошо хоть нынче тихо. А то как разбушуются магией, так Мицуки с ног сбивается. Киришима об этом знал не понаслышке. Но сейчас это была лишняя тревога. Изуку угадал его мысли: — Ты стал редко навещать меня, глашатай, — слово неприятно резануло по уху. — Мне порой кажется, что тебе и не до меня вовсе. — Киришима поднял на него вопрошающий взгляд, и Изуку поспешно помахал рукой. — Прости-прости, я знаю, мне лишь кажется. Но мне порой тоскливо. Кацуки нет, а матушка лишь разводит беспокойство. Да и Мицуки мрачнее тучи ходит. Как будто… — Не утруждай себя, харсайым. Киришима прижался чуть крепче и принялся урчать. Этот звук получался легко: так бывает, когда внутри все бурлит от радости или предвкушения. А то, что происходило в круглом и большом животе харсайым, конечно, заставляло предвкушать. Киришима редко утруждал себя мыслями о будущем: гадай не гадай — а все случится и все настанет. Это дело людское, беспокойное — рассуждать да задумываться. А драконье куда проще. Знай себе, радуйся или грусти. Или злись, когда противник рядом неуступчивый, а победить его страсть как хочется. Сейчас же, слушая щекой упругие толчки и барахтанье, Киришима нетерпеливо водил языком по зубам. Никак будут похожи на Кацуки? А может быть и на харсайым? Затрещала магия сквозь плоть, и Киришима, с сожалением оторвавшись от живота харсайым, кликнул Мицуки. Как бы то ни было, магия была та самая. Жглась и резонировала с его собственной, заставляя сердце биться чаще и кровь бежать быстрее по жилам. Опочивальню пришлось покинуть: в ход снова шла наготовленная Мицуки похлебка, и Киришима знал, что слабость его вновь настигнет, стоит харсайым к ней прикоснуться. Беспокоить и без того шаткое здоровье Изуку было нельзя. Потому он и задержался у высокого окна: отдышаться от очередного раза, когда будто бы от него оторвали что-то, что держалось на нитке. Неприятно, да не суть. За стеклом, толстым и мутным, виднелись холмы, а над ними густое в своей синеве небо. Киришима засмотрелся, невольно прикидывая, а сколько там взмахов до ближайшего облака. Сейчас небо еще было холодным, потоки воздуха наверняка шли скорей вниз, чем вверх, и подниматься было бы сложнее, чем душным летом, когда земля дышала жаром и сама отталкивала от себя ветер. — Скучаешь по полетам? Киришима встрепенулся, выныривая из собственных мыслей. Обычно к нему нельзя было просто так вот подкрасться, но герцог как-то ухитрился. Киришима зевнул: — Не то что бы очень. Герцог подошел к окну, оперся плечом на стену возле, но взгляд его разноцветных глаз был внимательным: — Последние несколько дней ты стал выглядеть лучше. Надеюсь, сегодня ты не отказывал себе в трапезе? Киришима покачал головой. Последнее время аппетита у него не было. Но с герцогом спорить оказалось еще сложнее, чем с Мицуки, и Киришима, не имея внутренних сил сражаться за собственную голодовку, сдался. Он не успевал проснуться, а в его каменной комнате уже стояло блюдо со свежей говядиной или бараниной, еще теплой и ароматно пахнущей жизнью. Он возвращался на ночлег, и Момо тут же несла новый поднос. Даже днем, попадая на глаза герцогу или его прислужнице, Киришима не обходился без очередной подкормки, словно они взяли себе за цель его откормить. Но суть его самочувствия улучшалась отнюдь не от одной еды. — Тебе лучше не приходить сегодня, герцог, — тихо произнес Киришима, скрывая их разговор от случайных ушей. — Твое пламя перестает быть ярким. Тодороки поднял левую руку, облек в огонь: — Зато лед стал крепче, — ответил он через некоторое время, что рассматривал дрожащее горение. — Пожалуй, мне даже проще так. Хотя не хотелось бы остаться совсем без него. — Вот и не приходи. С этими словами Киришима развернулся и направился прочь из замка. Едва зарождающаяся весна внушала привычное желание слиться с облаком. Погладить его своими крыльями, рассечь хвостом. Мчать за море, туда, где совсем рано начинают цвести белые травы, а темно-фиолетовые цветы венчают еще голые деревья. Это место манило Киришиму с самого раннего детства, но сейчас, когда Кацуки не было рядом и ничто не могло его отвлечь, манило особенно сильно. Поднявшись на холм и устав выдирать сапоги из грязи, Киришима перекинулся. Привычно хрустнули суставы и кости, тяжело заныла грудина там, где раньше была зияющая рана. Небо стало ближе и замерцало синевой. Киришима медленно расправил крылья. Они, как и он весь, теперь были меньше, и хорошо, что Мины не было рядом, иначе бы разница слишком бросалась бы всем в глаза. Взмахнуть — и ветер зазвенит вокруг, рассыпаясь на сотни потоков, будто капель. Но не взмахнул. В ушах звон стремительного подъема сменился отчаянным свистом падения, и разрывающее легкие «Киришима!» заставило вцепиться когтями в землю. Противно, тягуче заболели ребра, пронзило острой болью надломленные крылья. Киришима весь сжался и припал брюхом в черную грязь. Через некоторое время, справившись с дыханием и цветными кругами в глазах, он превратился обратно и понуро побрел обратно в замок. Как любой дракон, Киришима был трусом, но впервые внутри от этого было гадко.

***

Холодало. К вечеру всегда так было, и Шиндо поднял воротник своей шубы. Ргапалл под седлом шел тихо, приученный не мешать охоте, двое нукеров позади тоже молчали. Следы перед ним были весьма свежими, и Шиндо надеялся нагнать Бакуго до наступления сумерек. В этой погоне у Шиндо было преимущество, какое всегда бывает у всадника перед пешим. А потому вчера еще старые следы сегодня уже не выглядели как оставленные день назад. Края не оплавились под горным солнцем, не обвалились от ветра. Хорошие, четкие были следы. Троп здесь было много, да все дикие. Вообще горы возле Лайсы, городка, где Шиндо пришлось просидеть с неделю, выискивая сведения о Бакуго, очевидно, не были обжиты. Охотничьи тропы закончились еще два дня назад, и теперь их путь лежал вглубь старых скал, вдоль многочисленных острых ямок, оставленных копытцами горных коз. Шиндо лишь усмехнулся: шли на запад, туда, где остался драконий остров. Любопытно это было. Впрочем, допускать их туда Шиндо не собирался. На пути к драконьему острову не мудрено было и до дэньмитских гор добрести, а такой радости доставлять Бакуго никак было нельзя. Он и так чуть было не ускользнул! Шиндо лишь по счастливой случайности, а быть может и по воле богов, объезжая по утру вкруг городочка, обнаружил следы саней, что уехали в сторону гор гружеными, а вернулись пустыми. Как такое могло быть? Утро было ранее, свежие следы от старых отличить не составило труда. Так и привели они его к таверне, у которой и стояли сани. Пегий жеребец, в них запряженный, живо поводил ушами, любопытный до всего вокруг, и Шиндо подивился, обнаружив на нижней челюсти его такую же петлю, как ту, что использовали для ргапаллов излишне норовистых и быстрых. Детали сошлись. Поговорить с хозяйкой и жеребца, и таверны достаточно доходчиво, чтобы она ничего не утаила, труда для нукеров не составило. Солнце коснулось щербатого утеса, и Йо остановил ргапалла. Дальше тропа уходила вниз, козьи следы становились плотнее, а значит где-то там должен был быть ручей. Выхватив со спины лук и зарядив стрелу, Йо поднялся на камень, чтобы осмотреться. Тропа действительно уходила вниз. Она вилась уступами, уходила в долину и кралась вверх по ущелью к голому от постоянных ветров гранитному перевалу. По прямой до него было близко — стрелой достать можно было, а вот что пешком, что на ргапаллах пришлось бы покрутиться. И именно там, на перевале, Йо увидел свою цель. Они шли медленно. Волосы Бакуго в свете заката отсвечивали оранжевым, он опирался одной рукой на кривую палку, очевидно, подобранную тут же, второй на девчонку лет шести. Остальные драконы были на четырех лапах и крутились рядышком. Йо приладил стрелу, прицелился, тихонько присвистнул себе под нос. Девчушка была вылитая Урарака, почившая в муках почти шесть лет назад. Говаривали, харс долго по ней горевал. И вряд ли нынче харс не увидел в них сходства. С усмешкой, натягивающей сладкие струны мстительного предвкушения, Йо прицелился ей в голову, не прикрытую шапкой, и отпустил стрелу. Он успел придумать себе все удовольствие этого момента: и кровь на снегу, и ужас в глазах злейшего врага. Но момент вдруг оказался беспощадно сломан: Бакуго полыхнул магией, отбивая стрелу. Нет, все же старый пес знал свое дело. Тут же нашел Йо взглядом, засверкал искрами. Гаркнул что-то драконам, те и скрылись за перевалом вмиг. Следом за ними, отступая спиной, скрылся и Бакуго. Йо не стал доставать второй стрелы. В ночи победу не родить. Но Бакуго не сомкнет глаз, ожидая его нападения. Так что пусть ждут, пусть маются коротким, беспокойным сном. Йо посмеялся, убрал лук, застегнул колчан. Пусть бегут. Охота началась.

***

В пещере постепенно стало тепло. Ее своды из красного камня словно вбирали в себя пламя, накалялись и искрились желтыми сколами. Сосульками висели скалы. Кацуки подкинул в костер еще сухих веток, и тот затрещал радостно. Хотел было подкинуть кусок хлеба, да одернул себя и положил в рот. Богам жертвы без надобности, а вот ему силы лишними не будут. Рыжие спали у него в ногах, измотанные долгим переходом. Очако, перекинувшись в девчонку, сидела у самого огня и грела замерзшие руки. Кацуки смотрел на нее не отрываясь. Нет, в тот раз Шиндо не промахнулся. Он намеренно в нее целился. Тоже увидел схожесть? Грязно выругавшись себе под нос, Кацуки откусил еще хлеба, но остервенело жевать не стал. Растягивал. С размеренными движениями челюстей и в голове все мысли постепенно сплавлялись в поток. Размышлять о том, откуда здесь Шиндо, особого смысла не было. Пусть его хоть Мон-Арс заново родила, сути дела это не меняло. Шиндо играл с ними, как играет котенок ирабиса с раненной мышью. Догонял, пускал стрелу издали — неизменно в Очако или рядом, но не повторял своего выпада, позволяя скрыться из виду. Будь Кацуки один, он дал бы ублюдку бой. Но подставлять малышню не хотелось. Много ли им, таким мелким надо? Это взрослого дракона в человечьем кромсай-круши, а он перекинется и жив-здоров. Эти же были слишком уязвимы. Шкуры еще были слишком тонкими, обычной стрелой пробить можно. А полученные в драконьем облике раны всегда надолго. Да и ветер, верный помощник, доносил разный клекот, и было ясно, что Шиндо там не один. Трех разных ргапаллов Кацуки точно слышал. Слишком уж не равны были силы. Но продолжать так, как уже было три дня, тоже нельзя было. Йо не давал им ни сна, ни покоя. Стоило немного оторваться, как он догонял. Стоило найти место для привала, как по ущельям уже доносился пересвист ргапаллов да дэньмитский говор. Да и местность играла против Кацуки. Он был здесь впервые и вынужден был искать дорогу, в то время как Шиндо беспрепятственно ехал по его следам, которые, как назло, негде было замести — ни реки, ни ручья, ни голых скал! Все в снегу, в этом поганом, мягком снегу, старательно хранившем все отпечатки! Кацуки прислушался. Снаружи, едва пробиваясь сквозь завывания ветра, доносился довольный смех. Сюда, на красную скалу, Кацуки с драконами забрался скорей из собственного упрямства и злости на ситуацию. Путь сюда был один, и с удовольствием посмотрев, как Шиндо с нукерами бесполезно покрутились вокруг да так внизу и остались, Кацуки занялся костром и ужином. Единственный подъем он завалил камнями, обрушив их своей магией. Площадка перед пещерой легко просматривалась, так что они могли бы успешно обороняться некоторое время. Со свету в темноту как не смотри, а мало, что видно. В остальном же Кацуки практически загнал себя в угол. Но лучше уж было так, чем бежать куда глаза глядят и чувствовать, как подгорают пятки. Впрочем, вариантов теперь оставалось не так много. На поясе у Шиндо Кацуки сумел разглядеть знакомый меч, и от этого больно чесались ладони. Раньше это было его оружие, позволявшее Кацуки сражаться с драконами практически на равных. Теперь же оно было нешуточной угрозой малышне. Драконий камень, черный камень — как хочешь, так и называй, а кромсал он все. И раны, полученные от него, не заживали. Если Шиндо расчистит проход своей магией и поднимется сюда, то его бой с драконами закончится не в пользу ящериц. Быть может, Кацуки мог бы устроить засаду, вот только местность до сих пор никак не играла им на руку. Как укромное местечко — так все в нависающих скалах, которые Шиндо легко мог бы обрушить. Как ровная площадка, чтобы укрепиться ногами — так просматривается со всех сторон, знай, пускай стрелы да не промахивайся. Проклятье! Боги словно были на стороне Шиндо: и лук у него был для дальнего боя, и магия для среднего. А у Кацуки больше не было скорости, чтобы сделать их бой ближним. Как ни крути, а способов выиграть было мало. И, судя по тому, что Шиндо даже по следам шел осторожно, рассчитывать на самонадеянность и расслабленность врага Кацуки не приходилось. — Очако, — позвал он через некоторое время, и она тут же отскочила от огня, прижалась к нему боком. — Есть дело. Слушай сюда внимательно. Очако поспешно почесала за ухом, словно так ей легче думалось, и уставилась на него во все глаза. Бакуго мысленно усмехнулся. Даже оттенок у них был тот же — как у мокрой коры тактаса, бурого кустарника, что рос под маренами. — Вы должны хорошо поесть сейчас и улететь, как только достаточно стемнеет. Доберитесь до ближайшего утеса, переночуйте, прижавшись друг к другу. По утру полетите домой. Очако отшатнулась: — А ты? Кацуки бросил спокойный взгляд на выход из пещеры. Багровое небо, перечеркнутое фиолетовыми полосами, начало покрываться мелкими белыми мухами: — Это не ваша битва. Шиндо идет за мной. Я с ним справлюсь. — Очако нахмурилась, и Бакуго соврал еще, лениво зевнув. — Его оружие опасно для драконов. Пока вы здесь, у меня связаны руки. Очако наклонила голову, всматриваясь в его лицо. Складка недоверия залегла между ее бровей и прищур не обещал ничего хорошего. Кацуки продолжил делать вид, что его ситуация не беспокоит, и через некоторое время почесывания за ухом Очако сдалась: — Хорошо. Мы улетим сейчас. А когда нам вернуться? — Не надо возвращаться. Она вздрогнула, словно этой фразой он уличил себя во лжи: — Бакуго! Кацуки зажег магию на ладонях, игнорируя вспышку ее горечи: — Помнишь, да? Обязательно остановитесь и переночуйте на Карсовых клыках, — искры над его пальцами приняли знакомые очертания. — Там мелководье и много рыбы. Не летите голодными. Потом… — Потом до Лунного залива, — его магия послушно нарисовала лагуну, а затем и утес с логовами. — И по белой тропе к дому. — Очако вдруг шмыгнула носом и сцепила руки на шее Кацуки в неуклюжем объятии. — Ты же догонишь нас? Ты обязательно догонишь? С одним ножом за пазухой? Конечно, догонит. Кацуки усмехнулся и потрепал ее по волосам как ни в чем ни бывало: — Догоню. Вы, главное, доберитесь. Со стороны входа послышалось шуршание, за ним скрежет когтей по камню, и к огню, отряхиваясь от крупиц снега, подошла Джиро. Она поочередно сунула лапы в костер, а потом перекинулась. Кацуки не стал ее торопить. Он не ожидал, что Джиро принесет ему полезных вестей, и был рад, что ей удалось вернуться невредимой из этой, пожалуй, не самой нужной вылазки. — Я слушала их, — серьезно сообщила Джиро, шмыгнув носом под которым развелась оттепель. — Они ворчали и ворчали, а потом легли спать. Их костер потух. Дыхание сейчас тихое. Потух значит. И все-таки спят. Что ж, Шиндо было уверен в своем успехе. Но раз спят, то и драконов прочь улетающих не увидят. Ну, хоть что-то. — О чем ворчали? — Одно да потому же, — фыркнула Джиро. — Как надоело за нами гоняться. Да и тебе, мол, пора бы уж устать и рухнуть. А нет, говорят, живуч как Киришима… Воздух исчез из пещеры, остался жар костра. Кацуки забыл, как дышать: — Повтори. Вышло сипло и сдавленно, но Джиро не обратила внимания на перемену в его голосе: — Говорят, что ты живуч… И Кацуки перебил ее уже повысив тон: — Ты сказала “Киришима”?! — Джиро испуганно перекинулась, прижалась брюхом к земле и кивнула, вытаращив на него свои большие глаза. — Блядь… В ушах у Кацуки гулко билось сердце. Все тело вдруг охватила глупая, странная дрожь, от которой зуб на зуб не попадал. Джиро могло послышаться. Джиро могла неправильно понять. Он звал. Он столько раз звал! Столько, что перестал пытаться. Во рту стало горько, будто бы желудок вспороли и кровь пошла горлом. А если сейчас… Если снова не выйдет? Если он умер? Запретив себе чувствовать липкий страх утраты, Кацуки наспех прокусил основание большого пальца и с размаху приложил окровавленную ладонь к печати на плече. Сердце шибануло о грудину дважды, срезонировало, и в голове привычно стало тесно мыслям. Киришима услышал! И Кацуки рассмеялся. Свободно, в голос, так, что пещера задрожала от его голоса. Киришима слышал! А это значило, что он придет. Не важно — ни расстояние, ни магические преграды — все будет нипочем. А дальше — хоть Шиндо, хоть десять — они сокрушат любого противника! Кацуки поднялся, преследуемый ошарашенными взглядами драконов, не ожидавших от него такой вспышки веселья. Несмотря на усталость и боль, тело ощущалось легким и хищная улыбка тянула губы. — Уебывайте, — без лишних реверансов скомандовал Кацуки. — Дальше я разберусь. Рыжие переглянулись и не двинулись с места, Джиро замерла. Очако, до сих пор пребывавшая в человечьем, ответила ему долгим взглядом, а затем кивнула: — Догони нас. Они улетели практически бесшумно, и Кацуки с наслаждением проследил за тем, как их крылья слились с иссиня-черной безлунной ночью. Едва дождавшись, пока они исчезнут из виду, Кацуки перестал сдерживаться: — Шиндо! — его голос эхом разнесся по долине и внизу тут же послышалось чье-то спешное копошение. — Я убью тебя и накормлю ргапаллов твоими кишками! Ты слышишь, мразь?! Молись богам, пока можешь! И снова прижал окровавленную ладонь к печати призыва. Сердцебиение снова стало двойным, но теперь уже быстрым, и Кацуки понял, что Киришима уже спешит к нему. Все еще посмеиваясь, он вернулся к костру и принялся точить нож. Что ж, не так уж мало, когда нужно просто немного подождать.

***

Фесса уже почти укрылась одеялом сумрака, когда Киришима вернулся в свои покои. Скинул сапоги, не раздеваясь лег в постель. Закрыл глаза. И нить, почти оборвавшаяся за эти месяцы, вдруг натянулась. Его словно ударило изнутри, нос заполнился запахом чада, скал, влажной кожи и растаявшего снега, тонкой чешуи и черствого хлеба, перед глазами замелькали языки скудного костра. Миг — и все пропало. И только ощущение, будто в груди стало два сердца, задержалось еще на немного, прежде чем стихнуть. Кацуки! Кацуки звал его! Как он оказался вновь в обуви, как примчался к харсайым, Киришима не заметил. Стены замка из мертвого камня вдруг перестали быть осязаемыми, пол стелился под ногами будто сочные травы закатного лета. Киришима хлобыстнул дверью, почти ее не заметив: — Харсайым! Мицуки, едва не попавшая ему под руку с наполненным отваром кубком, недовольно зашипела, Инко, сидевшая на краю постели, вскрикнула от неожиданности. — Харсайым!.. — слова застряли у Киришимы в глотке, неуместные для его радости. — Кацуки!.. Изуку, стоявший у окна, сначала вытаращил на него глаза, а потом улыбнулся самой робкой в своей надежде улыбкой. Дернул на себя створку окна, впуская холодный воздух с улицы, распахивая путь в небо: — Отпускаю тебя! — незримая оплетка присяги мгновенно слетела с шеи. — Лети! Коротко кивнув, Киришима хрустнул плечами, готовясь перекинуться, едва ли не бегом пересек опочивальню, и без раздумий шагнул в пустоту. Крылья привычно распахнулись, на лапах наросли когти и гибкий хвост хлестнул воздух, помогая оттолкнуться. Взмах, другой, и холодный поток надежно встал под перепонку крыла. Фесса стремительно становилась меньше: домики уже казались игрушечными, река возле города превратилась в черный шнурок, каким сматывали голенища слишком широких сапог. Над головой летели клочья облаков, серые и грязные, но еще дальше мерцали звезды на манер весенней росы, что собирается алмазами на краях сосулек. Далеко внизу начались холмы, когда связь натянулась снова, и Киришима прибавил ходу. Кацуки ждал, и он собирался добраться туда во что бы то ни стало.