27 месяцев до последнего гвоздя

Призраки довольно странный народ. Если ты являешься хозяином Долины, они тебя боятся по факту, потому что ты — тот, кто убил предыдущего хозяина. Если они страшатся при тебе лишний раз вздохнуть, это значит, что твой способ убийства был ещё страшнее, чем у твоего предшественника. Когда ты проходишь мимо, они быстро кланяются, стараясь не провоцировать на гнев. Судя по реакции некоторых — прогневить может что угодно, начиная от фасона одежды и заканчивая неправильным взглядом или вздохом. Порядок в Долине строится на деспотии и непредсказуемости самого главного деспота. Как вычислить, что тот, кто разгуливает в одеждах Хозяина, с похожим у него голосом, лицом — не тот, за кого себя выдает? Это может понять лишь близких ему человек. У Хозяина Долины не должно быть таких людей. Но горе Фэнъя принадлежат двое, которые могли бы сказать, что они близки к Хозяину. Один из них отсутствует, а второй побоится такое заявить, чтобы не испортить двойной игры своего господина. Однако это не мешает Ло Фумэн быть опасной для Чжоу Цзышу. Он ее опасается как огня. Как истинный дворянин — загара и больших затрат энергии. Как великий мастер боевых искусств — искажения ци. Потому что если она поймет, что кто-то скрывается под личиной Вэнь Кэсина, то заострённые и сверкающие золотом два хунчжи вопьются ему в горло безо всякой жалости. Ежедневный ритуал Чжоу Цзышу на протяжении полутора недель: проверить, не скомкалась ли маска на лице, подвести красные стрелки, усилить тени у носа и губ, делая их визуально больше. Надеть нижний белый халат, затем два красных, а сверху — накидку. Выходить строго вечером, не при свете дня, но все равно в разное время, чтобы его не застали незваные гости врасплох. С найденным старый веером он практикуется в его смертоносном использовании, которое видел в исполнении Лао Вэня, но должен признать свое поражение: он может повторить лишь одну технику с ним. Старый веер приходится чинить и местами подкрашивать. Одно огорчает: догадка про стальные пластины в нем была абсолютно неверной. Острым и стойким к чужим ударам его делает именно духовная сила. Которая вызывает уважение. Когда он впервые просыпается на новом месте после тяжёлой ночи и осознает, что рядом нет даже кувшина воды, то вынужден пробираться по пустому логову главного из призраков тихо, боясь издать лишний звук, и идти к журчащему водой источнику да припасть к нему, пока не придет насыщение. Когда возвращается в покои — понимает, что сидеть безвылазно не сможет: он, конечно, способен провести несколько дней без пищи, но голод даёт о себе знать и это отвратительно сказывается на его слабом здоровье. По этой причине он тогда тратит сутки, чтобы вспомнить чужое лицо по памяти, воспроизвести его на маске, поработать над походкой. Да даже над сапогами он изрядно трудится, потому что визуально Вэнь Кэсин был выше! «Надеюсь, он мне простит порчу пары его обуви. Нечего было вырастать таким высоким», — вертится затем бывший, но не растерявший своих навыков, глава Тянь Чуан перед мутным зеркалом. «Вроде похож. Не думаю, что кто-то будет пристально вглядываться. Если у императора за такое головы сразу можно лишиться, тот тут и подавно», — собравшись с духом, Чжоу Цзышу выходит. Его шаги гулким звуком отражаются от стен каменного коридора, выдолбленного в скале зала. На подходе к выходу голоса, звучавшие поначалу весело, стихают как по команде. Тишина опускается настороженная, зловещая, словно зверь перед атакой. Чжоу Цзышу распахивает веер с характерным хрустом. — Приветствуем, хозяин! — раздаются недружные голоса, но все одинаково боязливые и покорные, как перед неизбежным падением в бездну. «Что я, Будда их покарай, должен делать? Чертовщина!», — он, обмахиваясь, будто бы задумчиво проходит мимо призраков, как если бы задавался их судьбой, решал жить им сейчас или умереть. Останавливается около того, кого помнит по встрече во время переговоров в Дацине: Весёлый Призрак. Тот дрожит и Цзышу намеренно встаёт напротив него, захлопывая веер, указывая его корпусом прямо на обезображенное когда-то чьим-то ловким лезвием лицо. — Ты. — Х-хозяин? — заикаясь, начиная давиться от смеха, призрак нервно на него смотрит. Что бы на это сказал Вэнь Кэсин? — Твоя улыбка недостаточно широкая, а ты — недостаточно весел. Исправь это. Призраки немного расслабляются, видимо посчитав, что их господин пребывает в хорошем расположении духа. Цзышу изображает холодный хмык, но в душе радостно ликует, потому что справляется с вхождением в роль. Он разворачивается. — Если есть что-то, что вы бы хотели мне сообщить, то лучше сделать это сейчас. И поживее. Не хочу тратить время на собрание… — он с угрозой оглядывает присутствующих, некоторые из них отчаянно кивают в ответ. Благо, он недавно вспомнил о словах истинного хозяина этих земель о том, что собрания вообще проводятся. А то мог бы возникнуть конфуз. — Кристальная броня, господин. Вы ее не нашли? — Если бы это было так просто, у меня в руках уже были бы сокровища Арсенала, — Цзышу импровизирует на ходу, стараясь не выдавать волнения. Что за мифические сокровища могли храниться в каком-то Арсенале он знать не знает, как и того, почему за ними охотятся император Дацина, и как оказалось, здешние жители. Только слышал пару легенд о бессмертии, заключенном в каких-то трактатах и техниках, но особо в них не верит. Бессмертие. Что может быть глупее? С одной короткой жизнью не справиться, а тут на горизонте маячит вечность. На что ее тратить? Как ее проживать? Проживать ли или страдать от нее? Он вновь распахивает веер и, кажется, призраки не шарахаются в сторону только благодаря своей силе воли. «Такие таланты, да в нужное русло… А Лао Вэнь, оказывается, охотится за броней-пластиной, открывающей этот гуев Арсенал... Интересно получается». — Что-то ещё? — Развратник снова покушался на девушек из Павильона, Хозяин! — подаёт голос знакомая Цзышу по переговорам Лю Цинцяо и кланяется. Она тоже опасна: тем, что знает его технику маскировки и сама ее успешно применяет. С ней нужно общаться и пересекаться как можно меньше. — Хозяин, но тут невозможно было устоять! Такие формы, что за прелестные создания. Так бы и… — тот, кто, видимо, является Развратником, вполне оправдывает свое имя и словами, и даже внешностью. Наверно, стань его старый друг Бэйюань призраком, и не встреться на его пути шаман У Си, он бы был чем-то похож на говорящего сейчас сальные фразы мужчину. Потому как изначальная красота присутствует, но погребена под немилосердными годами жизни в Долине. Возможно когда-то Развратник был даже кем-то из героев Цзянху, потому что старые повадки — правильный угол поклона, опущенные вниз глаза — остались. Но, разврат до добра не доводит. И Цзышу невольно радуется за друга в далёком Нанцзяне — старые привычки ходить по увеселительным весенним заведениям у того напрочь отбил У Си, а потом и вовсе забрал на свою родину, где таковых и не имелось. Варвары, как оказывается, в этом плане привержены более высокой морали, нежели столичные жители или бравые герои Цзянху. Цзышу не выдерживает и хохочет. Если даже такими вопросами тут приходится заниматься, то неудивительно, что Вэнь Кэсин стал тем, кто он есть. Призраки замирают, а господин Чжоу промаргивается и старается, не выходя из образа безумца ( а шепотки «Безумный Вэнь!» он прекрасно слышит за спиной), сказать своим самым мягким голосом: — Так почему его корень ян все ещё на месте? Или проблема не настолько серьезная? Если это все, то не беспокойте меня без повода. Он разворачивается и уходит под громогласное и нестройное «Да, хозяин!». На вопли Развратника решает не оглядываться. Кажется, любое слово, сказанное хозяином, воспринимается буквально. «Что ж… И поделом», — истошные крики за каменным залом утихают, но потом превращаются в горестные завывания. Чисто по-мужски он ему даже немного сочувствует. Но ничего не поделать, такова участь насильников — рано или поздно получать по заслугам. Возможно просто никто не решался потребовать возмездия для себя при хозяине из-за слишком великого страха перед последним? Лишь в комнате за закрытыми дверями он чувствует себя в относительной безопасности. Пока, через пару минут, не слышит стук в дверь. — А-Син, ты в порядке? Цзышу вздрагивает. В горле встают комом страх и неуверенность. А кто к нему самому мог бы так ласково и нежно обратиться? Без злого умысла, без подтекста, а просто потому, что переживал бы за него? — Более чем, — выдает он ровным, ничего не выражающим тоном, надеясь, что женский призрак уйдет. — Ты когда ел в последний раз? Хочешь, я тебе принесу что-нибудь? Цзышу мычит в ответ нечто утвердительное и с облегчением слышит тихие удаляющиеся шаги, мысленно костеря свою излишнюю худобу, которую не сумел скрыть. А через некоторое время раздается стук в дверь и Ло Фумэн заходит с дымящейся тарелкой на подносе, орехами и вином. — Твое любимое, — она ставит поднос на его стол и треплет нежно по голове, зарываясь двумя хунчжи в пряди. Потом удивлённо спрашивает: — Что? Ты даже не будешь жаловаться, что я испортила тебе волосы? Чжоу Цзышу не знает даже что отвечать, потому отворачивается, чтобы женщина не увидела выражение его лица. Знакомые близко с Вэнь Кэсином могли бы распознать подделку. Он не может этого допустить сейчас, а потому прокашливается: — Видимо, это просто бесполезно. Наверно, это будет одной из немногих вещей, с которыми я рано или поздно смирюсь. Она по-доброму кивает ему, немного задерживает взгляд на его причёске, словно в удивлении. Но когда господин Чжоу выстукивает нетерпеливый ритм по вееру пальцам — прощается в вежливом поклоне и уходит, оставляя за собой нежный аромат благовоний и цветов. Чжоу Цзышу проверяет еду на наличие ядов, благодаря свою предусмотрительность за наборчик сушеных трав, спрессованных в маленькую таблетку. А Вэнь Кэсина — за серебряную ложку, по цвету которой можно определить нечто, что может стоить жизни. Еда не шипит и не пузырится, ложка не меняет цвета, не чернеет, так что Цзышу осторожно пригубляет немного супа, выжидает пару минут, а потом принимается за пищу всерьез. Ему даже слегка стыдно за недоверие, но длится это недолго: чтобы быть призраком, надо выживать. Здесь человечность — дар, который имеет не каждый. Он ещё не успел в этом убедиться в полной мере, но предпочитает доверять тому, что слышал ранее от истинного хозяина этого, пока что, гостеприимного (смешно!) места. Так проходят его полторы недели. Все спокойно: он свободно выходит на улицу, смотрит на звёзды, наслаждается воздухом, порой посмеивается над руганью этих людей, за которыми присматривает. Ради интереса заглядывает в чужие павильоны, делая вид, что это в порядке вещей. Призраки пугаются, когда он так заявляется и говорит: «Продолжайте, я просто смотрю». Пару раз улавливает шепотки про то, что «Хозяин стал ещё более страшным и безумным, хоть бы никого не убил. Такое затишье никогда хорошо не кончалось». Больше всего они его страшатся, если он ходит с парочкой грецких орехов в руке. Он всего лишь хотел один раз их выкинуть втихую, но, после увиденного наглядного продемонстрированного страха, приходит к неутешительному заключению: они нужны для образа. Орехи остались, их неприятно даже держать в руках. Но что только не сделаешь, чтобы не провалиться в шпионаже в стане врага. Мысль о том, чтобы скоротать здесь остаток жизни, не кажется сейчас такой уж глупой. Однако он не знает как спокойно и без лишней огласки выбраться отсюда. И это тревожит. Наблюдение за призраками не даёт ему ответа на вопрос о том, для чего тем понадобилось устраивать погром в Дацине. Но о том, кто дорог господину Вэню, Цзышу хотя бы немного, узнает: Ло Фумэн и Гу Сян, которую видел ранее. Однако ни та, ни другая ни в чем перед ним лично не виноваты. А были ли они во время налета, участвовали ли в нем — нельзя выяснить, не выдав себя. Потому он просто продолжает следить за тем, что делают эти, отвергнутые остальным миром, люди. Как берут плату за проезд по хребту, как попеременно устраивают драки, а павших скидывают со скалы, откуда потом извозчик забирает тела и увозит их вдаль, чтобы разложение не породило чуму или ещё какую-нибудь заразу. Судя по шепоткам долинцев, это нововведение появилось только при нынешнем хозяине, около семи с лишним лет назад. Тела даже хоронят, правда в другом месте. — Господин, в этот раз обошлось без налета. Я повез тела другой тропой, малоизвестной и плохо протореной, и на груз не нападали, — сообщает ему боязливо извозчик. Тогда Цзышу спрашивает лишь цену. Но только после отбытия груженой повозки задумывается, что хорошо бы разузнать кто нападал. Он решает, что выяснит это при следующей погрузке. Но все планы рушатся в тот момент, когда однажды ночью доносится быстрый шаг из зала собраний, направляющийся в сторону его временного пристанища. Дверь в спальню распахивается и с грохотом захлопывается. — Какого…? — Цзышу поднимает оружие на вошедшего, который практически зеркалит его позу, будучи в ярости. — Я бы тоже хотел это узнать, — чужой веер, обагренный уже чьей-то кровью, угрожающе распахивается. Цзышу смотрит во все глаза на человека напротив, чей гнев готов в любой момент атаковать противника. Медленно опустив оружие, Чжоу Цзышу показывает руки и рукава, в которых нет оружия, а после касается своего лица, аккуратно снимая маску, с которой уже успел немного срастись. — Призраком быть утомительно, Лао Вэнь. Прости, что занял твою кровать и… украл твою личину. Мне просто надо было как-то выжить здесь. Вэнь Кэсин не захлопывает веер, он подходит к кровати прямо с ним, трогает кромкой чужой подбородок, из-за чего Цзышу вынужден поднять голову выше, раскрывая для атаки беззащитное горло. Веер окрашивает кожу кровью: не только кого-то, кому не повезло встать на пути истинного Хозяина Долины, но и кровью самого Цзышу. Острое прикосновение оставляет ему неглубокую рану, к которой Вэнь Кэсин тянется рукой и проверяет, нет ли ещё одной маски. — Я рад, что ты наконец-то пришел. Как попасть сюда я понял. Но вот как выбраться… — Цзышу издает короткий смешок, откидывая голову назад. — Ты пришел сюда как глава Тянь Чуан? Вызнавать и вынюхивать? — отбросив оружие в сторону, Вэнь Кэсин встряхивает Цзышу. Голова кружится. — Как любопытный странник. Мне же надо было узнать, чем ты жил все годы. Ты-то у меня был в «гостях»… Гучжу. Сухие жаждущие губы впиваются в него, а Чжоу Цзышу разрывается между отторжением и восторгом. Последний временно побеждает. И потому бывший глава Тянь Чуан с удовольствием утягивает прибывшего на кровать, а тот сам уже обнимает его так, как если бы держал в руках самое дорогое в мире сокровище. — Я искал тебя. Все это время, все эти месяцы, ждал, пока ты выйдешь из дворца. Посылал тебе весточки с помощью механического воробья. Но ты ни на одно послание не ответил, — горький тихий вздох Вэнь Кэсина в ухо режет душу без ножа. Цзышу, встрепенувшись, приподнимается на кровати, вглядывается в чужое уставшее и бледное лицо, в резкие скулы, полумертвые от тоски глаза. Вэнь Кэсин же продолжает, поднимая ладонь и касаясь ею щеки, мягко и нежно поглаживая. — У меня появилась надежда только когда я увидел подпись на рисунке, А-Сюй. До тех пор ее не было... — Лао Вэнь, — Цзышу перехватывает начавшую трястись ладонь и прижимает покрепче к себе. Он не нашел никаких прямых доказательств его участия в дацинской трагедии. И, борясь с собой, выдыхает: — Я не получил ни одного послания. И все ещё хочу объяснения за то, что случилось в Новый год в столице Дацина. Ты расскажешь мне?