27 месяцев до последнего гвоздя

Лошадь — удобное средство передвижения. Когда едешь один. — Перестань так сжимать меня, я не фарфоровый! Упаду — ничего не случится! Хватка на животе усиливается, а внушительный благородный нос трётся о его голову, выдув очередной горячий поток воздуха в волосы. Это лето — жалящее, палящее, беспощадное, очень душное. — Если ты не такой хрупкий, то чего возмущаешься? Не сломаешься ведь. Зато мы теперь очень близки… Чжоу Цзышу обдает жаром. Следить за дорогой, когда к тебе нагло пристают и лапают по пути, крайне…волнительно. И это совершенно не способствует концентрации внимания. — Ты сейчас пойдешь пешком! — Хочешь, поменяется местами? Только тогда тебе придется обнимать меня со спины… — обнаглевший пальцы рвутся забраться между складок ханьфу. Дёрнув плечами и локтем, Цзышу скидывает Кэсина с лошади. Победно оглянувшись на расстроенное выражение лица оказавшегося на земле прилипалы, он пришпоривает животное ногами. То сразу несётся вдаль с громким ржанием. — А-Сюй! Подожди меня! — раздаётся позади. Цзышу оборачивается и видит, как Вэнь Кэсин, используя цигун, нагоняет его. — Раньше надо было думать, — ворчит он, нисколько не пытаясь приструнить мчащуюся вперёд лошадь. С такими перепалками, борьбой за возможность сохранить свою благодетель и не сдаться кэсиновскому напору, они добираются до Пятиозёрья. Остановившись у одной из таверн, оставив около входа несчастное ездовое животное, Цзышу спрашивает: — Напомни мне, почему я в это ввязался? — Из-за моей исключительной красоты, несомненно. Скептически осмотрев своего спутника сверху донизу и обратно, господин Чжоу не стесняется сказать: — Благородному человеку не положено столь открыто хвастать своим счастьем. Стоит быть немного скромнее. Не забывай о добродетели. Кэсин смотрит на него, хватая ртом воздух от неожиданности. Единственное, на что его хватает, это на ошеломленное: «Но, А-Сюй!». — Этой жене стоит вести себя достойнее. Не то ее побьют палкой. Знай, что муж-то у тебя скоро отправится на встречу с предками: тебя никто не сможет защитить. — Если тебя не станет, я уйду в монастырь, — на этот выпад, Цзышу еле спохватывается что сказать. — И совратишь или изведешь всех монахов своим бесстыдством и порочностью… — бормочет себе под нос Цзышу, резко отвернувшись. Еле заметный бледно-розовый румянец проступает на его щеках, но в то же время очень ярко расползается по мочкам ушей. — Тебе придется пожить подольше, хотя бы ради того, чтобы моя спина не подверглась жестокому наказанию. Собирай побольше заслуг, дорогой муж, и тогда судьба сведёт нас и в следующей жизни, где мы будем идти рука об руку. — И где выход из этого вечного круга страданий? На удивление господина Чжоу, гвозди теперь беспокоят его в разы меньше. Он проверял течение ци — оно было ровным. Как если бы яд гвоздей либо не распространялся больше по телу, либо он уже находился на последней стадии своей жизни. Но прошло меньше трёх лет с последнего гвоздя. «Как же так получилось?» — мучает его этот вопрос. — Хочу навестить Чэнлина. Гу Сян за ним присматривает сейчас в поместье Чжао Цзина… Не нравится мне этот тип, — Чжоу Цзышу отвлекается на взгляд Вэнь Кэсина, который становится каким-то… Цзышу описывает его для себя словом «безумный», но не может поручиться, что оно правильное. Безумцы же не мыслят рационально. Верно ведь? — Как и все главы Пятиозерья. Они двигаются по оживлённым улицам, идя в сторону поместья. У самой огороженной и нужной им территории их встречают, а Кэсина и вовсе приветствуют чуть ли не как дорогого и желанного гостя, предлагают комнату, что тот объясняет Цзышу тем, что лично привел мальчишку Чжанов сюда. Судя по обстановке, намечается какой-то то ли праздник, то ли внеплановый сбор: все полностью в делах; ученики и слуги носятся по корпусам разрозненных построек с тем или иным поручением. — Надо постараться, Глава Гао должен приехать! — Подготовьте все в зале для поминовения! Сегодня все должно быть по высшему разряду! Чжоу Цзышу малодушно радуется, что всем этим «парадом» руководит не он. Как выясняется, Чэнлина в округе нет. Тот уже встретился с Гао Чуном, и сразу же направился почитать умерших. Расспросив направление у слуг, он и Кэсин двигаются следом. Бедного мальчишку хватают люди в знакомой темной экипировке, с темной доули на головах. Их немного, а поляна, на которой они находятся, очень выгодна для сражения. И они двое, скрыв лица, ловят командующего этой внезапной атакой. Забирают и его, и Чэнлина, пока Гао Чун и его охрана дерутся с неприятелями. Утащив командующего в тень деревьев, Цзышу впечатывает его в ближайшее из них. — Господин Чжоу? — доносится знакомый голос из-под темной повязки. Развязав ее, на Цзышу нахлынывает радость. — Хань Ин! Кэсин и Чэнлин, стоя в стороне, переговариваются. Наследник Чжанов слишком худ и мелок для своего возраста; он указывает пальцем на Цзышу, выспрашивая детали. — Этот тот, кого вы рекомендовали мне в качестве учителя? Он точно возьмёт меня в ученики? — Если постараешься и хорошо проявишь себя. Главное — будь настойчив. И тогда он не устоит! — говорит Кэсин, краем глаза ревниво и колко поглядывая в сторону, Цзышу, прожигая ему спину. — Господин Чжоу, наконец-то я встретил вас! Как ваше самочувствие? Мне столько нужно рассказать… Слушая его, Цзышу кажется, будто слышит очередной доклад. Словно он вернулся во времена командования Тянь Чуан и сейчас соберётся обратно в столицу. Там его встретит Его Величество со своим снисходительным взглядом, они выпьют вина, обсудят очередную успешную миссию. И ненавязчивое прикосновение властной в своей сути ладони осядет теплом на его плече, свернётся маленьким и еле согревающим шаром в груди. Потому что он сделал всё правильно. Он никого не подвёл. Он продолжает верно служить тому, кто избран Небом и это величайшая награда — получить его расположение. И вкус вина на губах от его милости, как и сами губы правителя, касающиеся его — тоже знак высоких заслуг Цзышу. Его одарили доверием и местом подле самого Императора Великой Цин — не важно, что произойдет, пока его шиди рядом. Пока Цинь Цзюсяо вырезает заколку для своей ненаглядной Цинъань, а Цзышу выбирает подарок среди того, что заботливо предложил Хэлянь И… — …Чжоу! Господин Чжоу! — Хань Ин в ужасе смотрит на Цзышу: его взгляд устремляется ниже ключицы, которая скрыта плотным слоем серого ханьфу. Цзышу, как в тумане, касается этого места рукой: она окрашивается красным. Цзышу замечает, как Хань Ин переглядывается с Вэнь Кэсином. Как подбегает Чэнлин, помогая улечься. Как знакомая ему внутренняя сила течет по меридианам, наполняя их. Как Хань Ин раздвигает его челюсть, скармливает знакомый лечебный порошок, утирает что-то алое, катящееся из глаз. Как боль в груди становится более осязаемой, а он будто возвращается в реальность и начинает слышать чужие голоса не сквозь толщу воды, а в нормальном ритме. — Что. Это. Только. Что. Было? — он переводит взгляд с Хань Ина на Вэнь Кэсина. И они оба, снова переглянувшись, подтверждают его догадку о том, что они знают немного больше о нем, чем он сам. — Надо уходить. Встретимся в таверне, ночью. Хань Ин исчезает среди цветущих деревьев, Кэсин и Чэнлин помогают Цзышу подняться. Главы Гао нет нигде рядом. Они идут на постоялый двор, заказывают две комнаты, в бо́льшей из которых их дожидается поднос с едой, закусками и вином. Сидеть Цзышу не может, а потому ложится. Чэнлин интересен Цзышу. Как минимум тем, почему Кэсин его спас и как. О чем и спрашивает. — Да, дядя Вэнь спас меня. Слуги, к сожалению, не выжили. Все как-то быстро приключилось: появились те, кто разыгрывал из себя Призраков, а Гу Сян и господин Вэнь с ними быстро разобрались. Как оказалось, это были какие-то низкопробные мастера. И только у простых людей, не владеющими навыками боевых искусств, не оставалось шанса… Цзышу кидает задумчивый взгляд на Вэнь Кэсина, который, сидя за столом, салютует ему чаркой вина, которую с наслаждением и выпивает. — Как ты там оказался? Глаза Кэсина сверкают озорством. — Ты не поверишь… мне показалось, что я увидел знакомые мне лопатки у одного нищего и, по словам А-Сян, чахоточного человека. Но случайно отвлекся, а потому меня занесло на тот островок школы Зеркального Озера… Вмешивается Чжан Чэнлин, перебивая: — Он появился, когда родные заметили странности возле усадьбы. И сначала решили, что это он замыслил недоброе… — Как будто я вообще на это способен! Представляешь, А-Сюй? Они хотели запереть меня в темнице! — в невинность этого человека поверит любой, кто его знает меньше суток. Кэсин от возмущения хлопает один раз в ладони, выглядя до крайности разочарованным. — Не удивительно: ты выглядишь как совратитель, который, под покровом ночи, может пробраться в чужие покои и… — А-Сюй, здесь же дети! Не обязательно рассказывать о своих фантазиях: оставь мне лавры главного бесстыдника! Цзышу вдруг кажется, что он на мгновение оглох. Он ошарашенно взирает на Вэнь Кэсина, который буквально лучится радостью сказанных слов. — А я только начал считать тебя другом, — не отходя от шока бормочет Цзышу, на что глаза Вэнь Кэсина как-то внезапно и болезненно блестят. Чэнлин силится скрыть свой смех, но давится чаем: тот выплеснулся через рот и ноздри. Он судорожно ищет, чем можно вытереться, и Цзышу милостиво бросает ему салфетку, которую тот спешно подхватывает. — Спасибо, господин Чжоу. Чжоу Цзышу отмахивается, прикрывая на мгновение глаза, пытаясь справиться со смущением, лёгким гневом и желанием вытрясти всю дурь из головы Вэнь Кэсина. Руки чешутся от того, как хотелось устроить показательный бой. — Его родители сейчас в безопасном месте: у богачей, благо, есть множество усадеб по Цзянху, где можно остановиться… — Они живы? — глаза Чэнлина округляются и увлажняются в слепой надежде. Кэсину явно неловко, он замирает с чаркой в руках, так и не донеся ее до рта. Чжоу Цзышу, немного глумливо, думает, что об этом мелком нюансе тот не успел сообщить мальчишке. — Да, — прокашливается он, — пока нужно, чтобы все считали их мертвыми. — Тогда зачем меня отправили к дяде Чжао? Зачем все это?! — Чэнлин встаёт резко из-за стола, часть угощений падает. — Я думал…думал… — Сядь обратно, — устало, но грубо бросает Цзышу и Чэнлин, хватая ртом воздух, с глухим звуком приземляется на место. — Твои родители живы, но не все столь безоблачно: Чжан Юйсян на последнем издыхании, твои братья, не помню их имен, не в том состоянии, чтобы восстанавливать поместье. И вряд ли будут способны продолжить изучать боевые искусства, благодаря беспощадному огню. Слуги перебиты. По сути, в относительной целостности осталась только твоя мать, но она не боец. — Видимо, ты остался единственной надеждой клана Чжан, — жёстко припечатывает словами Цзышу. Они горчат так, что отравляют и его собственное нутро. Когда-то он тоже оставался единственной надеждой школы Четырех Сезонов. И что из этого вышло? Смерть всех учеников от его слепой веры в Хэлянь И. И своей юношеской самоуверенности. Чэнлин похож сейчас на Лян Цзюсяо: мелкого, глупого, не обладающего толком никакими особенными талантами. Но если Цзюсяо владел неплохими навыками в маскировке лица, то у Чжан Чэнлина не имеется даже этого. Он всего лишь обычный ребенок, выросший в благородной семье. Чэнлин, неожиданно для Цзышу, плачет. Тихо, беззвучно. И это ещё одно напоминание о Цзюсяо, которое ударяет господина Чжоу под дых. Тот был таким же. И Цзышу, как и ранее, не очень умеет успокаивать других людей, тем более таких юных мальчишек. — Если ты так будешь вести дела клана и школы, ревя над каждой неудачей, то скоро фамилия Чжан не будет ничего стоить… — А-Сюй! — пытается остановить его Кэсин, но Цзышу метает на него острый взгляд. Господин Вэнь, в кои-то веки, благоразумно замолкает, прямо как послушная жена, но только схватив вино и сделав пару глотков. Цзышу продолжает: — В свои годы, ты уже должен знать несколько семейных техник, о тебе должны говорить другие кланы. Но что-то я не припоминаю, чтобы твое имя упоминалось среди талантливой молодежи Цзянху… Такие сведения действительно собирались его подопечными из Тянь Чуан. По правде говоря, среди юных дарований нет никого с фамилией «Чжан» или из их владений. Возможно даже братья этого мальчишки не достаточно хороши для поднятия престижа и так загнивающей школы Зеркального Озера. Вся ее слава остаётся лишь на страницах сборников школ и докладах Тянь Чуан многолетней давности. Чэнлин остервенело принимается вытирать слезы с покрасневшего лица. — У меня нет талантов, господин Чжоу. Меня никто специально ничему не обучал. Но я готов учиться, поэтому… — он мельком глядит на Вэнь Кэсина. Цзышу чувствует неладное, когда тот молчаливо кивает ему, в поощрении. — Возьмите меня в ученики! — выпаливает Чэнлин. У Цзышу нервно дёргаются щека и глаз. Наказав этому оболтусу проспаться и идти в свою комнату, дожидаясь, пока не послышится характерный удрученный звук хлопка двери, он остается один на один с тем, кто его во что-то только что втянул. — Тебе стоит подумать над этим, А-Сюй. Он хороший малый. И если ему дать шанс, то он будет достаточно трудолюбивым и упорным… — Вэнь Кэсин останавливается, когда Цзышу тяжко поднимается с кровати и, сделав три шага, усаживается за стол, притягивая к себе кувшин вина. — Что произошло там? Откуда ты знаешь Хань Ина? Откуда он знал, что делать? Я не поним… В окно стучат два раза. Второй стук — звонче, чётче. Кэсин подходит к окну напротив их стола и открывает, впуская того, о ком говорил Цзышу. — Господин Чжоу, господин Вэнь, — приветствует Хань Ин их почтительным поклоном, закрыв перед этим створку и сняв повязку с лица. — С каких пор мой подчинённый, пускай и бывший, знаком с господином Вэнем? — задаёт резонный вопрос Чжоу Цзышу. Хань Ин же выуживает из своего рукава стопку…писем?

Как вы и просили, говорю вам, что мой господин в порядке. Он вернулся обратно… Только ведёт себя отстраненно. Нужно встретиться. Воспользуйтесь для назначения места этим механическим воробьем.

— Ты следил за мной по его приказу, — Цзышу замечал особое внимание Хань Ина в стенах дворца в столице и на базе Тянь Чуан. Но не думал, что оно продиктовано… «Предательство», — вспыхивает в голове Цзышу это слово мигом. — А-Сюй, ты помнишь, как мы с тобой встретились впервые? Конечно Цзышу помнит. Видения сцен битвы и бордельных развлечений стояли у него в голове и невольно заставляли держаться на плаву, когда казалось, что он никогда не почувствует запаха свободы. Видения забытого прошлого проносились в голове даже под супом забвения, который не смог вытравить из главы Тянь Чуан тягу к тому, чтобы все знать. Тем более о самом себе. Это вызывает полуусмешку: — Как такое забудешь? — А то, что было после? А после Цзышу начал осознавать себя целиком только в самих стенах дворца Хэлянь И. Он не помнил как ушел, мельком осознавал, как возвращался обратно. Сейчас же легко всплывает странный момент, как если бы он душил императора… Но такого не могло быть, верно? Он бы не посмел. Кто угодно, но только не он.

Он не помнит некоторых подчиненных. В его комнате я нашел… то, о чем мы говорили ранее. Два исчезло. Нам нужно встретиться как можно скорее!

— И что вы сделали? — убрав второе послание, Цзышу с вызовом глядит на этих двоих. Кэсин берет один из очищенных грецких орехов и с наслаждением закидывает его себе в рот, жуёт и оскаливается. Бывшего Лорда Чжоу передёргивает от отвращения. — Конечно заменили эти чёртовы гвозди. Начиная с четвертого, ты вбивал в себя те, что пропитаны противоядием. Без них в своей тушке, тебя все равно бы никуда не отпустили. Мы много времени убили на создание состава… Пришлось даже к шаманам обратиться, которые чуть не угробили меня при встрече. Радует, что их метод сработал, и по соединяющимся меридианам твои отравленные раны исцелялись в итоге. Мир перед глазами не поплыл, ничего не перевернулось: за окном продолжают звучать мелодичный стрекот и тихие разговоры ночных посетителей таверны. Зато становится понятно, почему Кэсин настаивал на своем личном присутствии и участии при забивании гвоздей. И почему просил изменить технику разбивания меридианов. — Вы приняли решение за меня. — Я говорил, что тебе есть ещё ради кого жить. Но ты не послушал. Что мне было делать, когда этот мальчишка, — Кэсин указывает на стоящего понуро Хань Ина, — ворвался к нам в номер в борделе, чтобы доложить о тех, кто пытался тебя убить? И что ещё умилительнее — старался заботиться о твоём здоровье, когда ты был в отключке после наркотика? Считай, что меня растрогала вся эта история. А я, как истинный благодетель, не сумел остаться в стороне, когда такой красавец находится на грани жизни и смерти. — И что теперь? — Раздевайся: будем вытаскивать по одному каждый месяц из тебя все то, что ты так старательно забивал. Но не при нем, — ревниво заканчивает Кэсин, вцепившись в стол рукой. Не обратив внимания на тон голоса Вэнь Кэсина, Цзышу обращается к Хань Ину с вопросами, которые его, почему-то, все ещё волнуют. — Как Его самочувствие? Как поживает… Его Величество? Кэсин вздрагивает от тона, которым был задан последний вопрос, но пока молчит. Это хорошо. Потому что Цзышу не сможет сейчас с ним объясниться. Зато Хань Ин, столько раз выручавший… Забиравший посреди ночи из покоев императора, отвлекая при этом стражу, обрабатывавший его раны после заданий или гнева правителя… Он понятливо смотрит на Цзышу и тихо проговаривает: — Наследному принцу исполнился месяц через одну луну после вашего ухода. Его Величество стал отцом. Наверно радости все же больше в его душе за Хэлянь И, чем смятения. И все же горло чуть надрывно хрипит, выдавая чувства: — Я…безмерно счастлив, что Дацин обзавелся наследником, — дагэ даже не сказал ему, что его несравненная царственная супруга Сун была в тягости, а не просто болела все эти месяцы. А он, Диюй его за ногу, был начальником разведки! Что, если бы ее отравили? Если бы с ребенком что-то случилось? Почему ему ничего не сказали? Цзышу бы защищал это дитя и его мать как никого другого — трепетно, отдавая всего себя. Однако теперь можно быть спокойным — императорский род все же продолжится и увлечения властителя не дали тому забросить свой первостепенный долг по отношению к династии. Какой-то обидой на свершившееся и не пахло в его душе. Цзышу уступал ему во власти и положении. Хэлянь И, ему, в духовной силе. Все же… он и его дагэ никогда не были равными друг другу, верно? И он сам сделал все возможное, чтобы так и было, когда помогал восходить тому на трон. Можно порадоваться, что его старания окупились. Но он ощущает какое-то двоякое удовлетворение. «Если бы я отпустил тебя в Цзянху, ты бы по мне скучал, А-Шу?» — требовал ответа от Цзышу император. И ему действительно немного грустно, но… он не скучает. Не так, как Хэлянь И хотелось бы. Он слишком часто оглядывался назад. И сейчас, ловя на себе все ещё молчаливый взгляд Вэнь Кэсина, внезапно расслабляется. Но ненадолго. Присев рядом с ним, Хань Ин тянется вновь к рукаву и выуживает теперь приказы. С печатями нового главы Тянь Чуан и Императора Дацина. — Сравнять с землёй угодья Синцзи… Время прошлой луны… Как мелочно, — швыряет на пол злополучный лист с приказом Цзышу. — Что это значит, А-Сюй? — настороженно любопытствует Вэнь Кэсин от его вновь изменившегося голоса. — Больше у меня нет даже того, что можно было бы назвать домом. — Господин Чжоу. Боюсь, что это ещё не всё. Его Величество намерен объединиться с Пятиозёрье для устранения Долины… Вмешивается Кэсин, подмечая, что это они и так знают. —... после Собрания Героев Цзянху. По сведениям Тянь Чуан, у выжившего мальчишки Чжанов должна быть часть Кристальной брони. Император планирует посетить Пятиозёрье инкогнито через год и перейти к активной фазе наступления. А после перебить глав, истощенных боями с призраками, забрав себе территории. — Не знал, что ты успел дослужиться до столь высокого уровня доверия Его Величества. И вроде бы Тянь Чуан не следит за ним, это запрещено, — Цзышу поднимает на него изумлённый взгляд. За все то, что Хань Ин наговорил перед ним, ему полагается четвертование, а его семье, будь она у него и прояви вдруг император снисхождение — отправиться в изгнание. Если бы не отменили рабство, то всех родственников бы распродали на ближайшем рынке торговли людьми за бесценок. Хань Ину повезло, что он родился в чуть более гуманные к простому люду времена, и что у него нет никого из близких. — Это так. Но, господин Чжоу, это касается тех, кто давал присягу императору или самой Тянь Чуан. Я уже говорил, что давал ее именно вам. Как будто такие мелочи имеют значение. Хань Ин в чем-то до сих пор наивен. Поэтому, смотря на довольные лица Хань Ина и Вэнь Кэсина, Цзышу хохочет до слез, но радости в этом нет. Все как и ранее: вышестоящий решил, а ему остаётся лишь подчиняться. Кажется, он просто сменил Императора на Гучжу. Вэнь Кэсин улавливает эту смену эмоций, ее невозможно пропустить. — А-Сюй? Давай приступим к гвоздям, наконец, и… — Гучжу, оказывается, любит причинять добро, наносить справедливость, — Цзышу отворачивается от него и смотрит на Хань Ина, — а ты вместе с ним. Встав и, не слушая чужих возражений, выйдя из комнаты, он направляется в покои Чэнлина. Догонять его не стали. А малец не спит. При появлении Цзышу он тут же ровно садится на кровати, прикрывая бок одной рукой, а другой яростно вытирая слезы. — Господин Чжоу? — Кошмары? Молодой господин Чжан ему несмело кивает. Цзышу присаживается рядом с кроватью в медитативной позе. Это знакомо: успокаивать кого-то только своим присутствием. Так было с Лян Цзюсяо. И почти так же — с Его Величеством. — Я посторожу твой сон. Неловко повернувшись к нему спиной, мальчик накидывает на себя одеяло. Цзышу же слушает его дыхание, пока оно не становится спокойным, и сам проваливается в сон, прислонившись лопатками к бортику кровати.