27 месяцев до последнего гвоздя

— Ты долго собираешься тут оставаться? Которую ночь подряд господин Чжоу проводит подле Чэнлина, не ложась, а лишь приваливаясь спиной к чужому спальному месту. — Признаю твою суровость, А-Сюй, эта жена провинилась больше обычного. И ты, как благородный муж, имеешь полное право злиться. Я готов понести соответствующее наказание, — назойливый шепот у уха согревает дыханием. — Тогда прими его с достоинством, жена Вэнь, и дай мне насладиться тишиной. Рядом стараются пристроиться, шумно завозившись, забраться под сложенные на груди руки. — Ты мешаешь мне спать и можешь разбудить мальчишку, — не открывая глаз, Цзышу дёргает ногой, пиная наугад. Судя по охнувшему тихо Вэнь Кэсину, Цзышу попадает в какое-то очень чувствительное место. Поместье господина Гао, за то, что вернули Чэнлина в целости и сохранности, принимает их с радостью, как и сам глава имения. Им выделяют даже комнаты рядом с Чэнлином, чего несильными увещеваниями добился Вэнь Кэсин. Гао Чун, когда его слушал, уже через минуту пытался побыстрее избавиться от его назойливого общества: суровый мужчина со страданием на лице выслушивал похвалы, оды, и был рад, когда тот, наконец, озвучил чего желает. Чжоу Цзышу не мог похвастаться таким же умением отвязываться от конкретно этого человека. — Что может подумать дядя мальчика, если узнает, что ты каждую ночь проводишь в покоях его племянника? — намекающе шепчут ему, отчего Чжоу Цзышу раскрыл наконец глаза. Он дурным взглядом окидывает прижавшегося к нему бесстыдника: — Ты понимаешь, что несёшь вообще? — Конечно. Остальные люди не столь проницательны, и вовсе могут по-глупости сделать неправильные выводы. Это я знаю, что мой А-Сюй верен только мне… — самодовольно и тихо молвит он. Наверно только эта фраза и действует: Цзышу ощущает неприятную дрожь от нее вдоль по позвоночнику и позволяет себя увести из комнаты мальчишки в широкую спальню на двоих, которую Кэсин додумался бессовестно попросить. — Дева Гу не объявлялась? — приникает к чарке с вином Цзышу. Он и не надеется теперь заснуть. — А-Сян навестила меня прошлой ночью: сказала, что видела, как кто-то пытался проникнуть в поместье Чжао. Этого человека уже нет среди живых, она об этом позаботилась. — Лишь бы его пропажа не наделала шума. Нам нельзя здесь надолго оставаться. Я хочу уйти на рассвете. — А как же помощь Чэнлину? — Это ты взялся за этого мальчишку, почему я должен… — Цзышу видит потускневший взгляд напротив. Чёртовы прекрасные глаза разочарованы. Он не хочет видеть на дне этих зрачков такое чувство. Он слишком привязался к ним, искрящимся весельем или желанием, да даже гневом, хотя этого совсем не планировал. А сейчас эта «жена Вэнь» выглядит слишком…Он не и в мыслях не решается это озвучивать, достаточно того, что Чжоу Цзышу желает видеть этого человека рядом. Счастливым. Когда в последний раз он думал о чем-то счастье? Прокашлявшись, Цзышу опрокидывает в себя вино и кривится. В поместье Гао странные представления о хороших напитках. — Если родители Чэнлина позволят, я возьмусь за его обучение, — сдается он в битве взглядов с Вэнь Кэсином, который, к его удивлению, вил из него веревки. Такие прочные, что могли бы его задушить, а он и рад будет. Вэнь Кэсин вмиг преображается: из роли расстроенной жены в образ властного искусителя. Он подходит к Цзышу и укладывает ладони на его плечи. Господин Чжоу облокачивается на его фигуру спиной, чувствуя, как умелые сильные пальцы постепенно разминают его затекшее тело. Ему не охота признаваться в этом себе, но такое времяпрепровождение он предпочитает постельным утехам. Чтобы было тихо, спокойно и Вэнь Кэсин — рядом, в кои-то веки, молчащий. Он знает, что Гучжу сейчас победно усмехается, вздергивая губу вверх — для этого не нужно оборачиваться и смотреть. Ведь Цзышу буквально чувствует это движение, как если бы господин Вэнь был логичным физическим продолжением него самого. Как человек ощущает свое собственное тело, так и он понимает каждый еле слышный выдох за спиной. Когда ласковую, тянущуюся сладким медом, тишину разрезает ночной крик, Цзышу раскрывает глаза, а одна из ладоней, что разминала его, появляется перед взором. Ухватившись за нее, он вместе с Вэнь Кэсином устремляется туда, где утих звук. Они врываются обратно в комнату Чэнлина, где мальчик жмется к стене, а ночной вор, поняв, что его заметили, торопится скрыться. Впрочем, быстро летящий веер ему не даёт этого сделать — он врезается прямо в чужую ногу, забравшуюся на подоконник, чтобы спрыгнуть. Они хватают незнакомца чтобы допросить, но тот раскусывает что-то между зубов и замертво падает. — Скорпион, — заключает господин Чжоу, осмотрев тело и орудие в форме жала, пока Вэнь Кэсин проверял состояние мальчишки. Чжан Чэнлин белее мела, перепуганный, но был в целом в порядке. — Он искал Кристальную Броню. Но у меня ее нет! — оправдывается Чэнлин. Цзышу сразу понимает, что тот врёт, но вслух не заостряет на этом внимания. Кэсин тоже в курсе, бывший Глава Тянь Чуан чувствует это, когда они с ним встречаются взглядами. — Вы же мне верите, правда? — Конечно верим, Чэнлин, — успокаивает его господин Вэнь. Ворвавшийся слишком поздно в комнату Гао Чун сурово глядит на них, потом на тело убиенного. Следовавшие за ним старшие ученики осматривают труп и приходят к тому же выводу, что и господин Чжоу — напала банда Скорпионов. — Уверены? Точно не из Призраков? Оголенная спина показывает девственно чистую кожу без клейма. — Дядя Гао… — неуверенно окликает того Чэнлин и на нем задерживаются суровые глаза Гао Чуна. Мальчик ежится, но, что-то решив для себя, задаётся вопросом: — Почему вы подумали о людях из Долины? Глава Гао, руководитель Альянса Пятиозерья, меряет его нечитаемым взглядом, переводит его на двух мужчин, сидящих с ребенком рядом. Первым заминку осознает Вэнь Кэсин: — Думаю, вы можете об этом говорить при нем. Все же юного господина Чжана это касается напрямую: пробрались именно в его комнату. — Сначала события в Дацине, который, хоть и далек, но слухи… — последнее слово Гао Чун буквально выплевывает, — быстро разнеслись. О той резне. Потом поместье брата Чжана. И эти разговоры о Кристальной броне, которые ходят в народе. Недавно нашли труп человека, который держал один из осколков. Умерший стащил его под покровом ночи у главы Чжао, когда вас потеряли недавно. И тот утверждает, что это было делом рук одного из призраков, да и все поместье своими деньгами ритуальными закидали! — То есть, осколок все же остался при владельце? — удивляется Вэнь Кэсин. Гао Чун мрачнеет: — Нет. Какая-то девица стащила его прямо из-под носа учеников, уже с самого трупа. — А никого больше не убили? Мне казалось, что люди с Фэнъя довольно кровожадны, — выражает показательное недоумение Цзышу, а сам вспоминает резню Дацина. И покушение призраков в самой Долине. Все же, как ни смешно, были существа в разы кровожаднее призраков. — Господин Чжоу, наши ученики хорошо обучены. Так что я просто уверен, что большая часть призраков сейчас не в том состоянии, как была ранее. Не столь сильна. В любом случае, на Совете Героев мы поднимем вопрос о походе на Долину, если ещё что-то случится. — Походе? — переспрашивает Чэнлин, — вы имеете в виду… — Истребление всех живущих на Фэнъя. Во благо Цзянху. Вообще это идея брата Чжао, но, думаю, большинство с ним согласится… Поняв, что на том разговор закончен, Гао Чун выставляет охрану у комнаты Чэнлина, а сам уходит обратно спать. За ним же покидают комнату мальчика и Кэсин с Цзышу. — Почему он не говорит своему дяде о том, что броня у него? — закрывает двери господин Чжоу сразу, как только они шагнули за порог покоев. Вэнь Кэсин глядит на него так, будто Цзышу сморозил глупость. — А сам как думаешь? Наверняка по наказу родителей. Я бы тоже не доверял таким дядюшкам, с которыми отец и мать разорвали все отношения… — он прижимается к нему всем телом, не давая отойти от стены. Трётся носом о шею и выдыхает горячо воздух, прихватывая потом ртом кожу. Цзышу отворачивается лицом в сторону, не сильно упираясь ладонями ему в грудь, но тем самым только облегчил доступ. — Ты сейчас больше говоришь о Чэнлине или о себе? Тот на мгновение замирает, а потом прикусывает кожу и лижет. — Лао Вэнь, не отвлекайся! — Я всецело занят тобой, дорогой А-Сюй, — целует тот его под ухом. — И ничто меня от тебя не отвлечет. Он отталкивает его достаточно легко, учитывая боевые навыки господина Вэня. Цзышу знает, что если тот захочет, то вырваться станет сложным делом. Распахнув на себе один слой одежд за другим, Цзышу остаётся в одном нательном халате. Остальное ложится на пол неприглядной кучей тканей. — Ты прибавляешь этой жене хлопот по дому… — Цзышу распускает высокую прическу, когда слышит этот весёлый смешок. — Не припоминаю, чтобы у нас был общий дом и сама свадьба. «Жена Вэнь», для твоего же блага, тебе стоит поискать кого-нибудь побогаче и помоложе — глядишь, кто-нибудь купится на твой дурной нрав и раскошелится на услуги прачек. Волос касаются ловкие пальцы, помогая избавиться от кожаного шнурка, который оплел пряди. Чжоу Цзышу невольно расслабляется, чувствуя движения рук у себя на голове. А потом стряхивает с себя это наваждение. — Обесчестил в своей тянчуанско-дацинской каморке, а теперь отказываешься от ответственности? Жестокий человек, — мажет губами Вэнь Кэсин по его уху, закончив заигрывающе шептать. По какой-то инерции Цзышу льнет к этому прикосновению, особенно когда большие ладони ложатся на плечи, придерживая. Оглянувшись, вполоборота и снизу вверх, он мягко улыбается, щуря глаза, не скрывая какого-то самодовольства. На лице Вэнь Кэсина нет обиженного или укоряющего выражения, там лишь какая-то тяга, к нему самому. Такому, каков он есть сейчас: ворчливому как старуха, в которую он относительно недавно перевоплощался. Вызывающему, как девица в бордельных одеждах, которые с удовольствием снимал с себя в публичном доме. Этот взгляд, эту мимику Вэнь Кэсина настолько легко считать, что Цзышу на мгновение пугается тех чувств, которые видит. — А-Сюй, — как-то завороженно шепчет Хозяин Долины. Будто упадет сейчас ему в ноги и будет клясться в преданности. Чжоу Цзышу поднимает руку и трогает его лицо, заставляя молчать одним этим жестом. Пальцы на его плечах чуть сжимаются, дрогнув, а затем разжимаются, словно их владелец совладал с собой. — Ты хотел меня для себя. В качестве любовника или собутыльника. А получил все разом. — Хочу всего тебя, без остатка. — Как настоящий демон хочешь теперь не только разум и тело, но ещё и душу? — тихо смеётся Цзышу и приглаживает спадающие на лицо напротив пряди. Рука Кэсина неожиданно берется за его левую кисть а сам он прижимает ее своему рту. — Сердце. Он зажимает акупунктурную точку и кусает его за запястье. Достаточно ощутимо, но не очень болезненно. Маленькие красные капли падают на рукав нательного халата, пятная его белизну. Цзышу упирается взглядом в пол, не желая на это смотреть. — Тебе не кажется, что для этого надо быть честным для начала? Та фраза про родителей… Ты поэтому остерегаешься глав Пятиозерья? Они что-то сделали твоим родным? Медленный кивок и лижущее движение языка по ране — вот и весь ответ. Зато правдивый. Кэсин, отпустив его руку, разрывает часть своего нижнего одеяния и бережно перевязывает яростно пульсирующее место укуса. А после задает свой встречный вопрос, который, по всей видимости, его волнует больше всего: — А-Сюй, верен ли ты этой жене? После того, как тебя встретил, я если и появлялся в борделях, то только вместе с тобой. Не считая того раза, когда ты пришел сам ко мне туда. Цзышу отворачивается. Считать ли то, что его напоили сладким вином и он поддался чужим рукам, неверностью? А ночи с императором, где он его утешал? Наркотическое безумие, когда над ним нависала фигура властителя, а он изгибался в его руках? Наверно всё же да. Однако он ничего не обещал Вэнь Кэсину. Он ничего не должен ему. Они не более чем любовники, которые неплохо проводят дни в совместной болтовне, за общим столом, с одним сосудом вина на двоих. Не больше чем путники, которые столкнулись на пути и поняли, что им до определенной поры идти в одном направлении и можно хорошо скоротать время вместе. Только постель, интересные разговоры, ночи на двоих, порой ребяческие перепалки. И все же… — Этот муж виноват перед тобой, — не поворачиваясь говорит он. Понимая, что это даже не оправдание, а прямое признание вины. Не зная, почему это кажется важным: произнести все как есть. Прохладная ладонь ложится на горло. Цзышу желает, чтобы она его придушила за озвученное. Но, вопреки всему, она просто гладит его, заставляя выгибать от ласки шею, запрокидывать голову вверх. А чужое дыхание накрывает губы так, что колени начали невольно подкашиваться. Потом его ноги чужое тело подталкивает вперёд, к кровати. — Как ты хочешь, чтобы я искупил свою вину перед тобой? — Цзышу оборачивается через плечо, лёжа уже на спальном месте. Вэнь Кэсин не чувствует себя разочарованным, обиженным или уязвленным. Он смотрит на поддающегося ему А-Сюя, который вторит его касаниям как глина: ощущалось все так, будто его руки могут придать ему любую форму. Что можно сломать шею и тот не шелохнется: позволяя и одобряя. Сами движения и голос, в которых проскальзывают ноты привязанности, сам тембр, язык тела… Ему не нужно чужое искупление, он уже на него насмотрелся: ни к чему хорошему оно не привело. — Ты отоспишься, хорошо плотно поешь, а потом позволишь вытащить из себя гвозди: один за другим, в течение семи месяцев. Только тогда, А-Сюй, я смогу заполучить тебя полностью и ты будешь прощён. Засыпает Цзышу под стук чужого сердца. Беспощадного. И с ним в такт ощущает пульсацию в саднящей левой кисти. Рот Вэнь Кэсина выдыхает во сне «А-Сюй», а его длинная нога перекидывается через бедро бывшего главы Тянь Чуан. Нос чувствует ароматы вина, орехов, бескрайних просторов полей, цветов. Так пахнет счастье. Затмевающее все собой. Почему-то хочется задохнуться им, чтобы только этот запах навсегда остался внутри лёгких.