Самостоятельный

      Арсений, включив на кухне не очень яркий свет, тут же подходит к столешнице и находит в аптечке шприц и три необходимых для смешивания препарата. Набрав нужную дозу каждого в цилиндр и закрыв иглу колпачком, мужчина берёт со дна коробки ещё пару спиртовых салфеток, тщательно моет руки и быстренько возвращается обратно в детскую, где кладёт всё принесённое на стол.       Парнишка всё так же лежит на спине с закрытыми глазами и тяжело дышит. Врач чуть сильнее прижимает детское плечико к бочку, чтобы градусник прижался вплотную и показал наверняка ужасный, но точный результат. Попову становится жалко парня, когда тот начинает что-то мычать, не открывая глаз.       Потом вдруг резко дёргается и начинает обеспокоенно озираться по сторонам, осматриваясь. Но после ласкового «Тише-тише, зайчик» от брюнета, Антон настороженно возвращает тяжёлую голову на подушку, но глаз не смыкает.       Младший явно чувствует себя вообще ни разу не хорошо, а учитывая его стеснительность, он скорее всего думает, что мешает и доставляет проблемы. Как же вбить в эту детскую головушку, что просить помощь и получать её — нормально. Что поддержка и внимание нужны каждому человеку, несмотря ни на пол, ни на возраст, ни на опыт и расу.       — Ну, давай, хороший, — вздыхает доктор, вынимая термометр и поднося его под свет настольной лампы, — Сука, ахринеть, — очень тихо, эмоционально шепчет медик, округляя глаза, когда видит, что ртуть остановилась на отметке в 40 и 8 градусов, — Тошенька, давай на животик ляжешь, — оставляя прибор на столе, обращается к мальчику взрослый, но ребёнок тут же приподнимается, старательно пытаясь отползти, что выходит не очень из-за отсутствия сил, и беспрерывно шепчет отчаянное и сиплое «Нет».       — Не надо укол… Арсений Сергеевич, пожалуйста, — слезливо и очень слабо истерит Шастун, пока сидящий на краю кровати Арсений мягко успел поймать его за руку, — Я не хочу, — хнычет младший, когда его, обессиленного и с кружащейся головкой, с лёгкостью притягивают обратно на место, — Не надо ничего делать..       — Тшшш, — придерживает за спинку педиатр, сохраняя внешнее спокойствие (Сука, 40 и 8!), — Антош, температура зашкаливает. Сделаем укольчик — сразу легче станет, — старший думает, что ещё один протест, и укол будет поставлен насильно.       — Будет больно.. Не надо… Я Вас прошу, — медленно мотает головой в разные стороны мальчишка, а на глазках уже снова выступили горькие слёзы. Тело почему-то резко и окончательно теряет все силы, и Шаст просто обмякает в руках врача, опуская голову.       — Видишь, Тош, плохо. А сейчас полегче будет, всего минутку потерпи, — Попов нежно укладывает в миг полностью ослабшего ребёнка на живот, пока паренёк только безуспешно пытается пошевелиться хоть немного. Медик на половину стягивает детские шортики и боксёры, что вызывает сдавленный писк снизу, проходится спиртовой салфеткой по небольшому участку молочной кожи и берёт в руку шприц, — Ну, зайчик мой, я же ещё ничего не сделал. Чего плачем? — по-доброму говорит доктор, ведь рыдания, которые слышны от мальчишки, невозможно душераздирающие, — Я ж не пытаю тебя, боже мой, — уже гораздо тише как-то грустно произносит взрослый, снимая прозрачный колпачок и проверяя отсутствие воздуха в шприце.       Педиатр вводит иглу резко и точно, начиная медленно давить на поршень. Громкий плач на несколько секунд усиливается, а потом вдруг резко стихает, что сильно напрягает голубоглазого.       — Тош? — непонимающе зовёт мужчина, вводя в расслабленную мышцу последний миллилитр жаропонижающего, — Только не говори, что отключился, зайчик, — загнанно говорит Арсений, уже массируя место прокола новой спиртовой салфеткой. Брюнет натягивает бельё и одежду на место и переворачивает ребёнка на спину, — Твою ж..       Попов оттягивает ворот детской майки подальше от шеи ребёнка и убегает на кухню, сразу забрав с собой весь мусор от инъекции, выкидывая его в мусорку под раковиной. В аптечке с лёгкостью находятся нашатырь и вата. Слегка смочив белое облачко спиртом, медик тут же идёт обратно к мальчику. Сколько раз он уже туда-сюда сбегал за вечер?       Сначала врач хлопает парнишку по розовым щекам, а после всё же буквально на две секунды, чтобы не обжечь слизистую, подносит к носику вату. Резкий запах тут же раздражает организм, из-за чего Шастун хмурится и постепенно открывает глаза, мутно глядя перед собой и слегка откашливаясь.       — Тш-тш-тш.. Лежи, Тош, — Арсений сжимает вату в кулаке и начинает мягко растирать детские холодные ушки, — Дыши, зайчик, — немного взволнованно просит старший, внимательно смотря в зелёные глазки.       — Угу, — мальчик обиженно шмыгает носиком и просто ни о чём не думает, глядя то в потолок, то на доктора рядом. Он чувствует, как слёзы всё ещё рекой текут по щекам, и слышит, как отчётливо всхлипы наполняют комнату. Врач нежно согревает и маленькие пальчики тоже, после чего кладёт палец на худое запястье, считая пульс, — Арсений Сергеевич, мне спать очень хочется, — виновато и жалобно шепчет парнишка, смотря на голубоглазого из-под ресниц. А Антоша всё ещё роняет прозрачные капли слёз на розовые щёчки, ведь головка болеть пока не перестала, да и общее состояние никак не располагает к уравновешенности.       — Знаю, зайчик. Но надо хотя бы пару глоточков сладенького чая выпить, — тоже виновато сообщает медик, касаясь ладонью детского лобика, — Иди ко мне, — через пять спокойных минут взрослый за подмышки осторожно приподнимает мальчишку, сажая его к себе на предплечье. Младший спешно обхватывает ножками талию педиатра, а ручками — шею, крепко цепляясь и боясь упасть. Удивительно, но Антошка легко поместился на руках Попова, — Ну ты как? — нежно спрашивает у ребёнка Арсений, пока они идут на кухню. Младший всё ещё тихонько и редко всхлипывает, хлюпая заложенным от слёз носиком.       — Сил совсем нет, — куда-то в шею взрослому бормочет Шастун, которому вообще-то очень удобно и уютно тут, наверху и в объятиях.