Heaven knows what

***

Я здесь уже около месяца, но до сих пор не справляюсь с этой кофемашиной. В итоге, она плюется в меня сливками. Выключаю аппарат, так и не доделав кофе. Моя инициатива быть хоть чем-то полезным по дому и сделать кофе Сонхуну, поскольку ему привычно в такое время выпить чашечку, провалилась. Сонхун заглядывает на кухню. — Опять сражаешься с техникой? Глянув на мою черную футболку, добродушно улыбается. — Бедняга, она опять тебя обкончала. — Я хорошо умею варить в обычной турке, давай купим? — Я знаю, что ты отличный варщик. Только варку кофе доверь кофемашине. Ты скоро привыкнешь. Меня всё еще триггерит от слова “варка”, хотя я совсем не против, когда на эту тему шутят, особенно Сонхун. Но единственный раз в моей жизни, когда я к чему-то быстро привык - это к наркотикам. Я вздыхаю. — Хах. Пак Сонхун оптимист. — Оставь, я сам. Подходит, начинает процесс заново. Техника его сразу же слушается. Я стою рядом, залипший. Перевожу взгляд с его рук на его плечи, лопатки, спину. В домашней одежде и обстановке он выглядит совсем по другому, не так, как в процессе работы и на съемочной площадке. Сейчас он более нежный, настоящий. Совсем не такой, когда супит брови, делая строгое сосредоточенное лицо. Хотя сам по себе он не строгий, скорее требовательный, причём больше - к самому себе. Кофе готов, наполняет своим ароматом кухню. Мне нравится, но мне нельзя кофе, как и любые другие стимулирующие напитки. Даже чай. У моей раздербаненной наркотой нервной системы сразу развивается тревожность, снять которую могут только транквилизаторы. С ними мне частить нельзя. Теперь всё, что у меня есть - это минимальная доза антидепрессантов, не дающих моим серотониновым рецепторам окончательно атрофироваться с голодухи. Скудный паёк. Потому тело жаждет удовольствий, любых, доступных. Оно особенно скучает по окситоцину - гормону, что вырабатывается во время объятий, физической близости и имеет ярко выраженный успокаивающий эффект. Раньше я не нуждался в нем, его заменял целый букет гормонов поинтереснее, что выбрасывались в кровь при употреблении. Но теперь я чист, а потому абсолютно пуст, оттого невыносимо тревожно и голодно. Надеюсь, он понимает это. Поэтому, я становлюсь сзади, вплотную, и кладу ему голову на плечо. Вроде, всё в порядке. Минимальную тактильность между нами он допускает. Поглядываю, как он размешивает свой напиток ложкой. — Что, тоже хочется? — Угу. Соскучился. — Бедняга. Всюду соблазны. Ох, если б он только знал. Застыв, делаю вид, что меня примагнитило к аромату кофе, на деле же - чтобы не отлипать от его плеча. Он его пока не убирает. Надеюсь, еще какое-то время простоять вот так. Как так получилось, что я начал жить вместе с режиссером - отдельная история, удивительная. Это о той удаче, что случается, быть может, раз в жизни. — Завтра встаём рано и на выезд. Публичная библиотека выделила помещение только до одиннадцати утра. Джуну нужна будет твоя помощь. Енджун. Он играет меня. В фильме о жизни наркомана. О моей жизни. Изначально задумывалось, что я буду играть сам себя. Это бы соответствовало режиссерскому почерку Сонхуна, однако во избежание неких рисков, уже перед самым началом съемок, он заменил меня Джуном. Я согласен с тем, что Енджун - отличное решение. Когда он входит в образ - в самом деле напоминает мне меня. Он хорошенько подготовился, изучив манеры и поведение наркотов. Съемки планируются длиться месяца три, таковы рамки бюджета. Фильм не повествует, а, скорее, просто показывает рандомный период моей жизни и не ударяется в рефлексию. Задумка совсем иная. Мы взяли реальные истории из моей жизни и скомпоновали. Вышло нечто. Так я понял, что имел в виду Сонхун, когда процитировал Марка Твена: “Новых идей не существует. Мы просто берем множество старых идей и помещаем их в своего рода мысленный калейдоскоп”. Компоновка - это искусство. Сам фильм без поветочки. Особое внимание Сонхун уделяет методу подачи, желая передать серость и наркоманскую суету, оторванность от мира, атмосферу безысходности, грязную уличную “эстетику” и немного, совсем немного затрагивая и любовь, прерванную внезапной, абсолютно бессмысленной смертью. Жаль, не моей. — Сону тоже надо будет помочь. Мы будем снимать вступительную сцену. — добавляет он. Сону. Ему отведена роль человека из моей жизни, чьё имя не хочу и всё еще не могу произносить. И никто из съемочной группы по личной просьбе Сонхуна тоже его не произносит. Заменили его именем Сону. Получается так, что Сону играет Сону. — Да, к труду готов. Сейчас Сонхун, разорвав физический контакт, пожелает спокойной ночи и удалится к себе. А я так больше не могу. — Сонхун? — М? — Можно сегодня я посплю у тебя? Я уже пару дней как напрашиваюсь, он же - явно не отказывает, но ведет себя уклончиво. — Мне еще работать за компьютером. — Мне будет намного проще заснуть под клацанье твоей клавиатуры. Он вздыхает. — У тебя опять обострилась тревожность? — Да, что-то в последние дни сильнее обычного. — Я смотрел, ближайшую неделю индекс магнитных бурь около пяти-шести. С тех пор, как я закошмарил свой мозг веществами - я стал еще и метеозависимым. Для меня вспышки на Солнце в самом деле не проходят бесследно. Однако, не потому мне всё хуже спится. Но версия про бури мне лишь на руку. — А я то думаю, что ж меня так хуевертит. — подхватываю тему. — Ладно. Можешь эту ночь у меня. Он сдаётся. Магнитные бури, начало ответственного этапа съемок и достаточное количество недель под одной крышей дали результат. Доступ открыт.

***

Горит тусклая настольная лампа. Я лежу на одной половинке, пока Сонхун занят за рабочим столом. У него большой объем работы и постоянные правки сценария. Днем, в перерывах между подготовкой к съемкам, он звонит мне и мы подолгу обсуждаем те или иные моменты. Иногда я приезжаю на съемочную площадку и консультирую актёров. Эта рабочая суета вокруг меня хоть как-то держит в тонусе, ведь после завязки я начал быстро утомляться. И сейчас меня уже здоровски клонит в сон, но беспокойство не даст заснуть. Мой взгляд блуждает по комнате. На стенах - ни одной фотографии, где Сонхун, к примеру, с наградами или на красной дорожке, жмет руку известным режиссёрам. В его комнате вообще нет ничего, что отражало бы его успех и всеобщее признание. Таким образом Сонхун будто напоминает себе о том, что не стоит зазнаваться. Вместо атрибутики славы - в комнате лишь пару интересных вещиц, отражающих род его деятельности и его самого. Больше всех мне нравится одинокая табличка на стене. Вернее, надпись, что выгравирована на ней. Греки оставили нам в наследство прекраснейшее слово нашего языка: «энтузиазм», от «эн тео», что значит «бог, который внутри» Это сильно. Мне вообще нравится его взгляд на вещи, его вкус к идеям. Правду говорят, что вкус к идеям - это об интеллекте. Не осмелюсь судить о собственном, но я способен ощутить его уровень. Правда. И я восхищаюсь им. Сонхуном. Поглядываю на его профиль, тайком наблюдаю. Он мягко клацает по клавишам. Периодически поправляет очки, всматриваясь в монитор. Он старается держать осанку ровно, но его то и дело сгибает и клонит к столу. В такой позе он особенно забавный, люблю наблюдать за ним таким. Вскоре он одергивает себя, ерзает на кресле, хрустит шеей и плечами, выравнивается. И по-новой. Мы знакомы с ним примерно месяцев восемь. Из этих восьми месяцев я полгода пробыл в реб центре, потому, по итогу, я наблюдаю за ним месяца два от силы. И я не могу насмотреться. Сегодня мы почти не виделись, я весь день ждал его дома. И сейчас всё еще жду. И я не знаю, просидит он еще минут двадцать или часа два. Спросить боюсь, это будет звучать с некой претензией. Вздыхаю чуть громче обычного. Сонхун реагирует внезапно, будто только вспомнил о моём присутствии. — Я думал, ты уже давно заснул. — Не получается. — Может, всё же, к себе? — Нихрена. Нет. Впервые оказавшись в его постеле - я уже не уйду. Я здесь потому что больше не могу быть в другом месте. С некоторых пор мне нужно больше. Конечно, меня уже греет то, что я - его материал, его проект, его труды, его бессонные ночи. Что я действительно важен. И он уже достаточно вложился в меня: лечение, реабилитация, которую я никогда бы себе не смог позволить. А после - забрал к себе. И самое главное - он дал мне стимул. Кинематограф вдохнет в мою никудышную жизнь новые смыслы, моя история получит отклик в сердцах тысяч людей. Быть частью чего-то значимого - волнительно. И, будучи свидетелем и участником этого творческого процесса, я чувствую себя наполненным, как никогда. А став частью жизни Сонхуна - чувствую себя живым. Но именно потому - одиноким. Раньше одиночество не беспокоило меня, потому что я был мёртв. Теперь же, когда я чист - я жив, а потому уязвим. И именно рядом с ним. Он - причина моей уязвимости и он же - моё лекарство. Поэтому я не хочу быть в другом месте. Не получится. Уже. Сонхун вздыхает. Снимает очки, откладывает на стол. Вижу - уже смирился, что сегодня я не уйду. Кровать, в конце концов, просторная. Оставляет тусклый ночник включенным. Мне нравится. С тех пор, как я слез - не могу спать в абсолютной темноте. Не понимаю, где я и жив ли еще. Наконец, мы оба под одним одеялом. Его тело очень близко, потому я ощущаю его тепло. Кутаюсь, еле слышно поглощаю носом его запах. Как и думал, меня от него мажет. Я снова наркот, дорвавшийся до дозы и не удивительно, что вскоре мне и этого становится мало. Хочу придвинуться ближе, но боюсь. Вот чёрт. Вздыхаю. — Ники? Настолько тяжело? — вдруг спрашивает он. — Очень. Черт, я вот-вот готов признаться, отчего именно. — Это всё из-за завтрашней сцены, которую снимаем? Вообще, в его вопросе тоже есть смысл. Но то, что будет завтра - уже случилось, когда-то. Возможно, я даже отболел. Точно не скажу, мне нужно больше времени, чтобы понять. В настоящем же у меня новая болезнь развивается. У неё новое имя. — Возможно да, а, возможно, и нет. — Тогда из-за чего? Чем я могу помочь? У меня сразу же ком в горле. Потому молчу, сглатывая этот нервный ком. Ничего мне не хочется говорить. Пускай хоть раз меня услышат, когда я молчу. Нащупав под одеялом его руку, я просто пытаюсь забрать её себе. И тут уже вздыхает он. — Не переживай, Ники. Всё это тоже проходит. Он несильно сжимает мою руку своей, но ничего большего. Он вообще понимает, о чём сейчас шла речь?

***

— Заканчиваем перекур и начинаем. — объявляет Хисын. Напарник Сонхуна, второй режиссер. Вместе они известны как ПакЛи, как двое братьев, только не по крови. В их фильмографии пять картин. Все были номинированы на множество наград и участвовали в конкурсных программах Каннского и Токийского ежегодных кинофестивалей. Они крутые ребята. Мне действительно подфартило. — Сцена с письмом. Ники, — обращается ко мне Сонхун и кивает на Сону с Енджуном. Эпизод с чертовым письмом. После нескольких попыток написать это письмо, Сону перережет себе вены бритвенным лезвием, купленным в ближайшем магазинчике хоз. товаров. Перед этим я, то есть Енджун, даже не прочитав содержание, насильно затолкает его в рот Сону. Енджун уже во всей красе: одет как бомж, волосам придали вид трех недельной немытости с помощью лаков и воска. — Смотри, Джун. Рвёшь и комкаешь бумажку намеренно долго. Затем хватаешь Сону за подбородок неожиданно и резко. Агрессивно и небрежно я впиваюсь в лицо Сону пальцами и запрокидываю его голову чуть назад. Мои руки будто помнят всё, что делали. Сону поддается, настраивается на нужные эмоции. — Вы не виделись две недели, но ты уже наслышан, как он этим ртом брал едва не у каждого, кого ты знаешь. Он отрицает это, но он наркоман. Наркоманам нельзя верить. Но ты тоже наркоман. И за это больше всего ты ненавидишь именно себя, однако постоянно переносишь эту ненависть на него. — Примитивнейшая проекция? — верно подмечает Джун. — Именно. Ты и сам не отличался верностью. Только он, в отличие от тебя, с тебя за это не спрашивает, потому что он принимает тебя смиренно, а ты - никак этому не научишься. Оттого ты в отчаянии. Понимаешь? — Ага. — И еще. Даже не читая письмо, ты уже знаешь, что там написано. Сону прощается с тобой, прощается с жизнью. От этого тебе еще больнее, настолько вы чувствуете друг друга. Ты знаешь, что если сейчас ты его оттолкнешь - он сделает это. Но всё равно отталкиваешь… — Ай. Я отдергиваю руку. Кажется, я увлёкся и довольно агрессивно сжал лицо Сону. Переусердствовал. — Я понял, понял. — спешит Енджун. — Я не способен нормально любить, потому выбираю ненависть. — Да. — Главное, — подключается Хисын, — Ты должен выглядеть не столько злым, сколько бесконечно несчастным. Ведь ты его, по-сути, убиваешь. — Убей, затем оплакивай. — добавляет Сонхун. Енджун с Сону кивают. Сону чуть проще. Как для актера новичка, он быстро адаптируется, податливый и гибкий. Джуну чуть сложнее, ведь он вообще не актер, а сценарист. Он чувствует особую ответственность, играя центрального персонажа, то бишь меня. Остальной актерский состав едва не с улицы взят. Еще одна фишечка “братьев ПакЛи”. Но оттого их картины сумасшедше реалистичны. Процесс пошел. Я же спешно удаляюсь, чтобы не видеть, как моё прошлое претворится в жизнь заново. Следующая сцена - прямо на улице. Всё происходит в безжалостно быстром темпе. Искусственная кровь, вопли Сону, Джуна, каталки, скорая, больница. Сону сделал всё с первых дублей. Всё это время я тусуюсь со статистами, играющими нарков и бомжей и являющимися, в преобладающем большинстве - ими же. Нас всех накормили какими-то горячими хинкалями с острым соусом, разбавленным крахмалом с водой. Но мне нельзя долго тереться с таким контингентом. Потому довольно быстро появляется Джейк, ассистент Хисына. Как всегда - суетливый словно под ширкой, и чуть что - сразу хватает меня и утаскивает. Вот и в этот раз утащил и посадил на такси домой — А Сонхун когда закончит? — спрашиваю, уже садясь в машину. — Уже почти всё. Езжай давай. Мне кажется, у него в карманах припрятаны ампулы налоксона и шприцы. По просьбе Хисына конечно же. В отличие от Сонхуна, Хисын со мной всё еще осторожничает.

***

И снова поздний вечер. Чертов вечер. Часы настенные, на кой хуй они нужны в век электроники? Тикают, бляди. Я уже сбился со счета, сколько тысяч секунд его всё еще нет. И всё это время, стоя на кухне - я так и не додумался спрятаться от этого тиканья в спальню. А всё потому что в моей - безбожно одиноко. А в его спальне - его запах. От него я сойду с ума и ничего не смогу с этим сделать, пока его нет рядом. Потому и застыл на кухне, продолжая слушать, как передвигаются стрелки. Выблядки. Скоро я их порешаю. Готовить ужин смысла нет, Сонхун отписал мне, что уже поел на площадке. Но мне так хочется что-нибудь сделать. Несусь в ванную, хватаю бритву, наношу пенку на лицо, сбриваю каждый еще не успевший появиться волосок на лице. Раздеваюсь, захожу в душевую. Господи, о чем я вообще думаю? Пенку наношу на пах, начинаю процедуру скрупулезно. Внезапно, слышу поворот ключей в замке. Режу бритвой прямо по яйцам. Больно. Но я невозмутимо продолжаю, раз уже начал. И неважно, есть ли в этом хоть какой-то смысл. Слышу, он снует по квартире, то на кухню, то в спальню. Наконец, выхожу, обмотав полотенцем бедра. Гляжу на Хуна и первым делом в глаза бросается его расцарапанная шея. — Пришлось снимать ещё одну сцену. — поясняет Сонхун за своё позднее возвращение. — Ту, что возле больницы. Эпизод, где я кидаю камни в окно дурки, а Сону так и не появляется в окне, зато появляются санитары и охрана. — А что с шеей? Сонхун, проведя по ней рукой, смотрит на меня устало и абсолютно спокойно. — Болит, устал. — Я про порезы блять. Оно само вырвалось. Кажется, я только что перегнул. Но меня бесит, что он делает вид, будто не понял моего вопроса. — Это просто раздражение. Начесал, когда нервничал, видимо. Скотина, врёт, и я это знаю. И он тоже знает, что я знаю, потому что я - ходячий детектор лжи. И при всём этом ведёт себя так невозмутимо. Скотина. Хочется сказать это вслух, но усилиями воли сдерживаюсь. Его тело - его право. А потому я - не имею права на подобные сцены ревности. Да и вообще - живу за его счёт. Но как же мне тошно от того, что я даже знаю, чьи именно это были пальцы. Я же давно наблюдаю.

***

После душа - он сразу ко мне. Закутанный в халат и с полотенцем на плечах. Видимо, решил прикрыть свою шею, чем раздражает лишь сильнее. — У нас кое-какие изменения в графике. Завтра надо будет отснять сцены с Сону и Хенджином. Хенджин - реально существующий человек в моей жизни. Еще тот чертила, барыга и наркот, довольно деятельный, расторопный, вертится как может, благодаря чему имеет средства и на свой уголок и на дозу. После выписки Сону из больницы, он подтягивает его, по-сути бездомного, к себе. Стимулирует больше работать, продавая на улице всякие эзотерические побрякушки. Вроде делает ему добро, но ради баланса добра и зла, будет насиловать его и не раз. В мире наркоманов насилие - это вообще обыденность. Роль Хенджина в итоге досталась мне, потому что мы с ним как два сапога пара. — Так что завтра день обнаженки. — подмигивает Сонхун. Натуралистичность и грязный реализм - фирменный почерк братьев ПакЛи. Но вот чёрт. Я же только что выбрил весь свой пах. — Хун, я готов, но есть нюанс. У вас найдутся накладные волосы? — Зачем? Куда? — Я случайно побрился. Сонхун смотрит на меня искренне удивленно. — Разве можно побриться случайно? — Больше ничего не спрашивай. — Ладно. Что-то придумаем. Он вдруг расплывается в улыбке. Что, если догадался, для чего я это сделал? Но мы не станем это обсуждать. Сонхун всецело в творчестве, с головой. Голод моего тела - уже моя проблема. Он хлопает меня по бедру и уже собирается покинуть комнату. — Можно я сегодня тоже к тебе? — окликаю его, когда он уже стоит в дверях. Он замирает, обдумывает. Я жду. Неужели, прошлая ночь была одноразовой акцией? Или я всё испортил, когда спросил его за следы на шее, хотя это не моё дело. — Ладно. Только подожди, я сначала переоденусь.

***

В этот раз он ложится почти сразу. Мы обсуждаем завтрашнюю сцену насилия. И я снова делюсь воспоминаниями о том, как порой, в состояниях крайне скверных, опускался до насилия, в том числе сексуального. Сонхун внимательно слушает, он не предвзят, ему нужны истории, а не суждения. Ему вообще всегда интересно меня слушать. Однако, усталость берет верх. — Давай хорошо выспимся. — А если мне будет сложно заснуть? Я, намекая на нечто более конкретное, снова тянусь рукой к его руке. — Да, — опережает меня Сонхун. — Сможешь подержаться за мою руку. — А если будет неудобно, за ногу смогу подержаться? Сонхун мягко улыбается. И снова уклончивый ответ. — Смотря, в каком месте. Я бы ему показал. Он уже разворачивается на бок, спиной ко мне. Ему нужен отдых. Тепло, что исходит от его тела - манит. Я так долго не протяну. Поэтому я двигаюсь по миллиметру, сокращая дистанцию между нашими телами, пока Сонхун, уткнувшись лицом в подушку, как минимум уже в полудреме. Я же всё ближе и ближе, чем очень рискую. Но я вообще такой, рисковый. Наши тела уже почти соприкасаются, и он это чувствует, потому как начинает странно сопеть. Кажется, он раскусил мои намерения. Он обнимал меня, крепко прижимая к груди, всего дважды: перед заездом в реб центр и после выписки. Но, к слову, Хисын тоже. Контекст был совсем не личный. А сейчас - мы в одной кровати, и это уже лично, это очень лично. Давать заднюю уже поздно. Я утыкаюсь ему лицом прямо в шею, там где загривок, и легонько прижимаюсь к нему телом. Его запах ударяет мне в нос. Замираю в страхе, какой будет его реакция. Делаю глубокий вдох. Он тоже. Короче, поспали, называется. — Можно я так немного полежу? С ответом он не спешит. Просто ищет мою руку своей. Я же теснюсь еще плотнее, давая понять, что одной рукой сыт уже не буду. Приобнимаю его за предплечье. — Ники. Ты же пьешь свои таблетки? Не пропускаешь? — Конечно пью, по схеме. — У тебя стояк. Задницей чувствую. Он слегка ерзает бедрами, чтобы отстраниться от моих. И вот черт. У меня в самом деле стоит. С одной стороны - это хорошо, поскольку обычно прозак угнетает эрекцию, и редко когда везет избежать этой побочки. Значит, мой организм просыпается. Но нехорошо, что это происходит прямо сейчас. Я, растерянно усмехнувшись, восклицаю “ну надо же” и пытаюсь поправить его. — Это твой первый? — Да, вроде. — Поздравляю. Голос Сонхуна спокойный. Он переворачивается на спину, и теперь мой стояк упирается в его бедро. Он закрывает лицо руками и, хихикнув себе под нос “та боже ж ты мой”, трет глаза. Я слегка виновато тыкаюсь носом в его плечо. Немного неуверенно кладу руку ему на живот, и он берет её в свою. — Так лучше? — Да, так немного лучше. Но мне хочется еще ближе. Я легонько толкаюсь коленом ему в бедро, намекая, что мне бы куда-то деть свою ногу. Подумав пару секунд, он, хвала небесам, в итоге подхватывает её под коленкой и, согнув, кладёт на себя сверху. Я закидываю её повыше, чтобы не задеть его пах. Боже, как же хорошо становится. — Так намного лучше. — мурчу ему в плечо, потеревшись о него лицом. Он вздыхает. — С этой твоей стороной я еще знаком не был. — Я и сам не знал, что такой… Как же сложно подобрать сейчас слово. Он это делает за меня. — Неженка? В полутьме вижу его игривую улыбку. Ему забавно, что суровый отбитый на голову наркот сейчас трётся о него, слово ручной котенок. Догадывается ли, что именно он меня приручил? — А до того, как ты начал торчать - разве не был таким? — Что б я помнил, Сонхун. Что б я помнил. Пока я делаю вид, что мощусь поудобнее, я трусь об него. Я едва справляюсь с мелкой от волнения дрожью в теле, что вот-вот станет заметной. Если бы он только знал, как сильно мне хочется прижаться к нему, теплому, пахнущему приятным, родным. Я поражен его спокойствием. Он перебирает пальцы моей руки своими, массирует мои фаланги, сжимает всё крепче и крепче. — Спасибо. — шепчу я.

***

Сегодня у меня что-то вроде дебюта. Меня переодевают, подготавливают. Я мысленно прокручиваю в голове образ Хенджина. Его манеры, речь, походку. Образ у него яркий, такого не забудешь. Еще до моей отправки в реб центр, Сонхун с Хисыном начали снимать документалку с участием реальных людей, на основе которых и будут созданы персонажи будущего фильма. Потому Хенджина играть я должен так, чтобы зрители поразились сходству с “исходником”. Из-за графика мы вынуждены сразу начать со сцены насилия. Как для первого опыта в качестве актера, немного высока планка, но я обещаю справиться. Насилие - моя стихия. Хенджин с Сону уже как неделю живут вместе. С заработком у Сону не растет, зато аппетиты ляпнуться - растут стабильно. Запросив двойную порцию медленного для рабочего тонуса, в итоге он пропадает на сутки. Возвращается как обычно без гроша да ещё и на страшных выходах. Набирает горячую ванную, чтобы хоть малость облегчить мышечные спазмы. Хван, ширнувшись перед началом рабочего дня, вдруг испытывает праведный гнев. Выволакивает Сону из ванны, швыряет на кровать и берет силой, поскольку теперь это единственное, в чем Сону видится ему полезным. Накладные лобковые волосы мне уже предоставили. Сону, бедняга, сидит голый в полу остывшей ванне, ждёт. Я вхожу в образ только что ширнувшегося, не прилагая усилий. Врываюсь в ванную, выволакиваю оттуда мокрого Сону. Сцена должна быть максимально агрессивной и реалистичной. По-сути, всё должно происходить взаправду, кроме самого полового акта. Оператор, красавчик, поспевает за каждым моим движением. Съёмка динамичная, камеры ручные с минимумом балансирующих креплений. Швыряю Сону на кровать. Тот выдает свои реплики, я же прижимаю его всем телом. Хватаю за горло, пытаюсь трясти как следует, но мои руки, естественно, по-началу боятся причинить ему вред. Я не могу трухануть его с должной силой, мне кажется, его шея сломается. Происходит заминка. Делаем паузу. Сону кутается в плед, скрывая наготу. — Так, с насилием у меня все в порядке. — усмехаюсь я. — Но, видимо, я пока еще не вошел в раш. Страшно в полную силу. — Сону, — обращается к нему Сонхун. — Помоги Ники. Сила действия равна силе противодействия. Противодействуй ему так агрессивно, как можешь. Ники будет вынужден подстроиться, потому и силу применит нужную. Сону кивает и обращается ко мне. — Слышал, Ники? Я буду отбиваться очень сильно. А ты - не дай мне возможности ударить себя. Скрути и обездвижь меня. Если сможешь. — Сону игриво подмигивает. — А ты точно выдержишь? — Если мне станет очень больно, я сразу дам стоп сигнал. — Но пока ты его не слышишь - делай с Сону всё по-настоящему. — уточняет Сонхун. — Просто доверься ему и не останавливайся. Сону расплывается в робкой улыбке. В жизни и в кадре он - два разных человека. Я поражен магией его перевоплощения. Он в самом деле напоминает мне его. Сонхун, подобрав на его роль Сону - попал прицельно. Всё потому, что был лично знаком с “исходником”. Тот, на момент старта проекта, был еще жив и снимался в документалке вместе со всеми. Это были, к слову, его последние недели жизни. Никто не знал. Начинаем сцену на кровати заново. Как и предупреждал меня Сону, тело его оказывается крепким, а движения быстрыми, будто от них зависит его жизнь. Я в самом деле вынужден приложить усилия, чтобы не дать ему смахнуть меня с его тела, чтобы доминировать над ним, чтобы взять над ним верх. Мы действительно сражаемся почти во всю силу. Наша симуляция всё больше неотличима от реальности. И тут я понимаю, что в отличие от игры, симуляцию нужно проживать по-настоящему. И мне нравится. У меня начинает получаться, поскольку я доверился, как и просили. А еще потому что сейчас на меня смотрит Сонхун. Я предчувствую, что результат будет именно таким, каким он желает его видеть. Истерика Сону пугающе натуралистична. Минуту назад он улыбался мне, спокойно обсуждая процесс, а сейчас бьётся в звериной агонии. Моё почтение этому юноше. Сколько же силы мне нужно, чтобы подавить его. Если честно, я уже вспотел, хотя прошла минута, не более, а нам нужно отснять пять минут принципиально одним кадром. Чтобы без склеек. Придётся бороться до конца. Когда я скручиваю его руки, чувствую, как набухают мои вены, как напрягается каждая мышца моего тела, каждая жилка. Вот он, реализм, который нельзя подделать. Вижу, что от моего хвата Сону больно и кричит он не сдерживаясь. И есть в этой боли и в этом крике то, что трогает самое сердце. Это любовь. Любовь к тому, что ты делаешь, к искусству, и принятие тех жертв, которых оно порой требует. Сону прямо сейчас под моим телом растворяется в своем персонаже, растворяется в этой любви. Это восхитительно. И, черт дери меня, это пугающе, настолько он правдоподобен. Настолько он сейчас похож на того человека, которого я знал и которого больше нет. Моё сердце вот-вот поверит, откликнется. Спасибо Сонхуну за эту магию. С Сону он поработал основательно, поэтому я должен соответствовать. Вдавливаю Сону в кровать и, обхватив его шею руками, шепчу в его рот свои реплики. Но их конкретное содержание - я к чертям забыл. Зато я не забыл Хенджина. Поэтому слова вырываются из меня сами. Импровизация - это обычное поведение наркоманов. Сону задыхается, впиваясь в мои руки ногтями. Хрипит. Схватив его за волосы, я вдавливаю его голову в кровать. Он отчаянно дергается, тем самым подсказывая мне быть еще грубее. Я смелею. Удар по лицу, благо, единственный момент, что снимается второй камерой с другого ракурса, потому мне достаточно замахнуться, а дальше Сону сделает всё сам. Развернувшись к первой камере после удара, его глаза уже полны слез, лицо мокрое, красное. Он рыдает по-настоящему. Умоляет о дозе. Свою реплику я чудом не забыл. “Хоть что-то ты мне должен дать взамен, просто обязан”. Сону давится слезами и вынужденно расслабляет ноги. К моменту, когда я их развожу, я уже порядком запыхался. С меня стекает пот. Вообще, я ещё молод и вынослив, но долгие годы употребления быстрых наркотиков неизбежно ударили по сердцу и сосудам. Потому Сону весь в моем поту. Мне немного неловко. Зато со стороны, уверен - то, что надо. Мой персонаж сейчас как раз под ширкой и перевозбужден. Ракурс, которым нас снимают, охватывает всё. Поэтому каждое движение нужно исполнять по-настоящему, не рассчитывая на магию монтажа. В этом ещё одна фишка методов ПакЛи. Схватив Сону за лицо, я шепчу ему в ухо пошлости, кусаю его, реалистично стиснув челюсти. Он вскрикивает. Смещаю губы на подбородок, хватаюсь за него зубами, затем впиваюсь в шею, одновременно придушивая её руками. Стараюсь выразить своими действиями нездоровую страсть. Раздвинув его ноги, я запускаю руку между его ягодицами. Если точнее, под них. Благо, что именно делает моя рука - единственное, чего не будет видно в кадре. Поэтому я просто ритмично толкаюсь ею в кровать, как-будто в него. Внезапно, Сону незаметно, но для меня - ощутимо плотнее прилегает ягодицами к моей руке. Ему нужно чувствовать толчки телом, чтобы наши движения были синхронными. Переходит на стон и всё плачет, вскрикивает. Я ускоряюсь, ускоряется и он. Чувствую, как трусь рукой о его промежность. Но всё в порядке, он полностью в процессе, а, значит, и я. Остался последний штрих. Я, привстав, нетерпеливо спускаю с себя джинсы вместе с трусами. Совсем позабыв о маленьком нюансе, я задеваю накладные волосы. Отклеившись от кожи и зацепившись за резинку трусов, они резко отпружинивают от неё и летят прямо в лицо Сону. О накладных волосах он осведомлен не был, поэтому он совсем не понимает, что это такое чёрное, лохматое да ещё и липкое внезапно прилетело ему в лицо. Он вскрикивает и, подскочив, начинает отбиваться от волосатой неожиданности. Клейкая обратная сторона парика цепляется за кожу его рук, отчего он припадочно машет ими и паникует ещё сильнее. Вся съёмочная группа хохочет, я тоже. Сейчас Сону тоже посмеётся вместе со всеми. А потом ему снова плакать целых пять минут. А мне - снова потеть. Весь эпизод придется снимать заново.

***

Остальные совместные сцены мы отсняли с первых дублей. Носились по улицам, демонстрируя наркоманскую суету и хаос повседневности. Сону исполняет бесподобно, поэтому работать с ним очень легко. И, главное, Хисын с Сонхуном явно довольны. — Я же говорил, он - находка. — весь день восторгается Хисын. Это вообще было первое, что он сказал Сонхуну по итогу, когда они, подобрав меня с улицы, устроили некий “тест драйв”. Я тогда не до конца понимал, что этим двум чудакам от меня нужно. Они просто повели меня в кафешку, накормили фаст фудом, и о том, чем занимаются - рассказали уж очень пространственно. Сперва просили меня показать свои рисунки. Да, иногда я подрабатывал, рисуя в переходах. Но к процессу подошел нестандартно. Я был способен считывать, кого из прохожих мне удастся втянуть в диалог. Далее, мне хватало пяти минут, после чего я рисовал их настроение или состояние. Некая уличная арт терапия. И, черт возьми, это многих приводило в восторг. Помнится, одна особо впечатлительная дама после этого долго искала меня и, найдя, сказала, что я - ясновидящий. Забрала меня к себе. Может, это и так. Мне и пары минут хватит, чтобы обнаружить протекшую кукуху, даже если её владелец об этом пока не догадывается. Я прожил у неё около месяца перед тем, как она заехала в лечебницу на ПМЖ. Поспособствовал ли я этому? Догадайтесь. А еще я иногда писал. Совсем иногда, под нужными веществами. Мы отправились в мой на то время подвальный уголок, где я показал им свои потрепанные блокноты и макулатуру. Пробежав по текстам глазами, они заявили, что хотят провести со мной день. Я сразу предупредил, что это будет уже совсем другая проза. Они ответили, что именно это им и нужно. А мне нужны были деньги, которые у них, как я смекнул, были в достатке. Собственно, я устроил им незабываемую экскурсию по моей тогдашней жизни. Они профинансировали закупку всего необходимого, чтобы я приготовил своё кустарное ширево. В своей подвальной лабе я показывал им тонкости варки с помощью подручных средств. При них же ляпался. Предлагал им тоже, но от внутривенного употребления они воздержались. Зато по пару капелек ширки, всё же, в себя закинули вместе с кофе. Иначе они бы просто не поспевали за мной. Пока я толкал свой свежесваренный товар, мы обошли все наркопритоны, в которые успели попасть. Наблюдая за мной в привычной для меня среде, слушая мои мысли, которые из меня неугомонным потоком, когда я на быстрых, Хисын особенно с меня угорал. Исполнял я тогда так, что хватило бы на целое кино. Собственно, так оно и вышло, по-итогу. Для этого мне достаточно было быть самим собой. Ночью они стояли на стрёме, пока я вскрывал люки и тащил оттуда кабеля, чтобы изъять из них медь. За подобное, кстати, дают срок. Сонхун, подсвечивая мне фонариком и помогая распутывать провода, даже изрезал себе руки. И с очаровательной самоиронией всё посмеивался со своей “любви” к воровской романтике. Так мы тусовались пару суток. По их просьбе, я познакомил их с самыми, на мой взгляд, яркими личностями своего окружения. С ним, чье имя нынче не в ходу, естественно, тоже. Особенно легко с этим сбродом находил общий язык Сонхун, чем всех и очаровал. Кто-то даже предположил, что он из “бывших”. Но я сразу понял - ни разу. Просто он мозговитый, потому куда угодно способен втесаться, если необходимо. Пока эти двое куражились вместе со мной, они не только впитывали атмосферу, но и параллельно изучали меня. Я их, естественно, тоже. Изначально я думал, они вот-вот перекрестятся и тактично свалят. Ведь что такого нового, особенного они надеялись найти в этом болоте, в которое так самоотверженно нырнули? Однако, их уникальный взгляд на вещи способен наделять смыслом даже самые бессмысленные и избитые жизненные тропы. Так я понял, что они настоящие безумцы. Сонхун вообще назвал меня чудом. И я поверил ему. Ведь из всех торчков на улице они выбрали именно меня. Неспроста, полагаю. А далее - меня ждал увлекательный и, одновременно, длинный тернистый путь. И теперь я здесь. И снова чувствую своё сердце. Правда, вот в этом радости мало.

***

Настал вечер. Будут ли со мной еще эпизоды - вопрос погоды. Потому, я ожидаю, отсиживаясь в трейлере в подвешенном состоянии. Остальная команда пока на другом объекте. Час уже совсем поздний. Обнаруживаю себя на кушетке, проснувшимся. Видимо, я задремал. Выхожу из трейлера. Дождь так и не пошёл. Получается, мне пора домой. Телефон Сонхуна отключен. Значит, очень занят. Но я слишком соскучился, чтобы так просто уехать и снова ждать его невесть сколько. Потому, сам не зная как, я уже оказываюсь у его с Хисыном трейлера.