27 месяцев до последнего гвоздя

Вэнь Кэсин смотрит изучающе, слегка свесив одну ногу с кровати. Нет никаких сомнений в том, что тот все видел: Цзышу, конечно, закрывал дверь, но не до конца. — Подобная милость этому слуге была оказана впервые. — И ты не преминул ею воспользоваться, не так ли? Сначала один донимал Чжоу Цзышу странными разговорами, теперь — другой. Такая ли большая разница между Вэнь Кэсином и императором? Сейчас глава Тянь Чуан ее не улавливает вовсе. Возможно измученное тело и ослабевший от тяжких дум разум уже дают о себе знать. Не отвечая на поставленный вопрос, Чжоу Цзышу проходит к своему столу и берет ту склянку, которую искал ранее, пока его не прервали: та весело подмигнула ему блеском стекла. — Выпьешь со мной вина? Кэсин медленно приподнимается, принимая сидячее положение. — Побудешь радушным хозяином? — Бутылка стоит под кроватью. Возьми ее сам, — безразлично бросает Цзышу, откупоривая найденную склянку. Мелкий порошок в ней сверкает белыми крупинками. Пыльная пузатая бутыль — полная, ни разу не открытая, словно приберегалась на особый случай. Рядом с ней же обнаруживается и маленькая чарка, всего одна. — Из одной выпьем, — Цзышу отбирает у него чарку и кидает туда порошок, особо не таясь. — Что это? — Кэсин заинтересованно смотрит на крупицы, осевшие мигом на дне. — То, что поможет хорошо заснуть мне. Безвредно. Щедро налив вина, Цзышу блаженно прикрывает глаза и касается губами чарки, проливая большую часть напитка по подбородку, утирается рукавом. Снова сыпет щепотку и доливает напиток, даёт его мужчине, сидящему на кровати. Тот опрокидывает пойло в себя одним махом. — Не дурно! — он с интересом посматривает на бутыль, пытаясь найти название, но не находит. — Даже не надейся заполучить такую же, это из личных запасов Его Величества. — То «милостью» одаривает, то вином… Как там он сказал? «Заигрывай с ним сколько хочешь»? И давно ты заигрываешь, А-Сюй? Со многими? Хорошо ли у тебя это получается? Цзышу насыпает в чарку порошка больше, чем в прошлый раз, разбавляет его, дожидается, пока тот полностью растворится. По правде говоря, ему уже осточертел этот допрос, но проблема в том, что он только начинается. Ему надо всего лишь подольше продержаться, пока силы окончательно не покинули. Он выливает вино себе в рот, задерживает его там, ставя посуду с громким стуком на тумбу, соседнюю с кроватью. Подходит вплотную к сидящему Кэсину, понурившему голову. Вцепляется пальцами в его подбородок, который пытается вырваться из жёсткой хватки. Почему глаза напротив такие большие и расстроенные? Отгоняя ненужные сейчас мысли, Цзышу не нежно толкает того рукой на кровать, а сам забирается сверху на бедра. — А-Сюй, что ты...? Склонившись и прижавшись к чужим губам, крепко держа за голову, Чжоу Цзышу проталкивает язык: вино быстро перетекает из одного рта в другой. «Если он будет вырываться, мне придется зажать ему рот и нос, чтобы он выпил», — думает он, но хозяин Долины видимо что-то из этих мыслей прочитал в его испытующем взгляде. Его кадык дёргается пару раз: слышен тихий и покорный сглатывающий звук. — Лао Вэнь, заигрываю, как ты выразился, я не со многими. А вот получается ли это… Ты мне скажи. Глаза напротив мягко сияют. Растрепавшаяся прическа придаёт Вэнь Кэсину развязный вид, но ничуть не портит впечатления о нём. — Ты слишком искусен для того, кто это делает впервые, — облизывает Кэсин свои губы и тянется рукой к лицу Цзышу. Его ладонь тут же перехватывают, как и вторую, вдавливают с силой в кровать. Что ж, в своем суждении тот частично прав. Господин Чжоу далеко не впервые поступает подобным образом. Просто не со всеми, как и сказал ранее. И все же конкретно в такой ситуации он ещё не бывал: когда человек, к которому он испытывал нечто сродни лёгкой симпатии, будет подвержен его профессиональным навыкам. Глава Тянь Чуан видит, как зрачки Вэнь Кэсина расширяются, но не от неожиданности или преломления света, а от порошка в вине. Состав начал действовать в полную силу. У Цзышу есть пара минут до того, как тот потеряет связь с реальностью: — Зачем ты здесь появился? Действительно ли ты Хозяин Долины? — чисто для формальности, раз уж выдался такой шанс. — Зачем ты мне помогаешь? Что на самом деле произошло ночью в борделе? Почему я помню не всё? Он хотел спросить совсем не это, как главе Тянь Чуан, ему следует задавать вопросы, относящиеся только к делу: «Почему и зачем призраки появляются на границах? Какую цель они преследуют, зачем на самом деле нужен союз с императором?». Но что-то подталкивает его в другом направлении вести дознание, возможно часть состава, которая осела и на его губах, во время показательного питья из чарки. Ответы поражают своей точностью. И в них нельзя не поверить: смесь конкретно этого сорта вина и порошка «Исповедь», сделанного на основе «Жизнь во сне», в нужной дозировке, может заставить выпившего говорить обо всем, что тот знал. И человек, пребывая в затуманенном состоянии, считает, что рассказывает все своему самому дорогому человеку, кем бы допрашивающий не являлся на самом деле. Цзышу не раз выручал этот состав, придуманный Великим Шаманом Наньцзяна, и доработанный лично им несколько месяцев назад до совершенства. Последним, идеальным рецептом, без вкуса и запаха, он ни с кем не делился, оставив своей организации лишь тот вариант, который любое вино делал бы сладким, приятным, пряным. — Я хочу тебя спасти, — говорит Кэсин и расплывается в блаженной улыбке, — кем мне ещё быть, как не повелителем этих отбросов, А-Сюй? — хохочет он. — Ты заинтриговал меня с первой встречи. То, что ты рассказал, вызвало желание помочь. И я помогаю, чем могу. Той ночью мы с тобой страстно извивались на простынях, как ты можешь не помнить? Но вот после… — он загадочно молчит, делая драматическую паузу, потом вмиг становясь серьезным, — ты рассказал мне о смерти Цинъань. Ты помнишь, кто она такая, А-Сюй? Помнишь, как ты убил ее? Сердце Цзышу холодеет. Он помнит лишь то, что она была мертва. Он видел эту девушку, лежащей трупом на полу в ее собственном поместье. Но когда дотронулся до нее, тело ещё не успело окончательно остыть. Ему становится плохо и он выпускает Кэсина из своей хватки, жалея, что вообще решился на этот допрос. Но тот продолжает говорить, держит его за ворот жгущих сейчас тело шелковых одежд, заставляет смотреть себе в лицо и шепчет подробности, которые он уже боится знать. — Ты дал ей яд, Чжоу Цзышу. Все было быстро и безболезненно. Потом ты хотел искупить вину, забив в грудь гвозди. Я сумел отговорить тебя тогда, предложив пойти в Долину Призраков. И ты согласился, даже выпил суп забвения. Но вместо того, чтобы с утра уйти со мной — сбежал. И вернулся, как преданный пёс, к своему императору, — Повелитель Призраков чеканит ему эти слова без всякой жалости и снисхождения. — Я забил первый гвоздь, считая, что это из-за смерти Цинь Цзюсяо и Лян Цзюсяо… — А на деле из-за жены твоего Цинь-ди, которого по ночам, в своих кошмарах, ты умоляешь о прощении. Ты мне говорил, что они собирались пожениться. И что она...была в положении. Резкая боль в голове заставляет Цзышу покачнуться и он всем весом падает на грудь Вэнь Кэсина. Конечно. Как он мог забыть этот болезненный момент? Лорду Чжоу невыносимо смотреть на тело, лежащее перед ним — тело молодой несостоявшейся супруги его шиди Цинь Цзюсяо. Она только минуту назад приняла яд из его рук, не в силах вынести мысль о смерти отца и всей своей семьи. Вот он, «подарок», который преподнес Чжоу Цзышу последним дорогим людям, связанным с поместьем «Четыре сезона». И его мутило от содеянного. — Тише, А-Сюй, не кричи, нас услышат, — Кэсин гладит его по голове, успокаивая. И когда Чжоу Цзышу отнимает голову от чужой груди, то его рот накрывает ладонь. Из горла все равно рвется вой и, чтобы заглушить его, Цзышу вцепляется в нее с силой зубами. Потекла горячая кровь. После того, как Цинъань упала на пол, его взгляд зацепился за картину на стене с цветущими сливами и бамбуком. А под ней те же мейхуа стояли в вазе на подставке. Завядшие. Иронично, на взгляд Цзышу. Символично что растение, призванное приносить удачу и благополучие, счастье в семейной жизни, умерло как и его хозяйка. И ее несостоявшийся супруг. После он заметил перегородку, за которой была маленькая колыбель. А при осмотре Цинъань он понял, что ее живот не плоский, а слегка выпуклый. Практически незаметный. Вот он и не заметил. «Я хочу отсюда уйти», — подумал тогда Цзышу и пошел на выход из дома, в котором не осталось больше никого живого. В том числе, в какой-то степени, за мертвеца можно было считать и его самого. С раной в душе, которую он сам себе нанес своими действиями, выполняя приказ. Ему и в самом деле место в адском пекле. — Ты весь перепачкался. Даже вытереть нечем, — своим красным рукавом Кэсин пытается убрать следы крови с лица Цзышу. Он приподнимается, обнимая его. — Давай ещё попробуем вина с тем чудным порошком. Мне понравилось. Когда к губам прижимается край чарки, Цзышу жадно пьет. Порой напиток стекает по его подбородку. Вэнь Кэсин снова заботливо вытирает испачкавшееся лицо. Вместо того, чтобы сразу возвратиться в столицу и пойти на поклон к своему императору, Хэлянь И, доложить об успешном завершении дела, Чжоу Цзышу остановился на полпути к ожидающей его лошади. Тогда он принял роковое решение забыться ненадолго в ближайшем населенном пункте. Самым первым из заведений попался переполненный весенний дом. Дочери бывшего министра Ли, любившей нежно его почившего Цинь-ди, он подарил лишь смерть. Быструю, безболезненную, но смерть. Таков был приказ. Преступный ли он? В масштабах государства — нет. Министр Ли предал императора. Это карается смертью и для предателя, и для членов его семьи. Что же до Чжоу Цзышу, то он, как преданный слуга, исполнил то, чего от него хотел правитель. Но после этого горечь осознания затопила все его существо. Он понял то, что ему говорил и кричал в пылу гнева Лян Цзюсяо: дорога к трону устлана трупами. Но если так происходит уже на пути к власти, то добившийся ее таким путём будет всегда идти напролом, не щадя других. В словах Лян Цзюсяо было много смысла. Жаль, что Чжоу Цзышу к нему не прислушался, когда тот говорил, что Хэлянь И всех их погубит. Сделать что-то по-другому вряд ли бы сумел — тот единственный подходил для престола, больше, чем кто-либо из его родных братьев. Но Цзышу мог хотя бы попытаться. Избрать другие методы. Или же как-то повлиять на правителя. Возможно к нему бы прислушались. Как другу. Как брату. Вэнь Кэсин с лёгкостью справился с «Исповедью»: он вновь ведёт себя как ни в чем не бывало, за исключением того, что слишком мягок с тем, кто специально опоил его. Было ли это побочным эффектом супа забвения, который пьют перед входом в Долину — Цзышу не знает. Его собственный организм с трудом сопротивляется влиянию порошка. Он впервые ощущает его воздействие в полной мере на себе. — Я не могу сейчас уйти в Долину с тобой, — только и выдыхает он, уткнувшись в шею ему, горячо дыша. — В любом случае, уже поздно для этого. Как и сказал Его Величество, Долина скоро прекратит свое существование. — Но там же твой...дом? Хохотнув, тот качает удручённо головой: — А-Сюй, это не дом, а последнее пристанище для тех, кого отверг мир Цзянху. Заходя в Долину, ты должен отречь все человеческое. Там нет понимания таким словам: дом, честь, семья, любовь, достоинство. Ты либо пожирающий, либо пища. Не зря на входе в нее, на массивном камне, выбито: «Здесь нет пути тому, у кого есть душа». — Самое место для меня. Приподняв его, заставляя на себя посмотреть, Кэсин очерчивает пальцами лицо, вглядываясь, будто вычисляя что-то в уме. Во взгляде Цзышу — море из сожалений, горечи, невольных потерь и страданий. Даже с каплями чужой крови на уголке губ и своем шелковом ханьфу он выглядит как раскаявшийся человек, желающий искупления. — Как раз тебе там и не место. — Надо же, — тот невесело и коротко смеётся, — где же тогда находиться убийце? — Подле меня. Рядом с тем, кого прозвали «призраком от рождения» и далеко не за лучшие дела. Как тебе такое наказание? Все ещё пребывая в лёгком дурманящем чувстве, Цзышу молчит, но чуть наклоняется, чтобы провести языком по чужой шее, снизу вверх. — Мне нравится этот ответ, А-Сюй, — выдохнув, хозяин Долины зажмуривается от приятных ощущений. — Почему вместо того, чтобы перехватить инициативу, ты всего лишь мелешь языком? Как же ты бесишь меня, Вэнь Кэсин. Цзышу утягивает их двоих обратно на кровать, подминает под себя этого несносного болтуна, распахивает его ханьфу на груди и ниже. — Флакон возьми. Масла для любовных утех у тебя, к сожалению нет, но то, которое для волос, вполне подойдёт, — протянув названное, вытащенное из складок одежд, Кэсин довольно усмехается, видя проступившее негодование на лице главы Тянь Чуан. — Ты успел порыться в моих вещах, — цедит утверждающе тот. — Конечно. Не мог же я упустить такую возможность? Отложив взятый флакон в сторону, Цзышу сползает с распростертого под ним тела и заставляет Кэсина снять ханьфу и нижние одеяния полностью. — У тебя тут сквозняк, — недовольно ежится он, покрывшись неприятными мурашками. — А это тебе и не покои императора. — Часто там бывал? — дерзит Кэсин, за что его грубо переворачивают на живот, уткнув лицом в кровать. — Достаточно часто, — Цзышу пробегается пальцами по чужой спине, которая дёргается от этого прикосновения. Накрывает собой хорошо сложенное тело, вызывая громкий выдох, — а что, ты ревнуешь? — он губами касается места у кромки роста волос, сдвигая те в сторону, открывая больше доступа к коже. В вершине спины, сбоку, где она плавно перетекает в плечо, видна татуировка с уродливой головой призрака. Цзышу целует и ее, нежно обводя губами контур некрасивого изображения, безобразно расплывшегося на коже. — Не надо... там! Не касайся! — голос Кэсина звучит пристыженно. Он дёргает своим плечом, но Чжоу Цзышу лишь прижимается ещё крепче. — Что, если мне нравится? — Это клеймо не может понравиться. — Ты хотел такое же поставить на мне. Забыл? — усмехается Цзышу. Ведь каждому призраку, которому дозволено находиться в Долине, ставят это клеймо. Его ловкие руки трогают, гладят, сжимают. Вэнь Кэсину кажется, будто они везде, хотя те всего лишь проходятся сверху вниз. То ложатся на ребра, впиваясь пальцами, то пробираются между ним самим и постелью, скользя по животу. Забираются ниже, касаются уже вставшего и мокрого члена. — Я бы не посмел тебя заклеймить как хозяйственный скот. Цзышу на это выдает смешок и с удовольствием впивается губами в место, где была татуировка. Он втягивает кожу, вызывая лёгкий тихий вскрик, а после лижет. Теперь на рисунке, который был сделан лишь контуром, красуется налившийся лиловым цветом засос. — А вот я только что это сделал. Возможно ты слишком благороден, чтобы быть Повелителем Призраков, тебе не кажется? Вэнь Кэсин под ним активно шевелится, стараясь перевернуться на спину. Приподнявшись на руках, Цзышу позволяет ему это сделать. И снова ложится сверху, вызывая тихий выдох от трения с шелковыми одеждами. Впившись в его рот, Чжоу Цзышу мучает Вэнь Кэсина своей одной ладонью, стараясь держаться на весу с помощью другой. Чужие вздохи распаляют, гулко отдаются в потаенных уголках сердца и в давно возбужденном члене, который упирается сейчас Кэсину в бедро через ткань. — Тогда заклейми меня ещё по-другому. «Я сделаю это так, что ты не захочешь больше никого другого», — Кэсин пытается понять по серьезному лицу господина Чжоу ход его мыслей, но сдается. И потому просто тянется к шелкам на теле, распахивая один слой за другим. Лишь перебинтованные грудь и торс, в которых торчат гвозди, он оставляет благоразумно нетронутыми. Штаны были сброшены на каменный пол самыми последними. — А-Сюй… А-Сюй берет флакон и выливает жидкость из него на свои пальцы, размазывая субстанцию между большим, средним и указательным. Потом он смотрит на Вэнь Кэсина вопрошающе, а тот тонет в чужих глазах, едва заметно кивнув, практически не моргая. Он не смог бы отказаться, даже будь на это лишние силы. Движения внутри неловкие, но полны энтузиазма. Отсутствие большого опыта компенсируется старательностью и внимательностью. Кэсин тянется руками к своему члену, но его больно шлепают по руке. — Что за самоуправство… — ворчит Цзышу, поднимая темный сосредоточенный взгляд на него. Кэсин закрывает себе рот ладонями, чтобы не быть громким, когда пальцы резко касаются комка нервов внутри него. — Мне тебя умолять о милости? — сдавленно шепчет он. Когда ему говорят «да», его глаза закатываются от охватившей все его существо дрожи и прошедшей по телу волны тепла. Хозяин Долины Призраков не привык умолять, лишь выбивать эти самые мольбы, которые больше относились к сохранению жизни. Но через пару минут сладкой пытки и запрета на прикосновения он все же не выдерживает и говорит только один раз тихое «пожалуйста». Этого оказалось достаточно. В качестве вознаграждения, его обдает жаром чужого дыхания, захватывает теснота горячего узкого рта. От раздавшихся всхлипов Чжоу Цзышу чуть не пролился влагой на заправленную смятую постель. Его дико ведёт от чужих вздохов, выдохов, дергающихся сильных стройных бедер по бокам от его головы, очередной раз склонившейся перед Кэсином. Его язык и губы болят от напряжения и трения, но он с силой двигается ещё раз, когда чужие бедра подаются вверх. — А-Сюй! Чжоу Цзышу и в самом деле чувствует себя лёгким летящим пухом, чье значение заключено в иероглифе «сюй». И хочет таковым быть и дальше, даже когда длинные пальцы Кэсина неожиданно хватают его за волосы, буквально насаживая его рот и горло на свой член. Даже когда тот изгибается в спине и семя стреляет в нёбо, стекая по внутренним стенкам горла, вынуждая сглотнуть. Но Цзышу не закончил пытку. Было всего два пальца, и потому третий Кэсин уже принимает в себя с несдержанным стоном, сжимаясь сильно на его костяшках. Пара возвратно-поступательных движений показала, что тот абсолютно готов к остальному. Но явно не к тому, что над ним снова нависнут, утягивая в умопомрачительный и полный страсти поцелуй. Наверно впервые Цзышу не в силах оторваться от другого человека. Весь бурлящий в крови порошок, растворенный в вине, должен был выветриться давно. Тогда почему лицо напротив кажется лучшим из тех, которые он когда-либо видел? Отчего каждый вздох Вэнь Кэсина для него подобен самой прекрасной песне из всех, услышанных ранее? Мягкий взгляд из-под еле приподнятых ресниц пьянит сильнее вина, а руки, касающиеся его щек, нежнее лепестков пиона в цвету? — Лао Вэнь… — Цзышу подхватывает его под бедра, а ему поддаются навстречу. Мягко, плавно, без резкости, лишних движений. Только вперёд и назад, как во время качки волн. Чужая шея алеет укусами и засосами. Кэсин льнет к нему с каждым покачиванием бедер все сильнее. Кожа покрылась бисеринками пота: Цзышу сцеловывает их с плеч, шеи, кадыка, даже зная, что не сможет собрать все. И так еле слышные стоны заглушаются прикосновением губ к губам: ладонью Цзышу проскальзывает между их телами и потирает головку чужого вставшего и напряженного вновь естества. Заскулив ему прямо в рот, Кэсина словно подбрасывает от разряда молнии. Цзышу не может оторваться от него: с лёгкой влагой на глазах, дрожащего от каждого пронзающего движения члена внутри, задевающего его чувствительное место. С покрасневшими от жара щеками на обычно белом лице. Пытающегося простонать его имя. Извивающегося в его объятьях при ускорении темпа. Сжимающего внутри себя, не контролирующего уже этот процесс сокращения мышц. Выплескивающегося между их тел, пока Цзышу продолжает движения дальше. Мотающего головой из стороны в сторону от накатившего волной наслаждения, от которого некуда было деваться чувствительному после оргазма телу. Когда Цзышу следует наконец за ним и сам содрогается, Вэнь Кэсин пятками вжимает его в себя, не давая выйти сразу. Они проваливаются в беспамятство прямо так, лёжа друг на друге. Липкие, потные и чуточку счастливее, чем были раньше. Утром, открыв глаза, Цзышу видит абсолютно пустую комнату, смятые простыни и, бережно сложенную кем-то на тумбе, свою одежду. Рядом с ней лежал флакон с маслом, поблескивая своим содержимым. Он тянется за прикроватной бутылкой вина, но ее не оказывается рядом. Как и в принципе в комнате. — Чертов воришка.