Снег в океане

«Сколько бы я не смотрел в эти глаза – мне всё равно мало. В них заточён бескрайний ледяной океан, в котором я тону и не пытаюсь противиться этому» Огромный частный дом, деньги, слава – всё это принесло его любимое дело. Рохан живёт своей мангой, запоминая буквально каждую деталь, дабы в будущем с мастерской точностью перенести готовую картинку на белоснежный лист, порадовав читателей новой главой произведения. Собственно, а что ещё нужно для счастья? До недавнего времени его всё устраивало, но теперь талант будто бы покинул парня, уступив место чувствам, совсем лишним в этом искусственном мирке. Мангака искренне надеялся на то, что скоро всё поменяется. Вынужденный отпуск закончится и смысл существования – идеи для продолжения "Розово-чёрного мальчика" – вновь вернётся. Правда, до его окончания ещё нужно, как бы странно то ни звучало, дожить, с чем, собственно, никто помогать не собирался. С тех пор, как в его жизни появился молодой биолог, а с ним и остальные Джостары со своими друзьями – рой гудящих пчёл-мыслей окружил Рохана. Лёжа на кушетке в палате центральной больницы Морио, он молча пожирал взором побелку над собой. Помимо того, что после встречи с Джоске у него останется несчетное количество шрамов по всему телу, ремонт в рабочем кабинете будет стоить явно недёшево. Вспомнив о студии, в которой произошёл погром, Кишибе печально опустил ресницы. Конечно, стол ему не понадобится ещё долго, но уже готовая рукопись, что до того инцидента мирно лежала стопкой на деревянной поверхности, как минимум была смята. Это ещё больнее бьёт по душевному состоянию, доламывая стержень, который Рохан так тщательно взращивал в себе. Ранее он бы мысленно плюнул, сказав, что перепишет, ведь в этом нет ничего настолько трагичного. Сейчас же хотелось взвыть. Нет ни готовой главы, для выпуска перед официальным отпуском, ни настроя рисовать. Это началось не так уж и давно. Всего два-три дня назад. Хотя сколько прошло на самом деле юноша не знал. Сбился со счёту благодаря монотонному образу жизни и обстановке. Такое бывало и ранее, но тому виной служило полное погружение в работу, а не безделье из-за физической неспособности творить. Что ж, поздравляем, теперь физически он может рисовать, а вот морально сломлен. Кхм, так вот, причина душевного истощения – племянник человека, избившего мангаку до полусмерти. Высокий мужчина в белом пальто с полами по щиколотку извинился за Хигашикату, посчитав его меры излишне радикальными. Право, по самому брюнету и не скажешь, что он действительно пришёл ради этого. Рохан скорее поверил бы в его скрытое намерение добить раненного. Всё же, тот нехотя частично признавал свою вину в произошедшем. В конце концов он собственноручно копал себе могилу, даже не зная того. Нет, парень не чувствовал ничего помимо уважения к океанологу. Скорее просто не мог думать ни о чём, кроме его выражения лица. Глаза говорили сами за себя. Он явно видел очень и очень многое, но никогда об этом не расскажет, что манит любопытного мангаку так искусно, буквально отобрав всё внимание у остальных вещей. Ужасное ощущение. Хочется кричать, биться головой о стену, открыть себя стендом и вписать одно единственное слово на последней странице – "амнезия". И всё это лишь ради того, чтобы более не вспоминать эту лагуну радужек, влекущую тайной. Плевать на остальное, только б забыть хотя бы ненадолго. Но сие мечта несбыточна по понятным причинам. Тяжело вздохнув, Рохан задаёт немой вопрос пустоте комнаты: «За что?». В очах-изумрудах отразилась усталость, а блеск, с которым он обычно смотрел на свои работы вовсе пропал. Если б у него были друзья, те наверняка бы сразу заметили нездоровый вид созидателя. А вообще, всё началось с простой попытки зарисовать некоторые моменты для манги. Ещё один наискучнейший день в лечебнице. Солнце приветливо улыбается, выжигая остатки зрения, унесённого неизменно светлым окружением. Сегодня ему должны наконец освободить руки от бинтов, что не могло не радовать. Первым делом преданный своему делу творец потребовал блокнот и ручку. Персонал, слава богу, перетерпел все выходки неугомонного парня, заменив предметы несколько раз из-за банальных окликов типа «И почему же вы дали мне почти исписанную ручку?» или «Здесь листы в клетку, я что, похож на математика?». Правда, после того, как его всё устроило, медсёстры не слышали от него ровным счётом ничего целый день, а сам Кишибе даже входить в свои покои не позволял с тех пор. Сначала всё было просто прекрасно. Воодушевлённый возможностью снова начать писать он с улыбкой на устах выводил замысловатые узоры уже давно продуманной картины. Но чуть позже процесс превратился в кошмар. Вечно чего-то не хватало, а когда детали добавлялись рисунок летел в угол потому что получался переизбыток этих самых деталей. Когда страницы блокнота кучкой бумажных шариков лежали там, где и первый неудавшийся черновик, корочки, скреплённые белыми кольцами пружины, упали сверху, перед этим со стуком ударившись о холодную стену. «Чёрт» – у него не вышло ни единого нормального варианта одного и того же наброска из воспоминаний. Головная боль сдавила виски, заставляя уже по привычке попытаться снять свою повязку. Но её не было. Сжав зубы до побеления дёсен дабы хоть как-то избавиться от пульсирующего шарообразного комка нервов, он сгруппировался в клубокс притянув колени к груди. Раздался стук, на что Рохан быстро закрыл уши похолодевшими ладонями. Гиперакузия. Боже, как не вовремя. Собравшись и приняв нормальное положение "сидя", он небрежно, чуть тише планированного из-за хрипотцы в пересохшем горле крикнул – Войдите – тут же сощурившись от яркого света ламп в коридоре. Только сейчас Кишибе понял, что на часах почти полночь, усомнившись в своём решении впустить гостя. Все ожидания вместе с уверенностью вмиг растворились, когда на пороге удалось разглядеть очертания лица и уже знакомый козырёк кепки, скрывающей за собой подлинные эмоции. Куджо. Почему не медсестра? Почему не лечащий врач? Почему не какой-нибудь к примеру уборщик? Почему это был именно он? Постаравшись как можно скорее привести себя в порядок, мангака оглянулся. Вокруг творился хаос – взрыв на бумажной фабрике, опущенные шторы не пропускали даже крупицы лунного одеяла в помещение, а в зеркале отражался измученный, голодный юноша с чернеющими кругами под потускневшими глазами. Какой ужас. Здесь даже косметика не поможет. Ситуация – хуже быть не может. На кону репутация приличного богатого человека, хорошее впечатление от общения с Кишибе и возможность вновь встретиться взором с этими прекрасными ледяными океанами. Остановив поток мыслей, Рохан вернулся в реальность, от чего стало только хуже. Тем временем сам посетитель лишь молча приблизился и, остановившись рядом с прижавшим к себе колени парнем, включил настольную лампу, что уже не так сильно ранила высохшую слизистую оболочку пациента. Дверь давно закрылась, но поднимать голову с костяных чашечек тот не собирался, двумя пальцами одной руки стимулируя круговыми движениями висок. – Кишибе, выпей таблетки пожалуйста. До тебя целый день не могли достучаться. – голос мужчины был всё таким же холодным и спокойным. В нём не проскальзывает ни грамма волнения, тоски, радости, чего угодно в общем. По всей видимости опыта в сокрытии себя настоящего у Джотаро было намного больше, чем у кого бы то ни было из знакомых Рохану людей. Не спеша убрав перста от натёртой кожи, он совсем тихо ответил, повинуясь чужому приказному тону. – Да... Да, конечно… Сейчас… Каждое слово, произнесённое им, застревало в глотке, упираясь в слипающиеся от сухости стенки и незримый ком, что придётся проглотить через пару мгновений. Приняв из рук океанолога, которые с виду раза в два превышали размер его собственных ладоней, бутылку с водой и блистер с парой округлых белых медикаментов, мангака смог наконец успокоиться. Недолго повозившись с пластиковой преградой, он закинул в рот таблетки, после залпом выпивая четверть сосуда. – Что тут произошло? – вполне ожидаемый вопрос, учитывая то, какой повсюду был бардак. – А… Ничего, не обращайте внимания. Всего лишь творческий беспорядок – легко проговорил Рохан будто бы не замечая космического масштаба противоречие его слов действиям и состоянию. Ему ни в коем случае нельзя говорить о проблемах со своим же любимым делом и призванием. – Уверен? – Да… А вы не могли бы сохранить это – он окинул взглядом пол, заваленный скомканными листами – в тайне от остальных? Просто- Договорить ему не дали, чётко и без лишних вопросов кивнув в ответ. Воцарилась тишина. Кишибе после благодарного шёпота снова провалился в омут дум, а биолог, судя по всему, решил пойти ко дну вместе с ним, но уже по своей воле. Странная же, однако, эта штука – чувства. Вроде они вполне ясны, да и помогают иногда разгадать загадку, придуманную сердцем, но в то же время увидеть их в себе и сложить несколько таких воедино, дабы получить ответ на любой вопрос -- практически невозможно. Отрезвительное касание тёплых пальцев выводит из транса, как бы напоминая о присутствии ещё одной живой души в палате. Практически незаметно содрогнувшись, Рохан задал немой вопрос, требующий в ответ либо действие, либо слова. Заключается вопрос в том, сколько ещё продлится их внезапная встреча и не планирует ли старший наконец покинуть здание больницы. Намёк был скорее на поздний час визита, но он и сам понимал, что факт бессонной ночи у мангаки очевиден хотя бы благодаря персоналу, изредка всё же заглядывающему в палату. Опустив тяжелеющие веки всего на мгновение, Куджо всё-таки выдохнул, прощаясь, а затем неспешным шагом направился к выходу. Ни разу не обернувшись. Ничего больше не сказав. Вернёмся к тому, с чего начали. Тошнота, подкатывающая к горлу, в очередной раз даёт о себе знать, а головная боль со вчерашнего дня так и не угомонилась. Дверь внезапно распахивается и в помещении появляется массивная фигура лекаря, что в глазах пациента уже стала сливаться с комнатой. Даже искажения и контур не помогал сконцентрироваться. Недолгая речь о выписке эхом пронеслась где-то далеко от сознания Кишибе, потому он, не дослушав какие-то детали, связанные с восстановлением уже за пределами белых стен, просто прошёл мимо мужчины в халате, закинув сумку на плечо. Теперь хотелось только поскорее добраться до дома и упасть на свою большую, мягкую кровать. Сколько часов ему понадобится для полного насыщения энергией не знал никто. Потому заранее поставив будильник на шесть вечера, при том, что сейчас его слепили утренние лучи, только взошедшего на своё место небесного светила, Рохан сел в такси, почти сразу прислонив висок к оконному стеклу автомобиля. Лениво пробурчав адрес и кинув молодому водителю пару купюр, парень устало вдохнул приторно сладкий воздух, наполненный ароматом лаванды или чего-то на подобии. Дорога сейчас казалась как никогда ровной, а шум двигателя совсем не напрягал перепонки, даже скорее убаюкивал. Не удержавшись, он всё же прикрыл глаза «на минутку». Проснулся мангака уже возле своего дома от того, что понимающий таксист осторожно тряс его за плечо. Хмыкнув что-то типа благодарности в ответ, Рохан поднялся с места, чуть пошатываясь двинувшись в сторону входа. Звон ключей, глухой удар ботинок о дверь, мучение в виде лестницы и вот она, просторная спальня, которой никто уже давным-давно не пользовался. Буквально свалившись с ног, он сдавленно промычал в подушку, сминая цветастый пододеяльник с причудливым узором «Оригами». Телефон полетел на прикроватную тумбочку, а за ним следом и удлинённый жилет салатового цвета, и пурпурная рубашка с широким воротом. Оставшись с голым торсом, Кишибе лёг почти на край постели, притянув к себе колени. Думать сейчас о чём-либо было глупо, потому было принято решение наконец сдаться, прыгнув в объятия Морфея. Невесомое, такое же лёгкое, как его тело сейчас. Нечто столь прекрасное, нежное и хрупкое одновременно. Каждый представил то, что ему напоминают эти слова. У кого-то перед глазами всплыл силуэт маленького пера или пушинки, кто-то сжал в перстах невидимый лепесток, кто-то почувствовал мимолётное тепло чужих губ на своей щеке. В мыслях юноши олицетворением описанного выше была бабочка. Насекомое с парой красивейших, двухцветных крылий и бархатным тельцем. Верхняя часть была сравнима цветом с дном океана, а кончики переходили в такой же тёмный оттенок фиолетового. Нижняя же – небесно-голубая, с белыми вкраплениями – облаками. Длинные чёрные усы, напоминающие антенны, мелкие лапы, так крепко цепляющиеся за поверхность, не смотря на то, что кажутся хлипкими, неустойчивыми. Касание этого чудного создания сравнимо с обретением собственных крыльев за спиной. Таких же девственно чистых и хрупких. Их трудно найти, но очень легко потерять, прямо как свою любовь. Их можно ощутить, но нельзя увидеть, как и чужую веру в тебя. Можно подарить, но нельзя продать или купить, как искренние эмоции. Сон Рохана переместил его из реального мира в несбыточную, появившуюся также спонтанно, как и исчезнувшую, фантазию. Здесь не было никакого сложного ландшафта, лишь поле ромашек, растущих из облака, и звёздное небо над головой. Одинокая луна опустила печальный взор на своего последователя, даруя тому целый град из сотни падающих точек, чьё мерцание несколько секунд назад обжигало холодом декабрьских морозов, при этом согревая воспоминаниями о длинной новогодней ночи у камина с семьёй. Ветер гулял по жёлтым сердцевинам цветков, сдувая пыльцу и унося её с собой в вихрь, круживший поодаль от парня. Малахитовые листья едва слышно шелестели ниже, а ладони, на которые опирался мангака, постепенно утопали в белой дымке под ним. Опора была неосязаемой, как и всё вокруг. Кроме плавно машущего роскошными крылышками синего Махаона. Насекомое обхватило своими тонкими лапками кончик указательного пальца, то складывая, то вновь раскрывая изящные крыла, усеянные невзрачными ветвистыми прожилками. Кишибе долго не мог решить для себя, что именно ему напоминает эта картина. Он был выше остальных – на огромном пушистом облаке. Звёзды падали ради того, чтобы показать скоротечность момента. Поле состояло из его любимых цветов – таких же ранимых, нежных, хоть и весьма гордых. Но бабочка… Интересная загадка. Разгадывать её – одно удовольствие. Так казалось ровно до того, как те самые волшебные крылья, трепет которых невозможно услышать, не приложив усилий, сгорели в рыжем пламени, чьи языки ещё долго будут танцевать в немного шокированных глазах мангаки. От насекомого осталась лишь небольшая горстка пепла, что почти сразу развеяли резкие потоки воздуха. Сложив в голове все частички воедино, Рохан задумался. Махаон символизировал красоту и молодость. Жизнь летит, а он ещё столько всего не попробовал и не попробует если сейчас не начнёт. С годами будет всё сложнее осуществлять некоторые задумки. Тело будет стареть в независимости от того, хочешь ты, иль нет. Ромашки с неким намёком склонили венчики к юноше, окружая, но было уже поздно. Кидаясь из крайности в крайность Кишибе смотрел вверх, на этот не имеющий границ холст причудливого художника, что каждый божий день выкидывал старую картину, заменяя другой. Все они были однотипны, но не одинаковы. Иногда появлялись мелкие детали, сменялось положение той или иной звезды. То, как выглядит произведение – зависит от тебя, вот, что самое необычное в портрете вселенной. Тем временем из пепла подобно Фениксу восстал тот же Махаон, только намного больше и прекраснее прежнего. «Советы то судьба даёт, но вот истолкуешь ты их всё равно так, как тебе кажется верным»