27 месяцев до последнего гвоздя

Бежать, пока есть силы, за высокой мужской тенью: от бега, прыжков, кувырков, изрядного применения ци болят лёгкие и все тело. Он стремится догнать наглеца, укравшего у него буквально из-под носа сведения, за которыми приходилось охотиться месяцами. На улице зима, ночь: слишком холодная и снежная погода для этой части страны, где обычно климат не столь беспощаден. Но пальцы рук уже заледенели, их не спасали кожаные перчатки, как и тело — утепленная черная накидка и доули. — Да кто ты такой, что смеешь воровать? — кричит негодующе Чжоу Цзышу, позволяя гневу вырваться наружу, когда, запыхавшись от напряженной гонки, опирается на ствол дерева в лесу. Фигура выходит из своего укрытия, укутанная в непростительно невинные и чисто-белые одежды, её лицо скрывает непрозрачная повязка, которую треплет лёгкий ветерок. Судя по тому, как человек хватается руками за дерево, ему тоже не просто дался этот бег: грудь тяжело вздымается, длинные волосы растрепаны. Глаза же вдруг резко сверкают намеком на азарт. — Если догонишь — узнаешь. Но лучше просто позволь мне уйти. Тебе не угнаться за мной. Чжоу Цзышу ещё несколько минут назад был на постоялом дворе с группой людей, старался не разбудить никого и втихую забрать ценные архивы, посвященные Альянсу Пятиозерья и Долине Призраков. Все, что касалось Пятиозерья, уже находилось у его подчинённых. Но информация о Долине сворована этим человеком напротив: он ворвался через окно второго этажа, пока охрана стояла в дверях, схватил пухлую стопку докладов и бросился наутек. Цзышу дорого обошлись эти сведения: его информатор непрерывно следил за горой Фэнъя, за всеми, кто там находился. И с механическим воробьем посылал еженедельно отчёты о продвижении дел, назначил встречу: он нашел что-то немыслимо важное и желал поделиться этим лично. Как сейчас понимает глава Тянь Чуан, его подопечный, скорее всего, убит. Вполне возможно, что на пути к своему командиру его и не стало. На назначенную встречу он не пришел, хотя последний доклад отправлял совсем недавно. Подняв ровный взгляд на своего противника, Цзышу мчится вперед, доставая меч; его глаза мигом вспыхивают сталью. Враг не отстаёт в умениях и скорости: меч с лязгом встречается с веером, чей корпус явно укреплен металлическими пластинами. Почему-то в этом не возникает сомнений: невозможно так драться обычным веером. Они парируют удары друг друга, сталкиваются оружием, локтями, ногами. В какой-то момент Цзышу просто впечатывают в кору дерева, которая, несмотря на плотные одежды, больно проезжается по его спине, вызывая рассерженное шипение. — Тебе лучше сдаться, — шелестит чужой голос в паре цуней от его лица, а меч выбивают из хватки пальцев, полоснув корпусом веера по кисти. В самый последний момент Цзышу успевает перехватить руку, державшую смертоносное оружие, зажимая болевые точки на ней. — Не сегодня, — он разворачивается и сам впечатывает противника в дерево, заставляя окраситься белоснежные одеяния в кровавый цвет. — Ты испортил мне ханьфу! — цедит мужчина, у которого повязка на лице и шея обагрились, а алая жидкость тоненьким ручейком начала стекать на ворот со скрупулезной вышивкой. Удар был с приложенной ци. — Купишь себе новое, если выживешь, — усмехается Лорд Чжоу, считая, что на этом противостояние окончено. Но нет. Все с точностью до наоборот. Он просто не рассчитывал, что его пнут в солнечное сплетение и повалят в снег, заставляя перекатываться по нему, отбиваться от яростной рукопашной атаки. Его доули ломается при падении; уже становится крайне опасно драться в таком положении, когда бамбуковый каркас разделенного на несколько частей головного убора грозится впиться в шею. Противник пригвождает его к земле: сев сверху, зажав пару акупунктурных точек и заблокировав меридианы. Невозможно в таком состоянии пользоваться ци, отбиваться, в случае смертельной угрозы. Но почему-то тот его не добивает: он лишь тяжело дышит и внимательно рассматривает. Противник явно превосходит Цзышу по навыкам. Стоит признаться, Чжоу Цзышу впервые встречает кого-то, кто настолько сильнее его самого. — Я же говорил, что тебе лучше сдаться, — незнакомец сплёвывает сгустки крови на снег. Луна светит очень ярко. Можно разглядеть темные сверкающие глаза подлеца, большой нос, выделявшийся под повязкой, угадать очертания рта, выдыхающего воздух из лёгких. Рука незнакомца проходится по шее и Цзышу напрягается. Лучше бы он убил его, потому что то, что намеревался сделать он, ещё хуже чем смерть: его пальцы поднимаются выше и распускают волосы, забрав повязку, стягивающую их в высоких пучок. Оставить беззащитным, простоволосым… Какой позор! Если вор хотел его унизить, то с этой задачей он справился превосходно. Хорошо ещё, что рядом никого нет. Вор поднимается, еще раз сплюнув на снег розоватую жидкость. — Теперь мы в расчете, — он, шатаясь, идёт за веером, а вернувшись приносит и ему, поверженному, меч, который кладёт рядом. — Через пару минут сможешь двигаться. Был рад встрече. С удовольствием продолжил бы знакомство, но у меня не так много времени. В пару быстрых, усиленных внутренней духовной силой, прыжков он удаляется. Когда Цзышу может наконец двигаться, то возвращает меч в ножны, оторвав перед этим подол накидки, чтобы хотя бы ее лоскутом прикрыть свой позор, собрав пряди в прическу. Ему ещё предстоит держать ответ перед императором за то, что миссия частично провалена. Такое с ним случается впервые. Эта ночь слишком полна неожиданных неприятностей. Возвращение к группе людей, находящихся под его руководством, проходит спокойно. Никто не осмеливается задавать вопросы о том, что случилось с вором, получилось ли вернуть ценные бумаги, почему командир вернулся растрёпанным, а на и без того обычно бесстрастном лице красуется каменная маска тихого пугающего негодования. Все вместе они прибывают ко двору столицы лишь через несколько дней. — Цзюсяо позовите ко мне в кабинет, в остальном можете быть свободны до других указаний. Перед Его Величеством я отчитаюсь лично. Его оставляют одного в тьме ночного императорского двора. Цзышу некоторое время стоит так, в смятении чувств: ему кажется, что надвигается буря, сейчас же — лишь временное затишье перед ней. — Лорд Чжоу, — приветствует его дворецкий при дворе, а также и член Тянь Чуань. Не самый сильный по умениям, но точно не глупый. — Пэйцзюнь, — узнает по голосу и кивает ему Цзышу, оборачиваясь лицом, — что могло понадобиться от меня в такой поздний час? Его Величество…? Тот отрицательно мотает головой и приглашающе проводит рукой в сторону открытых проходов двора. Цзышу понятливо кивает и следует за ним. С каждым шагом все больше растет тревога в душе. Дворецкий открывает железную дверь тюрьмы. — Есть то, на что вам следует взглянуть лично. Проход медленно закрывается с протяжным скрипом. Освещённое факелами помещение уходит коридором вниз. При появлении Лорда Чжоу и его подопечного, стражники встают по стойке смирно. — Приветствуем…! — начинается хор голосов, но обрывается взмахом руки. — Пэйцзюнь, надеюсь, это что-то действительно важное. Мне ещё нужно доложить… — Поверьте, глава, вы бы захотели узнать это в первую очередь. Император уже в курсе и прислал свое дозволение. Они спускаются на один из нижних ярусов, где всегда безумно сыро и холодно. Идеальные камеры для политических пленников, их пыток и… сохранения трупов для исследований императорского врача. Как раз они останавливаются перед последним типом камер. Дворецкий отпирает помещение массивным железным ключом, Лорд Чжоу зажигает ближайшие факелы при входе. — Новая разновидность яда обнаружена? — любопытствует Цзышу, на что Пэйцзюнь молчит и просто откидывает простыню с ближайшего стола, на котором расположилось тело. Видя его, Чжоу Цзышу бледнеет и делает шаткий шаг назад, не в силах сразу прийти в себя. — Лорд Чжоу, что мне…? — Никого не впускай сюда. Я не желаю кого-либо сейчас видеть. — Как прикажете. Дверь закрывается, слышатся намеренно громкие удаляющиеся шаги. Цзышу вновь подходит к столу, осматривает человека, касаясь трясущимися руками спокойного холодного лица. Под ним, на горле, красуется красный росчерк пореза, лёгкий. — Цинь-ди… Мой родной шиди, как тебя угораздило… У него нет слез в глазах, хотя они и напрягаются от невыносимого жжения в них. Он не воет здесь раненным зверем, потому что не может поручиться за то, сколько это продлится. Ясно лишь одно: из поместья Четырех Сезонов, хозяином которого он являлся, никого не осталось, кроме него самого. Все его ученики и братья погибли. У него больше нет никого близкого. Многие годы верного служения кажутся теперь бессмысленно потраченным временем: он хотел защитить собратьев, по итогу же — приблизил их гибель. Цзюсяо, понятное дело, не отвечает ему, но яркий след на его горле притягивает невольно внимание. Шиди пришлось столкнуться с кем-то, превосходящим его по навыкам, иного объяснения, почему он лежит тут, не было. Изучая смертельную рану, Цзышу приходится признать, что с таким он не сталкивался. Слишком чистая работа. И только под самый конец пореза кажется, что оружие будто соскочило из-за маленькой грани или зазора на нем. Скрип со стороны входа отрезвляет и вырывает из мыслей. — Пэйцзюнь, я неясно выразился? Говорил же, что никого не желаю видеть… Шаги за спиной продолжают приближаться, но дверь скрипит снова. Вошедший останавливается позади, его дыхание ровное, спокойное. — Даже меня, А-Шу? Обернувшись, Цзышу видит пришедшего и поспешно склоняется, выражая почтение. — Ваше Величество, — он не решается поднять на него прямой взгляд, — простите этого слугу. — Ты мой двоюродный брат. Я не могу не прийти, когда у тебя горе, — Хэлянь И заставляет его встать из склоненной позы, держа за плечи. — Когда от командующего второй группы пришло сообщение о его смерти, я распорядился, чтобы Цинь Цзюсяо принесли сюда. Чтобы ты мог… попрощаться с ним. Это случилось пару дней назад. Крепкие руки Хэлянь И держат Цзышу в реальности, не давая распадаться на части тому, что осталось от его души сейчас. — Тише-тише… — успокаивающий шепот у самого уха и неловкие похлопывающие движения руки по спине, будто этот человек никогда никого не утешал. Или делал подобное слишком давно. В этот момент Цзышу ему благодарен за поддержку. За что ему винить его? Ведь именно из-за приказов господина Чжоу все погибли. Но все же, в ответ на утешение, слова благодарности приходится выдавливать из себя. — Спасибо, — хрипит он, коря себя за минутную слабость. Он ненавидит быть слабым при любых обстоятельствах. — Спасибо...дагэ, — на последнем слове его голос чуть срывается. Ладони Хэлянь И вдавливают его в себя, пальцы зарываются в растрепанные и наспех завязанные волосы, а Цзышу с запозданием думает, что так и не успел переодеться в чистые, незапятнанные кровью, одежды после дороги. И вся пыль и грязь на них может запятнать императора Дацина. Об этом же, видимо, думает Хэлянь И, почувствовав, как деревенеет в утешительном полуобъятии тело. — Приведи себя в порядок и поднимайся ко мне в покои. Уже довольно поздно, но нам есть что обсудить. Заодно выпьем вина и расслабимся. Распоряжусь, чтобы принесли поздний ужин. Понимая, что это далеко не просьба, Цзышу кланяется, не оглядываясь на лежащего позади него Цзюсяо, и выходит из камеры. Все, что он теперь может сделать для своего шиди — только попросить кого-нибудь организовать погребение. Этот вопрос быстро разрешается с попавшимся на пути Хань Ином, когда Чжоу Цзышу движется уже в покои императора собранный, отмытый, полностью серьезный и готовый внешне, кажется, ко всему. На нем — простое обычное ханьфу, без вышивки, волосы собраны в низкую незамысловатую прическу. Но, даже при показательно расслабленном виде, гибкий меч опоясывает его фигуру, скрытую под накидкой. Он всегда должен помнить о защите императора. Даже если открывает створки в его покои только для того, чтобы послушать наставления и выпить. Хотя караул стражников должен об этом беспокоиться больше. — Входи. Ты заставил Нас долго ждать. Твое счастье, что Мы имеем к тебе особое расположение. Хэлянь И нельзя назвать другом или товарищем ни раньше, ни, тем более, сейчас. Даже редкое «дагэ» в его адрес, Цзышу позволяет себе только при разрешении, косвенном или прямом, и то далеко не всегда. Бывший принц ему скорее кто-то вроде человека со схожими идеями о правильном устройстве государства. Единомышленник. Так он раньше полагал, а потому почти пятнадцать лет следовал за ним, тем, кто более всего был достоин стать императором среди прочих. И в итоге стал им, благодаря Цзышу и его поддержке, навыкам. — Присаживайся. Бери вино и располагайся, — сам Хэлянь И сидит на своей лежанке, в накидке, поверх ночного нательного халата. Он пригубляет вино, внимательно следя за тем, как Цзышу пододвигает стул поближе к кровати императора и угощается переданной ему второй чаркой. — Данные о Долине утеряны. Наш разведчик убит. Возможно, последние недели нам слали поддельные доклады. Зато об Альянсе собрана вся необходимая... — Что же помешало тебе получить имеющуюся информацию? — перебивает Хэлянь И, делая глоток. Его поза, до этого бывшая расслабленной, выдаёт сейчас напряжение. — Человек из Цзянху. Совсем необычный. Тот, кто, вероятно, и убил разведчика. — Он узнал тебя? Цзышу мотает головой и император расслабляется. Сейчас практически не осталось тех, кто мог бы узнать в начальнике разведки бывшего первого ученика некогда известного поместья Четырех Сезонов. — Мне начинают казаться странными движения народа в Цзянху. Находится не в моей власти, но границы… немного шатки. Каждый генерал хоть немного владеет своей ци, но вот остальные солдаты не столь сведущи, умелы, — Чжоу Цзышу хочет задать вопрос, но повелительное движение чужих пальцев рук заставляет его понятливо закрыть рот. — Мы вернёмся к этому позже. Но знать о предполагаемых противниках должны все, что только можно. Пока время терпит. Цзянху в любом случае мал и мы сможем либо отразить удар, либо же нанести его первыми. По поводу Цзюсяо… Давай почтим его память. Они оба чуть притрагивается к вину, а остальное разливают на пол. Слуги потом уберут, но сейчас правильно сделать именно так. — Знаю, что твое сердце скорбит, Цзышу. Наверно только Хэлянь И и Цзин Бэйюань могли сказать ему подобное. Потому что для остальных Чжоу Цзышу всегда был бездушным и безжалостным, безликим главой Тянь Чуан. Они же видели его лицо в смятении чувств, а тот же Хэлянь И и вовсе — в страхе, в ранние годы. Мотивы Бэйюаня в такие моменты, он думал, понимал: во всей его позе показывалось неясное знание того, кем Цзышу является. Порой казалось, что Бэйюань знал его ещё до того, как они встретились, будто виделись в прошлой жизни. Но тот же император, пускай многое видел, все же, обычно не столь… мягок. Цзышу не видит подвоха, однако чувствует, что он точно есть. — Благодарю, Ваше Величество, за понимание. —...но вынужден дать тебе неприятное задание. Мне доложили, что бывший министр Ли нас предал и активно пытается переманить людей на свою сторону. Он знает о Тянь Чуан. О том, как мы работаем. «Как я работаю, ты имел в виду», — залпом допив остатки вина, глава Тянь Чуан уже знает, что услышит. Но знание, будучи неозвученным, сохраняет видимость того, что он поступает правильно. Что он действительно делает всё ради блага живущих в Великой Цин людей. — Ты должен будешь обезвредить его, А-Шу. В кратчайшие сроки. Его и семью. «Цинъань», — с внутренним содроганием и отчаянием понимает Чжоу Цзышу. Возлюбленная Цинь-ди. По окончании разговора он так же смиренно кланяется, как и ранее, и могло бы показаться, что его нисколько не волнует ничьё будущее. Но это было не так. Теперь уже — нет.