27 месяцев до последнего гвоздя

Балкон дворца пронизывает ледяной ветер. В ночной тьме виднеются огни зажженых факелов двора. Красивый вид выходит на двор, ворота, а вдали расположилась тихая и, местами, слегка заледеневшая река Ванъюэ. Лодки, проплывающие по ней, светились зажженными фонарями. Дацин сейчас спокоен, звёзды на небе скрываются порой за облаками. Полная луна освещает город Сына Неба, одаривая своим лунным светом и красотой как благословением. Ворота, на которые выходит своим обзором балкон, медленно и скрипуче распахиваются. Между створками массивных ворот показалась лошадь: стук ее копыт приглушается снегом, хотя, при попадании на камень, звучит более четко. Всадник спускается тихо: резво спрыгивает, сапогами прямо в наметенный свежий снег. Лицо скрывает накидка, на поясе сверкает металл и тут же прячется за прикрывшими его одеяниями. К нему подбегает один стражник и, переговорив с приехавшим, берёт животное за поводья, отводит в сторону конюшен. Сам всадник движется ко дворцу немного шаткой походкой, как если бы был не уверен в своих действиях, но весьма настойчив в стремлениях. Хэлянь И не спится, он ждёт. Забивает потуже трубку с курительными смесями, щёлкает повелительно пальцами расторопному слуге, который помогает после поджечь ее. — Кто прибыл? — Этому ничтожному пока не доложили, Ваше Величество, — покорно кланяется ему слуга. Затянувшись шаманской трубкой, Хэлянь И бережно гладит ее пальцами, стучит слегка ногтем по тонкой деревянной боковине. Вглядывается в парящие темные облака, раскинувшиеся над ним. Буквально через пару минут за спиной возникает странная тень. А его слуга, который до этого был рядом, куда-то запропастился. Не успев вовремя развернуться, почувствовав чужое присутствие, Хэлянь И оцепенело спрашивает: — Ты пришел за моей жизнью или…? — его, конечно, как и любого другого правителя, пытались убить. Но ещё никто этого не пытался сделать в самом сердце дворца, на балконе из тронного зала. Однако страх сковал его быстрее, чем какая-то рациональность сумела возобладать над телом. С этим страхом живёт все свои года, он привычен, въелся в подкорку. И не отпускал никогда, даже когда из наследного принца он стал императором. Тихий знакомый надломленный смешок позади выдергивает императора из мутного липкого чувства опасности, похожего на ощущение меча, прицелившегося точно в спину. Которое оказывается обманчивым. — Разве этот недостойный не сделал все возможное ранее, чтобы вы жили, Ваше Высочество? У Цзышу никогда не было желания убивать вас. Только тогда правитель оборачивается. И расслабляется, не обращая внимания на оговорку. Действительно: Чжоу Цзышу, собственной персоной. Тот, кто должен был вернуться спустя пару дней, а в итоге задержался. Мертвенно бледный, как будто собирается испустить дух прямо при нем. Рядом с его походным сапогом лежит слуга: то ли без сознания, то ли убитый. — А-Шу? — Хэлянь И указывает трубкой на тело в проходе. — За что ты так с моим подчиненным? Он же мой прислужник, разве ты не видишь? Господин Чжоу в непонимании смотрит туда же, куда и император. — Прошу прощения, господин. Мне показалось… Что он представляет угрозу. Не узнал его со спины. А со двора он выглядел опасным. Хэлянь И не понимает, как можно не узнать того, кто практически неотступно следует за ним в течение последнего года и подаёт то вино, то свечи, то трубку. — Я просто обезвредил его. Ещё раз, простите этого Чжоу… Прервав дальнейшие оправдания взмахом ладони, правитель выпускает дым изо рта. Цзышу прилежно замолкает. — Как задание? Выполнил? Неопределенно кивнув, ему говорят о том, что все было сделано как велено Его Величеством. Хэлянь И глядит на Чжоу Цзышу, который выглядит как тот, кто покачнется и упадет от любого дуновения ветра. Высыпав остатки непрогоревшей смеси в напольную глиняную вазу и убрав трубку в широкий рукав, он заставляет главу Тянь Чуан смотреть на себя. Обхватывает ладонью его замерзшее гладкое лицо, почему-то не прикрытое привычно маскировкой. Мимолётно задумывается о том, насколько тяжело было выполнить приказ, ища на дне глаз напротив протест. В памяти всплывает, как он и Цзышу выбирали свадебное зеркальце в его сокровищнице: красивое, резное, с узорами, отдающее золотом. «Для дочери министра Ли», — до Хэлянь И доходит, что именно сделал ради него его слуга. — Мой преданный А-Шу. Самый верный и достойный из всех. Ты хорошо потрудился на благо Нашего Величества. Пойдем, в качестве жеста доброй воли, я провожу тебя. Необходимо отдохнуть. — Благодарю, — тот смотрит ему в глаза, и Хэлянь И кажется, что он никогда ранее не видел такой преданности, плещущейся в них. А может никогда и не приглядывался. Тело остаётся лежать, о нем Чжоу Цзышу сообщает стражникам на постах: они расступаются и предусмотрительно не смотрят в лицо императору, а только строго вниз, чтобы не оскорбить Его Величество дерзостью прямого наблюдения. Чжоу Цзышу дозволено идти на полшага позади. Но, с каждым шагом своего императора вперёд, сам он замедляется. — А-Шу, — через пару лестничных пролетов оглядывается тот, вздергивая бровь в вопросе. — Этот слуга не может идти дальше, — глухо и тихо, расстроенно звучит, — простите, — он неловко оступается и падает на одно колено. В темном коридоре никого нет больше кроме них двоих, они уже ушли с самой охраняемой части дворца. Хэлянь И подходит ближе и протягивает свою царственную руку с перстнями. Цзышу она кажется светом во тьме. Или наоборот — местом, где пресловутый свет поглощается. Он слишком спутан в своих ощущениях и реакциях, его целью было добраться как можно скорее до Его Высочества… Величества, чтобы… Чтобы что? — Неужто тебя так потрепали на последнем задании? — рука правителя сама касается его, заставляя подняться. Обхватить себя. Они доходят до входа в покои главы Тянь Чуан, где последние года четыре жил Цзышу по его приказу, и их замечает один из стражников, делающий обход: тот пытается угодить своим начальникам и помочь. — Не нужно. Ступай прочь, — Хэлянь И сам отворяет двери и помогает Цзышу войти, закрывая вход, лечь на кровать. Зажигает свечи, с трудом вспоминая, как это вообще делать самому. — Я могу пригласить придворного лекаря. А-Шу мотает головой, опираясь на спинку узкой кровати: — Его Величество слишком добр к простому слуге. Этот Чжоу чувствует себя лучше. Дацину повезло, что у него есть такой правитель, — тихо кашляет в конце своей речи он. Пот скользит по лицу неровными каплями: они облепили весь лоб, заставляя волосы прилипнуть к нему. Он закрывает глаза, сильно зажмурившись. Император садится рядом, прикладывая руку пульсу на открытом запястье, отсчитывая его. Хмурится. — Ты совсем не в порядке. Цзышу еле приподнимает веки, с упрямством смотря на него. Хэлянь И хмыкает: в этом весь его А-Шу, не терпит лекарей ни в каком виде. — Если тебя не будет рядом в полном здравии, кто защитит меня? — резонно замечает он, делая неопределенный жест вверх. Цзышу словно прикипает взглядом к его пальцам. Но, как потом оказывается, когда они обратно ложатся на колено, его внимание захватили все же не они, а то, что находится позади. Смотря куда-то вбок от головы императора, в его взгляде читается проявляющаяся боль напополам с ужасом. Хэлянь И оборачивается: всего лишь картина с цветами сливы. Все, за исключением одного цветка, окрашены в красный. — Цзюсяо… — прошептали позади надрывно и Хэлянь И, повернувшись к Цзышу, крепче сжимает его запястье. Тяжело вздыхает и прикрывает на мгновение веки. — Я понимают твою боль, А-Шу…— назвав его по имени, Хэлянь И, вдруг, кряхтит. Так трудно глотнуть воздуха. Рука Чжоу Цзышу очень крепко впилась в его горло, стремясь задушить, мешая даже сглотнуть. Его лицо выражает сейчас уверенность в своих действиях. Безжалостность. С таким же видом он, во время последней битвы с варварами за дворец, разрубал стрелы, которые летели в Хэлянь И. «Если так решено судьбой, то умереть вместе тоже будет неплохо», — сказал он ему тогда, гордо защищая своего правителя до конца. — А…Шу… — хрипя, он пытается отпихнуть эту крепкую на удивление ладонь, с силой сжавшей свои ледяные пальцы на нем. Они холоднее, чем бывает у обычного человека. — Поче…му? Цзышу видит мутный, сюрреалистичный и двоящийся образ императора: густые разводы по лицу, с которого он слизывал красную жидкость, стирая ее пальцем с щеки. На его собственное немое «почему?», в ушах нарастает гул и мягкие чужие слова: «Хочу тебя себе. Такой ответ устроит?». Хэлянь И с ужасом смотрит на то, как горячие капли крови текут при кашле изо рта Цзышу, из глаз. Тот слабеет и, содрогнувшись, отпускает его, а вокруг откинувшегося на кровати тела наросло мерцание внутренней силы. Отшатнулись и потерев шею, он видит, что Чжоу Цзышу не перестает кашлять и исторгать кровь из трех отверстий цицяо. У его верного подданного началось искажение ци. Он слышал о таком явлении у людей из Цзянху. Хэлянь И спешно вызывает лекаря и стражу: те, с невиданной быстротой, прибегают и купируют этот странный приступ. После осмотра неподвижного тела его двоюродного брата, старик-лекарь говорит, что что-то спровоцировало это. Что-то очень личное. Хэлянь И озаряет, что могло послужить причиной. — Уберите эту картину прочь, — приказывает он стражникам, махнув рукавом на полотно с цветами мэйхуа. — Туда, где ее никто не найдет. А лучше — сожгите. Недвижимый Цзышу практически не моргает. Но провожает остекленевшими глазами уничтожаемую чьей-то внутренней силой картину, которую он когда-то рисовал сам. Не реагирует после, когда к его покрывшемуся испариной лбу притрагиваются на прощание губы правителя. Через пару дней Хэлянь И навещает Чжоу Цзышу, когда его подчиненный Хань Ин помогает тому одеться. Суровый несгибаемый Цзышу крайне слаб, но, при виде своего правителя, все равно старается встать и поклониться. Император не препятствует, лишь внимательно смотрит на эти потуги. — Господину Чжоу уже лучше, Ваше Величество, — подаёт голос Хань Ин. Ему жестом (император) и резким взглядом (Цзышу) приказывают уйти. Тот откланивается, явно нехотя, прикрывает за собой дверь. Поступи его удаляющихся шагов не слышно. Цзышу не разгибает спину, хотя она еле заметно дрожит от напряжения. Пока Хэлянь И не отдаст приказ, он не посмеет этого сделать. — Ты помнишь, что произошло? — медленно и с сомнением тянет голос повелителя. — Ваше Величество? — отзывается тот явно удивлённо. Хэлянь И считает себя экспертом во лжи и двуличном поведении, с помощью которых выживал все года до своего восхождения на трон, а потому внутреннее напряжение отпускает его. Он позволяет Цзышу разогнуться из поклона, усаживает его обратно на кровать и опускается рядом, придерживая за предплечье. — «Дагэ», — совсем не намекает Хэлянь И. Цзышу чуть улыбается, на его все еще бледном лице это выглядит как предсмертная маска. Жуткое зрелище. — Дагэ, — покладисто отвечает он и кивает. — Как я добрался досюда? Хэлянь И медлит. Взгляд Цзышу такой же как и ранее, просто усталый. — На лошади прискакал ночью. Тебя чуть не хватило полное искажение ци. Как себя чувствуешь? — Будто сражался с варварами. Как во время войны… — его взгляд мутнеет от нахлынувших на мгновение воспоминаний, а после проясняется. — Я буду в порядке. Царственная ладонь обнимает за шею, заставляя смотреть на себя. — Пожалуйста, будь, — едва слышный шепот. Взгляд глаза в глаза, в нем так много невысказанного: волнения, старой знакомой привязанности… И чего-то ещё, неизведанного. Чжоу Цзышу замер, дыша через раз. Хэлянь И, качнувшись, будто хотел податься зачем-то вперёд к его лицу, встаёт. «Игра воображения», — решает ошеломленный Цзышу, когда тот выходит из покоев не попрощавшись. Он тоже чуть не двинулся вперёд. А потому притрагивается к губам пальцами, проводит с лёгким усилием, чтобы убрать странный зуд в них. Укладывается поудобнее у себя в аскетичных покоях, ворочается. Нравы столицы более раскрепощенные, но подобная связь все равно порицается в обществе. Но Цзышу — лишь двоюродный брат Хэлянь И. И в этом самом обществе появляется только по приказу последнего. Лорд Чжоу не готов долго размышлять об этом лишь потому, что ему что-то показалось. Хочется вина, рука тянется к бутылке под кроватью, но лишь задевает слегка горлышко. Бутылка качается и сдвигается дальше. Чжоу Цзышу чертыхается. — Отдамся за возможность выпить, — он продолжает тянуться и у него, с четвертой попытки, получается. На дне сосуда содержимого хватает лишь на маленький глоток. Он смакует вкус, как ему чудится: «Считай, что продал». И мягкий смех, не принадлежащий никому из тех, кого он мог бы вспомнить. При нем редко кто теперь смеётся. Осмотр показывает, что он в комнате один. И никого больше. Обстановка практически такая же как и прежде, возможно излишне пустоватая: взгляд натыкается на стену, на ней — прямоугольное белое пятно от того, что там когда-то, наверно, висело. Но его больше волнует сама фраза, мелькнувшая вдруг, она всколыхнула... Он явно что-то забыл. И пытается теперь отчаянно вспомнить. Тело начинает гореть огнем, как если кто-то пытался бы вынуть из него все кости разом. «Забудься со мной... Тебе не больно?» — неожиданно обеспокоенный и тот же неизвестный голос в голове задаёт вопрос. Нежный, как если бы ему в чем-то сочувствовали. У него в груди что-то разрывается. Опустошенная бутылка катится по полу. Цзышу действительно почему-то больно.