27 месяцев до последнего гвоздя

Оправляется от нанесенного ущерба столица долго, не меньше двух полных лун. На восстановление зданий требуется ещё больше времени. Во все города разосланы письма с требованием найти Хозяина Долины живым или мертвым. Проблема в том, что никто не знает, как тот выглядит. Кроме Цзышу. — Нам нужно, чтобы ты отправился на разведку на юго-восток. Сегодняшнее собрание министров подтвердило, что там скрываются мятежники, оказывающие помощь Долине. С тобой отправятся новые отряды стражников. Сам не вмешивайся без надобности, но следи за процессом. Тебя уже ждут. Можешь собираться в путь, — такими словами встречают его в тронном зале, не дав сделать даже и пары шагов для надлежащего приветствия. Если император нарушает свой собственный протокол встречи, значит, дело чрезвычайно важное. Если Чжоу Цзышу сможет сам себе ответить на вопрос, почему не выдал личность хозяина Долины и не помог в написании его портрета, его жизнь станет бы в разы проще. На сбор этих данных у Великой Цин уходило много затрат, и все они себя совершенно не окупали. Вновь повысились налоги, что увеличило количество недовольных чиновников в геометрической прогрессии. И потому находились те, кто принимал «покровительство Долины» — так говорили на своих совещаниях министры. Если бы Цзышу рассказал обо всем — возможно Хэлянь И бы не заключил невыгодный ему союз с Альянсом Пятиозерья, которое, прознав о дацинской резне, предложило наводнить столицу своими людьми из Цзянху. Ради спокойной жизни жителей, император пошел на эту уступку, что тоже увеличило недовольство, но уже среди обывателей. И все же Чжоу Цзышу не сумел пересилить себя, потому личность Повелителя Призраков пока остаётся в тайне, похороненная в его памяти. Как и мимолётное воспоминание о руках Его Величества, которые мягко и повелительно довели его до пика, о чём Чжоу Цзышу старается не думать, ссылаясь на свое больное воображение, придумавшее больше, чем было на самом деле. «Это не более чем разрядка. Просто взаимный сброс напряжения», — напоминает себе он, но все равно часто ловит на себе задумчивый взгляд императора. И не понимает сам себя. По пути на юго-восток они останавливаются на постоялых дворах, где их не всегда хорошо принимают. Порой часть солдат вышвыривает хозяев заведений, пригрожая оружием. Сам Цзышу всегда стремится остаться в тени, не примыкать близко к отряду, выспрашивая потом тайком у обиженных жителей об их отношении к ситуации. Его задача, как и ранее, сбор информации: о чужих и о своих. Но, выслушивая рассказы местных, он все меньше понимает, кого стоит принимать за «своего». — Нам даже не заплатили, хотя мы предоставили и ночлег и еду, не сопротивляясь! — жалуется ему сельская старуха на стражников Дацина, промокая глаза потрёпанным платком. — Они забрали мою сестру и ее больше никто не видел! А меня избили. Как при таком укладе можно жить? — плачется ему молодой мальчишка и с жадностью припадает к паровой булочке, которую ему отдал Цзышу. Девушку Цзышу потом находит, возвращает, а солдата, который утащил ее, отдает капитану идущей с ним группы стражи на перевоспитание. — Те, кого вы называете «призраками»… Видел их, как же. Развратника, к примеру. Забрал наложниц у моего господина. А потом к нему приходила девчонка какая-то: выкуп за них оставила и письма от них передала родным. Так что никто не жаловался на этот случай, да я и не рассказывал никому. Но страшно все равно, конечно, было. Все эти ритуальные деньги, зловещий смех, разруха… Но до обычных людей, вроде меня, зачастую им нет дела: с нас взять-то нечего. Они собачатся только с благородными школами и на своей территории, если те туда забредают. Вот там им достается-с, конечно-с, сильно, — делится с ним конюх за пару серебряных монет, — а наши торговцы просто платят за проезд. Обдирают нас, конечно, зато товары быстро привозят. Мой господин просто отказался однажды платить, за что получил по заслугам, — закончив, молодой человек бежит бахвалиться заработанным перед матерью. — Это ваше Пятиозёрье, тьфу! — харкает на землю старик, недобро глядя на Цзышу, приняв его за одного из учеников светлых школ Цзянху. — В гробу я видал его, понятно? Ничего хорошего нет от этих важных индюков. Вымерли настоящие герои, а эти просто сидят на том, что далось их предкам по́том и кровью. Обратился я к ним за помощью, как увидал, что курицу у меня своровали. Так они спустили меня с лестницы и окунули головой в озеро! А курицу мою украл их ученик! — трясёт он морщинистой рукой перед лицом господина Чжоу, который, слушая это, уже жалеет, что решился спросить у него о происходящем в округе. По его наблюдениям выходит, что призраки совсем не причем, они будто только и делают, что сидят в своей Долине, изредка выбираясь в ближайшие города: то пополнить запасы, то навести дебоша у дороги, пролегающей около хребта Цзиншу. Но мятежа, как такового, нет: ничто не указывает на это. Какого-то «покровительства», о котором говорят чиновники Дацина — тоже. А вот к Пятиозёрью появляется много вопросов. Отряд, тем временем, добирается через, местами, ещё голые леса до последней точки их пути. — Господин Чжоу, на пару слов, — начальник отряда, мужчина лет на десять старше, подзывает его к себе. Когда Цзышу подходит, остальные солдаты расступаются, давая возможность переговорить по-тихому. — Скажите, этот Бий… Старик Бий, он — сильный мастер? Оценивая серьезный прищуренный и цепкий взгляд, Цзышу старается сделать невозмутимый вид, хотя по его крови как будто лава льется от осознания, зачем они выдвинулись из столицы на самом деле. «Значит, старик осел здесь. Очень плохо». — Достаточно сильный. — Тогда с вами отправится пара моих ребят. Мы же будем отбиваться от тех, кто внутри поместья. Их малый карательный отряд продвигается слишком спокойно через ворота в главный зал. Цзышу преодолевает коридоры с проходами в комнаты слуг, прежде чем он с тройкой стражников оказывается у покоев. В них лежит немощный старик, который выглядит ещё хуже, чем ранее. Он приподнимается с постели, непонимающе задерживается взглядом на каждом из новых лиц в комнате, а увидев блеснувший на поясе Цзышу меч — горько усмехается и обращается к нему обречённо: — Вы все же пришли за мной, глава? Стражники начали шептаться. Им никто не сказал, что с ними путешествует руководитель Тянь Чуан, а его настоящего лица никто из них и не знает. Даже сейчас они не в курсе, с истиной внешностью тот находится перед ними или нет. — Я добровольно пойду с вами. Только не трогайте… — он надломленно кашляет, — ...семью не трогайте. Цзышу оборачивается на стоящих за его спиной людей, смирно глядящих в пол. — Заблокируйте ему меридианы и идите за мной! Сам он чинно выходит из спальни, прикрыв дверь, сжимает нервно дернувшиеся руки в кулаки, а после бежит по коридорам, надеясь успеть. Он не знал, что у его бывшего подчинённого есть родные. Гул бегущих ног отскакивает от стен; Чжоу Цзышу распахивает одни покои за другими, мельком обращая внимание на бедные украшения, на порой обшарпанные стены. Здесь нет ни учеников, ни персонала прислуги. От одной из комнат слышится вдруг женский крик и Цзышу направляется прямо туда, распахивая с громким стуком дверь, вынимая оружие на ходу. Девочка защищает раненую в живот мать, пытаясь оттащить от нее одного из пяти стражников, на что те глумливо смеются. — Вы вовремя, господин Чжоу. Нашли нашего беглеца? Его Величество хочет, чтобы потом глава Тянь Чуан с ним разобрался по их правилам. А мы поквитаемся с этим семенем мятежа. На Цзышу глядит девочка теми же полными боли глазами как и та малышка, которую отчаянно обожал и любил его шиди Лян Цзюсяо. Одно воспоминание накладывается на другое, вызывая приступ тошноты: та тоже пыталась защитить своих близких и ей одной из первых пронзили тело мечом. У них даже возраст примерно одинаковый: пять или шесть лет. «Цзян Сюэ. Ее звали Цзян Сюэ», — Лян Цзюсяо сильно ошибался, считая, что его шисюн не помнит имена своих жертв. Конкретно эту он будет помнить всю жизнь. Потому что из-за нее его шиди пошел на поле боя с варварами, улизнув от стражи Цзышу. Потому что из-за неё он его потерял. — Покажите мне указ, главнокомандующий, — просит Чжоу Цзышу, не опуская меча. Из-за пазухи тот вынимает требуемое и передаёт в руку, тут же схватившую листок. С до дрожи знакомым почерком. «Указ правителя династии Жун, 4 год правления, время четвертой луны. Казнить мятежника Бия и всю его семью, для предотвращения конфликтов и возможного восстания», — по прочтении, Цзышу комкает листок. В его душе поднимаются удушающие волны неверия, боли, разочарования и…отчаянной решимости. — Что ж… Пусть будет по воле Его Величества: мятежникам не место в Великой Цин. Позвольте, я сделаю всё самостоятельно. Когда в комнату вваливаются три стражника, несущих на себе старину Бия, Цзышу вынимает меч из живота главнокомандующего отрядом. Девочка и женщина сидят в страхе: сжавшись у кровати, обнимаясь и сотрясаясь от тихих рыданий. — Командир! — ошарашенно восклицает один из них, видя своего начальника мертвым у ног Чжоу Цзышу, как и сослуживцев. — Что вы наделали?! — кричит он на самого Цзышу, когда тот молниеносно подрывается к нему, рассекает мечом воздух, а после перерезает горло и оставшимся двум противникам. Оседающего на пол старину Бия он подхватывает, когда его колени уже встретились с полом. — Чжоу Цзышу… Неужели до тебя начало что-то доходить, наконец? — прокаркав ему этот вопрос, сплевывает тот кровь на пол и заходится надрывным кашлем. — К сожалению, слишком поздно дошло. — Убьешь теперь и нас? — Цзышу мотает головой в отрицании. По возвращении во дворец, он предоставляет «Бия», на самом деле принадлежащее главнокомандующему отрядом. Специально загримировав чужое лицо и тело, переодев в старые потрёпанные одежды, он предъявляет его императору. — Никогда не понимал, чем тебе нравится показывать мне трупы, А-Шу, — тот смотрит на бездыханное морщинистое тело без сожаления и отвращения, лишь оценивая конечный результат. — Почему в нем нет гвоздей? — Потому что нет смысла их переводить на того, кого смертельно проткнули мечом. Весь отряд, к сожалению, погиб, Ваше Величество. Но с честью выполнил поставленную задачу, — Цзышу опускает голову понуро вниз, будто испытывает сожаление, которого нет в его душе и в помине. Прохладный вечер. Они идут прочь темницы по подтаявшим местами дорожкам. Слуги, встречающиеся изредка на пути, раскланиваются перед Хэлянь И, Цзышу идет на почтительном расстоянии позади правителя, провожая его по каменным коридорам до покоев. У самих дверей, развернувшись, тот хватает Цзышу за подбородок. Стража понятливо отворачивается, делая вид, что ее здесь нет. А по маху руки императора и вовсе отходит на приличное расстояние. — Мы можем одарить тебя милостью сегодня... Либо отпустить. Что ты предпочтешь? — император испытующе глядит в чужие глаза, кажущиеся сейчас ему провалами в ледяные колодцы. В них не зажигается ни огонь желания, ни нежность, ни даже жалость или сомнение. Будто перед ним пустая и бездушная оболочка. — Этот ничтожный благодарит Ваше Величество за милость, — отвечает заученно его глава разведки. Прикосновение к тонким губам обжигает Хэлянь И холодом и безучастностью. Они инертны, как и сам Цзышу, который даже, как бывало ранее, не прикрыл глаза. Чжоу Цзышу, без проблеска каких-либо чувств, просто продолжает смотреть на своего повелителя. Хэлянь И проводит большим пальцем по податливым губам, выпускающим его в рот. — Я хочу, чтобы ты называл меня иначе, когда мы наедине. Как было в Новый год и…после. Секунды быстро проходят, взгляд Хэлянь И мечется от одного глаза Цзышу к другому, но в зрачках нет ни согласия, ни протеста, ни гнева, ни смущения. Сплошная всепоглощающая черная пустота. — Иди, — разочарованно отпускает он наконец его, смотря на то, как верный подданный кланяется, легко разворачивается спиной и идёт спокойным невесомым шагом по длинному коридору вдаль, а его темно-синяя накидка от униформы мерно покачивается позади. Его образ очень разнится с тем, который он увидел во время приема делегации Призраков и в Новый год: в великолепном светлом шёлке и с робкой улыбкой, когда глядел на него в огнях салютов у реки Ванъюэ. Ему сейчас даже на мгновение чудится, что тот обернется облаком, упорхнет от его взора, и никакие стены или факелы на них не станут помехой. Никто ещё, после Цзин Ци, не волновал его разум настолько сильно. Он даже просит потом одного из слуг приготовить пару нарядов, которые отлично подошли бы фигуре Цзышу. И задумчиво потом вертит в руках заколку своей матери, находясь в покоях, ходя из стороны в сторону в нервном волнении. Стук в дверь вырывает Цзышу из своих мыслей. Он впускает к себе слугу, принесшего стопку одежд. Красивых, ярких: голубых, бирюзовых, и... Когда он видит пёстрое розовое ханьфу, уголок губ кривится в намеке на усмешку. В мыслях мелькает фигура выше него, которая бы с бо́льшим изяществом смогла носить подобное, нежели он сам. А искусно сделанная заколка из слоновой кости хоть и вызывает желание коснуться и рассмотреть ее получше, но остаётся нетронутой. Собираясь на утреннюю встречу с подопечными, он надевает привычную униформу. Видит со двора обращенный к нему с балкона тронного зала взор правителя, поджавшего губы от недовольства. Единственная деталь, которая меняется в образе Цзышу, и которая остается незаметной для всех остальных: маленькая потрепанная резная бумага, пойманная им в Новый год, а сейчас любовно сложенная, заправлена под бинты под нательным халатом, у самого сердца. Она приятно согревает кожу, хотя Цзышу понимает, что ритуальные деньги были самыми обычными, без каких-либо заклятий, написанных на них. Разбор новостей приносит ему успокоение, когда он видит в одном из докладов, что в Альянсе Пятиозерья, похоже, произошел крупный конфликт, но почему-то сообщили ему об этом только сейчас. — «...было выяснено, что ссора могла произойти из-за Кристальной брони от Арсенала Героев...», — читает он вслух. И задумывается о том, что нечто кажется ему знакомым. Ведь когда он выбирался в Цзяннань, об этом же ему толковал старик-управляющий, только без таких деталей. Рутина почти помогает вернуть душевное равновесие, если бы не одно весомое «но»: гвозди, которые тянут грудь, в ожидании последнего, седьмого. Он собирался оставить все как есть после новогодних событий, и жить не три года, может чуть дольше, просто оставаясь рядом с Его Величеством, не завершая технику до конца. Но не теперь, не после этого мерзкого тайного указа, сделанного в обход него, начальника разведки. И этой страдальчески выглядящей девочки, в обшарпанном поместье, в холоде и голоде, защищающей близких несмотря на страх, так похожей на Цзян Сюэ. И Цзышу понимает, что дольше тянуть невозможно: император оправился от новогоднего происшествия, казна набрала минимум для выживания, ряды солдат вновь пополнены, новая война не маячит на горизонте. Он чувствует предвкушение, разливающееся по конечностям, но боится улыбаться даже когда находится в одиночестве в своем кабинете. Он позволит себе это совсем скоро. Когда Пэйцзюнь докладывает, спустя два дня, что его ожидают в тронном зале, господин Чжоу зовёт его с собой. Хэлянь И смотрит на Чжоу Цзышу нежным взглядом, который сменяется дикой мукой и слегка приоткрывшимся в неверии ртом. Потому что его верный подданный падает на колени, распахивает одежды на груди, показывая свои раны. И протягивает руки вперёд, с гвоздем и молотком в них. — Прошу Ваше Величество оказать мне честь.