27 месяцев до последнего гвоздя

Быть вызванным на ковер к Императору — удовольствие не из приятных, особенно когда твоя миссия провалена с треском. — А-Шу, ты теряешь хватку. И испытываешь мое терпение. Подойди. В этот раз его призвали не в тронный зал, а в личные покои Его Величества, принадлежавшие ранее Хэлянь Пэю, бывшему отцу-императору. Хэлянь И сидит на лежанке в своем царском ночном халате, распахнутом на груди. С распущенными волосами, не собранными в высокий пучок, без заколки-короны на нем. Таким его могут увидеть далеко не многие. Скорее только те, к кому властитель имел наибольшее расположение. Цзышу подходит на почтительное расстояние и склоняется перед ним. Он действительно подвёл своего господина: не справился с заданием. Всего-то надо было прикончить старину Бия, одного из членов Тянь Чуан. Они искали его везде, где тот мог прятаться. Цзышу нашел его даже. Но, увидев уставшее лицо, измученный взгляд, не смог заставить себя оборвать эту жизнь. В глазах старика он заметил то же, что и в собственном отражении когда-то: желание уйти и не возвращаться, быть свободным столько времени, сколько получится. Он сделал вид, что упустил его; никто из подчинённых ничего не заподозрил. — Простите, Ваше Величество. Этот слуга знает о своей ошибке и готов понести суровое наказание, — совсем не раскаиваясь произносит он, что было замечено. Хэлянь И видит в нем это непокорство, которое выражается даже в том, как Цзышу стоит перед ним на коленях. Он манит его к себе рукой, а когда тот подходит и вновь опускается перед своим правителем, властная ладонь вплетается в его волосы. Цзышу ожидает того момента, когда его дернут за голову в приступе гнева, когда накричат, возможно сразу отдадут охране, стоявшей на страже покоев, приказ о его пытках. Или даже лично воткнут нож, который лежит под подушкой Его Величества и сейчас виднеется его заостренный конец. Это не безосновательное опасение: так поступали со многими влиятельными людьми до него, он даже пару раз лично присутствовал при этом. Тем неожиданнее, когда его вдруг прижимают прямо к груди, которая, по его мнению, давно не имела сердца. Но оно бьется, Чжоу Цзышу чувствует сбившийся учащенный ритм, слышит его прижатым к телу ухом, ощущает эту пульсацию всем своим существом. — А-Шу, ты единственный, кто у меня остался, — теплая ладонь проходится по волосам в подобии ласки. «Вот поэтому я и не могу просто уйти. Как покинуть своего благодетеля, который жесток ко всем, но пытается быть к тебе самому снисходительнее?» — Цзышу чувствует в себе сейчас неуверенность. Было в разы проще, когда он не помнил ничего о смерти Цинъань. Когда он не встретил Вэнь Кэсина, ворвавшегося в его жизнь подобно урагану, разрушающему деревни и поселки. Он настолько забылся, что не сразу понял, что его висок исследуют в целомудренном поцелуе жесткие теплые губы. — Ваше Величество, подобное наказание этот слуга считает очень жестоким, — бормочет тихо он и его голову приподнимают, чтобы столкнуться взглядом. — Ты тоже наказал меня, когда развлекался с тем послом в каморке и в своих покоях. Разве я не могу ответить той же монетой? — испытующе глядит на него Хэлянь И, поглаживая большим пальцем острую скулу. — Никогда раньше не видел тебя таким живым. Тот несчастный призрак дорог тебе? Этот вопрос, как и многие другие, с подвохом. Расслабленный лаской человек может забыться и решить, что к нему проявляют расположение. Что позволено высказать все, что у тебя на уме. Цзышу нечего особо скрывать, кроме гвоздей под одеждами. Он спокоен. — Никто не может быть дороже Вашего Величества. На первом месте Сын Неба, потом — семья. Так положено любому жителю и деятелю Великой Цин. Но у этого недостойного нет иной семьи, только Вы. Улыбку Хэлянь И он уже не видит, но чувствует на своих губах. Цзышу прикрывает глаза, неосознанно вспоминая на себе более длинные и тонкие руки, с ощутимыми мозолями на большом и указательном пальцах от веера, более полные и чуть прохладные губы, верхняя из которых порой вздергивается, когда Вэнь Кэсин пытается сдержать усмешку. Глубокий взгляд, не темный провал водной ночной глади как сейчас, а напоминающий цветом кору дерева сливы, покрывшуюся первыми почками. — А-Шу, — шепчут ему в поцелуе ласково и нежно. «Лао Вэнь», — думает Цзышу и зарывается пальцами в чужие гладкие волосы, пропитанные ухаживающими маслами, ароматом благовоний, когда руки Хэлянь И притягивают его корпусом к себе, заставляя проехаться коленями по идеально гладкому полу в императорской спальне. Ему приходится упереться пятками в этот пол, выгнуть до предела шею, чтобы правитель мог спокойно и самозабвенно целовать его дальше, обхватывая за пояс. Если бы не гвозди в груди и не опыт в общении с императором со своих пятнадцати лет, то, возможно, он, как и всякий другой, не отказал бы ему в чем-то большем. Девушки, которым посчастливилось побывать в постели императора, между собой говорили, что тот был крайне умел. Цзышу приходилось изредка вызнавать даже такие подробности для своего господина. Один раз довелось общаться на эту тему с той же Су Цинлуань — потрясающе красивой и роскошной женщиной, знающей себе цену и свое место, а ныне забытой наложницей Хэлянь И, которую уже пару лет не выпускали из западных владений. Ирония в том, что Цзышу буквально переехал во дворец в свою временную комнатушку года четыре назад, а выжившая Су Цинлуань, выгнанная из дарованного ей Изумрудного дворца, столько же времени заперта в его старом поместье в столице, где он любовно выращивал сливы, которые сейчас должны быть в самом цвету. В Жёлтом Павильоне, который посещали любители мужской красоты, тоже имелись те, кого император, ещё будучи наследным принцем, одаривал своим вниманием. Каждый из них был похож чем-то на Цзин Ци. А последние годы его вкусы стали меняться. И помимо мужчин с персиковыми глазами, которые бывали редки, появлялся в его покоях под покровом ночи и другой типаж: несколько суровый, жилистый, гибкий, с узкой талией и водопадом черных волос. С ровным носом, тонкими губами… Цзышу устал чувствовать себя дураком, но иного выбора ему не оставили. Последние несколько лет император был увлечен…им самим. Он просто был слеп до рокового дня, когда его впервые тот осмелился поцеловать, когда подставной посол прибыл со своими призраками. — Ты слишком задумчив для того, кого Сын Неба благословляет своей добротой, — Хэлянь И ведёт носом по его шее, запечатляя на ней поцелуй. А после прикусывает нежную чувствительную кожу прямо под горлом, от чего Цзышу дрожит. Это место любит прикусывать и Вэнь Кэсин. Не так безжалостно, не с той же силой, но, тоже, словно отмечая. Императору лишь один человек посмел сказать «нет». И лишь он, Цзин Бэйюань, смог выбраться из этих дворцовых коридоров, но не свободно проходя через ворота, а под личиной мертвеца. Нельзя соврать про неотложные дела (что может быть важнее самого главного человека под Небесами?), нельзя сослаться на болезнь — для него могут пригласить и придворного лекаря, от которого и так уже год с лишним увиливает Цзышу. Ему небезопасно находиться здесь и сейчас, когда император полураздет и Цзышу чувствует его возбуждение через тонкий халат, к которому он прижат, а внутри его груди уже вбиты гвозди. — Мое тело не выглядит как женское, Ваше Величество. Оно не похоже и на то, что скрывал под своими одеждами Цзин Бэйюань, — словесно наносит он удар по самому болезненному — привязанности к Цзин Бэйюаню — и опирается на расставленные по бокам от него колени. То, что пощёчина хлестко прилетает в щеку, вызывает невольную улыбку, которую Чжоу Цзышу прячет за растрепавшимися волосами: когда его призвали, он не успел собрать их в хвост. Собственные зубы ранят нижнюю губу при ударе: во рту появляется характерный солоноватый ржавый привкус. Аккуратные, большой и указательный, пальцы сильно впиваются в его челюсть, заставляя смотреть в гневное лицо напротив. — Никогда не упоминай при мне это имя! — Я думал, что вы с Бэйюанем… — новый удар по лицу кружит голову, но Цзышу неожиданно упрямо продолжает, — были хорошими и близкими друзьями. Его толкают ногой на пол, так, что он заваливается на спину. Приподнявшись на локтях Чжоу Цзышу с удовлетворением замечает, что складки нательного халата между ног Его Величества опускаются. — Нам стоит поискать тебе замену, раз глава разведки не знает, что это неправда, — переходит сразу на царственный тон Хэлянь И. — Тянь Чуан не имеет права следить за Вами. Но, если таково желание Сына Неба… — господин Чжоу почтительно кланяется ему в пол, стоя на саднящих от нагрузки коленях. Когда ему говорят убираться вон, хотя за подобный дерзкий тон его можно было и казнить, Цзышу старается не выглядеть слишком счастливым таким поворотом событий. Он лишь участливо проговаривает «как пожелаете» и удаляется. А на пути к своим покоям перехватывает Хань Ина, который, увидев его состояние, отбрасывает все свои дела и, не задав вопросов, помогает ему дойти до нужной двери. В запертой изнутри комнате, Цзышу аккуратно усаживают на кровать, осматривают бережно покрасневшую кожу и наливающийся на ней синяк. Когда к раненой губе прикасаются дрожащие пальцы, глава Тянь Чуан перехватывает чужую руку. — Глава, за что с вами так? Это из-за задания? — Хань Ин понятливо отступает и без лишних просьб достает из шкафа главы склянки с заживляющим составами и чистые лоскуты тканей. Он возвращается и присаживается на пол перед своим главой, аккуратно нанося зачерпанную на пальцы мазь. Цзышу вдыхает глубоко насыщенный концентрированный запах трав. — Отказался быть заменой весеннему мальчику. Палец Хань Ина чуть сильнее необходимого проходится по щеке и Цзышу зашипел. — Простите, глава. Я не специально, — винится тот, отдергивая руку. — Продолжай, я не кисейная барышня, не развалюсь. А по поводу произошедшего… Скажи мне, кому ты приносил клятву верности: Тянь Чуан или императору? Ладонь снова нервно надавливает сильнее, чем надо, и Цзышу стискивает зубы, чтобы не издать ни звука. Этот момент важен. Потому что если Хань Ин предан императору, то с ним лучше не откровенничать. Если Тянь Чуан, то его нужно держать от себя ещё как можно дальше. Любой из вариантов, по сути, плох. Но полученный ответ поможет выработать правильную линию поведения с подчинённым. — Господин Чжоу… Я приносил её вам, — Хань Ин озвучивает это так просто, будто в этом нет ничего особенного. Но эти слова для бывшего Лорда Чжоу подобны грому среди ясного неба. Как кто-то может быть предан ему самому? Он даже сам себе не принадлежит. Позаботившись о лице своего главы, Хань Ин возвращает все склянки на место, оставив лишь смоченную в целебном составе полоску ткани, которую Цзышу прикладывает к губе и щеке. Подчинённый уходит, оставляя Чжоу Цзышу в ещё большем смятении, чем тот был ранее. Он проводит в своих покоях несколько дней и только на пятый или шестой, ближе к ночи, выскальзывает из них, чтобы покинуть ненадолго дворец. В его состоянии, единственное, что он себе позволяет, это поискать утешения на дне чарки и решиться на ещё одно железо в груди — сомнений практически не осталось в собственном выборе. В стенах дворца, долгое время служивших ему пристанищем, он чувствует себя совсем не на своем месте. Когда ночью в городе его хватает на улице человек в красно-белой маске, Цзышу не сопротивляется и не задаёт вопросов. Возможно поэтому к нему относятся особенно осторожно, как к хрупкой статуэтке? Его проводят в двухэтажный дом, расположенный недалеко от самого дворца. Публичный дом, насмешливо пестревший красными и золотыми, свадебными цветами внутри. «Если Его Величество узнает, боюсь, мне придется завидовать Бэйюаню, которого Шаман Нанцзяна буквально украл у него из-под носа», — Цзышу оглядывается по сторонам, замечая, что все присутствующие в заведении вусмерть пьяны. Их голоса громогласны, речь бессвязна. Даже работники и работницы не вполне хорошо владеют собой. Но держащий его за локоть призрак таким не был. Он же и проводит Цзышу на второй этаж и стучится четыре раза в одну из дверей. Перед тем, как втолкнуть его в помещение, женский тонкий голос из-под маски сообщает тихо: — Успокой его. Он не в себе. Дверь закрывается. А в комнате, пропитанной благовониями, разряженные девицы играют на инструментах, танцуют, подливают вина господину, сидящему на широком сидении перед столом. Господин красив, высок, статен, он играет с дамами в игру «кто кого перепьет». Две девушки уже полулежат около стола, не особо желая продолжать пить. Цзышу хмыкает на увиденное, толкнув на пробу сапогом лежащую рядом со входом девицу. Та что-то лопочет в бессознательном состоянии, и он, протянув руку, хватает ее, поднимая, прячется с ней за полупрозрачной красной шторой. Одежда ему велика, особенно в груди. Газовая ткань мало что прикрывает. Но учитывая место, где они на находятся, такое вполне уместно. Саму девушку он переодевает в свой нательный халат, а собственные вещи прячет в тумбу. Подумав, надевает ещё и браслет, который снял с чужой изящной ноги. Потом оставит его где-нибудь в комнате. Зато теперь, если кто из сослуживцев нагрянет за ним в публичный дом, его примут за одного из работников: очень удобное прикрытие, ведь его настоящее лицо знают во дворце всего пара человек, а подобного маскарада от него никто ждать не будет. Если начнут искать, то мужчину, но никак не девушку из борделя с тонкой талией. Стоит порадоваться своей появившейся худобе и воздать ей должное. Двигаясь в сторону Вэнь Кэсина, сыплющего деньгами, он расплетает свои волосы, оставляя заколку с острым наконечником на набедренной повязке. Пряди разглаживает, перевязывая самые большие из них сзади между собой. Подойдя к столу, Цзышу бедром сталкивает с сидения полулежащую за ним девушку, садится и отбирает чарку вина у благородного пьяного господина. Точнее — пытается это сделать, но его ладонь быстро перехватывают. — Вы ещё хотите посоревноваться? — интересуется он деланно почтительно. Вообще, когда его сюда вели, он подумал, что хозяин Долины решил за ним послать кого-то из своих людей. А оказывается, тот развлекается здесь, и кто-то из призраков посчитал, что это надо прекратить. Забавно то, что Цзышу понравилось это «представление». И он теперь желает стать в нем главным актером. Кэсин взирает на него недоверчиво, оно и понятно: Цзышу, без маски, в женском бордельном наряде. — Кажется, в вино было что-то подмешано, — шепчет он, отталкивая чужую руку. — Как считаешь, из меня получилась бы хорошая галюцинация? — Все портит это, — он указывает пальцем на засос, расположенный чуть выше кадыка. И как только углядел? — А так отличная схожесть. Мастерская. Фыркнув, Цзышу отбирает вожделенную чарку и, запрокинув голову, выливает содержимое себе в рот. — Оно не отравлено, ты просто пьян. Налей мне ещё. — Зачем мне обслуживать бордельную девицу, нацепившую на себя чужую личину? Больше похоже на то, что ты собираешься меня убить, зная предпочтения и используя их против меня. Цзышу перегибается через стол, высматривая во взгляде Кэсина узнавание. И не находит его. Тогда он, ухмыльнувшись, садится обратно и проводит под столешницей ногой в сторону Вэнь Кэсина, который не сразу соображает, что с ним делают. И все же, когда босая нога приятно надавливает на его промежность, тот пытается встать, но оказывается схвачен хрупкими на вид руками, которые прижали его крепко к столу. — То есть, как обслуживать неизвестного в борделе, называющего тебя весенним мальчиком, это нормально. Зажиматься в каморке и стонать мне в шею, пока за нами наблюдают, а я тебя ласкаю — тоже нормально. Преследовать меня и целовать без спроса… — Чжоу Цзышу переводит дух, жадно глотая воздух. А потом и вовсе возмушается: — Не ценишь ты моего искусства перевоплощения, Лао Вэнь. Больше женщиной я для тебя не оденусь, раз у тебя столь плохой вкус. Вэнь Кэсин щурится, не спеша освобождается из захвата рук. Привстает, весь подобравшись как зверь перед нападением: так дикие кошки обычно смещают центр тяжести перед рывком, только хвоста для баланса сейчас не хватает. Он трогает пальцем оголенную шею напротив, наклоняет чужую голову, внимательно изучая укус на коже, который даже не пытались скрыть от него. — Господин, а пить дальше будем или уже все? — подаёт голос девушка с пола, преданно глядя на благодетеля, осыпавшего сегодня ее саму и ее подруг золотом. — Уходите. Теперь у этого господина в планах другие развлечения, — отзывается Кэсин, поворачивая голову Цзышу то вправо, то влево, убирая шелк волос, стараясь осмотреть отмеченную другим шею полностью. Куртизанка расталкивает остальных полубессознательных девушек; те, кто от усталости уже не участвовал в «игре», помогают ей в этом. Двери в скором времени закрываются и двое мужчин остаются один на один друг с другом. Кэсин снова садится за стол, откидываясь на сидение своей широкой лежанки. Цзышу вздыхает и берет кувшин вина, начиная пить из его узкого горлышка: напиток льется красной рекой к нему в рот, стекая на подбородок и ниже. — Ты мне расскажешь, почему это, — Вэнь Кэсин указывает на неприятное его взгляду пятнышко на шее, — красуется на тебе? — Видимо, передо мной сложно устоять. Потому и Его Величество не сдержался, — флегматично бросил ему Цзышу, внутри немного наслаждаясь тем, как гнев затапливает человека напротив, который со злости вдруг хватается за стол и отшвыривает его от себя. Чжоу Цзышу морщится немного от неприятного лязга упавшей серебряной посуды и спешит стряхнуть с себя маленькие скорлупки грецких орехов, попавшие на его наряд. — И как это было? — не унимается Кэсин, выспрашивая подробности со гневом в голосе. Накрутив прядь на палец, Цзышу откидывает пустой кувшин в сторону. Он тянется ногой вперёд, которая обнажилась при этом действии, укладывает ее на бедро Вэнь Кэсина. Браслет на ней призывно издаёт пару раз звон золотистыми бубенчиками, который быстро затихает. — Болезненно, — пожимает плечами он на внимательный взгляд, — колени натёр. Что ожидаемо, Кэсин сразу же задирает подол женского полупрозрачного платья прямо до бедра, разглядывает. На коленке — налившийся синяк, очень сильный. Чтобы как-то сдержать рвущиеся наружу эмоции, он делает пару глубоких вдохов, а потом вдруг нежно обводит пальцем коленную чашечку. — Этот вечер стал ещё печальнее, чем был. — Что же приключилось? — голос Цзышу на последнем слове чуть незаметно становится выше, когда его ногу поднимают вверх и начинают медленно подтягивать к себе. Стул, в который он вцепился со всей силы ранее, со скрипом проезжается по полу. Стопа частично упирается пальцами в высокую спинку лежанки. Щиколотка оказывается на плече Вэнь Кэсина. — Мне сообщил…и, что глава Тянь Чуан жестоко наказан за невыполнение задания. Из его комнаты принесли окровавленную ткань… — он даже вынимает из-за пазухи тряпицу, подобную которой выкидывал недавно Хань Ин из комнаты Лорда Чжоу. Цзышу дёргает ногой, но его удерживает крепкая рука, не давая вырваться. Горячие губы благоговейно касаются выпирающей косточки на лодыжке. А после Кэсин трётся о неё щекой, поглаживая другой рукой икроножные мышцы, двигаясь к бедру, его внутренней стороне. Рваный выдох невольно вырывается из горла Чжоу Цзышу. Кэсин отпускает его конечность вниз, сам спускается с сидения, становясь перед ним на колени, тянясь за осторожным поцелуем, гладя его бережно по щеке, чем все равно вызывает неконтролируемое недовольное шипение. — Он бил тебя? — Кэсин отрывается от сладких губ и более внимательно вглядывается в лицо. То, что он ранее принял за игру света и тени, является почти зажившим следом от пощёчины. Цзышу на это неопределенно мотает головой, не отвечая: он пришел сюда не жаловаться и рассказывать о произошедшем. Но Вэнь Кэсин, кажется, научился понимать его без слов: тот смотрит внимательно и кивает то ли ему, то ли себе, утвердившись во мнении. — А это? — он трогает до ненавистную чужую метку на любимой шее. — Попытка эмоционально привязать к себе через постель. Провалившаяся. Допрос закончен? — старается уйти Цзышу от прикосновения. — Я вообще вышел из дворца только из-за гвоздя: сегодня надо вбить шестой. Меня очень удачно перехватил один из твоих соглядатаев и провел сюда. Вэнь Кэсин наклоняется, чтобы прижаться к низу его живота, соприкоснуться с частично обнаженной кожей, открывшейся из-за некрепкого держащегося сейчас пояса наряда. — Не хочу смотреть на то, как ты делаешь себе больно. — Значит, только залечишь. В чем проблема? — В том, — Кэсин немного раздвигает полы полупрозрачного халата, — что одна твоя часть намекает отнюдь не на болезненное времяпрепровождение. Может, — он заправляет себе прядь за ухо и глядит блестящими глазами на Цзышу в просьбе, снизу вверх, — сначала займёмся тобой? И только потом — остальным? Позволь тебе послужить… Лорд Чжоу. — Лао Вэнь… — сквозь слабый протест его накрывает жар упрямого рта прямо через одежду, делая ее влажной, мокрой. Цзышу хочет раздеться полностью, выпутаться из оков мягкой ткани, которая натирает неприятно участки кожи. Вэнь Кэсин отрывается от своего занятия, понятливо одергивает ткань и снова мучает его, теперь уже языком. Цзышу желает вдавить эту голову себе в пах, но пытается ограничиться невесомым поглаживанием мягких длинных волос. И все же вскоре он забывается и с наслаждением пропускает между прядей пальцы, запутывается в них, проводит ногтями, когда одна шаловливая ладонь тянется к его рту, надавливает на него и раскрывает. Другая наглая рука впивается в его ягодицу, собственнически сжимает, а чужое горло гостеприимно принимает его вдруг до конца, слегка содрогается, от чего Цзышу ненароком толкается в него, задавая свой собственный сбивчивый ритм. Пальцы выходят из его рта, прослеживают влажную кривую линию от губ к подбородку, к соску. Сжимают. — Лао Вэнь! — вскрикивает Цзышу и вновь входит чужое горло, а откуда-то между его ног слышится жалкий всхлип. Чжоу Цзышу открывает зажмуренные до сих пор глаза, глядит вниз и видит полные губы, обхватывающие его крепко, слезинки на трепещущих ресницах. Он тянется их стереть, когда встречается с Кэсином взглядом. При соприкосновении с мягкими ресницами большим пальцем, собирая с них влагу, он чувствует усиленное давление на члене, а сосок оказался снова сжат. Цзышу смотрит расширенными зрачками на Кэсина, повторяющего эту ласку, и все же не удерживается: собирает часть волос на макушке с силой в кулак, чувствуя дрожь расположившегося между его трясущихся бедер человека. «Ему нравится», — понимание и острое желание прошивают насквозь. И снова, толкнувшись в жадные губы, Цзышу слышит приглушённый подтверждающий стон, отдающийся сладкой вибрацией. — Лао Вэнь! — как и хотел ранее, он входит до упора в этот прекрасный рот, слышит чужие всхлипы и не может остановиться до тех пор, пока его не сотрясает крупная дрожь. Кэсин давится, когда он из него выходит: крупные капли остаются на его подбородке и ресницах. Он приподнимается на саднящих коленях, опирается на разъезжающиеся в разные стороны бедра Чжоу Цзышу и горячо целует. Цзышу вздрагивает от этих нежный прикосновений, но подставляется под ласку: бесстыдно прослеживает кончиком языка контур губ, собирая им остатки собственного семени. Отстраняется и припадает в невесомых поцелуях к тем самым влекущим ресницам. — А-Сюй… А-Сюй в такой прострации, что больше всего желает сделать ответный жест, показать, что дорожит подобным отношением. Он пробирается рукой под плотную одежду, под штаны, обхватывает член Кэсина и в пару точных движений доводит его до разрядки, слушая рваное и хриплое дыхание у уха, чувствуя пульсацию крепкого органа у себя в кулаке. — Сегодня никаких гвоздей, — подводит итог Цзышу шепотом, опираясь подбородком на подставленное плечо. И ему благодарно кивают, прижимаясь всем телом, поглаживая по спине. Когда все же железо занимает положенное ему в акупунктурной точке место, Кэсин следит за тем, чтобы дыхание лежащего на широком сидении Цзышу было ровным, медитативное состояние сохранялось, ци плавно циркулировала по поврежденным меридианам, не вызывая приступов боли. Он невесомо очерчивает поврежденную грудь, прослеживая путь от самого первого гвоздя к шестому. Кэсину кажется, что Чжоу Цзышу придумал себе наказание, достойное Диюя. Там, по писаниям, тоже вбивали гвозди в тела грешников. Даже жаль: они, скорее всего, будут находиться на разных уровнях ада. Но Кэсину очень хочется, чтобы именно для них двоих был зарезервирован один, отдельный от других, большой совместный котел. С вином, закусками и удобной кроватью.