27 месяцев до последнего гвоздя

Темнота каменных сводов и звуки капающей тихо сверху воды внушают ужас многим, кто попадает в тюрьму Тянь Чуан. Для Лорда Чжоу, пытающего очередного пленного, это привычная рутина, от которой болят оглохшие от криков уши. Большого труда стоит не дрогнуть руке, которая забивает очередной гвоздь в когда-то преданного подчинённого. Он основывал Тянь Чуан сам. Стал его главой. И все же семьей, как поместье «Четырех сезонов» в Цзянху, из которого он был выходцем, эта организация для него так не стала. — Ты привел нас на погибель, Чжоу Цзышу. Привел к своему принцу, который обещал нам процветание и мир. А в итоге все только больше окрашивается кровью, — заключённый сплёвывает скопившуюся во рту красную жидкость на пол. — Зато принц стал императором... А ты не пощадил даже своих шиди. Я лучше умру, чем буду дальше участвовать в этом! — Ты знал, на что шел, когда вступал в Тянь Чуан, — жёстко говорит Цзышу. Но слова человека в цепях частично отражают и его мысли. После первого гвоздя в своей груди он мог ещё прекратить истязать себя, мог остаться под крылом Хэлянь И и жить несколько лет сыто, ни в чем себе не отказывая. Мог повернуть назад и продолжать существовать с гвоздем в груди без особых последствий. Но вот сейчас… Он больше не в состоянии спокойно, как и ранее, вести себя. Не после этих слов, не после всего. Ему трудно смотреть в глаза сослуживцев, большую часть из которых он, кажется, не помнит. Сложнее всего приходится с Хань Ином, который почему-то начал постоянно спрашивать его о самочувствии или о наставлении. Вполне закономерно, что Хань Ин наткнулся на стену недоверия и непонимания. Цзышу старается отмахиваться от него. Почему-то ему кажется, что тот раскроет его незнание перед остальными членами организации. Он чувствует себя самозванцем, занявшим чужое место. С Пэйцзюнем же намного проще: принеси, подай, направь, доложи — все выполняется без лишних вопросов и разговоров. Тот, кто сейчас перед ним, далеко не новенький. Не глупый мальчишка, который пожелал богатства для своей семьи, купился на предложенные блага. Он — молодой мужчина, его возраста, желавший когда-то принести славу и честь своему роду, верой и правдой служить стране. И всё он не выдержал, хотя, судя по докладу Пэйцзюня, сражался три с лишним года назад на войне, на стороне императора. И сейчас попытался сбежать. Но из личной тайной организации Его Величества лишь два выхода: головой под меч или грудью под гвозди цицяо. Оба обещают лишь смерть, гвозди только делали ее более мучительной. — Правила для всех едины, ты должен помнить об этом, — Цзышу лично вбивает последний гвоздь в измученное тело. Следит за реакцией. Мужчина, далеко не юнец, бледен до смерти, кровавая пена собралась у его рта. Если он выживет после перенесенных мучений, то сможет прожить еще три года. Но он не выдерживает: глаза становятся стеклянными, в них тухнет живой огонек. Его голова опускается вниз. Пальцы рук трясутся предсмертными конвульсиями, но и они потом становятся неподвижными. Цепи тихонько звенят последний раз. Наступает тишина, нарушаемая лишь мерным стуком капель о каменный пол. Цзышу чувствует зловоние смерти, ее незримый дух. Смотрит на слегка подрагивающие руки, который раз обагрившиеся. Пускай сейчас он убил далеко не невинного человека. Но это был один из тех, кто доверился ему. А он вновь легко предал чужую веру в себя. Как и полагается на его службе. Все что угодно ради Его Величества. — Господин Чжоу, мне только что сообщили, что вас к себе требует император, — с порога докладывает ему Дуань Пэнцзюй, зашедший в камеру. Лорд Чжоу кивает ему, не глядя, встаёт и идёт прочь из лабиринта темниц. Двери в тюрьму за ним с тяжёлым скрипом и лязгом закрываются. При выходе все еще ощущается окружающий смрад, запах крови и гнили. Но за стенами, при первой паре шагов, всё будто остаётся в прошлом: в нос ударяет благоухание цветущей зимней сливы. Если только было можно, Чжоу Цзышу бы праздно насладился и запахом, и красивым пейзажем вокруг места, которое, по злому року судьбы, стало последним увиденным для большинства его подчинённых. Сапоги утопают в снегу мало протоптанных дорожек во дворе, снежинки же, при каждом шаге, сыпятся на голову из-за поднявшегося ветерка. Он не чувствует себя свободным. Но ощущает предвкушение того момента, как выйдет из-под сводов чужих владений. И пускай в нем будут даже гвозди, отравляющие и нарушающие потоки его внутренних сил, этого чувства властности над собственной жизнью у него никто не отнимет. Единственные, кому он еще останется что-то должным, будут только мертвые из-за него люди. Не тот, кого он только что замучил. А другие. Те, кого он по-настоящему предал. Те, о ком говорил ему мужчина на смертном одре. Собратья. — Приветствую вас, Ваше Величество, — Цзышу кланяется в низком поклоне и чужие руки останавливают его, заставляя выпрямиться. — Цзышу, не нужно, — на самом деле Хэлянь И приятно такое поведение своего подданного, это угадывается в искрах его глаз и мелькнувшей полуулыбке. Но он предпочитает при Цзышу разыгрывать добродушного старшего брата, опекающего нерадивое чадо. И в то же время — посылать его отнимать чужие жизни, не щадя ни себя, ни других. Император хлопает его по плечу и приглашающе показывает рукой в сторону стола, у стены тронного зала. — Прошу, присаживайся! — Как пожелает Ваше Величество, — Цзышу покорно принимает приглашение к столу с угощениями и вином и усаживается на резной стул, а Хэлянь И недовольно цокает языком. — Вечно ты со своим официозом, А-Шу. Цзышу не может простить себе смерти своих собратьев. Не может вынести, что его шиди, Лян Цзюсяо, пускай и по собственной глупости, уже давно погиб во время одной масштабной битвы, тайком от грозного главы Тянь Чуан пробравшись туда, чтобы воевать. А недавно, уже Цинь Цзюсяо, погиб во время одного из заданий. Оба дорогих его сердцу шиди покоятся в землях теперь опустевшего поместья «Четырех сезонов». В глазах Цзышу, эти люди были единственными крохами чего-то светлого в его жизни, и даже они канули в кровавую бездну из-за жажды власти жестокого правителя. Жестокого во многих вопросах, прикрывающегося маской добродетели, но так, почти по-дружески, салютующего ему рюмкой. В его глазах мерцает доброта и сердце Цзышу мечется. Как его оставить, когда он такой с ним? Он не останется верным псом Его Величества. Его оружием, разящим врагов. Он, как и любой клинок, может сломаться. Истончиться. Вот и его запал, вера в лучшее, в процветание, все это истончилось. И теперь Чжоу Цзышу вынужден сидеть перед, пока что, его императором. Который, по обыкновению, укоряюще смотрит на него, когда он ни к чему не притрагивается, вперив взгляд вникуда. — А-Шу, ты совсем не пьешь и не ешь. Не приходишь на наши обычные посиделки. Ты в порядке? У тебя немного болезненный вид... — Хэлянь И действительно верит в ту заботу, которую пытается показать? Он даже обеспокоенно глядит на Цзышу, сидя за своим маленьким столиком напротив, лишь пригубив немного вина. Его золотые одежды кажутся сейчас Цзышу непомерно тяжелыми. Словно тот устал нести бремя, которое на себя взвалил. Устал терять людей, которые подняли его к власти. «Вскоре тебе придется остаться в одиночку, Принц Цзин. Верный Цзышу больше не может быть подле Вашего Величества», — глава Тянь Чуан все же прикасается губами к кромке чарки, пробует вино. И с досадой замечает, что все еще чувствует вкус. Скоро это изменится. В выделенных ему покоях, Лорд Чжоу снимает с себя официальные синие одежды, оставаясь в простом нательном халате. Развязав пояс, обнажил грудь, нащупал то место, где торчало из нее железо. В голове мелькают картинки, обрывки фраз и воспоминаний. Среди них молодой и живой Лян Цзюсяо, в Лянгуане, который со слезами на глазах кричит о том, что дорога к трону устлана трупами. Обвиняет его в бесчеловечности, а он, Чжоу Цзышу, влепляет ему пощечину, не в силах найти оправданий тому, что делал во время дворцовых интриг, в которые погрузился с головой. Образ сменяется на другой, с телом молодой девушки, сжавшей что-то тонкое и деревянное в своей ладони. После всплывает один очень странный эпизод. «Забудься со мной. Ты слишком много думаешь», — шепчет ему знакомый голос. Он же потом и приговаривает: «Призракам не место среди живых, А-Сюй. Твое место рядом со мной». Цзышу ощущает себя странно. Он делает всё как полагается по его должности и статусу. И в то же время яростно желает содрать с себя эту маску лицемерия и лжи. Он кланяется низко императору, вознося на людях ему хвальбы, и молится мысленно о том, чтобы тот остановился в своей жажде власти. Желает быть верным своему слову и предаёт того, кому служил долгие годы, со своих пятнадцати лет, разочаровавшись. И все ещё, несмотря ни на что, чувствует привязанность к нему. Пальцы скользят по корочке засохшей крови вокруг гвоздя. Он берет из ящика своего стола ещё один, такой же, и молоток. Сует себе полотенце между зубов и решается на второй шаг своего плана. Привалившись к каменной стене, он глухо стонет. Но радости все же больше: осталось всего пять гвоздей. Вторая важная акупунктурная точка повреждена. Чжоу Цзышу ощущает нарушение потоков ци, горящую огненной лавой боль и встречает их с благодарностью. Он сползает вниз по стене, дрожа всем телом. Отбросив маленький молот в сторону — тихо смеётся, глядя в потолок и видя переплетающиеся видения из прошлого. Слезы струятся по его лицу, искажённому некрасивой гримасой.