27 месяцев до последнего гвоздя

Пол холодит колени сквозь одежду. Как и воздух, касающийся его обнаженного и израненного торса. В глазах Хэлянь И — дикая мука, его лицо — бледная маска страдания. И это согревает Цзышу изнутри подобно солнцу и, одновременно, душит силками. Он придает своему голосу больше уверенности, чем есть на самом деле. Пытается быть стойким до самого конца: — Прошу Ваше Величество оказать мне честь, — Чжоу Цзышу протягивает пропитанный отравляющим составом гвоздь и молоток двумя руками, поднимая их выше уровня плеч. Рядом стоит дрожащий от страха Дуань Пэйцзюнь, которого Цзышу порекомендовал в качестве замены себе. Гвоздь приходится принимать из его рук: Хэлянь И выходит из тронного зала, отдав приказ исполнить просьбу. Он не думал даже отговоривать его, ничего. Возможно, будь они друг с другом тет-а-тет, Его Величество попытался бы заставить его одуматься. Но с шестью пробитыми меридианами в теле Цзышу даже он бы ничего не смог сделать. — Так достаточно, глава? — Да, Пэйцзюнь… — Цзышу хрипит и улыбается. Дуан Пэйцзюнь считает это гримасой сумасшедшего, и его руки трясутся от того тошнотворного действия, которые они совершили, хотя и не впервые. С предателями подобное казалось правильным. Но по отношению к Чжоу Цзышу — нет. Пэйцзюнь не считает его предателем, пусть и не понимает мотивов его решения. Пэйцзюнь, конечно, как и любой обычный служащий, хотел повышения. Но не так. А видеть, во что превратился несгибаемый лидер организации, жутко. Слыша лёгкий свист дыхания сквозь зубы при исполнении приказа императора, господин Дуан старается быть таким же стойким, как и его глава. Его самого удивляет, что внешне это удаётся. — Ты отлично справился, — еле слышно говорят ему, держась все ещё на коленях, — из тебя выйдет достойный преемник. Ты молодец, — Лорд Чжоу все ещё улыбается. Видеть его таким совсем непривычно. Пэйцзюнь был подле него при битве за столицу и дворец. Ощущал себя резвой стрелой, выполняя приказы по мановению его надежных рук, тянущих лук событий. Стоя спиной к спине Чжоу Цзышу можно не думать — лишь делать так, как он повелевает, и знать при этом, что ты находишься на своем месте, в правильное время, защищая то, что нужно. А и так редкая похвала из уст Лорда Чжоу сейчас отдается комом в горле Пэйцзюня. Ему даже несколько стыдно за то, что он делал доносы на него, видя изменившееся поведение своего лидера. В надежде, что странности закончатся. Что тот вспомнит как он, Пэйцзюнь, был рядом. Что ему доверят важную миссию, а не просто оставят соглядатаем во дворце. Что тот же властитель порекомендует тому его взять с собой в путь. А теперь все закончилось вот так. Боль не может сравниться с испытанной Цзышу ранее. Но, уже в своих покоях, переодеваясь в простые одежды, несмотря на слабость сил физических, он ощущает небывалый душевный подъем. Немного становится жаль, что рядом нет Вэнь Кэсина. Где-то в глубине души тлеет надежда, что тот его встретит, хотя это и очень глупо. К тому же... Если тот встретится на его пути... Коль представится подходящий случай — то, что он с ним сделает, будет в разы хуже произошедшего с призраками в пыточных клетках. Стража расступается перед ним. Члены Тянь Чуан поглядывают издали, не решаясь подойти. Где-то во дворе дворца он ловит на себе взгляд Хань Ина и благосклонно кивает ему, видя, как его губы складываются в пораженное и безмолвное «глава». Ему позволяют забрать лошадь из конюшни: в повозке нет надобности, у него нет ценных вещей. Все самое дорогое уже давно растоптано величавой ступней в изящных сапогах с золоченой вышивкой. Ей осталось только наступить на грудь Цзышу, чтобы прекратить все его метания. Ведь он уже уничтожил веру Цзышу в себя. В правду, в справедливость, в защиту тех, кого положено Цзышу при нем защищать. Было раньше положено. Теперь уже нет. Выезжая на лошади за ворота чуждого теперь ему дворца, Цзышу глубоко вдыхает свежий воздух поздней весны, радуясь не редкому уже пению птиц, давно растаявшему снегу. — Свобода, — все же счастливо шепчет он, оборачиваясь, улавливая наблюдающий за ним силуэт на императорском балконе. Он с внутренним трепетом поворачивается обратно к дороге. И споро пришпоривает ногами лошадь, заставляя ее пуститься вскачь, чтобы проехать пару-тройку поселений, в одном из которых он меняет свои внешность и одеяние. Так он проделывает ещё несколько раз, чтобы его след точно затерялся перед тем, как он двинется на просторы Цзянху. Пара ночей на постоялых дворах и борьба с полуночными приступами дают ему понять, что, чем мочить простыни своим по́том и мучиться боязнью быть услышанным от стонов боли, лучше ночевать не в презентабельный местах, а в тех, что в разы проще. Поэтому, когда ему кажется, что он изрядно примелькался в граничащем с Цзянху городке, он переодевается нищим. А перед этим старательно не бреется, что было самым сложным: непривычно, что борода чешется, в ней запутывается всякое, а стекающее по подбородку вино сохраняет влагу не только на губах. Несколько раз он умудряется попасть в публичный дом, даже щедро заплатив. Но при посещениях славливает себя на том, что у каждой мелькающей перед взором красавицы он подсознательно надеется увидеть оголенную спину с татуировкой призрака, подведенные алым глаза, проверяющую на прочность и стойкость линию ключицы, которая бы манила своей белизной и молила о прикосновении. И расстраивается, когда вместо всего этого замечает другое. Все, кто попадаются ему, не могут сравниться ни в изящности, ни, тем более, в силе. Это наваждение, накатывающее на него в такие моменты, злит, раздражает так, что он зарекается ходить в подобные места. Вид полуобнажённых весенних дев не пробуждает в нем абсолютно ничего, помимо желания оказаться в чутких руках, вальяжно раскрывающих тяжёлый веер. Пришлось смириться с тем, что в подобном плане интересует его теперь лишь один человек. К сожалению. Цзянху пахнет свободой: ледяными реками, мокрой от дождя травой, горным, незамутненным ничем, воздухом, сладостью распустившихся цветов. Мир мастеров боевых искусств, находящийся на границе с Великой Цин, кружит голову уже только этим, и Чжоу Цзышу хмелеет от обилия запахов, дразнящих ещё чувствительное обоняние. За спиной — никого, впереди — деревья, горы и множество уходящих вдаль дорог, которые его совсем не пугают. Лишь по прибытии в Цзяннань до Чжоу Цзышу доходит, что все происходящее не сон, навеянный дурманом, а реальность. И здесь, оглядываясь, он чует слежку, которая, наконец-то, ведётся не за ним. Бывший Лорд Чжоу ходит по окрестностям под маской бродяги и пропойцы, приваливается около ограды моста. Засучив чуть рукава, достает горлянку и с наслаждением прикладывается к ней, не обращая внимания на брезгливые взгляды окружающих и идущих куда-то по своим делам людей в полдень. Он бы так и заснул, разморенный тёплыми лучами солнца и дешёвым, но крепким, вином. Однако интуиция тихо нашептывает, когда он смеживает ненадолго веки, что рядом находится кто-то донельзя опасный. — Господин, тот нищий совсем не умеет просить подаяния! Даже посуды для монет нет! Цзышу лениво приоткрывает один глаз, высматривая наглую девицу со смутно знакомым голосом, что так громко и нелестно о нем отзывается. «Как будто где-то есть свод правил о том, как просить подати. И вообще, я ничего не прошу! Я просто...» — Он просто греется на солнце, — доносится до него неожиданный ответ, а тот, кто его озвучил, встречается на мгновение с ним глазами. Что-то в груди пропускает ощутимый удар. И Чжоу Цзышу вдруг искренне радуется, что в небрежно брошенном на него взгляде нет и намека на узнавание. Хотя слишком долгое и пристальное внимание к балкону заведения, где сидит Вэнь Кэсин, с головой выдает способности Цзышу к использованию ци для острого слуха. Слишком высокому уровню владению своей внутренней силой, которая хороша даже несмотря на все семь поврежденных меридианов. Сейчас бы при себе иметь парочку метательных кинжалов, горячо любимых его шиди. Можно было бы кинуть их резко прямо в красивое лицо, словно вырезанное в камне, отвернувшееся сейчас от него, пришпилить его ими к стене заведения и скрыться. Но не судьба: кинжалов под рукой нет. Значит, не сейчас. К тому же Цзышу не рассчитывал на столь скорое столкновение с тем, кто погубил жизни дацинских жителей. Он покусился на невинных, а значит... Цзышу тоже сможет лишить его чего-то равноценного. Как только поймет для чего все затевалось. Как узнает, что представляет ценность для призрака, помимо собственной шкуры. Девушка, ловко метнувшаяся к нему, перескочившая ограду балкона, сосредоточив свои умения, приземляется вблизи от лежащего около ограды Цзышу. — Почему у тебя нет посуды для подати? — Потому что я не попрошайка. Бедный человек разве не может спокойно погреться...? Поняв, что он каким-то чудом слышал ее господина, она стремится его ударить своим искрящимся от духовной энергии кнутом. Цзышу уворачивается на выработанном рефлексе первый раз, второй. Перед третьим замахом понимает, что выдает себя с головой, защищаясь от нее техниками Тянь Чуан и поместья Четырех Сезонов. Поэтому остальные удары он неуклюже принимает на себя, раскрываясь так, как никогда бы раньше не позволил себе. — Юная госпожа, вы слишком жестоки! Смилуйтесь! Смилуйтесь! — кнут целится ему в лицо и он даже зажмуривается, входя в роль несчастного бедняги, готового принять на себя зловещий удар. Но тот не следует. — А-Сян, не позорься, — конечно, Вэнь Кэсин не может не вмешаться. Он и ловит кнут девушки. Его взгляд скользит по Цзышу сверху вниз и обратно, выдавая легкую заинтересованность. Цзышу старается сделать голос грубее и сымитировать акцент, присущий этой местности. Чтобы его ничто не выдало. — Юные девы слишком суровы, спасибо, добрый господин! — он вежливо сгибается в якобы неуклюжем поклоне, но это больше походит на насмешку. Он разворачивается спиной, чтобы зашагать прочь. И следующая фраза заставляет вздрогнуть, но все равно сделать шаг вперёд, не оборачиваясь. — Какие хорошие лопатки и талия… Жаль, не разглядеть поближе. — Господин! — вмешивается его то ли служанка, то ли наложница, как решает поначалу Цзышу. Однако потом, учитывая страсть того к исключительно мужскому телу, последнее предположение отбрасывается им как слишком далёкое от правды. Хоть что-то Цзышу знает об этом человеке наверняка. — Ладно вы мне все уши прожужжали про красавца с красивыми лопатками. И он действительно был хорош, я сама видела! Чжоу Цзышу чуть не сбивается с мерного шага. Та самая девушка-призрак, которая затащила его в бордель к своему пьяному господину? — ...но сейчас вы хотите взглянуть на этого чахоточника? У вас явно помутился рассудок! — Гу Сян! Знай свое место! — одёргивает тот ее со злостью. По мнению Цзышу, ему стоит начать переодеваться в старых женщин, потому что этого извращенца не отталкивают ни убийцы, ни чахоточники и бродяги с грязной бородой и усами, ни он сам в костюме бордельной девицы. К его великому разочарованию, подходящую одежду он вряд ли сможет так скоро найти. А количество масок, взятых с собой, весьма ограничено. Слоняясь бесцельно по Цзяннани, ему удаётся увидеть много красивых пейзажей. Он даже выторговывает у одного лавочника бамбуковый лист и тушь с кистью, чтобы попробовать мазками нанести здешние красоты на бумагу. От яркого палящего солнца тушь быстро высыхает. — Может, после попробовать продавать картины, а потом найти себе опустевший домик поблизости? — он задумчиво смотрит на получившееся изображение: водная гладь, окружённая деревьями, а на горизонте — дом. Но чего-то не хватает. Цзышу глядит вперёд, туда, откуда брал вдохновение, и замечает лодку, на которой стоит мужчина, а его подопечная умело управляется с веслом. Хмыкнув, он пририсовывает их силуэты на картину. И беспечно подписывает ее, используя вместо своего имени «А-Сюй». День перетекает плавно в вечер, солнце уже почти на исходе. Цзышу замечает группу странных людей, которая, одевшись в знакомые ему красно-белые маски, зачем-то втихую портит лодки у лодочной станции. Его затапливает негодование. Не хватает ещё одной резни! Он вырубает их одного за другим, связывает веревками, которые так беспечно те отрезали от пары лодок. У одного из неудачников-недобойцов отрывает часть одежды на спине — татуировка со скалящимся ликом занимает своё законное место. Чертыхнувшись, он нагревает изрядно холодное вино в горлянке. И видимо перебарщивает с нагревом с помощью ци — губы обжигает так, что он выплевывает напиток прямо на изображение на коже. То довольно быстро идёт разводами. Не тату. А всего лишь рисунок, пускай и весьма похожий на тот, что господин Чжоу в свое время выцеловывал на чужой подрагивающей спине. Будучи в замешательстве, Цзышу не придумывает ничего лучше, чем с обратной стороны нарисованной им картины написать послание и оставить его рядом с поверженными противниками. Небо озаряется сигнальным фейверком, с призывом о помощи. Он идёт именно со стороны поместья, видневшегося с противоположного берега островка. Мимо Цзышу проносится старик, взволнованный, суетливый: он начинает отвязывать ближайшую лодку и понимает, что веревка порвана. — Это ты сделал, паршивец? — со злобой спрашивают Цзышу, ища неповрежденный транспорт, — отвечай, нечисть недоделанная! — Это они были, — Чжоу Цзышу указывает на группу людей в крови, которая сейчас была связана и без сознания. — Они не успели сломать все, нетронутые лодки — справа. Но старик испуганно продолжает смотреть на привязанных к дереву людей, прижимая к сердцу руку. — П-призраки! Это же… Как же..! — задыхается он в своем возмущении и страхе. — Это не призраки, уважаемый, а сброд актеров-неудачников, напившихся и устроивших дебош. Они спокойно обсуждали грабежи и театр, пока шли к пристани. Вот, даже бутылки рядом валяются, — его указательный палец дёргается в сторону лежащего под ногами разбитого бутылочного стекла, что должно подтвердить эту наглую ложь. Старик чуть успокаивается, топчется на месте, потом все же забирается в маленькое судно, отвязывает его. Отчаливая от берега, словно на всякий случай, интересуется у Цзышу: — Сосунок, а не знаешь, что там произошло? Тоже розыгрыш и дебош, небось? — А там, почтенный, было настоящее нападение, — серьезно отвечает он ему, с каким-то странным интересом изучая, как темнеет старческое лицо. Незнакомый мужчина, кряхтя, торопливо и резво работает веслом, стремительно уплывая вдаль. Вокруг стекаются любопытные зеваки: их немного, но достаточно, чтобы после этой ночи разнести вести. Цзышу вспоминает свой ораторский талант, спасавший его на множестве миссий и в главном дворце Дацина. — Простите, но вы так поздно пришли! Представление о побежденных призраках закончилось. А исполняющий роль Героя уплыл! Но, если вы хотите рассмотреть костюмы, за это придется отдельно доплатить… — Цзышу поднимает маску с каменной кладки и протягивает ее. Ему даже падает пара бронзовых монет, но потрогать «актеров» и их наряды никто не решается. Лао Вэню придется очень дорого заплатить, когда Чжоу Цзышу все же предстанет перед ним самим собой. Он сам не знает, зачем старался обелить Призраков перед этими разошедшимися, наконец, зеваками, даже не имея уверенности в том, действительно ли схватил его подчинённых... Или тех, кто ими вполне умело притворялся. Было ли в Дацине так же? Его все ещё мучает та жестокость, с которой были заглублены люди во время празднования Нового года. И то, каким был его царственный брат после этого нападения. Он спросит с Вэнь Кэсина объяснения после того, как сам найдет какие-нибудь зацепки. А пока Цзышу приваливается в тени к дереву, напротив схваченных, и пытается медитировать, чувствуя нарастающую боль в меридианах. Утро застаёт его стонами разряженных болванов, которых он так же, как и ночью, вырубает. Остаётся за ними наблюдать до тех пор, пока не слышит голос какого-то мальчишки: — Спасибо вам большое, что спасли меня. Я правда… Правда не знаю, чем вас отблагодарить. Дядя Ли попросил вас отвести меня к дяде Чжао, — тихий всхлип и звуки лёгкой волны и дерева, столкнувшихся с причалом, — вы же не оставите меня? — Я отведу тебя к твоему дяде, Чэнлин, — вздыхает как-то странно и с невиданной ранее горечью Вэнь Кэсин, а Цзышу спешит скрыться из виду, теряясь среди деревьев, улочек. — Господин! Там кто-то был! Нам надо догнать его! Вдруг, он следил за нами? — Гу Сян дёргает своего хозяина за рукав, за что получает лёгкий шлепок по руке. — Конечно следил. А ещё — привлекал внимание. Невольную радость ощущает Цзышу, который издалека потом видит, скрывшись в тени, как Вэнь Кэсин подходит к связанным, снимает одну маску за одной, а после достает листок. — Что там? — нетерпеливая Гу Сян подпрыгивает, чтобы ухватиться за бумагу, но Кэсин насмешливо поднимает ее над головой, чтобы та ничего не увидела. На его лице изумление. — Кажется, у нас появился новый друг. «Своих животных надо держать на поводке, ничейных и бешеных же — милостиво усыплять. Плох тот хозяин, который не делает ни того, ни другого». — Господин Вэнь, а кто такой А-Сюй? — спрашивает неизвестный мальчишка Чэнлин, а Цзышу чертыхается, но не может перестать подсматривать и напрягать свои измученные тело и его слух. Вэнь Кэсин переворачивает лист и видит нарисованное. У бывшего Лорда Чжоу пылают щеки, когда он понимает, что и кто там изображен. «Так по-глупому попасться. Глава разведки, называется… Такими темпами меня убьют, а я не замечу. Почему с этим человеком я вечно теряю бдительность?», — он безумно боится своей и чужой реакции. А Вэнь Кэсин, мягко рассмеявшись, нежно гладит кончиками пальцев написанное имя. После аккуратно складывает бумагу и убирает ее под ханьфу, слева. — Художник, разведчик, мастер боевых искусств и...собаковод, наверно. Слишком много лиц у этого человека. Не удержавшись от шалости, перед тактическим отступлением — бегством — Цзышу делает самую глупую, но самую желанную для себя вещь: концентрирует всю свою ци и мстительно говорит так, чтобы это было услышано даже на большом расстоянии. — Заведу себе собаку и назову ее «Кэсин». Он скрывается раньше, чем подлетает Лао Вэнь, стремясь избежать этой встречи. И у него получается, пускай и на пределе возможностей.