27 месяцев до последнего гвоздя

Темница — место крайне неприятное. Как для того, кто пытает, так и для того, кто сидит в цепях. До пыток дело пока не доходит, но судьба — забавная штука: в один миг ты можешь из кого-то важного превратиться в обычного заключенного. Так что же мешает зайти в камеру их мастеру пыток? Они сидят здесь уже не меньше нескольких суток. Возможно пяти, а может и больше. Язык прилипает к нёбу от жажды. Солнце, которое палит снаружи, нагревает каменные плиты стен. А ночью они успевают значительно остыть. Пытка то жаром, то холодом, без малейших усилий и без еды — совсем не высокое мастерство. Но свои плоды оно приносит. Их тела слабеют уже не день ото дня, а с каждым проходящим шиченем. С улицы слышны крики. Их трудно разобрать истощенным телам, что жмутся друг к другу в поисках поддержки. Потому что один из находящихся в камере уже не в состоянии справляться с собственными естественными реакциями, а другой держится только на упрямстве. — Мы выберемся отсюда, — хриплый и каркающий голос. — Доверься мне. Как будто у его сокамерника есть иной выбор. — Пить… — прижавшись к плечу, тихо, на грани слышимости, говорят в ответ. — Обопрись на стену. Тихий звон металла знаменует исполнение просьбы. Один из заключённых изворачивается в бряцающих цепях и притрагивается к каменной кладке. Складывая губы трубочкой, дует, добиваясь образования лёгкой испарина. С приложением тех несчастных крох духовной силы, которые еще от нее остаются, появляется немного вожделенных капель. Человек прижимается ртом к камню, всасывая малую порцию жидкости, и поворачивается к другому, хватаясь за тонкие кисти рук. Находит чужие сухие губы и вталкивает в них влагу, которую жаждет испить и сам. Его руку обхватывают ледяные пальцы и слабо сжимают: — Спасибо. В ответ раздается лёгкий кашель и звук привалившегося к стене тела, не выдержавшего нагрузки. А к помещению, в которое не проникает свет, приближаются звонкие шаги в сапогах. Толстая дверь открывается, ослепляя на пару мгновений. Вошедший только успевает заглянуть внутрь, как его кто-то быстро окликает. — Пожалуйста, давайте я проверю все помещения...! — Смеешь Нам указывать? — произносится изумленно и с издевательством в голосе, — ничтожный червяк, ты забыл свое место? — Простите этого… Дорогие одежды, взметнувшись, останавливают бессмысленную и ненужную болтовню: — Вон. Немедленно. Шаги слуги торопливо ускоряются в удалении. Становится очень тихо. — Здравствуй, А-Шу. Чжоу Цзышу лежит около стены, до входа далеко, но он сразу понимает кто перед ним. Ни один другой человек в мире не может быть столь же властным, как этот. Он его узнает среди всех других, подражающих. Потому что подобных ему не найти нигде. Дверь раскрывается целиком, свет становится ещё ярче, он сильно ударяет по глазам, заставляя мгновенно зажмуриться. Еле переборов собственное тело, Чжоу Цзышу все равно упрямо распахивает болезненные глаза и выталкивает из себя хриплое: — Здравствуйте, Ваше Величество. Вэнь Кэсин находится в отключке, Цзышу, по инерции, сдвигается к нему боком, как только может. Меча рядом нет, веера — тоже. Все, чем он способен защитить другого: его собственное тело. Он тоже своего рода оружие и преграда. Шаги приближаются. Нога в тяжёлом походном сапоге входит в каменные своды. За ней — другая. Вошедший останавливается. Видит его, Чжоу Цзышу, и выглядит ничуть не удивленным находкой. Изучающе глядит на того, кто ушел с гвоздями в груди от него. Перед ним предатель, изменник. А за ним… Тот, кто устроил резню в его городе. В вверенных ему самим Небом землях. Хэлянь И подходит ближе, доставая сверкающий меч. Цзышу закрывает полностью собой бесчувственное тело, раскидывая руки в стороны. — Меня тебе тоже придется убить, дагэ. Величественный взор отрывается от тела в потрёпанных фиолетовых одеждах позади него и останавливается на нем самом. Боится ли Чжоу Цзышу? Несомненно. Того, что он потеряет ещё одного близкого ему человека. — Почему, А-Шу? — меч подрагивает слегка в ладони, на каждом пальце которой сверкает по перстню. — Кто он для тебя? Очередной шиди? Цзышу понимает, что его сковывает собственный страх. А у человека напротив, кажется, имеется лишь одна цель в жизни — лишить Лорда Чжоу его младших соучеников. Чтобы все его внимание доставалось ему одному. Или никому вовсе. — Часть меня. Родная душа, — он говорит на свой страх и риск, сидя в этой темнице, в которой ждать спасения не от кого. Если понадобится, он приложит все усилия, чтобы убить императора. Если ему придется выбирать между народом Дацина и родственной душой… Между его дагэ и Хозяином Долины... Цзышу знает, что надо выбрать народ и Хэлянь И, но его сердце предпочитает совсем иное. Его мутит и от бессилия, и от того, что его могут заставить сделать подобный выбор. Это похоже на неразрешимую моральную задачу с повозкой, запряженной бешеной лошадью: свернуть и спасти ребенка или поехать дальше и убить тех, кто в самой повозке? Меньшее зло или большее зло? Чжоу Цзышу теперь не ощущает в себе сил на принятие подобных решений, тем более когда они касаются лично его самого. Но он наконец хочет быть немного эгоистичным. Впервые желает чего-то не для императора, не для блага страны, не ради шиди или поместья, где вырос. А для себя самого. Меч проезжается лезвием по камню под ногами. — Ваше Величество, вы что-нибудь увидели? Вы в порядке? Они продолжают настороженно смотреть друг на друга, пока Дуан Пэйцзюнь пытается дозваться своего правителя. Его Величество с тоской и горечью взирает на готового обороняться Цзышу. Он оборачивается лицом к выходу. — Здесь никого нет. Ты явно плохо проверил другие помещения, — громко говорит он. Сказать, что Цзышу ошарашен, значит промолчать. — Простите, Ваше Величество... — Пэйцзюнь все равно приближается, заглядывает с любопытством в темницу и меч — именно гибкий меч в руках императора Дацина — врезается в его горло. Пэйцзюнь хрипит, хватается за поврежденную шею, оседает на колени перед своим повелителем в немой мольбе или просьбе, возможно в вопросе. Чжоу Цзышу видит искаженное яростью лицо правителя, жестокий взгляд сверху вниз, ногу в красивом сапоге и аккуратных походных штанах, чья ткань явно дороже чиновничьего годового жалования. Величественная нога пинает трясущееся в предсмертной горячке тело, отчего оно перекатывается на спину, истекая красной влагой. — Не люблю тех, кто действует в обход меня. Ничего не ответив на это, лишь издав булькающий звук, Дуан Пэйцзюнь обмякает. Хэлянь И медленно поворачивается к Чжоу Цзышу. И, неожиданно, разбивает цепи на нем: — Кажется, тебе это будет нужнее. Я предпочитаю все же что-то более… привычное, — он кидает ему меч. За его спиной вырастает тень, которая приветствует императора и не осмеливается переступать порог камеры без прямого приказа. — Позаботься об этом, Хань Ин. Теперь ты глава Тянь Чуан. Жетон командующего заберёшь у Пэйцзюня. — Будет исполнено, Ваше Величество, — тот торопливо заходит в темницу. Цзышу замечает блеск короткой стали, которая, после слов императора и еле заметного движения Цзышу головой в сторону, все же прячется складках одежд. Господин Чжоу стремится не показать, насколько его это взволновало. Он пытается выдохнуть как можно тише. Хэлянь И изучающе смотрит на Вэнь Кэсина, все ещё не реагирующего на происходящее, и хмыкает: — «Посол» сегодня не в форме. Чжоу Цзышу это коробит: — Он делился со мной духовными силами все время заточения здесь. Хэлянь И делает вид, что этого не услышал. Он подходит к Хань Ину, стоящему статуей в ожидании приказа, укладывает ему руку на плечо и тихо, но твердо, говорит: «Ты правильно поступил, что сообщил мне. Впредь так и делай». Император дожидается ответного кивка. — Ваше Величество. Спасибо, — Цзышу, тяжело опустившись на колени, низко кланяется ему трижды, касаясь грязного пола лбом, пока император вполоборота взирает на это. — Ты рассчитаешься со мной в полной мере, Чжоу Цзышу. Но не сейчас, позже, — он спешно одергивает накидку поверх походного одеяния, чтобы пройти к выходу из темницы, когда Цзышу тянется торопливо к его сапогу. И спрашивает негромко, хотя и понимает, что посторонний, в лице Хань Ина, его все равно услышит. — Скажите этому Чжоу... Около двадцати лун назад, после устранения угрозы Вашему Величеству в лице министра Ли... Было ли такое, чтобы этот недостойный посмел навредить Вам? Во взгляде Хэлянь И —полыхающие стрелы, бушующая стихия огня, которая в один момент готова разорвать любого на части. А после взгляд прикрывают веки на миг и глаза вновь открываются — спокойная гладь теплых вод. Тони сколько хочешь, они словно всегда ожидают, пока ты в них войдёшь. — Это не важно. Расклад И Цзин. «Смирение», А-Шу. Помнишь? — так же тихо говорят ему. И это пронзает сильнее, чем стрелы. И больнее. — Позаботься о себе, — на этом император покидает темницу, а Цзышу только через некоторое время спохватывается, берет свой меч в руки и разбивает оковы на чужом теле. — Господин Чжоу… Я понесу господина Вэня. Пожалуйста, позвольте мне это сделать для вас. Чжоу Цзышу соглашается только потому, что у него самого сейчас не хватит на это сил. Собственные ноги бы удержать в прямом положении. А разум сохранить — и подавно. Вэнь Кэсина несёт на себе Хань Ин, Цзышу плетется следом за ними. Звуки битвы в поместье Гао Чуна не утихают. — Господина Чжана я отправил в…особняк Синцзи. Цзышу давится воздухом и чуть ли не падает. — Там же ничего нет толком, с твоих же слов. Так почему…? — Даже императору не под силу мгновенно разбить камни, стоящие несколько десятков лет. Потому все потуги сделать это довольно быстро утихли. Так что господину Чжану будет где спать, есть. С ним сейчас служанка господина Вэня. Поместье имеет крыло, пригодное для проживания. Остальное можно восстановить со временем... Если бы Хань Ин знал, как от этих слов вспыхивает надежда в груди Цзышу, он бы не говорил эти обнадеживающие и сладко-горькие слова. Они выбираются наконец за пределы поместья, которое сжигают Скорпионы и Тянь Чуан. Часть Скорпионов переодета Призраками, и для Цзышу это ясно как день: он видел, как сражаются живущие в Долине. Их стиль — борьба не на жизнь, а насмерть. Одним лишь антуражем такое не повторить. Здесь нужен особый подход, которого Скорпионам, в силу их одинакового построения, обучения, не достичь. Он позволяет себя увести из этого ада. И во время привала в лесу задаётся вопросом о том, почему Хань Ин вообще пошел к императору рассказывать о заточении своего бывшего главного разведчика. — Хань Ин? Ты…зачем…? — у него все ещё путаются мысли при постановке правильных слов, но его подчинённый (или уже нет?) понимает. Он подбрасывает ветки в зажженный им костер, смотрит на всполохи огня, пока Чжоу Цзышу прижимает все ещё бессознательного Вэнь Кэсина к себе. — Глава… у меня не было иного выбора. Пэйцзюнь отдал приказ выдвигаться в сторону поместья Гао Чуна для переговоров о пойманных преступниках, а от вас с господином Вэнем не было вестей полторы недели. Я послал вам уже третье сообщение механическим воробьём, но, как и ранее, не получил ответа. Думаю, Пэйцзюнь перехватывал их… — глаза Хань Ина заволакивает печаль, которую не скрывает темнота леса, прорезаемая всполохами пламени, танцующего светом на его лице. — Я должен был что-то предпринять, находясь на границе с Дацином. И решил все в пользу императора, потому как в Цзянху, помимо вас двоих, мне рассчитывать не на кого. Чжоу Цзышу обдумывает этот ответ, медленно и понимающе соглашается с ним кивком. Пэйцзюнь слишком сильно рвался к власти, потому и считался только с мнением Его Величества. Он же его и погубил в итоге. Но при этом спас Цзышу. Невольно господин Чжоу ощущает волну благодарности, которой сейчас не время и не место в его сердце. — Что ты ему сказал? — это важный вопрос. Неужели в его дагэ теплится ещё что-то от великодушного наследного принца, которым он был когда-то? Или притворялся им? Цзышу никогда не ожидал, что тот нарушит несколько неписанных законов Дацина, и, втайне от всех, примчится его спасать. Такого император не делал даже для Бэйюаня, которого безответно любил. И это говорит уже о многом. — Правду. Что вы, возможно, в опасности. А потому он приехал с оставшимся в столице составом Тянь Чуан под моим начальством, забрал ваш меч у Чжао Цзина, обвинившего вас в преступлениях, — он указывает на холодную сталь, лежащую около Цзышу, мерцающую при всполохах огня. И возвращается глазами обратно к костру. — А дальше вы знаете сами. Никогда не видел Его Величество настолько разгневанным. Что же, зато бывший первый глава Тянь Чуан видел. Он прекрасно себе это представляет. — Никогда больше не пытайся убить его. — Кого, глава? Лицо Цзышу искажается кривой гримасой. Ему, мастеру лжи, сейчас пытаются врать: он ясно видел в темнице блеск стали Хань Ина за спиной императора. И не мог перепутать его ни с чем другим. Только не тогда, когда речь идёт о Хэлянь И. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я, Хань Ин. Любой, кто попытается убить Его Величество, будет иметь дело со мной. Чжоу Цзышу чувствует вдруг изменившийся, ускорившийся пульс Вэнь Кэсина, которого держит за руку. Он прекрасно понимает, что тот лежит и нагло подслушивает. В какой-то степени, слова Цзышу предназначаются и ему. Долги надо отдавать. А его шиди погибли все же из-за него самого, выполняющего приказы. Виноват не только тот, кто направляет оружие, само оружие тоже причастно, если оно умеет мыслить и сопереживать. Чувствовать. Чужие пальцы в руке Цзышу чуть трясутся, но их владелец остаётся лежать: частично на его коленях, частично на земле. — Я понял, глава. Больше этого не повторится. Давайте я схожу и поймаю какую-нибудь живность на ужин. А вы пока отдыхайте, попейте вина, — он указывает на свою походную флягу. Хань Ин уходит. Кэсин продолжает лежать неподвижно, будто боится шелохнуться. Его пульс стучит с удвоенной силой. — Если у тебя сейчас вдруг будет искажение ци, то я бы хотел, чтобы ты об этом мне сообщил заранее. Хороший хозяин должен позаботиться о своем питомце. — Умертвишь меня? — разражается коротким смехом Кэсин и перестает из себя изображать спящего. Цзышу подаёт ему открытую флягу. — Лучше. Я посажу тебя на цепь и буду кормить вином и лепешками. Хочешь? — В цепях я уже был недавно. Предпочитаю обойтись без них. А-Сюй… — он приподнимается чуть и трогает подрагивающей ладонью нависшее над ним лицо Цзышу. — Почему…? Есть множество «почему». И честно говоря, на них у Цзышу нет ни малейшего ответа. Кроме одного. — Ты бы позволил, чтобы кто-то, помимо тебя, убил прежнего хозяина Долины? — ему мотают головой в понимании, без дальнейшего продолжения. — А если бы вдруг он был твоим братом, которого ты большую часть жизни защищал? Понятливость. Она нравится Цзышу в Кэсине. Он читает Чжоу Цзышу как книгу с оторванной обложкой, в которой только одна страница, испещренная большими столбцами иероглифов. — Глава Тянь Чуан по прежнему суров к другим и к себе, — Кэсин невесело усмехается и скользит языком по своим губам, которые окрасились каплями вина. — Я искренне надеюсь, что нынешний Гучжу Долины будет милостив к этой заблудшей душе и радушно примет ее в своих чертогах. На чужой повеселевший взгляд он нагибается и целует Кэсина, который после издает удивленный и восхищенный звук.