stories always have the end

Ноябрь 2022

      Осколки фаянса летят по кафелю, легко скользя по гладкой поверхности и попадая в самые укромные места небольшой кухни: под кухонный гарнитур, холодильник и отходящий от стены плинтус. За фаянсом летит стеклянная чашка с блюдцем, так же разбиваясь о кафель. По одной из плиток рассыпались лапки неглубокой трещины. Женатая пара ругается уже минут 30.       — Какая же ты потаскуха! — от громкого мужского голоса уши закладывает. Сильные от нелёгкого труда, жилистые руки громят всё на своем пути.       Ким Убин не мог назвать свою жизнь сладкой. Его семья никогда не владела несметными богатствами и не происходила из какой-то древней королевской династии. Они обычные крестьяне, чей доход чуть ниже среднего, айкью, в принципе, такой же, поэтому деньги зарабатывались только физическим трудом. Выпорхнув из родительского гнездышка, Убин не продвинулся в люди — оставался на том же уровне достатка и проживания.       В двадцать четыре года он встретился с Хари — их конфетно-букетный период продлился недолго, через полгода они поженились, а спустя три месяца после свадьбы на свет родился Сынмин — любимый первенец. Даже, казалось бы, обзаведя новую семью и став отцом, хозяином в доме, Убин не радовался. Что-то всегда мешало полностью расслабиться и почувствовать вкус жизни.       После рождения Чонина в более зрелом возрасте его насовсем поглотил мрак. Подозрения, ссоры, ругань стали неотъемлемой частью их семейной жизни. Убин иногда подумывал, что Чонин не его сын, да что уж говорить — для него и Сынмин перестал быть родным.       Убин встретил ее. Красивая, блестящая на солнце, искрящаяся множествами ярких мушек, совсем еще зелёненькая. Ох, как красиво она смотрится в его руках, какая сладкая, манящая она на вкус... Закружила голову взрослому женатому мужчине, но помогла отвлечься от всех невзгод, наконец подарить ему счастье и веселье. Убин любил её в любых обличиях — бутылочку соджу — персиковый вкус, виноградный, грейпфрутовый...       — Ты! Как ты вообще смеешь называть меня так?! — яростно кричит на Убина Хари, пытаясь спрятаться от разъярённого мужа, выбегая из кухни и стремясь в спальню.       — Я н-называю тебя так, как положено, блядь! — он еле стоит на ногах: стоит ветерку коснуться его плеч, как он тут же покатится кубарем из квартиры — однако и недооценивать его не стоит. Мужчина в прошлом уже доказал многочисленными синяками, что в нетрезвом состоянии он сильнее, чем в трезвом. — М-мне всё уже рассказали! Как ты, шалава, даёшь всем направо и налево! Иди сюда, гадюка!       — Пошёл на хуй! — крик женщины переходит на визг, она кидает в мужа что-то со стола, но промахивается. — Уйди, пьянчуга!       Сынмин сидит за закрытой комнатой детской, нервно потирая ладони друг об друга. Чонина он уже давно уложил на кровать, но в таком шуме уснуть мальчику невозможно, поэтому он лежит с наушниками в ушах, смотря мультики на телефоне. Сынмин иногда с жалостью посматривает на него, чтобы убедиться, что брат ничего не слышит и он в порядке, а затем снова выслушивает каждое вылетевшее изо рта родителей слово. Узкие солёные тропинки уже давно высохли на лице, заставив кожу неприятно тянуться и гореть.       Сынмин не может больше терпеть. Остался год до его совершеннолетия, но он не собирается дожидаться этого дня. Он с самых осознанных времен из детства помнит каждую их драку, ссору, все слова он впитывал, как губка. Сначала ему было всё равно на отношения между его родителями: главное, чтобы его не трогали. Но смотреть на то, как Чонин дёргается от каждого звука, произнесённого повышенным тоном, как он с силой закрывает уши и начинает шептать что-то про себя, будто молясь, как он грустно смотрит на маму с папой, но ничего не может сказать, — отдельное наказание для него. Он мог вытерпеть любое испытание, вынести всё, кроме мук своего младшего брата.       — Тварь! — мужской голос становится ближе к детской. — Открой дверь, кому сказал! — Сынмин слышит тяжёлое дыхание отца и задушенные всхлипы матери, но единственное в его голове — «не дай Бог он вспомнит о нас». Убин минуту колотит бедную дверь в спальню, что почти слетает с петель, но в последний момент он останавливается, видимо, переводя дух, и продолжает: — Шлюха! Стерва! Чёрт... Выходи!       Сынмин прислоняется к двери детской спиной, устремляя взор в окно. Уже достаточно поздно, фонари в их районе почти отсутствуют, лишь изредка вспыхивая на мгновение рассеянным ржавым пятном. На улице темно, хоть глаз выколи, ни единой звездочки на небе, будто надежда на спасение давным-давно погасла и выхода нет. Он всё еще продолжает слушать переругивающихся через дверь родителей, их ор и звук ударов.       — Чёрт... Сынмо-о! — имя из уст отца прозвучало слишком резко и громко, из-за чего тело вздрогнуло и отшатнулось от двери. Он почти старался не дышать, когда послышалось: — Выходи, поганец! Твоя мать не выходит, хотя бы ты не будь трусом, сопляк!       Удары наносятся уже по их двери, из-за чего Сынмин начинает сильно паниковать. Он не знает что делать: руки дрожат, как и дыхание, ноги не слушаются, отказываясь встать, а в голове пусто. Он внезапно переводит взгляд на Чонина, что уже оторвался от лицезрения мультика, смотря своими маленькими глазами на брата, вытащив наушники. Он скоро расплачется. Взгляд старшего цепляется за пустой рюкзак, и в голову приходит только одна мысль — побег.       Он — под аккомпанемент ударов отца и визга матери — бросает первые попавшиеся вещи в рюкзак, накидывая на себя тонкую куртку и открывая окно — первый этаж, спрыгнуть можно. Он аккуратно берёт телефон у Чонина из рук, засовывая себе в карман. Младший встает с кровати, а Сынмин встает перед ним на колени, поглаживая руки ребенка.       — Чонин-а, послушай меня в-внимательно, — тряска никак не хочет оставлять бедного парня, но несмотря на свое состояние он пытается всё объяснить брату, — ты слышишь: родители опять ругаются? — кивок; у ребёнка слёзы застилают глаза, а нижняя губа дрожит. — Мы можем сейчас уйти, а потом, когда они перестанут, мы вернёмся, хорошо?       Чонин начинает плакать, отталкивая от себя Сынмина, но он всё цепляется за его руки и плечи, продолжая уговаривать. В дверь прилетает мощный удар: кажется, по ней пошла первая трещина, что не сказать о Сынмине — он усыпан ими вдоль и поперек. Младший испуганно вздрагивает, от страха льнет к Сынмину, а тот заворачивает его в тёплый плед, берёт на руки и осторожно выпрыгивает в окно; нога немного подкосилась при падении, слабая боль начала тянуть щиколотку, но парень продолжает идти быстрым шагом прочь от дома.

Тёмная ночь...

Только ветер гудит в проводах, тускло звёзды мерцают.

В тёмную ночь... знаю, не спишь

И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь...

      Через пару домов Сынмин ставит Чонина на ноги, вешает рюкзак за плечи на грудь, когда как младший залезает на спину брата, что аккуратно перехватывает его ноги на животе. Чонин тихо роняет слёзы, что впитываются в тонкую куртку брата, ноги через пару минут уже затекают, но он не смеет разрезать напряжённую ноябрьскую тишину. Неужели ему уже сейчас, в таком маленьком возрасте, придётся оставить свою какую-никакую мать и хоть и злого, но родного отца?..       Они идут куда-то, непонятно куда. Сынмин думает, что может оставить брата у кого-то из друзей, пока он будет искать себе работу и новое жилье. Хромая, он идёт по пустой улице, где почти не горят фонари. Чонин уже уснул. Приближаясь к очередному закоулку, Сынмин слышит странные звуки возни и вздохи, за которыми идут болезненные стоны. Он проходит мимо того закутка, не посмотрев, что там происходит, уткнувшись взглядом в потресканный асфальт под ногами, упрямо не слушая дальнейшие звуки. Сынмин сейчас нуждается в помощи больше, чем кто-то другой.