stories always have the end

Ноябрь 2022

      — Феликс! — кричат где-то сзади. Сердце бешено стучит, грозясь остановиться из-за переизбытка адреналина, ноги стараются не сдавать ход. — Чёрт, быстрее за ним!       Перед глазами мелькают картинки ночных трущоб. Все магазины давно закрыты, лишь у некоторых горит свет в окнах, у ржавых дверей с неоновыми вывесками стоят толпы разукрашенных и вычурно одетых девиц. Кто-то выносит мусор, идёт к переполненным бакам, откуда несёт отвратительным смрадом. Кто-то идёт домой, уткнувшись в телефон и пританцовывая головой в бит музыки в ушах. Никто не обращает внимания.       Феликс бежит без передышки уже второй квартал, и, скорее всего, ещё через пару метров его тело откажется подчиняться перепуганному мозгу и совсем расслабится. Он, не моргая, ищет обходные пути, надеясь, что так запутает преследователей. Стремительно забегает в первый же закоулок, далее поворачивает ещё и ещё в разные стороны. Бег за ним не прекращается, но и не усиливается, что уже хорошо. Парень выбегает на главную улицу, но на ней совсем никого нет, только фонари одиноко моргают раз через раз. Особо не раздумывая, кидается бежать вдоль улицы, снова забегая в поворот и...       Тупик. Высокая кирпичная стена одного из домов, слева и справа — такие же стены без окон. Пару баков с мусором, пустые коробки, изредка жужжащие мухи, лужица чего-то в правом углу. Феликс тяжело вздыхает, распахнутыми глазами осматривая тупик. Выхода нет.       Сзади тоже тихо, но слышен звук дыхания — четверо парней стараются быстро отдышаться, опираясь на колени ладонями и с усмешкой смотря на Феликса. Жертва попала в ловушку, ха. Тело Феликса словно замораживается, мозг отказывается воспринимать эту ситуацию — ему некуда деться, от опасности не уйти.       — А ты быстро бегаешь, Ликси, — его голос прорывается сквозь пучину непринятия своего положения, на глазах выступают маленькие слезинки, что поспешно вытираются рукавом кожаной куртки. — Думал, что сможешь от нас убежать?       — Щас мы поразвлечемся...       — Мы преподаем ему урок, пацаны.       Феликс разворачивается, глядя на них:       — Ребят, д-давайте спокойно поговорим. Й-я... Я же ничего н-не делал. Чан-хен... — он с надеждой смотрит в глаза сводного брата, пытается достучаться до него, но тот лишь с омерзением хмурит брови и сплёвывает в сторону, складывая руки на груди.       — Ликси, — как по-родному звучит это обращение, но в этих условиях оно вызывает боль в груди и поток слез, — ты уже полгода заёбываешь меня, так что заслужил-       — Чем?! — нетерпеливый крик вырывается изо рта вместе со слюной и новой порцией слез, катящихся по впалым щекам. После коротких рыданий Феликс продолжает: — Чем, Чан-хён? Что я сделал? Ты так злишься из-за того, что я вообще пришёл в твою жизнь? Я виноват в том, что мама полюбила твоего отца? Я ведь даже не просил тебя быть милым со мной или строить из себя старшего брата! Ты мог игнорировать моё существование...       Парень оседает на пол на корточки, плача куда-то в колени. Его худые плечи часто вздрагивают вверх-вниз, руки с силой обвивают ноги, образуя всем телом маленький комочек.       — Чан? — говорит кто-то из его друзей. — И чё делать?       — М-м, — секунду помычав, создавая вид думающего человека, Чан всё-таки произносит решающие слова: — Похуй. Делаем всё, как договаривались.       Феликс, не веря, вскидывает голову, в панике мотая головой из стороны в сторону, когда трое крепких парней встали перед ним в полукруг, огородив от выхода. Хватают за плечи, стараются разорвать сцепленные руки, что в итоге удаётся, ставят на ноги — глаза всё равно смотрят на брата, ища поддержку, помощь, однако в глубине его карих глаз находится только боль и месть. Феликс смаргивает слёзы, быстро приходя в себя: его откровенно лапают, уже стащили кожанку, вытаскивая из-под чёрных джинсов белую рубашку, срывая на ней пуговицы. Ладони стаскивают джинсы вместе с бельём, ощупывают бока, кто-то прижался сзади всем телом, цепляясь за шею Ликса и потираясь пахом о поясницу. В нос ударило несколько тошнотворных запахов пота, дешёвых одеколонов и, кажется, нестираных носков.       Худенький парень старается вырваться, брыкается, махает руками вокруг, издает надрывные стоны борьбы и напряжённые всхлипы. Новая истерика накрывает его с головой: он снова взорвался рыданием, хлюпая носом и изгибая рот в разбитом немом крике. Никто не услышит. Двое уже стоят перед ним, поглаживая свои члены через ткань трусов, пока третий твёрдо держит Феликса в своих руках.       — Не бойся, принцесса, — говорит один гадким голосом, в котором отчётливо сквозит насмешка, — твой ротик останется чистым, как бы нам ни хотелось его трахнуть. Всё-таки кусаться ты можешь.       На этих словах Чан, поморщившись неизвестно из-за чего, разворачивается и выходит из подворотни. Ликс бессильно закрывает глаза, из которых не прекращает лить дождь из слёз. Дальше всё как в тумане: вот его грубо прислоняют голой грудью к острым кирпичам, прикладывая правой стороной лица, и сильно хватают за поясницу, прогибая его задом от стены; вот один из парней смазывает его анальное кольцо вязкой слюной, иногда заталкивая кончик большого пальца внутрь, отчего Феликсу приходится только болезненно кряхтеть. Слёз больше нет, голова кружится, в глазах темнеет с каждым толчком в девственный анус.       Мимо подворотни, кажется, кто-то прошёл: на секунду мелькнула темная высокая тень, прорезав глаза Ликса, но он не успел ни закричать, ни как-то отреагировать. Кто-то еще минуту возится с задним проходом, стараясь, видимо, растянуть его.       — Дон, хватит уже, я скоро кончу, — говорит один.       Дон без лишних споров вытаскивает полусухой большой палец из Феликса и отходит в сторону, доставая ещё вялый член из своих штанов. Другой же подходит к заднице Ликса и протискивается в узкую и плохо разработанную дырку, смочив головку члена лишь скудным плевком. Парень чертыхается, но каким-то образом проталкивается наполовину, что его, кажется, более чем устроило. Подёргавшись пару раз, он вытаскивает член: по бедрам, что покрылись мурашками, что-то стекает тонкими полосками, как и по уже полувялому члену, но парням на это наплевать.       — Не, без смазки это дело хуйня, — говорит тот, кто разорвал анус Феликсу, у которого ноги дрожат от неудобной позы, хватки на бедрах и ноябрьского мороза.       — Да чё ты как баба? — фыркнул ещё один, оттолкнув первого и пристроившись к заднице. Он снова сплюнул и в проход, и на свой член, свободно прошел почти до конца и начал рвано двигаться в неподдающейся узости. Тело Феликса реагировало за него: изо рта доносились тихие хныки и всхлипы, пальцы цеплялись за стену с неровностями, царапая до крови красные кирпичи, глаза жмурились с каждым болезненным толчком.       Края ануса и ягодицы запачкались белёсой спермой после трёх минут отвратной долбёжки. Чужие пальцы собрали липкие капли с кожи и жёстко протолкнули в проход, вскоре заменив пальцы вторым членом. Фрикции продолжились снова.       Душа покинула Феликса окончательно: он только отрывками помнит, как его поясницу вновь исполосовали семенем, как его посадили на колени на холодный асфальт, а его кисть правой руки обхватила чужая грубая рука, лениво водя по оставшемуся без ласки детородному органу, доставляя последнему парню удовольствие. Кончив, парень измазал щеки, нос и губы спермой, и Феликса пару раз пнули по голым бокам, что уже успели отмёрзнуть.       Парни ушли, а Феликс остался там, окружённый мусорными баками, мухами и тараканами, шелестом ветра и звуком капающей воды. Он равнодушно закрыл глаза и снова открыл, упал на асфальт всем телом.       Отец не любил своего сына Чана, уж больно он напоминал его шлюховатую мать, что ушла от мистера Бана, бросив ребенка под дверью. Чан с детства привык к тяжёлой руке своего папы, а к четырнадцати годам он понял, что это не совсем нормально, когда отец чуть ли не каждый день оставляет всё больше синяков и гематом, выплёвывая прямо в лицо оскорбления. Он связался с плохой компанией, когда начал сбегать из дома.       И в семнадцать у него появился, мать вашу, сводный брат. Отец перед тем «самым главным и важным ужином в жизни», когда он должен был познакомить мать-одиночку и её сына с Чаном, настоятельно объяснил сыну, что он ничтожество, не заслуживающее любви. Он всегда хотел мальчика-пай в качестве своего сына, что нашёл в сыне любовницы, а не этого «ублюдка» в виде Чана. Чан запомнил.       Чан поначалу легко посмеивался над Феликсом, шутил, но затем безобидный сарказм и ирония превратились для Ликса в ад. Во всём был виноват сам Феликс. За любым его движением могла последовать тонна льющегося из чужого рта говна, побоев и ещё чего. В этот раз Чан переборщил.       Кажется, голова Феликса опустела. Кажется, все его мышцы расслабились. Кажется, он обмочился. Кажется, взгляд остекленел. Кажется, он умер.