Самостоятельный

      — Уже ведь час, она, скорее всего, очень занята сейчас, — как-то неуверенно выдаёт информацию зеленоглазый, оценивая шансы положительного для него исхода. А положительный исход — это дом. Свой, родной, уютный. Где, может и не так тепло, как тут, у Поповых, зато привычнее и без врачей. А ещё он там никому не мешает.       — Антон, мама может отложить дела, если дело касается собственного сына. Разве не так? — потихоньку начинает настораживаться врач, видя, что парень говорит очень скомкано, опустив голову.       — Она очень занята, — настаивает Шастун, заламывая собственные пальчики в разные стороны, волнуясь сейчас, будто ему снова пять. Надо это исправлять, — Вы можете написать мне на листочке все лекарства, я зайду в аптеку. И пить все таблетки буду, честно-честно, — старательно уверяет мальчишка уже намного увереннее, подняв глаза на доктора, что сидел и ничего не понимал.       — Так, объясни мне, почему мама не может за тобой прийти, — вполне строго спрашивает Арсений, который ну просто терпеть не может, когда от него что-то открыто скрывают. Это ведь неправильно. Человек должен знать, что происходит, чтобы что-либо обдумать и сделать какие-то важные для себя выводы, — Антон, я просто хочу услышать правду, — не повышая голос, требует брюнет, потому что Шастун всё ещё партизански молчит, прикусив нижнюю губу.       Час назад: Мама❤️: Антон, я уже должна уезжать. Ты придёшь, заяц? 12:09

Антошка❤️:

Мам прости я задерживаюсь

Всё хорошо, поезжай

Люблю тебя

12:11

Мама❤️: Ох, Антоша. Пожалуйста, не натвори ничего) Люблю 12:13       Настоящее время:       — Мама через час улетает в.. кажется, Нижний Новгород. Командировка. Её не будет до четверга, — очень грустно выдыхает пацан, на самом деле немного боясь реакции Попова. Кто знает, что может задумать этот врач. Мужчина, услышав наконец причину такого странного поведения, немного смягчается во взгляде, уже напрямую думая, что делать.       — Тааак, — вздыхает доктор, у которого картинка в голове никак не хочет складываться.       — Отпустите меня домой, я буду все лекарства пить, как скажите! — уже больше по-детски, чем по-взрослому, лепечет Шастун.       — Прости, зайчик, но твой вчерашний поступок заставляет меня сомневаться в том, что ты исправно будешь принимать таблетки, — скорее виновато, чем сердито, объясняет Арсений, — Я понимаю, что ты, скорее всего, усвоил урок. Но я так.. просто не могу, — пытается изъяснить ситуацию в миг погрусневшему ребёнку врач.       — Но так не честно.. Я ведь уже давно самостоятельный! И кушать готовлю сам, и уроки делаю сам, и до школы сам, и на тренировку тоже! Даже знаю, как запустить стиральную машину и гладить умею! — совершенно неожиданно, но на зелёных глазках стали появляться солёные, блестящие капли, которые мальчишка быстро вытирает кулачком, продолжая прожигать взглядом немного опешившего взрослого, — Мамы всего четыре дня не будет. Считайте, ничего не изменилось, она и так на работе вечно! А тут, видите ли, заболел я. Ну и что? Не умру же я, если один в кроватке поваляюсь?! Один, и чего?.. Ничего..       Нервы заболевшего маленького самостоятельного мальчика не выдержали. При болезни большинство людей становятся чувствительнее, а детки так особенно. Антон просто увидел и ощутил каждой клеточкой своего тела настоящую заботу по отношению к себе. Так ещё и от фактически чужого человека. За него действительно переживали, успокаивали, гладили по головке. Парень понял, что всё и вправду может быть вот так, хорошо и любяще, а не холодно и равнодушно. Нет, мама иногда хвалила и кушать готовила сама, они вместе даже гулять ходили, но почему-то это всё было не то. Хотелось понять, что.. ты дорог маме?       — Простите, — начиная горько плакать, шатен опускает голову, как будто бы сжимаясь, ведь крохотное детское сердечко начинает противно ныть, что вырывает из уст десятилетнего мальчика достаточно горький рваный всхлип, после чего Шастун быстренько закрывает покрасневшие личико руками.       — Зайчик, — сожалеюще почти шепчет Арсений, очень мягко притягивая парнишку ближе к себе, — Тошенька, — мужчина начинает бережно поглаживать бока, пока ребёнок всё роняет солёные капли в ладошки, — Иди ко мне, — брюнет окончательно прижимает мальчишку к себе, полностью обхватывая руками дрожащую спинку, — Тшшш, — Попов успокаивающе водит ладонями по маленькому тельцу, пока мальчик продолжает скулить в плечо старшего, — Тише-тише, хороший, я рядом, всё хорошо, — размеренно говорит педиатр, чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону, как бы баюкая.       Но зеленоглазый даже не думает успокаиваться. Его будто прорвало, и теперь всё, что малыш терпел около года, решило выйти наружу. Сложно, знаете ли, жить фактически одному, справляться со всеми трудностями или, наоборот, радоваться в одиночку. Особенно ребёнку. Ему ведь очень нужны слова поддержки, советы, понимание того, что он всё делает правильно, что им гордятся, что его любят…       — Простите, — тихонько скулит Антон, — Мальчики ведь не должны п-плакать, — добавляет, шмыгая носиком и пытаясь сделать вдох хотя бы ртом.       — С чего ты взял, что мальчишки не плачут? — мягко спрашивает педиатр, аккуратно разворачивая малыша так, чтобы тут же усадить его к себе на колени бочком, и убирает ручки от светлых глазок, чтобы взглянуть в них самому, — Кто сказал тебе такую глупость? — нежно уточняет, вновь обнимая этого мальчишку так, чтобы тот уронил головку на крепкое плечо.       — Мама. Она говорит, что м-мальчики должны быть сильными и отважными. Д-девочек там защищать, — между всхлипами сбито отвечает Шаст, прижимаясь гудящим виском к груди взрослого, пока тот зарывается ладонью в пшеничные кудряшки.       — Девочек защищать, конечно, может и надо, но при чём тут то, что мальчики не плачут, м? Разве у нас с тобой не может быть чувств? Мы не можем быть расстроенными, обиженными, злыми? — размеренно говорит серьезные вещи мужчина, пока Антон на секундочку притих, задержав дыхание, чтобы не разреветься снова, — Мы имеем право выражать свои эмоции точно так же, как и все. Нет никаких рамок «мальчик» и «девочка». Нет, — педиатр говорит спокойным и плавным голосом, стараясь одновременно и успокоить парня, и разъяснить важную истину жизни, не зная которой, этому зайчику будет сложно во взрослой жизни.       И у мужчины сейчас в голове один вопрос: Кто, блин, вообще это придумал? Кто такой, сука, умный? Что вообще творилось у людей в голове, что они решили, что мальчики не плачут? Что пилот или строитель — мужская профессия. Что готовить и убирать — женская обязанность. Что вообще?!       — Хм, — но мальчишка снова начинает хныкать, зажмуривая глазки и подгибая ножки к себе.       — Ну-ну-ну, зайчик, — вновь начал волноваться за малыша Попов, прижимая к себе чуть сильнее, заботливо целуя в лобик, — Тш-тш-тш, сейчас температурка поднимется от слёзок, головка заболит, — мужчина разговаривает с Антоном, как с совсем маленьким, и сам Антон это прекрасно понимает. Но и Арсений, и мальчишка осознают, что так сейчас будет лучше для часто бьющегося сердечка, — Тише, Тошенька. Успокаивайся, маленький, — тихонечко качает мальчика брюнет, усиленно стараясь унять всхлипы вдруг треснувшего по швам и открывшегося, пусть и не до конца, ребёнка.       Ему ведь всего десять.., — как-то разбито осознаёт врач, — Как он может быть один столько времени?       — Арсений Сергеевич? — робко зовёт Антон через пару минут, поднимая свой красный носик наверх.       — Чего? — ласково отзывается старший, немного улыбаясь уголком губ.       — Головка болит, — осторожно сообщает он доктору, глядя прямо в добрые голубые глаза.       — Конечно, болит, зайчик. Ты столько плакал, да и наверняка хорошо переволновался, — по-доброму обьясняет Арсений, пересаживая Антона на кровать, — Давай перепроверим температуру, ладно? — мужчина отходит к столу, находя и встряхивая термометр, а после сам устанавливает его подмышку сидящему у изголовья ребёнку, — Пять минуток ждём. Если высокая, то таблетка сразу и головку полечит, — озвучивает ход своих мыслей медик, садясь рядом и кладя свою руку на худую детскую коленку.       — Так а что Вы будете делать, если не хотите отпускать меня домой? — Шастуну действительно интересно, как же поступит Попов.       — Возьму отгул на пару дней. Не нравишься ты мне что-то, побуду рядышком. А там посмотрим, — голубоглазый немного переживает, но старается малышу этого не показывать. Сейчас этому крохе нужен полный покой и забота, тогда всё обязательно станет хорошо.       — Я.. Простите, опять заставляю волноваться, — вздыхает младший, который чувствует вину за то, что заболел, что вообще пришёл к Дане, что теперь педиатр вынужден менять свои планы и сидеть с ним…       — Антон, в свои мысли не уходим, — ровно зовёт Арсений, добиваясь ясного взгляда, обращённого на него, — Поверь мне, бывают ситуации намного хуже. Да, немного неудобно, понимаю тебя прекрасно, но такова ситуация. Если я отпущу тебя домой одного, то буду постоянно переживать и думать: «А как там Антошка? А выпил ли он сиропчик?», — пытается вывести парня из своих бесконечных дум, которые его буквально съедают изнутри, не давая спокойно жить.       — Но, как же, — не знает, что ему ещё сказать Шаст, поэтому просто хлопает глазками, уставше глядя на врача.       — Давай так. Пока мы с тобой поправляемся, ты не думаешь о том, что мешаешь, либо заставляешь переживать. Просто принимаешь всю заботу и отдыхаешь, — даже не предлагает, а ставит своеобразное условие взрослый, серьёзно смотря на смутившегося парнишку.       — Ну, я.. попробую, — очень неуверенно, но всё же кивает Антон, принимая условия «игры».       — Вот и отлично, — довольно улыбается брюнет, — Давай глянем температуру, — протягивает ладонь доктор, терпеливо ожидая, пока мальчишка сам достанет прибор и первым взглянет на цифры, вызывая лёгкую улыбку у старшего.       — А «высокая» — это какая? — поднимает невинный взгляд на врача младший.       — Ну, прям высокая, это выше 38 и 5. Если ниже, то по самочувствию. Если выше 39 и 5, то чаще всего уже таблеткой не обходятся, — терпеливо объясняет Арсений, мягко забирая у переваривающего информацию ребёнка градусник, — Ну, вот, наплакал до 38, — чуть тускнеет врач, — Головка болит, да? Будем таблетку пить? — участливо уточняет у непредвиденного пациента Попов.       — Ну, я не знаю, честно говоря. Наверное, не так сильно, чтобы пить таблетку, — сам для себя рассуждает Шастун.       — Антош, если болит, давай примем лекарство. Не надо терпеть, зайчик, — заботливо говорит мужчина, бережно прикладывая ладонь к горячему лобику, — Выпьем, ладно?       — Угу, — вздыхает мальчик, согласно кивая врачу.

***

      — Ну что? — как только муж входит на кухню, первым делом спрашивает Алёна, сидящая до этого за столом, в телефоне.       — Да нормально всё, просто ОРВИ. У него мама в командировке, не могу его одного домой отправить, хоть и он говорит, что давно самостоятельный, — вздыхает Арсений, находя заместо таблетки сладкую детскую суспензию, — Расплакался сейчас. Мама у него работает много, поэтому он сам всё привык делать. Не хочет мешать нам. Постарался с ним поговорить, возьму пару отгулов, послежу за ним. А там видно будет, — вплотную подойдя к слегка напряжённой девушке, выкладывает всё брюнет, мягко целуя бархатную щеку, — Ты же не против? — вдруг настораживается врач.       — Нет, так даже спокойнее, — поджимает губы кареглазая, мысленно жалея маленького парнишку, который был вынужден так рано познать почти самостоятельную жизнь.