Оглянись. Ты не один такой

      Цзян Чэн громко матерится, когда нужный ему автобус уезжает на пару минут раньше. Он пинает со всей злости кусок откупленного ремонтниками дороги асфальта на бордюре в сторону газона и тут же шипит от боли, начиная прыгать на одной ноге. Теперь он опаздывал, очень сильно опаздывал. До метро идти пешком ему 30 минут, а число автобусов и их интервалы очень сильно увеличили из-за ремонта дороги и бордюров. «Неудачник! Ты ни на что не годишься!» — в памяти всплыла последняя ссора с его матерью. После неё Цзян Чэн больше не общался со своими родителями. Он полностью сменил имидж. Теперь вместо короткой и идеально уложенной прической по последнему писку моды с выбритой тонкой полоской пробора, у него на голове красовались отрощенные длинные волосы, собранные в пучок, а укладывал Цзян Чэн только челку, которую не убирал под ободок ради каких-либо мероприятий. А заместо строгих приталенных костюмов вместе с дорогими полированными туфлями на нем красуются футболки, толстовки и рваные джинсы с кроссовками или кедами. Мать как всегда считала правой только себя и отчитывала его за любое не соответствие её ожиданиям. Последней каплей для Цзян Чэна стало то, что мать прилюдно отчитала его в офисе семейной фирмы за то, какой он хреновый работник. А отец в этот момент неловко отмалчивался, то затягивая то ослабевая галстук. Этот эпизод сильно понизил его и так низкую самооценку, понизив ее на уровень плинтуса. Хотя Цзян Чэн был готов поклясться, что впахивал куда лучше, усерднее и гораздо больше остальных. Он старался, чтобы хотя бы раз в жизни получить похвалу от родителей, думал, что на работе родные будут гораздо более лояльны к нему, нежели дома, где всегда и во всем ему тыкали его родной сестрой: Яньли то, Яньли се! Тьфу! Как же жестоко он ошибался. Он продержался целый год в фирме отца, но в последнюю ссору его будто осенило — он не нужен им, он тут лишний. Даже сестре, дарившей мягкую улыбку ему, он не был особо интересен, каждый раз, когда его оставляли без ужина в детстве, без интернета будучи подростком или же без семейной поездки во взрослом состоянии. В его памяти навсегда останется этот эпизод. Орущая мать, отец, делающий вид, что он тут не причём, грустно-усталая сестра в углу, на лице которой в этот момент не было жалости к Цзян Чэну, это была эмоция сродни фразе: когда же она перестанет орать и огромная офисная комната, где каждый работающий в этот момент вытянул голову из-за перегородки. Он ни слова не смог вымолвить из себя в тот момент, он разочаровался в жизни, развернулся и понуро тихо вышел из комнаты к лифту в слезах. Надо сказать его никто и не останавливал, сестра лишь пару раз позвонила на старый номер и больше не пыталась до него дозвониться. Тем днём он приехал домой, собрал дорогие себе вещи в ненужную коробку и ушёл, оставив кучи костюмов, часов и галстуков, которые ему так любила всучивать его мать. Он даже истерически посмеялся, что его вещи, которые ему действительно были нужны уместились в эту жалкую коробку, хотя он сын директора известнейшей и дорогущей фирмы. Конечно, его ситуация в семье ещё и усугублялась его ориентацией. Мать всегда считала, что он маятся дурью и ему уже пора завязывать играться с мальчиками, мол у неё на примете есть идеальная невеста. Но что поделать, если у него ни разу в этой жизни не шелохнулась ни одна клетка организма при виде самой красивой и обнаженной женщины. О да, уж это Цзян Чэн сходил и проверил в стрип-клуб, когда осознал, что ничего не меняется и ему по прежнему нравятся только парни. Так что его семья не знала, с кем именно он встречается, интересовалась этим только сестра и опять-таки тоже из вежливости. А его парень является самым прекрасным человеком на свете. Воспитанный, интеллигентный, опрятный и невероятно красивый, которому он никогда не рассказывал о своей ситуации в семье, трудном нынешнем финансовом положении и прочих серьезных ситуациях. Его парень пытался узнать иногда, почему он в таком плохом настроении, но Цзян Чэн всегда говорил: «Ничего нового», а его парень предусмотрительно не терзал его вопросами и дальше, пытаясь после лишь отвлечь его чем-то веселым. Парень говорил: «Прийдет время и ты сам все расскажешь». Где-то в глубине душе Цзян Чэну очень хотелось показать его своей семье, показать, что Цзян Чэн способен заполучить себе такого идеального мужчину, но его надежды разбивались о камень реальности, в которой он для своей семьи неудачник.       «Неудачник! Ты ни на что не годишься!»       Цзян Чэн огляделся в поисках лавки, чтобы посидеть немного с больной ногой. Наступать на ногу стало невозможно. Но из-за этого же ремонта все ближайшие лавочки к проезжей части убрали. Знала бы его мать в каком убогом районе, далеком от метро он снимает себе комнату, забрала бы свои предыдущие оскорбления себе назад, думал Цзян Чэн, тяжело вздыхая под шум отбойного молотка. Он постоял немного на одной ноге, приняв решение вызвать такси.       — Твою-то мать, блять, сколько??! — выкрикнул Цзян Чэн, увидев цену поездки. Из-за ремонта единственной дороги, которая ведёт из этого района цены на такси взлетели вдвое, а время ожидания увеличилось. Никто из таксистов не хотел ехать в этот бедный район. Но по-другому не останется шанса успеть к началу развлекательной программы. Лань Сичень пригласил его в дорогущий ресторан, где сегодня устраивался балл-карнавал с дресс-кодом на древне-китайский стиль и масками на лицо. На протяжении всего шоу строго запрещается снимать с себя маску. Они с Сиченем заранее условились, что карнавальные костюмы друг друга они увидят только по приезду, узнав друг друга только по описанию цветов. Также их маски будут закрывать их лица полностью, а сами они будут молчать во время танцев. И сейчас у него в пакете с собой было как раз то фиолетово-желтое ханьфу и его маска.       Цзян Чэн целых две недели вспоминал танцы и переучивался танцевать за ведомого. Конечно же Юй Цзыюань заставила сына ходить на бальные танцы, утверждая что именно это ему обязательно пригодится и ещё ворох всякого говна, которым она занимала свободное время сына,. А по итогу Цзян Чэн смог трудоустроится только секретарём в какой-то маленькой фирме. Очень-то ему пригодились его знания языков и два диплома лучшего вуза с годовалым опытом работы. Да-да, Цзян Чэн закончил аспирантуру.       Уже третий таксист отменял поездку, когда видел, куда ему нужно будет приехать. Каждый раз он матерился ещё больше. Когда же к нему подъехало все-таки такси, то он понял, что человек не из этой страны и еле разговаривает на его языке, так ещё и в местности плохо ориентируется. Так что он пару раз заезжал не туда, пропуская нужные повороты, а ещё собрал все пробки по пути.       Умом-то Цзян Чэн понимал, что опаздывает, но все равно отказывался в это верить до конца. Когда же часы показали ровно восемь, он сдался и набрал сообщение Сиченю, о том, что опаздывает. Чтобы немного отвлечься он начал представлять бело-синее ханьфу Сиченя и предстоящие с ним танцы.       Когда таксист подъехал прошло уже как 15 минут начала представления. Цзян Чэна немного беспокоило то, что Лань Сичень так и не прочёл его сообщение о опоздании. «Неудачник! Ты ни на что не годишься!» — он вновь услышал у себя в голове слова разъяренной матери.       — Может быть ты посмотрел, не открывая сообщение и обиделся?— Цзян Чэн бубнил себе под нос почти вбегая в раздевалку. Он быстро завязал себе пучок, заколол заколки, надел ханьфу и маску.       Цзян Чэн открывает двери и входит в главный зал, откуда доноситься музыка, оглядываясь вокруг в поисках бело-синего ханьфу.       К его великому сожалению в зале было лишь одно такое ханьфу. И этот человек уже был не один. Он танцевал с кем-то, у кого было тоже фиолетово - желтое ханьфу. Цзян Чэна перестали держать ноги и он медленно сел на колени. Почему-то не было ревности от того, как Сичень прижимал к себе с силой кого-то другого. Были лишь страх свежей потери, паника и боль в груди. Цзян Чэн сильно сомневался, что его невероятно умный парень мог так просто обознаться.       — Неудачник… Ты ни на что не годишься… — тихо прошептал себе Цзян Чэн, вторя своей матери.       «Он специально это сделал, чтобы я увидел. Демонстративно отвернулся от неудачника с самым херовым в мире характером. Если бы ты только не опоздал сегодня и не испытывал его терпение чем-то подобным постоянно»       Цзян Чэн встал с пола, и побрел к пустым столам, чтобы сесть туда. Захотелось напиться, но вот вряд ли ему это место сейчас будет по карману. Так что он просто сел за столик в углу и подпер свою голову рукой, снимая маску. Отсюда было мало, что видно, но в этом и был плюс. Он не хотел, чтобы теперь уже наверняка бывший парень увидел его красные глаза.       Через пару минут к нему подошёл официант с целом подносом гранённых стаканов и поставил один из них перед ним. Цзян Чэн поднял недоуменный хмурый взгляд на него.       — Напитки включены в стоимость билета.       — Ах, вот оно что… Ну хоть что-то хорошее, — чуть дальше Цзян Чэн увидел официанта с бокалами белого игристого вина. А у него, выходит, на лице написано, что нужно что-то по тяжелее.       Официант ушёл, а Цзян Чэн выпил стакан разом, не захотев подходить за закуской к фуршету.       Недалеко от себя он услышал ругань молодых людей, которую было еле слышно из-за звуков оркестра. Парень в черно-красном ханьфу сильно жестикулировал и на последовал швырнул свою небольшую маску в пол, тем самым разбив ее. На лице второго не появилось ни одной эмоции и это было видно сквозь его маленькую, словно кусок белой ленты маску.       — Н-да, весело у вас там, — обронил Цзян Чэн, укладывая голову на свои рук. Это сцена не вызвала у него никакой эмоции, ему было абсолютно плевать на неудачи других, когда он не в силах со своим дерьмом в жизни. Он смотрел на них лишь потому, что это было интереснее танцпола, на котором где-то кружился Сичень с первым попавшемся под описанием человеком.       Цзян Чэн задумался: А первым ли? Вдруг Сичень изначально это планировал сделать, попросив прийти в таких цветах своего нового друга. Ведь эта информация была известна задолго до начала. Он вновь попытался найти Сиченя в вихре танца, но не приуспел в этом.       — Вот увидишь! На этот раз я точно уйду от тебя! Уйду к первому встречному! — донеслось уже куда ближе, Цзян Чэн поднял свой хмурый взгляд вновь на ссорящихся людей, а парень в красно-чёрном широко улыбнулся с мокро-красными глазами Цзян Чэну.       — Вот, блять, только не говори мне…— покачал Цзян Чэн головой, проглотив конец фразы за не надобностью озвучивания очевидного, ведь парень уже шёл именно к нему, а второй злобно развернулся и зашагал прочь все так же без единой эмоции.       Цзян Чэн повалил голову на руки, делано захныкав:       — Тебя ещё тут не хватало!       — Выглядишь херого, — безразлично пожал плечами парень и выхватил с подноса официанта два стакана.       — Спасибо, ты ещё лучше! — возмутился Цзян Чэн.       — Насрать. Как зовут?       — Ваньинь. Чего ты именно ко мне приебался, ты не видишь, что меня лучше не трогать? — представился вторым именем Чэн, чтобы не врать в очередной раз, как на собеседованиях, что он никак не связан с семьей Цзян. Отчасти, это была правда и он чувствовал себя самым настоящим сиротой или же подкидышем. Он бы в серьез думал именно так, если бы он не был так похож на свою мать внешне, да и характер у него тоже как и у неё был не сахар, но была между ними огромная пропасть: его мать вообще не умела слушать и слышать, в отличии от него. Он ненавидел, когда ему говорили, что он — ее копия. Это было далеко не так! Быть может, это было то единственное, доставшееся от отца?       — Бе-бе-бе-бе-бе-бе-бе! Наконец-то хоть кто-то из моих знакомых не скуп на эмоции и умеет качественно материться. Один-заикается, а другой, ты сам видел — лицо-кирпич. Заебало все.       Ваньинь закатил глаза и выпил ещё один стакан, отставив пустой к двум другим. Затем он вернулся в исходное положение, опустив голову на руки лицом вниз.       — Ого, нихера! Могешь! Ты ведь ничем не закусывал все это время, да?       — Нет. Что ты доебался до меня? — приподнял голову Цзян Чэн на время своей фразы, а затем опустил обратно.       — Ууууу. Язык уже заплетается! Очень скоро тебе будет потрясающе херово. Скажи свой адрес, я провожу тебя до дома.       — Своих дел нет? Вот ещё! Говорить, где я живу незнакомцам! И-к! — Цзян Чэн зажал рот себе рукой и побежал в направлении уборной. Незнакомец поднялся из-за стола со вздохом и не спеша пошёл за ним.

________***________

      Незнакомец зашёл в туалет и усмехнулся под соответствующие звуки:       — Волосы подержать?       — Иди нахер отсюда… — еле произнёс Цзян Чэн.       Когда Чэн вышел из кабинке к умывальнику, умывая трясущейся и непослушной пьяной рукой все лицо и намочив даже челку и верхушку волос, незнакомец спросил:       — Может все-таки скажешь адрес?       — Нет! Я сам разберусь! — еле понятно произнёс Цзян Чэн едва облокачиваясь локтями на стол с раковиной, чтобы не упасть.       — Конечно, сам. Значит придётся вести тебя к своим родителям. Не вести же тебя к Лань Чжаню домой,— незнакомец громко цокнул,— Что-то мне подсказывает, что я крупно пожалею о своей идее.       Незнакомец подождал, пока из Чэна выйдет все, что можно, затем протянул стакан воды, умыл и поволок на улицу к подъехавшему такси, закинув его руку себе на шею. Кажется, пьяного паренька кто-то окрикивал, но называл совершенно другое имя, так что незнакомец не придал этому значения, подумав, что тот обознался. Хотя сейчас он бы предпочёл сбагрить эту пьянь какому-то его знакомому. Вряд ли бы он пришел сюда один. С другой стороны, возможно и такое, что именно этот кто-то довёл его до такого состояния. В таком бы случаи он бы не отдал этого юношу в чужие руки. Он на своей шкуре прекрасно знает, что такое ссоры. И у этого парня случилось что-то крайне плохое.       Незнакомец усадил нового друга в такси, а сам сел на соседнее сидение и достал телефон.       — Алло. Привет, мам. Да, давно. Можно я приеду сейчас к вам, у меня мой друг очень сильно перебрал с горя, ему сейчас негде остаться. Я думаю, он сам расскажет, если захочет, что именно случилось. Нет, это точно не Лань Чжань. Да-да, наконец-то кто-то, кроме него, знаю. Хорошо, я буду у вас через полчаса.