Happy death day

Кровь. Крики. Слезы. Все сливается в одну бесконечную картину, наполненную болью и отчаянием. Хан не двигается с места, превращаясь в стороннего наблюдателя. Вокруг творится хаос, но для него все голоса звучат приглушенно, будто слушает их сквозь большую и мягкую подушку. Те, кто снаружи, пытаются пробраться внутрь, но Сынмин удерживает дверь до тех пор, пока не удается провернуть ключ. Минхо крепко прижимает к горлу Феликса первую попавшуюся на глаза тряпку, которая мгновенно приобретает насыщенный красный цвет. Чонин судорожно перебирает номера экстренных служб, а когда понимает, что это бессмысленно, звонит менеджеру. На том конце довольно быстро берут трубку, и макнэ пытается выстроить хоть сколько-нибудь связный рассказ, подавляя истерику. Чан все еще со связанными руками неуклюже подползает к хрипящему Феликсу, которого Минхо продолжает удерживать в объятиях. Лидер что-то кричит Минхо, но тот лишь качает головой. Плечи Чанбина сотрясаются от рыданий, пока он держит Ликса за руку и непрерывно умоляет не уходить. Сам Ли едва может держать глаза открытыми, но все еще сжимает ладонь Чанбина в ответ. Хан вжимается в стену, подтянув ноги к груди. Он закрывает уши ладонями и чуть раскачивается, тщетно пытаясь успокоить себя. Ничего не выходит. Слишком отчетливо перед глазами стоит эта картина: Феликс удерживает Чанбина от глупого геройства, когда сзади оказывается психопат, вцепившийся в хрупкую шею, а после – кровь, бьющая фонтаном из разорванной артерии. Паника охватывает Джисона, становится трудно дышать, тело сотрясает крупная дрожь. Его тошнит, а голова идет кругом. Он ненавидит себя за эту слабость. За то, что не может сейчас быть рядом с Феликсом, как все остальные. За то, что предложил эту чертову поездку, превратившуюся в ад. – Хани. Ладони Хёнджина мягко обхватывают его лицо, заставляя поднять взгляд и смотреть ему в глаза. Хвану доводилось видеть Джисона в подобном состоянии, и каждый раз это отзывалось болью в сердце. Он сам готов сорваться, но держится ради Хана. Заставляет его сфокусироваться на своем лице, даже говорить ничего не нужно, просто позволяет ему постепенно выровнять дыхание. Пальцами ощущает, что дрожь немного проходит, хотя до полного успокоения еще очень далеко. Сам он боится обернуться и увидеть, что происходит с Феликсом, и Джисону не позволяет смотреть в ту сторону, удерживая взгляд испуганных темных глаз. – Это не может происходить на самом деле. – Голос Хана дрожит, слезы предательски выступают и скатываются по щекам. – Хёнджин, что... Он пытается выглянуть из-за чужого плеча, чтобы убедиться в своих наивных надеждах на благополучное разрешение ситуации или же окончательно потерять здравомыслие от вида залитого кровью пола и бездыханного тела их друга. – Не надо, не смотри. Хёнджин не отпускает его, а затем крепко прижимает к себе, одну ладонь положив на спину, а второй удерживая голову на своей груди. Джисон сейчас кажется ему совсем крошечным, потерянным и беспомощным. Его тело сотрясается от беззвучного плача, и Хван сам уже не может подавлять свои эмоции. Он чувствует, как слезы наконец переполняют края и льются рекой. От отчаянного крика Чанбина, наполненного болью утраты, по телу пробегают мурашки. Феликс умер. Это не просто какая-то глупая игра. Никакая не шутка. Чан застывшим взглядом смотрит на бледное лицо их обычно солнечного и улыбчивого мальчика, на котором сейчас веснушки стали видны еще более отчетливо. Смотрит на приоткрытые в незавершенном выдохе губы неестественного фиолетового цвета. На залитую кровью одежду и испачканные руки, еще несколько мгновений назад пытавшиеся закрыть разорванную артерию. На дрожащие на кончиках ресниц слезинки, так и не успевшие сорваться. Странно, но, несмотря на этот ужасающий вид, Чану кажется, будто парень в глубоком сне, как бывало с ним после изнуряющих тренировок. Он стискивает зубы, чтобы не дать себе плакать, но все счастливые и грустные воспоминания наваливаются разом, намереваясь раздавить его. Перед глазами проносятся все моменты, проведенные вместе: тренировки, выступления, поездки, отдых, участие в различных программах, дурачества в общежитии. И смех. Задорный смех Феликса. Его смущение, когда возникал языковой барьер. Брауни, которыми он всегда угощал всех, включая стафф. Серьезный подход ко всему, что касалось отработки движений и представления группы. Самый добрый и отзывчивый их них, Феликс выкладывался на двести процентов, не жалея себя. Даже сейчас он лишь хотел уберечь Чанбина от беды, не задумываясь о том, что ждет его самого. Горе плотно смешивается с нарастающей злостью, в Чане снова поднимается волна бесконтрольного гнева. Левый глаз стремительно наливается кровью. Желание разорвать на части каждого, кто находится за дверью, переполняет. По крайней мере это лучше, чем голод, который он испытывал прежде. Они все сидят в зловещем молчании. Минхо не решается шевельнуться, продолжая удерживать заметно потяжелевшее тело. Он старается не думать о том, что грудь Феликса больше не вздымается. По инерции закрывает его шею, хотя даже кровь уже перестала хлестать. Мрачным взглядом обводит всех, отмечая, что каждый из них сломлен. – М-менеджер говорит, что въезд в город запрещен. – Голос Чонина звучит надломлено. – И выезд тоже. – Ты сказал ему, что у нас тут происходит? – Минхо опускает взгляд на Феликса, не смея произносить вслух то, что уже всем очевидно: они только что потеряли брата. Чонин кивает и закрывает лицо руками. Они провели в кафе несколько часов, и за это время мир успел погрузиться в хаос, утягивая их на дно вместе со всеми, кому не посчастливилось жить в Хёсане. Чанбин сжимает ледяную ладонь Феликса в последний раз, шмыгает носом, сбрасывая с себя остатки сомнений и поднимается. Молча идет на кухню, выбирает нож побольше и возвращается, крепко сжимая рукоять. Без малейшего колебания подходит к двери, угрожающе глядя на преграждающего ему путь Сынмина. – Уйди. – Их там уже нет. Сынмин знает, что Чанбин может не слишком хорошо себя контролировать при вспышках гнева, но продолжает стоять на своем. Хоть кто-то должен мыслить здраво. – Я тебя по-хорошему прошу, Сынмин. Отойди. – Успокойся. – Чан говорит тихо, привлекая к себе внимание гораздо сильнее, чем если бы кричал. Чанбин игнорирует его, продолжая попытки оттолкнуть Сынмина от двери. – Ты хочешь, чтобы с кем-то еще случилось то же, что с Ликсом? Чанбин замирает. Это жестоко. Он знает, что в смерти Феликса виноват только он и никто больше. Если бы не его вспыльчивый характер, трагедии можно было избежать. Он будет проклинать себя за это до конца своих дней. Ему стыдно поднять взгляд и посмотреть на кого-либо из парней. Он лишь со злостью ударяет кулаком по двери, в кровь разбивая костяшки пальцев. И в тот же момент слышит непривычно испуганный и одновременно удивленный голос Минхо: – Феликс?.. Чанбин оборачивается и замирает, не в силах поверить в происходящее. Феликс не просто открыл глаза, он двигается – несколько искаженно, но двигается. Его тело ломает судорогами, как это происходило с Чаном. В груди зарождается надежда, заставляя Чанбина податься вперед и выдохнуть с облегчением. Отбросив нож, он опускается на колени и тянется к Феликсу, намереваясь прижать к себе и еще долго не отпускать, однако на этот выпад Ли реагирует совсем не так, как ожидалось. Глаза Феликса выглядят потухшими, помутневшими. Выражение лица становится агрессивным в обнажающем зубы оскале. Если бы не Минхо, он бы уже набросился на Чанбина. – Феликс, приди в себя! – кричит ему в ухо Минхо, надежно обхватив его руками. Никакие уговоры не работают, на слова он никак не реагирует. Все, что в нем есть – жажда человеческой плоти. И если с Чаном сработало хоть что-то, чтобы остановить его, то с Феликсом все бесполезно. Ни одного намека на понимание и самообладание. Он стал точно таким же, как те, кто остался снаружи. Чан вспоминает времена шоу на выживание и свои слова, когда уверял Феликса, что никогда не оставит его. Он тогда говорил искренне и сейчас не собирается отступать. Stray Kids – его семья, вот уже столько лет подряд нет никого ближе этих парней. Потерять кого-то из них равносильно потере части самого себя. Он уже допустил, чтобы с Феликсом случилось это, больше он не намерен мириться с жестокой реальностью. Поэтому, несмотря на собственное решение оставаться связанным и держаться подальше от парней, он перекидывает ноги через кольцо своих рук, чтобы они оказались не за спиной, а впереди, едва ли не командным голосом просит Минхо отпустить Феликса, и когда тот с опаской выполняет просьбу, сам заключает Ликса в крепкий захват. Связанные руки помогают удерживать его, не беспокоясь о том, что сил может не хватить. – Уходите отсюда, – говорит Чан. Он понимает, что находиться здесь рядом с зараженным опасно. За себя он не боится, самое плохое уже случилось. Разум подсказывает, что решение простое: убить то, что вернулось вместо настоящего Феликса, или вытолкать его на улицу. Но оба варианта Чана не устраивают. – Я останусь с ним. – Мы никуда не пойдем без тебя! – твердо заявляет Хан, немного пришедший в себя. – И что значит останешься здесь? Совсем сбрендил? – Это я должен остаться, – говорит Чанбин. – Вы не понимаете. – Чан качает головой. Хоть Феликс рычит, дергается и вырывается, ему не составляет труда держать его. – Он меня не тронет. И в подтверждение своей теории он приподнимает руки к лицу Феликса, но тот никак не реагирует, продолжая отчаянно тянуться к Чанбину, что находится ближе остальных. Со протягивает руку и не лишается пальцев лишь благодаря Чану, который вовремя дергает Ликса на себя. – И как это объяснить? Чан на мгновение теряет властный настрой и отводит взгляд в сторону. Ему следовало давно сообщить об этом, но он надеялся держать при себе догадки столько, сколько будет получаться. Вышло совсем недолго. – У меня сердце не бьется. – Как это? – переспрашивает Хёнджин, чувствуя, насколько глупо звучит его вопрос. – Я не слышу биения сердца с тех пор, как очнулся. Хёнджин нервно смеется и отмахивается, с облегчением понимая, что все не так страшно. – Но это ведь нормально. Я тоже не слышу, как... – Нет. – Чан поднимает на него взгляд, и от багровых подтеков левого глаза этот взгляд выглядит пугающим. – Я слышу, как бьется твое сердце. Слышу, как сейчас у тебя учащается пульс. Слышу, как кровь в жилах стремительно бежит по всему телу. Я даже слышал, как ты только что нервно сглотнул. И все, что происходит в организме каждого из вас, я тоже слышу. Но я и Феликс... – Он качает головой. – Как бы нереально это ни звучало, Хан был прав. Этот вирус убивает. – Но ты... – Хан, сам того не замечая, нащупывает руку Хёнджина и переплетает их пальцы в поисках поддержки. – Чан, ты ведь не похож на... остальных. Несмотря на понимание ситуации, причислять Феликса к ожившим мертвецам все еще язык не поворачивается. – С этим разберемся потом. – Чан слабо улыбается. – Я догоню вас, но сейчас вам нужно идти. – Но куда? – Хёнджин хмурится. – Мы вообще город не знаем. А судя по звонкам, все экстренные службы непонятно чем заняты. – Проверьте связь, – говорит Чан, и все послушно тянутся к своим смартфонам, убеждаясь в том, что в случае чего они смогут созвониться. Его телефон Чанбин тоже проверяет, аккуратно вернув обратно в карман. – Если верить новостям, все это началось в школе, так? Значит, нужно держаться как можно дальше от нее. Безопаснее всего у границ города. – Но Йенни сказал, что никого не впускают и не выпускают, – говорит Минхо. – Значит, на границе как раз все силы и сосредоточены, – кивает Чан. – И там безопаснее, чем где-либо еще. Но вы должны быть осторожны... – Мы, – перебивает его Хан, упрямо поджав губы. – Мы должны быть осторожны, – исправляется Чан, не желая тратить время на споры. – Сначала показываем, что мы не представляем опасности, а потом уже подходим ближе к вооруженным. Они приходят к выводу, что это лучшее решение. Можно было бы остаться в кафе, но какова вероятность, что их найдут здесь? Когда вообще будут проводиться хоть какие-то спасательные операции? Для этого следует находиться на открытой местности и дать о себе знать. К тому же для того, чтобы остаться внутри, придется избавиться от Феликса, а на это ни один из них пойти не готов. Чан даже выражает слабую надежду на то, что с вирусом можно будет справиться, и когда ученые найдут выход, Ёнбок должен быть хотя бы в том состоянии, в котором находится сейчас. Они склоняются над картой города на смартфоне Сынмина и, озвучивая все мысли Чану, принимаются обсуждать варианты маршрутов, которые смогут вывести их к границе города. Пусть город и маленький, а пешком добираться до нужного пункта придется довольно долго. Возможно, повезет и по пути встретятся велосипеды или брошенные машины. Отмечают они и высокие здания, которые можно будет использовать в качестве запасных вариантов: забраться на крышу и уже там выжидать вертолеты – когда-нибудь они ведь должны быть запущены для исследования местности. – Ты должен выйти следом, понял? – Хан стоит в опасной близости от Феликса, но у него нет причин не доверять Чану и его надежной хватке. Он всматривается в лицо друга в попытке уличить в обмане, который кажется таким очевидным. Страх липкими щупальцами окутывает его с ног до головы. Он уверен, что видит Чана в последний раз. Совсем не к месту вспоминает давние времена, когда их отношения были гораздо ближе, чем просто дружеские. Те дни, когда 3racha только начинали свой путь, и молодая кровь ударяла в голову, подталкивая Чана и Джисона друг к другу. Вспоминает, как перед выступлением Чан зажимал его за кулисами и целовал "на удачу", а потом они разносили сцену. Вся эта романтика осталась в прошлом и постепенно переросла в крепкую дружбу, но факт остается фактом: Чан столько сделал для него, всегда был опорой и поддержкой, заставил поверить в себя и прошел с ним рука об руку весь путь, приведший к мировой славе. – Обещай. В глазах Джисона все еще стоят слезы, потому что смотреть на Феликса, превратившегося в одного из бездушных ходячих мертвецов, просто невозможно. А от осознания того, что и Чан застрял где-то на грани между жизнью и смертью, становится еще паршивее. – Я догоню вас так быстро, как смогу. – Чан и сам не знает, правду говорит или лжет. Но уверен в одном: ему необходимо побыть с Феликсом, он не может позволить себе так просто оставить его одного. – Давай я развяжу. – Хан кивает на связанные запястья, но Чан отрицательно качает головой. – Ножей здесь много, сам справлюсь, когда буду уверен, что не опасен для вас. Прощание затягивается. Неловкость наполняет воздух, а справиться с ней никто не в силах. Будь у них возможность заключить Чана в объятия, возможно, было бы проще уйти, но вместо этого они, вооружившись кухонной утварью, переминаются с ноги на ногу, словно в ожидании финального сигнала. Лидер бросает умоляющий взгляд на Минхо, и тот понимает все без лишних слов. – Пойдем, – решает за всех Минхо, и Чан благодарно улыбается ему. Впрочем, никто с места так и не двигается. Он берет за руку первого попавшегося мембера, коим оказывается Хёнджин, и тащит за собой к двери, хотя у самого сердце кровью обливается. И все же он согласен с решением Чана, и как старший должен показать остальным решимость. – Будьте осторожны, – шепчет Чан, как только дверь за парнями закрывается, и он остается один на один с продолжающим вырываться Феликсом. Если не считать непрерывное рычание и щелканье зубов, вокруг царит угнетающая тишина. Чан выжидает минуту, а затем устало выдыхает и утыкается лбом в плечо Ликса. Теперь ему незачем сдерживаться, и он позволяет себе разрыдаться – по-детски громко, роняя крупные слезы и сотрясаясь всем телом. Он сильнее прижимает к себе Феликса, слишком отчетливо ощущая его ледяную кожу. Несмотря на удушающую жару в кафе, Чан никак не может согреться, с тоской понимая, что больше никогда не почувствует тепла.

***

Они замирают возле кафе, словно испуганные кролики. Прижимая к себе ножи, они вжимаются в стену, прислушиваясь к звукам улицы. Откуда-то издалека слышится автомобильная сигнализация, бесконечно повторяющая противный звук, призванный отпугивать грабителей, но сейчас наверняка привлекая к себе все внимание и притягивая голодных мертвецов. Это должно сыграть им на руку, однако им сложно решиться на марш-бросок, не имея ни малейшего представления о том, что творится хотя бы за ближайшим углом. Чанбин бросает взгляд в ту сторону, где была девочка, привлекшая его внимание ранее, и с холодящим кровь ужасом видит маленькое тельце, лежащее на асфальте. Их разделает достаточное расстояние, но даже так он видит, что ее горло съедено настолько, что голова практически отделена от тела. Его начинает тошнить, он всерьез остерегается, что обед из «Курочки Чонсана» сейчас вырвется из него смердящей массой, однако девочка вдруг начинает медленно моргать, и страх заталкивает переваренную еду обратно. Он пихает застывшего рядом Хёнджина вбок и кивает в сторону, однако когда видит, что тот готов закричать от вида мерзкой картины, закрывает ему рот ладонью. Недолго они стоят, переглядываясь друг с другом, а когда Хёнджин кивает, Чанбин убирает руку. – Думаю, она не сможет встать, – делится предположением Чанбин. Хоть он и говорит практически шепотом, это все равно привлекает внимание остальных. Они обращают внимание на тело девочки и глаза всех округляются, однако каждый сдерживается от громких комментариев. – Обойдем ее и пройдем через тот переулок, если там чисто. Они начинают осторожно двигаться вперед, избегая любого шума. Смотрят под ноги, лишь бы не задеть какую-нибудь бутылку, не наступить на железку, не пнуть мусор, способный привлечь нежелательное внимание. Хан идет последним, но замирает, готовый ринуться обратно в кафе: он отчетливо слышит приглушенный стенами плач Чана. Делает шаг назад и чувствует, как его запястье обхватывают. Минхо держит его и настойчиво тянет за собой, качая головой. – Дай ему пройти через это, – тихо говорит Ли. – Ты же знаешь Чана, ему нужно время побыть одному. – Это не тот случай, когда следует оставаться в одиночестве, – возражает Джисон, бросает взгляд через плечо на закрытую дверь и все же соглашается идти дальше. Чанбин первым выглядывает за угол кафе, старательно избегая смотреть на тело ребенка, чья голова, впрочем, весьма активно пытается жить своей жизнью, клацает зубами и всячески тянется за недосягаемой добычей. Переулок кажется спокойным, никаких звуков или движения. Он жестом призывает следовать за ним. Обогнув здание, они продолжают двигаться вдоль узкой улицы, отмечая царящие вокруг опустошение и разруху: повсюду разбитые окна, распахнутые двери, осколки на асфальте, перевернутые мусорные баки и покореженные велосипеды. И кровь. Пятна крови встречаются едва не на каждом шагу, заставляя воображение пускаться в пляс и вырисовывать события, которые могли происходить в том или ином месте. Например, большой красный след у входа в аптеку говорит о том, что зараженный вошел внутрь еще будучи человеком, а спустя несколько мгновений уже преследовал фармацевта, которого и догнал прямо на крыльце, чтобы вкусить плоть и превратить его в такого же одержимого. А вон в том жилом доме с очаровательной лужайкой и разбитыми цветочными горшками наверняка развернулась целая семейная трагедия – до сих пор у трехколесного велосипеда, валяющегося вверх тормашками, крутится колесо, сообщая о возможной опасности. В голове не укладывается, как подобное могло произойти с городом всего за несколько часов. – Подождите, – предупреждает Чанбин, останавливаясь. – Что там? – Хёнджин оглядывается, пытаясь понять. – Медленно и тихо отходим обратно, – еле слышно говорит Чанбин, и делает шаг назад. И теперь Хван видит: возле дерева, растущего у соседнего дома, пошатываясь, кто-то стоит. Человек периодически подходит к дереву и ударяется об него головой, недовольно рычит от собственных действий, а затем повторяет. – Давайте обойдем, он не заметит, – предлагает Хёнджин. – Лучше вернуться и пойти другим путем, – возражает Чанбин. – Да тут везде такое будет встречаться, мы так никуда не дойдем. – Попробуем разок, а если ты прав, то будем идти напролом. Их спор совсем тихий, но эмоциональный. Возможно, и не спор вовсе стал причиной, однако тот, встречу с кем они пытались избежать, резко оборачивается, невидящим взглядом смотрит в их сторону, замирает на секунду, принюхиваясь, а затем издает устрашающий крик и бросается в их сторону. Они, как по команде, срываются с места и бегут со всех ног. Никто не решается оборачиваться, но каждый отчетливо слышит, что позади один преследователь превращается сначала в двух, затем в трех, а через два квартала за ними бежит уже целая толпа голодных монстров. Благо, они много тренируются в зале, да и выступления требуют мощных легких, поэтому им удается сохранять темп и не выдыхаться слишком быстро. – Сюда, сюда! Хан хватается за столб, чтобы резко повернуть направо и завалиться в распахнутую дверь музыкального магазина. Почему-то ему кажется, что здесь не должно было быть много людей, когда все это началось, а значит и встретить зомби шанс невелик. Однако, вопреки ожиданиям, внутри все же не пусто, Джисон практически с разбегу врезается в недовольного таким поворотом событий мертвеца, за что тут же оказывается повален на прилавок. Он вонзает нож в чужую грудь, хотя это не дает особых результатов. Если бы не Минхо, вонзивший в голову нападающего лезвие по самую рукоятку, Хан мог уже больше и не подняться. – Спасибо, – выдыхает Джисон, с удивлением отмечая, что сейчас ему уже не так страшно, как было с Чаном. Возможно, он осознает произошедшее позже и тогда его захлестнет волна ужаса, но сейчас некогда об этом думать. – Больше нет никого? – Вроде нет, – отвечает Минхо, постепенно приводя дыхание в порядок. Он еще раз обводит помещение взглядом, прислушиваясь, и останавливается на побледневшем лице Чонина. – В чем дело? Макнэ тоже осматривается, тихонько выглядывает в окно и бросает взгляд поверх мелькающих по ту сторону мертвецов. – А где Чанбин и Сынмин?..