Happy death day

Хан не может смотреть, но и взгляд отвести не получается. Его глаза жадно впитывают картинку, транслируя ее прямо в мозг и дополняя неприятными ощущениями, словно это происходит с ним самим. Рваная рана на руке Чана выглядит намного темнее, чем была еще пару минут назад, по краям и вовсе кажется черной, в этот же мрачный цвет окрашивая и тянущиеся по всему предплечью вены, заставляя их быть отчетливо видными. Рана словно пульсирует, периодически выталкивая кровь, пока Минхо меняет повязки. – Так ведь не бывает, – практически шепчет Чонин, положив руку на плечо Чана. – Не может инфекция настолько быстро распространяться. Они уложили Чана на два сдвинутых между собой стола. Пытались привести его в чувства, но он никак не реагировал. О том, что он все еще жив, говорят только быстро и коротко вздымающаяся грудь, как бывает при лихорадке, и трепещущие веки, под которыми глаза мечутся из стороны в сторону. Его руки начинает сводить судорогой, заставляя тело выгибаться под неестественными углами. Чанбин помогает удерживать его на месте, заботливо подложив ладонь под голову, чтобы Чан не ударялся о стол. – Что там со "скорой"? Хёнджин едва попадает пальцами по экрану – настолько сильно дрожат у него руки. В очередной раз прикладывает трубку к уху, но на том конце снова занято. Уже седьмой раз. Бесполезно. – Нужно было ехать на машинах, – говорит он, раздраженно сбрасывая исходящий вызов. – Ну извините, я не предполагал, что начнется долбанный зомби-апокалипсис. – Джисон знает, что это не обвинения в его адрес, все сейчас на нервах, но все равно чувствует себя виноватым. Потому что он предложил приехать сюда сегодня. Потому что он сказал, что разок можно обойтись и пожертвовать комфортом для более острых ощущений. Острее некуда, не поспорить. Он вдруг хмурится. – А если и правда зомби? – Тебе нужно будет обрубить интернет, чтоб меньше смотрел свои фильмы. Это не смешно. Хан и не собирался смеяться или издеваться над ситуацией, но факты действительно говорят за себя, он только хотел поделиться своими мыслями. Даже обидно, что его не желают воспринимать всерьез. Он уже готов возмутиться, однако резко пришедший в себя Чан заставляет подавиться собственными словами. Бан вдруг с хрипом вдыхает воздух, будто все это время его легкие никак не могли насытиться кислородом, и резко садится. Дышит часто и неровно, затуманенный взгляд блуждает, не в силах зацепиться за что-то конкретное. Вокруг левого глаза расцветает кровоподтек, придавая ему несколько озверевший вид. Чан прикладывает ладонь к лицу, закрывая этот глаз и зажмуриваясь – скорее от непонимания происходящего, чем от боли, которая странным образом уходит далеко на второй план. В голове все смешалось, и единственное желание, которое отчетливо пульсирует, перекрывая все остальное, – желание вцепиться в чью-нибудь глотку, вырвать огромный кусок плоти и жевать его, пока чужая кровь не начнет приятно стекать по стенкам горла, утоляя жажду. Он слышит насмешки и издевки, произносимые родными голосами, хотя на самом деле ничего подобного нет. Вместо вопросов о самочувствии, в его голове звучат высказывания, от которых всегда хотелось сбежать. И это лишь сильнее злит, вызывая гнев, которого прежде он никогда не испытывал по отношению к этим парням. Мир окрашивается в оттенки красного, а разум пожирают невидимые черви. – Чан? – Джисон обеспокоенно заглядывает ему в лицо, пытаясь поймать взгляд. Он видел друга в разных ситуациях, знал, когда усталость выжимает из него все соки и когда энергия на новые свершения бьет ключом. Малейшее изменение в настроении или физическом состоянии не проходит незамеченным. Для него старший всегда был идеалом мужества и силы, скрываемыми за маской ребячества. Его трогательные слезы и искренний смех никогда не оставляли равнодушным. Бесстрашный лидер, способный вынести любое испытание, сейчас выглядит совершенно потерянным. – Отойди, Хани, – низко произносит Чан. Собственное состояние его пугает, мысли ускользают и сменяются животными инстинктами, совершенно не присущими ему. Он едва не рычит от безысходности, слова застревают в горле, не позволяя объясниться и предупредить. Игнорируя его предупреждение, Джисон кладет ему ладони на плечи и ободряюще улыбается своей широкой улыбкой. Сквозь шум крови в ушах до него доносятся обрывки фраз, но смысл теряется. Он осторожно смотрит исподлобья, а взгляд неосознанно впивается в открытую шею. Ноздри улавливают неизвестный ему прежде аромат – самый соблазнительный и желанный, ни на что не похожий. Он сглатывает, язык скользит по пересохшим губам. – Ты совсем холодный. – Хан касается тыльной стороной ладони его щеки, и Чан совершенно теряет над собой контроль. Он резко перехватывает руку Джисона за запястье и жадно тянется к его шее. Хан удивленно отступает на шаг, пока Чан продолжает его удерживать, и короткая борьба заканчивается тем, что он соскакивает со столов, опрокидывает парня на спину и нависает сверху. Хан упирается ладонями в его плечи, отчаянно пытаясь оттолкнуть от себя, и хотя он достаточно сильный, Чан все же сильнее, а его холодное дыхание ощущается все ближе. – Что ты делаешь?! – Чанбин обхватывает Чана за пояс и тащит на себя, пораженный тем, что едва ли способен сдвинуть его с места. К нему присоединяется Минхо, тянет за руку, однако это тоже практически не дает результатов. – Чан, прекрати! – Хёнджин хватает вторую его руку. – Кристофер! – кричит Феликс, и это словно звонкая пощечина приводит его в чувства. Чан тут же перестает сопротивляться и позволяет оттащить себя от Хана. Он озадачено моргает, поймав на себе испуганный взгляд Джисона. Смотрит на свои ладони, будто там можно найти ответы на свои вопросы. Наваждение отступило так же резко, как появилось. Больше не звучат в голове едкие голоса, а мир перестал отражаться в бордовых оттенках. Он сам отползает подальше от всех, пока не упирается спиной в стенку. Это ненормально. Что он только что пытался сделать? Хотел сомкнуть зубы на шее Хана? Попробовать его на вкус? Он в ужасе обхватывает голову руками. – Я не понимаю... Нечасто он готов признаваться в подобном, но сейчас у него действительно нет ни одной идеи, что с ним происходит. Он больше не чувствует себя собой. Боль тоже исчезла, раны совершенно не тревожат. Ни намека на плохое самочувствие. Только голод, бьющийся где-то на задворках сознания. Надолго ли удастся его там запереть? Хан пытается подняться, чтобы подойти ближе, но Хёнджин удерживает его, опасливо поглядывая на Чана. Странное чувство – испытывать первобытный страх перед тем, кто всегда был опорой в любом вопросе. Хван видит то же самое в глазах всех остальных, они все в замешательстве и задаются вопросом, как быть дальше. А, быть может, все гораздо проще и это лишь непредсказуемая реакция организма на пережитый стресс? Что если Чан действовал на автомате после пробуждения, совершенно не осознавая ничего и только сейчас пришел в себя? Пока все заняты своими тревожными размышлениями, Джисон выкручивается из чужой хватки и, даже не утруждаясь встать, прямо на четвереньках подползает к Чану. – Хан, черт возьми, я же просил тебя не подходить! Чан сильнее вжимается в стену, обхватывая себя руками, и опускает голову, до крови закусив губу. Надеется, что боль сумеет заглушить навязчивые мысли и желания, но боли практически не чувствует, хотя кровь точно сочится, ее вкус он ощущает на языке так же отчетливо, как слышит сердцебиение Джисона. Все звуки становятся громче, чужое дыхание кажется совсем близким, хоть их и разделяет расстояние вытянутой руки. – Чан, – зовет Джисон, но в ответ старший только сильнее сжимает зубы. – Посмотри на меня, хён. Чан нехотя поднимает голову и смотрит в доверчивые глаза Хана. Сердце сжимается от осознания, что еще несколько секунд назад ему безумно хотелось вцепиться зубами в шею и разорвать на части, лишь бы утолить голод. Такой ненависти к себе он давно не испытывал. А пристальный взгляд Хана еще и вызывает неловкость, заставляя заерзать на месте. – Он ведь ничего не делал с твои лицом, да? – Джисон задумчиво склоняет голову набок. Тянет руку к его лицу, отчего Чан весь как-то съеживается и пытается увернуться, но подушечки пальцев все же осторожно касаются его кожи, очерчивая дугу под глазом. – Левый глаз выглядит воспаленным. Капилляры полопались, и под ним все красное. Болит? Чан качает головой. – Нет. Вообще ничего не болит. – Он поднимает перед собой не до конца забинтованную руку, где повязка уже успела пропитаться кровью. – Он мне едва кусок мяса не вырвал, а я ничего не чувствую. Разве так может быть? В подтверждение своих слов он ударяет ребром ладони по раненному предплечью, отчего кровь выступает еще сильнее, но он даже не морщится. – Не делай так! – Хан морщится за него, будто действительно может ощущать ту боль, которая обязана оглушающей волной пробежать по телу. Он смотрит вниз, взгляд напряженно блуждает по полу, пытаясь натолкнуть на мысль. Затем снова смотрит на Чана. – О чем ты думаешь? – Что? – Есть какие-то странные мысли? Чан не желает возвращаться к тому, о чем думал. Не хочет признаваться, что запах Джисона сводит его с ума еще сильнее, когда он сидит настолько близко. Не знает, как объяснить внезапный голод, который он едва удерживает в узде. Но он не может и дальше продолжать молчать, находясь под пристальными взглядами парней. Будь они с Ханом наедине, ему бы удалось отвлечь внимание – отшутиться, обнять... сожрать всего без остатка. Он уже открывает рот, чтобы честно выложить все карты на стол, когда в окно кафе со стороны улицы что-то шумно врезается, заставляя всех подпрыгнуть от неожиданности. Они смотрят на кровавый след, оставшийся на стекле, но ничего больше не видят. Чанбин осторожно приближается к окну, чтобы взглянуть вниз, но болезненный крик, сменяющийся хрипом, заставляет его остановиться. Затем следует несколько секунд напряженной тишины, а когда он собирается с мыслями, чтобы все же подойти ближе, откуда-то из-под низу выныривает лицо – если это кровавое месиво вообще можно назвать лицом. Издавая те же странные звуки, что слышал Чан от напавшего на него мужчины, незнакомец снаружи будто бы принюхивается и пытается разглядеть, что находится внутри кафе, а затем начинает колошматить ладонями по стеклу. Становится очевидным все, что творится вокруг, однако от этого не легче во все поверить, потому никто не смеет произносить вслух свои догадки, подтверждающие теории Хана. – Твою мать, – вырывается у Чанбина. – Дверь... – едва не шепчет Феликс. – Нужно закрыть дверь. Чанбин согласно кивает, для начала дергая жалюзи, чтобы занавесить окна, а затем подскакивает к двери. Хватается за ручку так крепко, словно кто-то уже ломится внутрь. Уж лучше сразу быть наготове, чем потом жалеть, что сделал недостаточно. Вся эта ситуация напоминает какую-то сюрреалистическую сцену, в которой им отводится главная роль, о которой никто не просил. Бин понятия не имеет, что происходит, но знает главное: все "свои" рядом, а больше никого и близко подпускать не стоит, пока они не поймут, что с Чаном. – Без ключа не закрыть. – Может, у него есть ключ? – Чонин кивает в сторону стойки, хотя проверять свою теорию совершенно нет никакого желания. Вместо него Минхо уверенно идет к стойке. Хёнджин присоединяется к нему, хотя ту же уверенность явно не испытывает. Он с нескрываемым отвращением смотрит на лежащего на полу мужчину. Тот все еще слабо подергивается, однако когда чувствует чужое приближение, становится заметно активнее. – Кажется, Чанбин ему мозг повредил, – говорит Минхо и осторожно обходит его, чтобы оказаться позади. – Хочет встать, а не может. Я подержу его, а ты проверь карманы. Хёнджин и рад бы отказаться, но сам же вызвался помочь, поэтому он только согласно кивает, хотя губы его все еще кривятся от омерзения ко всему происходящему. Минхо присаживается рядом, на что мужчина сразу же реагирует, пытается вывернуться, тянется, чтобы укусить, но что-то в мозге действительно повреждено и все движения неправильные, безрезультатные, неуклюжие. Будто рыбу выбросило на берег, а она продолжает барахтаться в попытке выжить. Не составляет труда подхватить мужчину под руки, заставить его подняться и удерживать, заведя его кисти за спину. Минхо сильный, но тело, клацающее зубами по направлению к Хёнджину, слишком долго держать не выйдет. Хван старается сохранить максимальную дистанцию, морщась от отвратительного запаха разложения, тянет руки, чтобы ощупать все карманы и наконец действительно находит связку ключей. – А теперь открой дверь пошире. Минхо с усилием тащит дергающееся тело к черному ходу. Глаза Хёнджина тут же округляются от принятого решения. – Ты его туда выгнать собираешься? – Там, походу, таких как он много, вот пусть и разбираются сами. Давай быстрее, пока я и тебя следом не вытолкал. Спорить Хёнджин не решается. Кто знает, когда Минхо действительно говорит всерьез. После того, как пришлось пожевать салфетки, принято решение в критических ситуациях не злить Ли. Он проходит вперед и распахивает дверь, не сразу осознавая, что переулок заполнен людьми. По крайней мере тем, что когда-то было людьми. – Назад! Командный голос Минхо заставляет его отскочить в сторону, и последнее, что он видит, прежде чем укрыться за стеной, это повернувшиеся к нему искаженные лица. Ли толкает мужчину, которого удерживал, и когда тот врезается в разъяренную толпу, живо захлопывает дверь. – Ключи, ключи, – тараторит он, подкрепляя слова требовательным жестом. Хёнджин наспех перебирает связку, находит нужный ключ и закрывает дверь на замок. Затем возвращается в зал и кидает связку Чанбину. Хотя бы все входы заблокированы, это создает некую иллюзию безопасности. А с другой стороны... Хван чувствует вину за собственные мысли, но все же косится в сторону Чана, испытывая тревогу. То, как их лидер набросился на Джисона, не выходит из головы. Много ли пройдет времени, прежде чем ему захочется добраться до каждого из них?.. – Может, позвонить в полицию? – предлагает Феликс. – То же, что и со "скорой". – Сынмин выглядит привычно спокойным, но беспокойство проскакивает в голосе. Он уже несколько минут пытается дозвониться хоть куда-нибудь. – Либо занято, либо не отвечают. Чан тянется к маске, упавшей на пол, и надевает на себя – слабая преграда, конечно, но хотя бы так. Берет заодно и банданы, которые они хотели использовать для игры, и протягивает Джисону. – Свяжи мне руки за спиной. Хан непонимающе смотрит то на друга, то на банданы у себя в руках. – Ты спрашивал, о чем я думаю, Хани. – Чан поворачивается и заводит руки за спину. – Я думаю о том, как вкусно от тебя пахнет. О том, как мне хочется вгрызаться зубами в твою плоть, а потом взяться за остальных. Пожалуйста, свяжи мне руки. Так меня будет легче сдержать, если вдруг снова потеряю контроль. В любой другой момент со всех сторон хлынули бы пошлые шуточки, призванные вогнать в краску и Чана и Джисона, но сейчас не до смеха. От такого признания – мороз по коже, несмотря на усиливающуюся духоту. С одной стороны Хан хочет заверить, что никто не воспринимает Чана как угрозу и это все глупости. С другой стороны... Он невольно касается собственной шеи, слишком ярко представляя, что случилось бы, не оттащи от него парни Чана. Ему не хочется этого делать, но он связывает руки Бана. Потому что так правильнее и безопаснее для остальных. И все же считает нужным сказать: – Ты ведь совсем не такой, как они. Ты остановился. – Это неважно. – Чан дергает руками, проверяя, насколько крепко они связаны и только потом поворачивается обратно. – Пока не разберемся, что происходит, будем считать меня главной опасностью. Я не прощу себе, если с кем-то из вас случится непоправимое. – Раз мы не можем никуда дозвониться, нужно самим добраться до больницы, – говорит Чонин. – Сидя здесь, мы ничего не выясним. – Может быть, стоит немного подождать? – Хёнджин берется за смартфон, чтобы найти какие-нибудь новости и ситуации в городе. – Если там действительно все серьезно, они должны будут принять меры в ближайшее время. После недолгих споров все приходят к выводу, что действительно лучше переждать. Они в относительной безопасности, если не считать возможные вспышки агрессии Чана. Рядом есть вода и еда. Все двери закрыты, а окна занавешены – никто не сможет увидеть их снаружи, а значит, и внутрь не будет пытаться пробраться. Главная проблема – отсутствие свежего воздуха и жуткая духота. Впрочем, с этим можно смириться ради безопасности. Первое время они в основном проводят в молчании, каждый, кроме Чана, уткнувшись в свой смартфон. Изредка делятся новой информацией, все сильнее убеждаясь, что кинематографические ужасы прямо сейчас становятся реальностью, в которой им придется существовать. Короткие ролики, в которых все начинается со смеха, а заканчивается криками ужаса и черным экраном, встречаются все чаще. В какой-то момент их избыток становится слишком угнетающим, поэтому парни решают просто поговорить друг с другом, отложив мобильные. Негромкие разговоры постепенно разбавляются шутками, разгоняющими напряжение. Они даже умудряются сыграть в парочку игр и разразиться смехом от выходок Джисона, когда Феликс вдруг просит всех замолчать. – Вы слышите? – Он поднимается со своего насиженного и теплого местечка рядом с Чанбином и подходит к окну, прислушиваясь. Осторожно отодвигает жалюзи, чтобы видеть улицу, и сердце тут же пропускает удар. – Там ребенок. Чанбин оказывается рядом с ним за считанные секунды, чтобы убедиться: на улице действительно стоит маленькая девочка, взахлеб рыдая и зовя старшего братика. Он без лишних слов идет к двери и поворачивает ключ, так и оставленный в замочной скважине. – Что ты делаешь? – Минхо подскакивает на ноги. – Маленькая девочка стоит там одна. – В голосе Бина сквозит злость, но не на Минхо, а на тех, кто допустил нечто подобное. – Даже нам страшно, а представьте каково ей. – А если она из «этих»? – Зомби не плачут. Чанбин с видом знатока отмахивается и открывает дверь. Несмотря на напускную храбрость, двигается он неспешно и бесшумно. Осматривается, чтобы убедиться, что позади все спокойно. Если здесь кто-то из этих тварей и был, сейчас они ушли. Но надолго ли, если девочка так и продолжит возвещать всей улице о своем местонахождении? Чанбин пытается привлечь ее внимание, не пугая при этом, но она его не слышит, продолжая плакать. А затем вдруг всхлипы прекращаются, и она во все глаза смотрит куда-то в сторону. Делает несмелый шаг навстречу, когда из-за угла здания выскакивает парень и набрасывается на нее все с тем же мерзким звуком, чтобы начать зубами рвать ее плоть. Плач и крики очень быстро прекращаются. – Нет! Чанбин хочет рвануть вперед. Понимает, что это уже не имеет смысла, но не в силах просто развернуться и уйти. Его останавливают руки Феликса, обвившие за пояс и утягивающие обратно в кафе. – Чанбин, пожалуйста! – практически ему в ухо произносит Феликс, едва удерживая Со. Но его хватка ослабевает, а потом он и вовсе отпускает Чанбина. Бин несколько удивленно оборачивается и не может поверить своим глазам: Феликс стоит перед ним на коленях, прижимая ладонь к своей шее, а сквозь его пальцы стремительно сочится кровь. Его губы безмолвно шевелятся, а отброшенный от него зомби уже снова на ногах, готовый наброситься на свою жертву еще раз. Минхо, среагировавший первым и оттащивший мертвеца от Феликса, без лишних раздумий засаживает прихваченный с собой нож в глаз нападающего. Лезвие входит в глазницу с хлюпающим звуком, и тело замертво падает на асфальт. Чанбин будто в замедленной съемке наблюдает за тем, как Минхо затаскивает Феликса в кафе, а Хёнджин подбегает к нему самому и хватает за руку в попытке вывести из ступора. Он даже не осознает, когда успел снова оказаться в душном полумраке кафе. Все, что он ощущает – отчетливый запах крови, витающий в воздухе, и подступающие слезы. Потому что бледное лицо Феликса, его посиневшие губы и полузакрытые глаза красным сигналом возвещают о приближающейся смерти.