Bad habits

Он никогда не думал о том, к чему это все может привести. В тот день, когда он выследил одинокую девушку и под дулом пистолета заставил отвести себя к ней домой, у них сорвалась крупная сделка. Все пошло по пизде, когда вооружённый до зубов спецназ с грохотом вышиб окна какой-то заброшенной стройки, где они меняли тридцать килограммов чистейшего кокаина на два туго набитых чемодана зелени. Санзу с самого начала подозревал, что с ними что-то не чисто. Выставили слишком высокую цену, даже с учётом трудностей с доставкой из Колумбии, настояли на том, чтобы вся верхушка Бонтена обязательно присутствовала, долго тянули с утверждением места встречи, задавали слишком много вопросов. И вот теперь их впервые за три года накрывают копы, ну надо же, какое чудесное совпадение. Они едва смогли пробиться сквозь засаду. Пришлось разделиться и в одиночку добираться до базы. Майки долго блуждал по городу, запутывая следы, пытаясь сбросить возможный хвост. И о чудо, ему подвернулось офисное здание и девчонка, гордо идущая к машине. — Не дёргайся, — говорит Майки, подкравшись к ней со спины, — Сейчас ты заведёшь машину и привезёшь меня к себе домой. Я у тебя переночую, а утром уйду. Только без глупостей. Вопреки его ожиданиям девчонка не падает в обморок, не начинает кричать, плакать, даже не просит не причинять ей вред. Лениво так роется в сумке и окидывает его с ног до головы оценивающим взглядом. Ведёт машину она спокойно, не заглядывает в окна соседних автомобилей в поисках спасения, не косится на него с опаской, не пристрелит ли. Ему становится интересно, что с ней не так, и Майки спрашивает, не испугалась ли она. — Сил моих не осталось пугаться, — отвечает она и вздыхает так тяжко, как будто судьбы всего мира лежат на ее хрупких плечах. Майки чувствует, как что-то в его давно очерствевшей, проспиртованной, окропленной кровью душе шевелится, робко открывает глаза, словно после долгого сна. Вот уж точно. Сил моих не осталось, думает Майки. Ее собака, лающая так, что мозги выпрыгивают из черепа, выбивает его из колеи. Он застывает на пороге и смотрит на этих двоих, радующихся встрече, и в груди у него снова что-то ноет, царапается сквозь ребра. Что-то ещё сильнее рвётся наружу, когда она предлагает ему поесть, сама. Он смотрит на миску с жареным рисом и так не кстати вспоминает этот сраный флажок, который Кенчин таскал постоянно с собой. Кенчин, которому он сломал нос и ребра, когда распустил Тосву. Кенчин, которого он не видел уже гребаных десять лет. Ночью он лежит без сна на ее диване, вяло отбиваясь от собаки, которая действительно грызла ему волосы, но залезть к ней в постель его заставляет вовсе не это. Ему пиздецки холодно, несмотря на адскую жару. Словно его сначала укутали в тёплое одеяло, укачали на любящих и заботливых материнских руках и спели колыбельную, а потом выбросили на мороз. Одного. Когда он прижимается к ней, утыкаясь носом ей в шею, ему наконец-то становится тепло. В утренней спешке он незаметно тянет ее запасные ключи в карман. Вдруг опять придётся уходить от погони, думает Майки. *** Убегать ему ни от кого не приходится, он просто случайно оказывается рядом. И, конечно же, случайно в кармане гремят ее запасные ключи. Когда он звонит в дверь, в квартире ничего не происходит. Он не слышит ни спешных шагов к двери, ни лая собаки, из чего делает вывод, что они ушли на прогулку. Открывает дверь ключом, который он теперь считает своим, осматривается, находит заначку с сигаретами и откидывается на диване в ожидании ее возвращения. Ему становится смешно, когда она орет что-то про грязные ботинки, чистый пол и про то, что нужно предупреждать заранее. Смешно и снова очень, очень тепло. А когда он замечает ее взгляд на его голую спину, когда он пытается достать с верхней полки единственные в этом доме конфеты, ему становится жарко. — Может, и научу, — говорит он, когда она просит его научить ее растяжке. Обязательно научит. *** Санзу первым замечает, что с ним что-то не так. Харучие видит, как он срывается с места, едва собрания заканчиваются, и пропадает где-то на всю ночь. Видит, как Майки улыбается (улыбается, блядь!), отправляя кому-то сообщения. Акаши чувствует, что их боссу уже не так интересно то, чем они занимаются. Майки словно строит между ними стену, тонкую, прозрачную, но прочную, как алмаз. Санзу действует. Старается не отставать от него ни на шаг, ни на минуту не оставляет одного, обволакивает своим присутствием, как плотной тканью. Он увеличивает количество наркотиков, едва не доводя его до передоза. И когда Сано приходит в себя, он бьет Санзу в шею, но так слабо, что Харучие остаётся на ногах, даже не пошатнувшись. И тогда Санзу срывает крышу. Он пытается его образумить, вернуть с небес на землю и ниже, в ад, который он заботливо строил последние десять лет. Но когда кулак прилетает ему в нос, едва не ломая его, Майки понимает, что с него хватит. А в кармане, как нельзя кстати, оказываются ее ключи. *** Греясь каждую ночь в ее объятиях, Майки и не думает, что смог так просто перечеркнуть, вытравить своё прошлое. Он решает пока не думать об этом, ведь она с ним, не прогнала. Но когда Майки видит порез у неё шее, видит ее округлившиеся, испуганные глаза и дорожки слез на щеках, ему словно дают под дых, а сознание заливает красным. «Я убью его, я убью его, яубьюего, убьюего убью убью убью убьюубьюубью», — набатом стучит у него в голове, пока он везёт ее к Кенчину, пока он перевязывает рану. Он бы и убил, но Кенчин вовремя ловит его за руку, словно за верёвочку воздушного шарика, и тянет обратно на землю. Поэтому Майки едет на базу не убивать, а поговорить. Харучие встречает его совершенно один, будто боясь спугнуть. Растягивает покалеченный рот в улыбке, кажется, совершенно искренней, до тошнотворной правдоподобности дружелюбной. — Привет, Майки. — Привет, Харучие. — Кажется, ты совсем про нас забыл. Пропал на целых два месяца, — он отлепляется от стены и мягкой поступью крадётся к Майки, — Даже не сказал, где тебя искать. Мы тут с ног сбились, пока караулили твою принцессу, — Акаши забывается и выплевывает последнюю фразу, словно горькую, протухшую оливку, но, заметив взгляд Сано, осекается, — Прости-прости, мы вовсе не хотели ее трогать, но как ещё нам было привлечь твоё внимание, — по широкой спирали он, наконец, подходит, оставаясь у него за спиной, опускает руки ему на плечи, приближая губы к его уху, — Мы ведь скучаем без нашего главы. — Я, кажется, дал понять, что вышел из игры, — отрезает Майки и дёргает плечом, пытаясь сбросить его руки, но Санзу клещем прицепился к нему и не хочет отпускать. — Сам подумай, — шепчет Харучие, ввинчиваясь в его сознание и заполняя собой пустоту, — Зачем она тебе? Ведь у тебя есть мы. Мы твоя семья, Майки, уже много лет, — он баюкает его, гипнотизирует, как змея кролика, — Зачем тебе подвергать ее опасности, — тембр его голоса падает, вибрируя где-то у Майки в животе, — Ведь все, кого ты любил, мертвы. Неужели ты хочешь, чтобы кто-то, — он делает выразительную паузу, — Причинил ей вред, м? — Я убью тебя, если ещё раз тронешь ее, — рычит Майки, но семена сомнений уже всходят у него в душе, пробиваются сквозь твёрдую, сухую почву его уверенности. Харучие встаёт перед ним, глядя в глаза. Говорит он спокойно, рассудительно, словно объясняет маленькому ребёнку, что если он будет играть с ножом, то обязательно порежется. — Ты не сможешь быть с ней постоянно. Не сможешь от всего ее защитить. Возвращайся, и я отзову людей от дома Дракена. У Майки на миг перехватывает дыхание, а зрачки расширяются. Санзу улыбается краешком губ, понимая, что капкан захлопнулся. *** Майки возвращается к Кенчину так медленно, как только может. Впервые, наверное, в жизни, соблюдает скоростной режим с точностью до мили в час и каждое правило дорожного движения, прилежно останавливается на красном сигнале светофора, как будто ещё одно предупреждение, и у него навсегда отберут права. Он плутает по городу, собирает каждый затор, намеренно их не объезжая. Лишь бы отсрочить на как можно дольше то, что он собирается сделать. Бросает байк в нескольких кварталах и идёт пешком, подставляя лицо колючему осеннему ветру. Замечает шестёрок Бонтена: кто-то курит на лавочке, прячась за газетой, кто-то подозрительно медленно выбирает напиток в автомате, другой стоит на автобусной остановке. Этот ублюдок не шутил, за домом Дракена действительно следят. Наверняка он сам их сюда и привёл. Идиот. Майки останавливается в конусе фонарного света и закуривает, смотря на окна Кенчина. Дым струится вверх, ветер рвёт его на лоскуты, не давая долететь до неба. Сано усмехается, делая очередную затяжку. Есть у него что-то общее с этим дымом. Она то ли видит его в окне, то ли чувствует его присутствие. Распахивает тяжёлые двери, выбегает на улицу, Кенчин следует за ней по пятам. Майки бросает на неё последний тёплый взгляд, прежде чем снова заковать сердце в лёд. — Стой, где стоишь, — выплёвывает он, глядя на неё исподлобья. Она замирает на месте в нескольких метрах от него, смотрит непонимающе, оглушенная жестокостью в его голосе, и что-то в нем обрывается. — У дома полно моих людей. Двинешься — пристрелят, — Майки бросает взгляд на Кенчина, надеясь, что он вспомнит. Вспомнит, как он сам уходил десять лет назад, и поймёт, — Я возвращаюсь в Бонтен. Больше не приближайся ко мне, иначе пожалеешь. Сжав кулаки, мелко дрожа, он разворачивается и уходит, стараясь навсегда стереть из памяти то, какой он видит ее в последней раз — ошарашенную, потерянную, с растущей, но пока не осознанной обидой. Ей будет только лучше. *** — Ты правильно поступил, — мягко говорит Санзу, когда Майки возвращается на базу, — Без неё тебе будет только лучше. Сано усмехается про себя тому, как созвучны их мысли. В комнату, будто призраки, медленно входят Хайтани, Коко и Какучо с Такеоми. Вся свита в сборе. — Введи меня в курс дела, — он садится на своё кресло, будто на трон, водружая на голову терновый венец их Короля, — Ту сделку с филиппинцами закрыли? Санзу улыбается в полумраке. Король вернулся. Да здравствует король. *** С каждым днем Майки все плотнее заковывает себя в ледяную броню, кожей врастая в нее, сливаясь с ней в одно целое. Он смотрит на мир будто сквозь толщу воды: движения медленные, звуки приглушённые, едва доносящиеся до него. Сано чувствует себя запрограммированной игрушкой, делающей все, что от него ожидается. Председательствует на собраниях, раздаёт приказы и выносит смертные приговоры. Он будто наблюдает за всем со стороны. Санзу, как заботливый санитар, выдаёт ему каждое утро разноцветные таблетки. Майки послушно кладёт их в рот, не глотая, а затем смывает в унитаз, когда Харучие оставляет его одного. Он чист уже почти три месяца. Акаши любит рассказывать ему о его «принцессе». Затягиваясь косяком с травой, обняв Сано за плечи, он нашёптывает ему, как змей-искуситель, как эта тварь, едва Майки ушел от нее, переключилась на Дракена. Как часто она приходит к нему в магазин и остаётся до позднего вечера. Как потом Кенчин везет ее, едва стоящую на ногах, к ней домой, а уходит только утром. Как они гуляют по городу, держась за руки, и смеются. Насмехаются, Харучие в этом абсолютно уверен, над ним, над Майки. Он с каким-то извращённым удовольствием подыгрывает, лишь бы только не терять ее из виду, лишь бы знать, что с ней все хорошо. Что он оставил ее на правильного человека. Это знание немного согревает его, когда он лежит ночью без сна в своей одинокой постели. Успокаивает, когда он до крови прокусывает кулак, пытаясь заглушить им беззвучный крик. Не даёт сойти с ума, когда он следует за ними по пятам, укрываясь в тени, как преступник. Он скучает. Он ужасно скучает по ней, по ее еде, по собаке, которая принимает его за свою подушку. Скучает по ее объятиям, упрёкам, по крикам снять грязную обувь. Скучает по стонам по ночам. Очень, очень скучает.