stories always have the end

      В квартире тишина, но голова парня разрывается от бесконечного шёпота. Он всё сидит в ванной, поджав колени к груди и затыкая уши ладонями. В определённые моменты голосов становится больше, из-за чего и в голове становится шумнее — тогда Джисон больно бьёт по ушам, барабанные перепонки трясутся от хлёстких потоков воздуха. Он убил-убил-убил… Хороший Сон-и убил её… Но папуля всё равно придёт за тобой, хи-хи… Улыбнись, Сон-а… Голубой сыр, сыр Чеддер, сыр Пармезан, сыр…       — Уходите… уходите! — кричит он, вновь шлёпая по ушам, но практически сразу перестаёт, когда слышит голос Минхо.       — Джисон?       Парень подскакивает на ноги и несётся к другу в коридор. Он останавливается напротив, правой рукой расчёсывая своё бедро и глупо смотря на него.       — Боже, Сон-а, чем так воняет? — Минхо принюхивается, моментально закрывая нос и хмурясь. Трупный запах уже начинает расстилаться по квартире, сменяя железный запах крови.       — М-минхо-хён… В-выслушай меня…       — Сон-а? — он проходит мимо друга по направлению усиления запаха и впадает в шок: в кладовой лежит труп хозяйки квартиры.       — Х-хён…       — Что случилось?       — Он-на… она преследует меня, хён… Она сговорилась с моим отцом, она хотела убить меня.       — Ты уверен? Почему тебе так кажется?       — Хён-       — Нет, Джисон-а, давай всё по порядку, — Минхо заметно потряхивает, но он старается быть и не мягким, и не слишком суровым с другом. — Расскажи всё… чёрт, всё по порядку.       Джисон всхлипывает, но не от страха и угнетающего чувства вины за совершённое убийство, а от головной боли. Ему кричат, чтобы он ничего не говорил, чтобы он не доверял Минхо, однако он не может послушать их. Он никогда не слушал их, когда речь шла о его друге.       — Окей, давай на кухню. Заварю тебе чай, — выдыхает Минхо.       Попивая чай с ромашкой, Джисон всё-таки начинает:       — Это началось ещё в тот день, когда мы перебрались на Чеджу… Держи сразу в голове, что мой… от-тец — очень опасный человек… При этом ещё с кучей связей, понимаешь? Он- он хочет убить меня… Я всегда ощущал на себе его взгляд, он следил за мной везде. Когда мы переехали, я думал, что он отстанет от меня, но через какое-то время я вновь чувствовал его присутствие, оно не давало мне покоя! А потом он, видимо, кооперировался вместе с другими людьми… Так было и с тётей Цзыюнь, например… А сейчас вот — Суни.       — Погоди. Как ты… Почему ты уверен? Они покушались на тебя или что?       — Хён, ты не понимаешь! Тётя Цзыюнь следила за мной через окно, когда тебя не было, расспрашивала у тебя обо мне, как и Суни! Она вообще пришла сегодня-       — Она предупредила нас об этом, я же утром сказал-       — Да, но она начала переодеваться во всякие неприличные наряды, она точно хотела меня изнасиловать и убить!       — Джисон-а, это такой абсурд… Да и тётушка Цзыюнь очень добрая-       — Ты не понимаешь!       — Дай я договор-       — Хён, мне так страшно.       Минхо застыл с приоткрытым ртом, готовый спорить с другом, который, чёрт возьми, убил человека.       — Сон-а, — начал он мягко, — я понимаю, что тебе страшно. Давай ты расскажешь мне всю правду-       — Я говорю правду! — крик вот-вот может перерасти не то в рычание, не то в рёв. У Джисона бегают глаза, он дышит часто и тяжело.       — Хорошо, — спокойно говорит Минхо, а сам абсолютно ничего не понимает.       У Джисона и раньше были панические атаки, накрывавшие его с головой, и проявлялась необъяснимая тревога, терзающая все его мысли, но Минхо исправно, из раза в раз давал другу несколько капель пустырника, разбавленного водой. Неприятные ощущения уходили, и Джи вздыхал с облегчением, укладываясь спать.       Как бы так намекнуть ему, что Джисон никогда полностью ему не открывался? Минхо должен был заметить отстранённость друга ещё в первые дни жизни с ним: он скрытно шастал по квартирке, устраивался на такие работы и подработки, чтобы реже пересекаться с Минхо, да и плохое самочувствие друга списывал на нервы. Как же Хо облажался.       — Я… я хочу быть счастливым, — Джисон шумно сглатывает, его глаза всё ещё расширены то ли от страха, то ли от злости и растерянности, но уже не мечутся из стороны в сторону, а неподвижно утыкаются в одну точку, — н-но я не могу… Я чувствую такую… ярость… и-и я ничего не понимаю. В моей голове так громко, — его взгляд заметно меняется: глаза стекленеют, а рот открывается шире при разговоре, из-за чего звуки становятся трудноразличимыми. — Поверь мне, хён, поверь! Верь мне!       Джисон отчаянно хватается за предплечья Минхо, будто цепляясь за последнюю попытку обрести счастье без постоянных голосов в голове, но Хо уворачивается, перехватывая его руки и сажая его на кухонный диван, и твёрдо говорит:       — Я помогу тебе.       — Х-хён, они мне говорят, что ты плохой… Но я знаю: ты хороший, хён. Хён, я тебя так люблю, хён, — Джи с глазами-блюдцами уставился на лицо друга, не замечая ничего вокруг. В момент голоса чуть ли не визжат в черепной коробке, из-за чего он инстинктивно тянется руками к ушам, но встречается с преградой: руки связаны чем-то за спиной. Он испуганно оглядывается назад, видя конец толстого ремня. — Х-хён?       — Послушай меня, Сон-а, — серьёзно начинает Минхо. — Сейчас я вызову скорую, и-       — Нет! — громко кричит Джисон, бегая глазами по комнате, ища выход отсюда. Он чувствовал себя в безопасности, но Хо предал его. — Нет! Не трогай меня! А-а!       Крик быстро переходит в неистовый вопль с хрипами и кашлем, когда у парня заканчивается воздух в лёгких. Мы говорили, что он опасен для тебя! Сон-и, плохой мальчишка, не верил нам! Гореть ему в аду! Минхо старается сохранять напускное безразличие, хотя сердце вот-вот выпрыгнет из груди из-за испуга и жалости. Джисон точно больной… Минхо пока не понимает, что происходит с другом, но что он знает точно — Джи ведёт себя неадекватно и странно, он орёт что есть мочи, а его тело трясется, стараясь оттолкнуть старшего.       Минхо убегает с кухни и запирает дверь в неё — он очень боится состояния младшего. Трясущимися руками набирает номер сначала скорой, стараясь объяснить, что с пациентом не так, а затем полиции. Джисон всё стучит в дверь чуть ли не всем телом, бьётся боками о неё.       К приезду скорой он успокаивается, а Минхо всё сидит на полу у двери как на иголках. Прибыла врачебная бригада: из неё трое крепких парней в халатах быстро проходят в квартиру и заматывают уставшего, но держащего оборону брыкающегося Джи смирительной рубашкой, буркнув на ходу усталое «шизик». Друзья не смотрят друг на друга: у Джисона слёзы застыли на глазах, он смотрит в одну точку, Минхо уткнулся в колени, всё так же сидя на полу.              — Сможете приехать завтра, время для посетителей в обед, — говорит одна из четырёх врачей — невысокая хрупкая девушка. Она выдерживает небольшую паузу, немного смутившись из-за молчания в ответ. — Э-э… Женщина в кладовой уже давно мертва, спасти её нельзя. Ждите полицейских, они должны всё зафиксировать.       Так врачи ушли, а за ними пришла полиция. Для Минхо квартира начала походить на проходной двор: даже некоторые соседи заглядывали в квартиру, цокая, шепчась и качая головой. Люди ходили туда-сюда, кто-то из них действительно занимался делом, а кто-то пытался разговаривать с Минхо. У того будто сознание замерло, весь мир замер. Он в шоке… Нет, в ужасе.       У Джисона шизофрения. Всё это время Джисон был болен. Тяжело болен. Неужели преследование за ним было лишь обманом сознания? Неужели весь этот путь — объезженная половина Кореи — является лишь ошибкой разума? Неужели... Почему?..       Минхо охватывает злость: он потратил лучшие годы своей жизни на бредни больного шизофренией, будь он его лучшим другом, почти братом; он горбатился на нескольких работах, чтобы прокормить их двоих, хотя мог поступить в университет, расти вместе со своими родителями, радоваться жизни... Слёзы стекают по щекам, как капли дождя стекают по окну: Минхо, чтобы отчаяние и грусть полностью не захватили его голову, устроил гонку между ними, болея за слезу с правого глаза. Но первой упала слеза с левого. Даже здесь проёб.