Regression to the Mean

Сцена, которая встречает Лиама и Тео в тот момент, когда они пробираются в пещеру, далека от того, что ожидал Лиам. Скотт растянулся на коленях Хейден, положив голову ей на плечо, лицо покрылось потом, на верхней губе выступили капельки влаги, а мышцы вокруг глаз напряжены и спазмированы. Его рука откинута в сторону, жгут пропитан кровью и потом, а рот безвольно открыт, и он делает прерывистые вдохи. Сама Хейден выглядит ближе к смерти, чем когда-либо видел её Лиам. Лицо бледное, зрачки как булавочные уколы даже в тусклом свете, руки на Скотте трясутся, а из уголка рта сочится что-то тёмное и вязкое. Сердце Лиама подскакивает к горлу. Позади него он не замечает, как напрягается Тео, как его пульс подскакивает почти до галопа, несмотря на знаменитую хватку. И у Лиама есть лишь секунда, чтобы бросить на него взгляд замешательства, прежде чем он переключит всё своё внимание на двух других. — Хейди, — говорит Лиам. — Скотт. О, Боже. Это выглядит… Позади него Тео ударяет носком ботинка по лодыжке Лиама. Тот крепко стискивает зубы на языке. — Отравление волчьим ядом? — спрашивает Тео, перехватывая инициативу. — Только рука? Скотту удаётся слабо кивнуть в ответ. Даже с небольшой улыбкой. Он слишком добродушен для себя самого. — Как же я рад видеть здесь ещё одно лицо, — ворчит он. — Вы… вы, ребята, достали антидот? Лиам сглатывает чувство вины, но он молод, его нервы расшатаны, и достаточно одного запаха, чтобы Скотт понял, что задача провалена. Хейден воспринимает эту информацию с удивительной чёткостью, учитывая ту бледность, которая уже окутала её. Глаза застывают, и она вяло скользит ими по направлению к Нолану, который всё ещё связан и сидит с широко раскрытыми глазами на полу пещеры. Лиам придвигается ближе к Хейден и опускается на колени, чтобы утешительно обхватить её шею. Ему не терпелось вернуться к ней, прикоснуться к ней, заземлить её, с тех пор как они сбежали от берсерков и лесного пожара сегодня утром. С ней что-то не так, помимо обычной тошноты и истощения, и теперь оба их запаха сходят с ума, питаясь паникой и паранойей друг друга. Лиаму нужны ответы. — Хейден, — говорит он. — Что происходит? Что с тобой? Она качает головой, поджав губы. — После твоего ухода я всё время пыталась проблеваться, мне казалось, что мой желудок горит, но ничего не выходило, кроме… Она не заканчивает. Скотт берёт на себя слово. — Чёрная кровь, — прохрипел он. — Хейден кашляла чёрной кровью. Тео резко вдыхает. Все, кажется, не замечают этого, кроме Лиама, который бросает взгляд на другого юношу. — Что? — говорит Лиам. Тео сжимает челюсти. В его глазах теперь что-то другое, не только мрачная решимость, которая наполняла их, когда он впервые встал на колени перед Скоттом, чтобы завязать жгут и осмотреть рану на руке, изрытую чёрными прожилками. Лиам следит за потемнением взгляда Тео и поднимает на него глаза, давая понять, что не собирается пускать дело на самотёк. — Что такое, Тео? — На этот раз спрашивает Хейден, и каким-то образом звук её голоса заставляет Тео действительно посмотреть на неё и обратиться к ней. Понемногу он смягчается. — Мне жаль, малышка, — первое, что вылетает изо рта Тео. Прозвище звучит чужеродно, но в то же время как родное на его языке. Между ним и Хейден что-то происходит — молчаливое общение, поднятие одной брови, затем другой, а потом кивок и тихий вздох Хейден. — Сколько? — спросила она. Тео тянется вперёд и прижимает пальцы к впадинам щек Хейден, заставляя её открыть рот. Лиам почти протестует, но Хейден податлива под прикосновениями Тео, и Лиаму удается сдержать и себя, и Хейден, крепко обхватив за шею. Тео заглядывает в рот Хейден и, видимо, находит там что-то, что заставляет его принять решение. Он убирает руку, и Хейден щёлкает зубами. — Может час. Может меньше, — заключает Тео. Внутри Лиама всё клокочет, как приливная волна. — Что? Хейден поворачивает к нему голову с последним блеском угасающей надежды в глазах. — Отравление ртутью, Ли, — бормочет она. Камень, который был в горле Лиама, падает ему на живот. Его рот открывается, и из него не вырывается ни звука. Первая мысль, которая приходит ему в голову — глупая, драматичная, глупая, глупая — это то, что Валери Ромеро тоже умирала от отравления ртутью, когда её впервые призвали выйти на сцену жатвы в Дистрикте 7. Хейден была здорова. Яркая, здоровая и молодая, полная жизни, полная ярости, но, Боже, что бы Лиам отдал тогда, если бы знал то, что знает сейчас, что Капитолий со всей его поганой кармой и поэтическим правосудием убьёт его лучшую подругу на свете так же, как вода Дистрикта 6 пыталась отравить Валери. Это эгоистично. Он эгоист. Лиам не похож на Скотта, даже не похож на Дерека, на человека, который вошёл в огонь, чтобы спасти всех, кроме себя. Лиаму нужна Хейден. Боже, он впился бы когтями в любого, кто причинил ей вред, будь то оборотень или человек. — Как? — наконец выдохнул Лиам. — Не знаю, — устало качает головой Хейден. — У тебя… У тебя нет никаких ран, — настаивает Лиам. Высота его голоса близка к истерике. — Тебя трогал берсерк? — срочно спрашивает Тео. — Нет. — Хейден снова качает головой. Лиам движется в сторону, чтобы у Тео было больше места для того, чтобы вырвать Скотта из рук Хейден и заняться им. Тео бормочет что-то тихое на ухо Скотту, выпустив когти, и Лиам краем глаза видит, как Тео подносит один коготь к раненой руке. В данный момент у него не хватает места в мозгу, чтобы задаться этим вопросом. — Тогда, как ты отравилась? — требует Лиам у Хейден. — Я не знаю, — снова говорит Хейден, и слёзы разочарования на этот раз легко наворачиваются на её глаза. — Всё, что я знаю, это то, что я съела завтрак — чувствовала себя дерьмово — потом берсерки… Лиам внезапно и остро осознает, что в пещере раздается стук чьего-то сердца. Он поворачивает голову, и взгляд его устремляется на Нолана. Глаза Лиама сужаются. На долю секунды его нервы успокаиваются, когда глаза молодого охотника отрываются от лица Лиама, а затем Лиам чувствует знакомый зуд под кожей, а затем вспышку раскалённой добела ярости, которая проникает через позвоночник и практически разрывает его, как зубы его волка. — Ты, — говорит он. Тихо. Убийственно. — Ты. Нолан, сука, идиот, сраный глупый мальчишка, лишённый своих ножей и копьев, выпятил нижнюю губу, но всё равно задрал подбородок к Лиаму. — Это должна была быть не только она. Это должны были быть все вы. Эллисон… Эллисон, она смотрела на чаши… Лиам не воспринимает ни слова из уст Нолана. Прежде чем он осознаёт, что его зрение сужается, а мир вокруг окрашивается в красный цвет, он чувствует, как жар воздуха проникает в его глаза. Он встаёт, и даже пальцы Хейден, сжимающие его запястье, не могут его остановить. Кто-то зовёт его по имени. — Лиам. Лиам. Это произносится с хрипом, вырываясь наружу при кашле. — Лиам. Нет. Оставь его. Он не слышит. Он не слушает. Вполне вероятно, это Скотт. — Он нам нужен! Послушай меня хотя бы одну секунду! — Ещё кашель, хрип и отдалённое проклятие Тео, когда Скотт хрипит от давления Тео, копающегося когтём в ране, чтобы выдавить волчий аконит. — Лиам… нам он нужен, чтобы добраться до Кейт. Слух Лиама затуманился. Звон вернулся, и это путы, это мины, это острие меча Кейт и изгиб дадао от живота Элисон до её позвоночника, это вспышка золотой ярости вокруг силуэта Дерека, когда он вошёл в огонь, это блядские пушки и портреты, и ртутный яд, который Лиам так и не увидел, как Нолан подсыпал в чашу Хейден, и это — всё, и ничего, ничего. Ничто. Они все ничто под большим пальцем Капитолия. Нолана трясёт. Хорошо. Он должен дрожать в момент, перед тем как сделать последний вдох. Дрожь пробегает по его плечам и щекам, когда Лиам склоняется над ним, глаза по-прежнему горят золотом, и когтистой рукой перерезает веревки, связывающие ноги Нолана. Лиам поднимает парня на ноги, не обращая внимания на то, что его лодыжки скручиваются и не поддаются от долгого сна, и перепиливает узлы на запястьях Нолана. А потом Лиам пихает его к входу в пещеру. — Давай. — Лиам рычит сквозь клыки. — Уходи. Беги. Я не собираюсь убивать тебя, пока ты связан, как животное. Не так, как ты бы связал нас и убил, пока мы беспомощны, если бы у тебя был шанс. Нолан покачнулся и чуть не упал. Глаза как блюдца от шока. — Уходи! — всё ещё рычит Лиам. — Я даю тебе последний грёбаный шанс! Нолан спотыкается, скользит и пытается выкарабкаться из пещеры. Лиам не даёт ему шанса. В конце концов, всё было не так. Он не играет в игры. Он покончил с играми, никогда не хотел в них участвовать. Его всегда занимал только принцип. Вокруг него раздаются голоса: Хейден что-то кричит, Скотт вопит, Тео тяжело дышит, не произнося ни слова, но в тишине говорит достаточно громко, чтобы Лиам его заметил. Лиам игнорирует их всех. Он хватает Нолана за одну лодыжку, чтобы оттащить его назад. Охотник вскрикивает и бьётся голыми руками о скалы в поисках опоры. Его ладони бьются о камни, кожа трескается и кровоточит, и это едва ли приносит удовлетворение, едва ли достаточно для того, чтобы понять, что рот Хейден наполняется оловянной кровью за её зубами и Лиам ничего блять не может сделать, кроме как вонзить свои когти в тело её убийцы. Нолан издаёт один-единственный, раздирающий уши крик, прежде чем из него с хныканьем вырывается воздух. Лиам рывком поднимает его и берёт в тиски за плечи. Когтями правой руки он делает быстрое движение. Беспорядочно. Неточно. Врезается прямо в плоть горла Нолана Холлоуэя. Лиам не слышит брызг капель на полу пещеры. Не чувствует, как жизненная сила Нолана растекается по его пальцам, покрывая впадины между костяшками. Только видит красное, красное, красное, красное… Тело валится из его рук и падает на землю. Лиам поворачивается, и внезапно перед ним предстает сцена с картины. Тео сидит, положив руку Скотта себе на колени, Хейден опирается своим весом на ногу Скотта, её угасающие глаза смотрят на него. Он не имеет даже представления, это осуждение в её глазах или она уже почти на том свете, чтобы что-то говорить. — Лиам, — задыхается Скотт, и это звучит очень разбито. — Почему. Почему. Почему… Лиам погружается в какое-то чужеродное состояние: зрение всё ещё окрашено в пунцовый цвет, но его разум настораживающе ясен в своей новой миссии. — Тео, — говорит он. — Как волчий аконит? — Почти готово, — ворчит Тео. Он выкручивает ещё один коготь, и Скотт сглатывает крик сквозь стиснутые зубы. Из раны сочится ещё больше черноты. Тео поднимает глаза на Лиама и смотрит на него, не избегая взгляда Лиама, а задерживая его. Затем взгляд Тео опускается к телу охотника у ног Лиама. Задумчиво, почти. — Скотт, — говорит Лиам. — Тебе надо укусить её. — Нам он был нужен. У нас был план. У меня был план! — продолжает Скотт. — Нахуй план! — кричит Данбар. — Твой план заключался в том, чтобы подружиться с обученным убийцей! Мы получим Кейт, какой бы ни была Кейт. Сейчас мне нужно, чтобы ты укусил Хейден. Это единственный способ. Тео замирает и бледнеет. Скотт качает головой. Его лицо почти неразличимо на фоне грязи и пота. — Я не могу. Ты же знаешь, я не могу. — Она скоро умрёт, — умоляет Лиам, и в этот момент его голос ломается на последнем ударении. — Скотт, пожалуйста. Пожалуйста. Она умирает. Она не может умереть. Он падает на колени, холодный камень проникает сквозь ткань на его коже, и он ползёт ближе к Скотту на своих окровавленных руках, оставляя на них болезненные отпечатки. — Пожалуйста, Скотт. Обрати её. — Лиам, — зовёт Хейден слабо. — Я не могу, — заявляет Скотт. — Ты знаешь, что они сделают с вами. Вы все умрёте. — А может и нет. Мы найдём выход. Это её единственный шанс, Скотт. Мы найдём путь, как их обойти. Перехитрили берсерков… Кейт…всех их… пожалуйста, она всё, что у меня… Он задыхается и не может продолжить. Скотт отворачивается от Тео и заставляет себя сесть. — Нет, — говорит он. Его голос дрожит, но он твёрд. — Нет, Лиам. Я не могу. Не заставляй меня делать это. — Ты Альфа. Ты единственный, кто может укусить её и заставить исцелиться. — Лиам. — На этот раз в его голосе и радужных оболочках проступает истинный альфа-характер, жалящий Лиама и укачивающий его, даже если он никогда официально не был частью стаи Макколов. — Ты только что убил наш единственный шанс попасть на вражескую территорию. Ты просишь меня нарушить правила и рискнуть вашими жизнями. Всеми вашими жизнями. Я, блять, не могу этого сделать. Так что отбой. Внутри Лиама живут две половины волка. Первая трусит и скулит за жалким прищуром глаз. Хочет опустить морду к земле и уткнуться носом в камень, демонстрируя покорность прежде, чем взор истинного альфы станет багровым. Другой… другой, тот, что ещё минуту назад сжимал горло Нолана, — другой волк рычит и щёлкает челюстями, говорит, у меня нет хозяина, говорит, что нужно защищать своего хозяина любой ценой. Говорит, что этот — твой враг, что он без раздумий даст Хейден умереть. Другой волк выигрывает. Лицо Лиама меняется, кости трещат, перемещаясь, прежде чем он успевает осознать, что делает его тело. Рёв зарождается в его нутре и вырывается вверх через грудь и трепещущие клыки. Он вскакивает на ноги и летит на Скотта, летит на цель, на врага, на врага, он — враг, одна рука поднята высоко над головой, когти выпущены, с них ещё капает теплая кровь охотника, и он набрасывается на Скотта, чтобы схватить его и в слепой и всепоглощающей ярости вонзить когти в грудь альфы. Шум заполняет его голову. Шум заполняет его горло и уголки глаз, заполняет даже кровь, которая хлыщет и покрывает внутреннюю поверхность рта, где он, не обращая внимания на клыки, в ярости пронзает собственный язык. Голоса. Крики. Руки, хватающиеся за него, но недостаточно острые, слишком тупые, как у человека, человеческие руки, которые никогда не смогут долго сдерживать чудовище в нём. — Лиам! Лиам! Лиам! Два голоса, Хейден и Тео, нарастают над бульканьем Скотта, задыхающегося под натиском Лиама. Лишь один из них возвышается над какофонией и улавливает в Лиаме первый аккорд рациональности. — Лиам, не делай этого. Твою мать. Лиам, успокойся. А потом такие же когтистые руки Тео резко дёргают его за плечи и швыряют через всю пещеру, где он проносится по каменному полу и с грохотом ударяется о стену. Боль от удара выводит Лиама из состояния полного перехода, волосы и волчья морда немного редеют. Он задыхается. Обессиленный. Он сворачивается калачиком и хнычет. Вокруг — смятение, шум в голове, вой волка и вой монстра горя, который ещё не успел родиться в своем новом жестоком мире здесь, на арене. Проходит целая минута, прежде чем Лиам снова начинает возвращаться в своё тело, но когда он это делает, всё обрушивается на него с ужасающей силой. — Нет, — шепчет он. — Нет, нет, нет, нет… Он делает рывок вперёд, чтобы подползти к лежащему Скотту, и замечает, как тот отшатывается от него даже в своем ужасающе израненном состоянии. Лиам снова хрипит. — Скотт, мне жаль… Прости… Пожалуйста, о Боже… Лиам вцепился в ближайшую руку Скотта, неповреждённую, и изо всех сил тянет боль из альфы. От вкуса страданий Скотта, от его ослепительной силы, у Лиама едва не сводит зубы. Лиам скрежещет коренными зубами и продолжает, вытягивая ещё больше боли через серо-чёрные вены, почти незаметные сквозь липкую кровь на руках Лиама, где они обхватывают предплечье Скотта. — Оставь это, — произносит Скотт. Эхо его прошлых слов, но с другим значением. — Лиам. Дыхание постепенно покидает его. — Оставь, я… умер… из-за аконита в любом случае. — Нет. — Лиам давится. — Боже, нет. — Он прав. — Рядом тихий голос Тео. — Иди к Хейден. Сейчас. Лиам бессильно опускается на руки и делает то, что говорит Тео. Разъединение с рукой Скотта — это почти как вырывание вены из руки Лиама, давящее на него совершенно другой болью. — Лиам, — шепчет Хейден пересохшими губами. У её рта серебрится кровь. — Скотт. — Лиам слышит голос Тео. — Я не могу вытянуть боль. — Всё хорошо, — говорит ему альфа. — Близко, в любом случае. Кашляет и хрипит. — Близко к сердцу… — Ты будешь в агонии, когда это ударит… — сообщает Тео тихо. Клинически. — Я знаю. — Скотт… Что-то проходит между ними, что-то неразборчивое для внешнего мира, возможно. Но не для Скотта и Тео. Тающие карие глаза против серых. — Сделай это, — хрипит Скотт. — Прости, что я прошу. Но, пожалуйста, сделай это. Тео кивает. Липкая и дрожащая рука Хейден на локте Лиама возвращает его внимание к ней. — Хочу… хочу увидеть солнце, — бормочет она. Лиам не задаётся этим вопросом. Сейчас он работает на автопилоте, его волк усмирен, а человеческое естество плачет о том, чтобы в последний момент иметь возможность заключить Хейден в свои объятия. Он чуть не падает, когда поднимается на ноги с прижавшейся к нему девушкой, но ловит их обоих и выбирается из пещеры с ней на руках, будто с невестой. Здесь, под ярким полуденным солнцем, всё ещё хуже. На свету Хейден ещё бледнее, если это вообще возможно. Лиам опускает её на землю, позволяет мягкой траве пощекотать то место, где у неё всегда была высокая и упрямая скула, и проводит своими промокшими и совершенно бесполезными руками по её волосам, чтобы она лучше дышала на свежем воздухе. Из уголков её глаз теперь текут струйки тёмного серебра. Отравление ртутью при приёме внутрь: не так быстро, как отравление инфекцией в открытой ране, но гораздо быстрее, чем тонкий слой загрязнения в водопроводе. Лиама осеняет мысль о том, что, возможно, для детей Дистрикта 6 существовал только один вариант смерти. — Ли-ам. — Слоги произносятся медленно и прерываются бульканьем изо рта Хейден. — Шшш… Шшш… шшш… — Лиам осторожно притягивает её голову и верхнюю часть спины к себе на колени и кладет руку ей на плечо, чтобы оградить от всего, от красных пятен на его коже, может быть, но от этого никогда нельзя было оградить ни её, ни кого-либо ещё, как только они ступили на арену. Хейден снова произносит имя Лиама. Оно разрывает его сердце. Он смотрит на неё, хочет отвернуться, но не может оторвать взгляд от её глаз, даже когда оловянная кровь свободно льётся реками из её глазных яблок и прокладывает тошнотворные дорожки по вискам в траву. Подбородок девушки теперь покрыт серебром, и оно стекает в ямку у основания горла. — Прости меня, — вылетает сквозь слёзы из уст Лиама. Когда это его ресницы стали такими мокрыми? Он не может видеть. — Мне жаль. Мне так жаль. Он смотрит в её глаза и заставляет себя увидеть двенадцатилетнюю Хейди на детской площадке в ту секунду, когда она ударила его по носу, и он упал, как мешок с мукой на песок. Как расширились её карие глаза, когда она бросилась к нему, а затем вспышка удивления и неповиновения, когда он перекатился и ударил её в ответ. Он заставляет себя видеть, как её радужные оболочки пляшут от нетерпения в тот вечер, когда он неловко пригласил её на танец, чтобы загладить вину за то, что его стошнило на туфли Ромеро. Как загорелись её глаза, когда он неохотно согласился сопровождать её на пробежке. Как солнце преломлялось в их шоколадно-коричневом цвете, когда он вручил ей маленькую корону из цепочки маргариток. Как эти глаза зажмурились, когда она откинула голову и рассмеялась над его жалкими попытками сплести веревочную ловушку, и это было заразительно, жизнеутверждающе, и он тоже рассмеялся вместе с ней, перекатываясь с ней и резвясь на лесной подстилке заповедника, где их больше никто не мог найти. Он знает, что он должен сделать. Его голос груб и забит слезами, когда он только начинает. Он не поёт, не умеет петь, но важны слова, урчание его груди под ладонью Хейден и форма слов, которые они оба знают слишком хорошо. — Глубоко на лугу, под ивой… Постель из травы, мягкая зелёная подушка. Положи голову и закрой сонные глаза. А когда они откроются… когда они откроются снова, — Лиам замялся и начал снова. — Взойдёт солнце. Хейден смещается в его объятиях. Она смотрит на него сверху, выгнув шею, но она нашла то, на чем может остановить свой взгляд в эти последние мгновения. — Я здесь, — шепчет Лиам. — Пожалуйста, — она шепчет в ответ. Дыхание постепенно затихает. — Заверши песню. Он не может. Не думает, что сможет. Но он делает взволнованный вздох и продолжает. — Здесь безопасно, здесь тепло… здесь маргаритки охраняют тебя от всех бед. Здесь твои сны будут сладкими, а завтра… Хейден прижимает руку к его груди: — Пожалуйста… — Здесь твои мечты сладки, а завтрашний день принесет их в реальность. Это место… где я люблю тебя. Дыхание Хейден сбивается. Её глаза закрываются. Из глаз Лиама на её щеку капает влага, смешиваясь с ртутными слезами Хейден, болезненными, тошнотворными, но он не может отвести взгляд. — Спасибо, — будто шипит она через какое-то время. А затем поднимает голову и напрягает голос, чтобы произнести: — Скажи… Вэл… Я была счастливой. Лиам не может говорить. Веки Хейден вздрагивают, а потом замирают. Лиам видит это, он ненавидит то, что может точно определить момент, когда жизнь покидает её, и до конца своих дней будет носить это ощущение в животе. Он прижимает её тело к своей груди, обхватывает, практически сгорбившись, и сотрясается от беззвучных рыданий, которые могут длиться минуту или день.

***

Когда он приходит в себя, его разум заполнен единственной целью. Он видит маргаритки на краю небольшой поляны, огибающей вход в пещеру. Они маленькие и немного слишком совершенные, изобретённые Создателями, но это неважно. Лиам может сделать всё несовершенным и чуть более живым, чтобы удовлетворить свой вкус. Он ловко срывает по одной, потом горстями, вырывая с корнем куски травы, держа их в руках. У него уходит почти восемь или девять попыток вернуться к телу Хейден, но к тому времени, когда он всё собрал, его руки уже не дрожат, а мозг нашёл то переходное пространство, где он может парить в далеком, отрешённом спокойствии. Он начинает с её волос. Он расчесывает их на траве своими человеческими пальцами, не обращая внимания на то, что они вязнут в трещинах его кожи и под ногтями. Он вплетает первую цепочку маргариток в волнистые локоны из распущенных косичек. За ней следуют ещё одиночные цветы, зажатые между витками. Затем он переходит к её груди, где складывает её руки поперек рубашки, словно она играет роль дремлющей девы в школьном спектакле. Он суёт ей в правый кулак крошечный букетик маргариток. Затем он продолжает рассыпать цветы, иногда разделяя их на лепестки, снова и снова, и всё это в виде белого дождя, похожего на капли небесных облаков. Он прижимает её колени и лодыжки друг к другу и кладёт ещё маргаритки в ряд до самых ног, между ними и вокруг неё, пока она не окажется окольцованной по всему периметру, словно феи пришли и танцуют, чтобы оплакать её с сияющими улыбками. Когда он наконец откидывается назад, кажется, что блеск ангельской белой короны и плаща из цветов может превзойти яркое пятно ртути, высыхающее на её коже. В глубине души он надеется, что они сыграют именно так. Что они сыграют это от начала и до конца, а Вэл могла наблюдать за этим, и вместе, как один, принимать боль и красоту, и находить в этом хоть что-то, хоть какую-то причину для того, чтобы всё ещё держаться за надежду. Лиам в последний раз прижимается к лицу Хейден и оставляет последний поцелуй на её лбу. А затем он встаёт на дрожащие колени и поворачивается. Он пугается. Тео всё это время сидел у входа в пещеру и наблюдал за ним. Они встречаются взглядами. Лиам не извиняется, не за это, даже если какая-то часть его сознания думает, что Тео в любую секунду может открыть рот и высмеять его за сентиментальность. Но Тео не делает этого. Он не улыбается и не придаёт этому моменту больше значения, чем он должен быть. Он просто оглядывается на Лиама, смотрит на него, заглядывает ему прямо в душу, и они приходят к пониманию, что больше никогда не будут говорить об этом. Лиам замечает, что пальцы Тео в крови. Его челюсть сжимается, и он снова поднимает взгляд на Тео. Ты сделал это? Ты убил его, когда он попросил? Ты избавил Скотта от последней муки — смерти от волчьего аконита? Тео понимает вопрос без объяснений. Он кивает.

***

Они вытаскивают тела Скотта и Нолана из пещеры на траву у входа, где на небольшой полянке всё ещё лежит увенчанная цветами Хейден. По молчаливому согласию Тео перетаскивает Скотта к Хейден слева и укладывает его там на спину, а Лиам перетаскивает Нолана к девушке справа. Три открытых могилы на месте, где в землю погрузилось слишком много безмолвных трагедий. Тео хоронит своё убийство, Лиам своё. Оба хоронят девушку, которую не смогли спасти. Тео оставляет Лиама на минуту стоять, глядя невидящими глазами на три тела, а сам уходит в пещеру, чтобы забрать рюкзаки с топором и затушить костёр. Когда он снова появляется, над головой уже слышен гул самолета, собирающего тела. Тео пробегает трусцой вперёд, трогает Лиама за локоть и манит головой. Лиам просто смотрит на него и деревянно переставляет ноги, чтобы следовать за ним.

***

Через пять минут их похода по камням это происходит. Лиам утыкается в бок Тео, хватается за его руку, пальцами царапает разрывы на рукаве Тео, переворачивается и его рвёт на траву. Тео бесшумно приседает рядом с ним, фляга отвинчивается и готова прижаться к губам Лиама. Лиам принимает это без звука. Он пьёт так, будто задыхается, будто умирает от того, что всё ещё бурлит внутри него и не хочет утихать. Тео забирает у него флягу. — Дай мне свои руки, — произносит он тихо. Лиам просто делает это. Они дрожат, дрожат, гораздо сильнее, чем когда он был в порыве ярости, даже когда пытался прижать Хейден к себе и спеть ей последнюю колыбельную. Тео крепко сжимает его левую руку — не грубо, но непреклонно, с остервенением — и брызгает водой из фляги на пятна крови. Он проводит большим и указательным пальцами по красным полосам, чтобы стереть их. Когда остаются какие-то следы, Тео подтягивает руку Лиама ближе, чтобы обмотать её материалом нижней части собственной рубашки, стирая последние капли крови. Он отпускает руку Лиама в сторону и повторяет процедуру с другой рукой. На протяжении всего жеста Лиам немо смотрит на пространство между горлом и челюстью Тео. Тео это не нравится. Он слышит, как бьётся сердце Лиама, как неестественно медленно оно бьется, и задается вопросом, часто ли такое случается с Лиамом или это эффект потери якоря и отгораживания от остального мира. В любом случае, он не винит его. Он подсчитывает в голове: Дерек. Эллисон. Нолан. Скотт. Хейден. Пять смертей разворачивалось в течение одного дня на глазах у Лиама. Тео не винит его. — Эй, — зовёт его Тео, убирая своими влажными пальцами кровавые следы с подбородка Лиама. — Эй. Не надо думать, ладно? Давай просто пройдем ещё немного, а потом поедим и отдохнём. Лиам не подает виду, что услышал, лишь едва заметно шевельнув небесно-голубыми глазами в сторону Тео. Рука Тео скользит по шее Лиама. Он не знает, что делает, — никогда ранее не делал ничего подобного, не уговаривал кого-то, не отговаривал от чего-то, — но инстинкт берет верх. — Это была не твоя вина, — он говорит чётко и медленно. — Я знаю, ты сейчас не совсем со мной, но я скажу это снова, когда ты отдохнёшь и будешь готов к разговору. Он вздыхает, не отрывая взгляда от Лиама. Он сжимает шею парня. — Это была не твоя вина. Ничего из этого. И он убирает руку с затылка Лиама, чтобы вернуть флягу в карман. Он продолжает давить на локоть Лиама и ведёт его вперёд, медленно, но уверенно, и так они идут до тех пор, пока небо не заволакивают сумеречные облака и не приходит время прилечь и отдохнуть.