Альтернативные методы терапии

Они возлежат в постели не менее часа, и всё это время Рокэ размышляет на тему: Что бы сказал тот прежний Рокэ о столь возмутительном лежебочестве? Был бы крайне недоволен, конечно же. Но распорядок дня в Надоре устанавливает герцог надорский, а он, - взгляд на Окделла, лежащего рядом, - всем доволен. Ричард и не скрывает этого. На губах довольная улыбка, взор скользить по обнаженной груди любовника – такого доступного и красивого, принадлежащего ему одному. «Почти принадлежащего», - мысленно поправляет себя Дик. Когда-то давно, в прошлой жизни, его эр был горд и своенравен, как Леворукий. Он не позволил б оруженосцу вот так разлеживаться в постели, и уж тем более рядом со своей блистательной персоной. Но застенки Багерлее сделали свое страшное дело: нрав Алвы заметно смягчился, привычка указывать всем и вся их место, почти стёрлась. Но снова это слово «почти». Дикон на мгновение перестал любоваться ключицами Рокэ, невольно поморщился. Ему бы очень хотелось видеть больше сговорчивости от этого человека. Он должен измениться ещё сильнее, и только внешность, фасад пусть останутся неизменным. Не полагаясь на провидение, Дик уже приложил немало усилий, чтобы сберечь остатки былой красоты синеокого герцога. Видит Создатель – это трудная задача! Совсем недавно удержал его от самоубийства, а что упрямый кэналлиец выдумает потом? Дик снова и снова обводит взором своё Сокровище. Ворон, как и прежде, не ведает стыда. Он обнажен, но его это совершенно не смущает - возлежит в позе, напоминающей «Пьяного астэра». Сходство с гальтарской статуей, почитающейся в приличном обществе верхом непристойности, придает не только бесстыдство, с которым Рокэ демонстрирует любовнику свою наготу. Его кожа – истинный мрамор, такая же гладкая и светлая. Невероятно соблазнительно прикоснуться к ней, оставить следы своей власти, но Дик не переходит черту. Слишком свежи воспоминания о неудавшемся самоубийстве, и потому он позволяет себе лишь целомудренно обнимать Рокэ - боится испугать своим напором. В конце концов, ему просто нравится пробовать на вкус ощущение всесилия, власти над бывшим эром. А в чем именно оно будет проявлено, уже не столь важно. С тем же удовольствием, с коим склонял Ворона к соитию, Дик даёт ему понять, что постельная идиллия закончилась и первым встает с постели. Слуг в спальне нет, и он собственноручно поднимает одну из сорочек, что валяются на полу вокруг алвасетского сундука. Знаком просит Рокэ встать, подходит к нему и начинает бережно облачать: вдевает руки в рукава, заплетает шнуровку на груди. Ворон пытается не подавать виду, что узнал свою одежду, но его выдает участившееся дыхание. От ткани пахнет родным для него югом– дерзким морским бризом, морисскими благовониями... Ричард приказал доставить гардероб Алвы из его родового замка, не считаясь ни с какими тратами. Гораздо проще было бы заказать новые сорочки, но… В Багрелее у Рокэ не было ничего своего. Не трудно представить, какая тоска одолевала его, богатейшего человека в Талиге, когда он остался даже не нищим – хуже. Собственное тело не принадлежало ему. Ричард счел, что в его силах залечить хотя бы эту рану. И как знать, вдруг Ворон проникнется благодарностью за такой жест? Маловероятно, но не стоит списывать со счетов чудеса. Во втором сундуке, доставленном с родины Ворона, отыскиваются штаны, их Ричард тоже надевает на любимого сам – предварительно велев лечь на кровать. Рокэ по-прежнему не проявляет никаких эмоций - ложится на смятые простыни, как безучастная к своей судьбе кукла, и лежит, раскинув ноги и руки. Покончив с одеванием «куклы», Ричард не может удержаться от соблазна и вновь ложится рядом с нею. Вылезать из постели совершенно не хочется, но через некоторое время голод и жажда всё-таки берут своё. - Идем в столовую со мной? Я сегодня не обедал. - Идем, - ровным голосом отзывается Рокэ. Внутри он отнюдь не спокоен. Первая мысль - в столовой его насиловать не будут, а это уже неплохо. А может быть его еще и накормят? Было бы прекрасно, потому что он голоден, как черный лев. И, пожалуй, так же бесстрашен. Да, какой то частью себя он всё еще в состоянии, близком к отчаянию. И даже предпочел бы остаться в спальне, где всё привычно и знакомо. Но если уж на то пошло, выбора – идти или нет, - ему не предоставляют. Окделл окружает его заботой, за которую дОлжно чем-то расплачиваться – и лучше расплачиваться послушанием, чем … скажем так натурой. К тому же бывший оруженосец облагодетельствовал его привезенной из Алвасете одеждой, а вскоре паче чаяния сведет в библиотеку… Рокэ воодушевлен и тем, и другим. Неужели, как прежде, он возьмет в руки книгу и, расправив манжету небрежным движением, прочтет какой-нибудь легкомысленный сонет? И верится, и не верится, что это возможно. Столовая была совершенно пуста –ни домашних, ни прислуги. Окделл уселся во главе накрытого стола и взглядом предложил Рокэ сесть справа. Что тот и проделал, поймав себя мельком на мысли, что всё происходящее – не просто светская вежливость. Дикон как будто нуждается в его компании. Почему бы и нет. Совершенно очевидно, что ему одиноко. - иначе бы не стал ежедневно и чуть ли не ежечасно возиться с пленником, пренебрегая семьей и близкими. По чести, обед был весьма скуден, но с непривычки у Рокэ разбегались глаза. Он с нескрываемым вожделением взирал на еду и питье, и если бы не привитые с младых ногтей манеры, нити слюны потекли бы на льняную скатерть. На блюде посреди стола красовалась баранья нога, покрытая толстой корочкой жира, обрамляли её тарелки помельче с жаренной дичью, а их - миски с соленьями и печенными овощами. Невдалеке от локтя Окделла поблескивал грубоватый графин, доверху полный красным вином. Впервые за долгое время Рокэ видел перед собой такое кулинарное изобилие, и желудок разве что не рыдал, хотя недавно был задобрен супом. Однако, по мнению тана Окделла Рокэ был зван за стол не в качестве едока, а в качестве декорации, которой разрешено лишь смотреть на полные тарелки и облизываться, вспоминая вкус супа. Свиненок оказался способным учеником и отлично обучился издевательствам – однажды превзойдет в этом непочетном ремесле своего учителя Ракана. -Ты не наелся супом? – поинтересовался Ричард, нарушив мрачные размышления Рокэ. Спросил так мило и непринужденно, словно бы очнулся от сна и заметил, что обедает не один. Точно издевается! - Если желаешь, положу тебе кусок курицы и овощей. - Не откажусь, - немного помедлив, отозвался Рокэ. Ему почудилось, что это может быть злой шуткой, и Окделл сделает вид, что услышал в ответ «нет», хотя прозвучит «да». Но голод пересилил гордость, Рокэ буркнул «не откажусь» и – о чудо! – перед ним поставили стакан вина и блюдо с половинкой курченка, декорированного россыпью овощей в мясной подливе. Это скромное кушанье показалось ему рассветным плодом, хотя и слишком мелким, чтобы удовлетворить голод. Окделл увидел, с каким интересом он поглядывает на баранью ногу, и отрицательно покачал головой. - Тебе сейчас нельзя переедать, - то ли шутливо, то ли с издевкой заметил он. Рокэ не успел определиться, что это было – его размышления прервал слуга, сунувшийся в двери. Он сообщил тану, что прибыл портной, и на этом трапеза кончилась – Ричард заблестел глазами и потащил Рокэ прочь из столовой, приговаривая, что Надор – не Кэналлоа, и без добротной зимней одежды в этих краях не выжить. В этом он был на редкость прав – такой дерьмовой погоды, как в Надоре, Рокэ не видывал даже в Торке. . Портной оказался проворным уродливым старикашкой с длинными руками, напоминающими лапы паука. Передвигался он тоже по-паучьи – боком и вприскочку, нескладно, но ловко. Мерки снимал тщательно, да и в целом дело своё знал: трое юных помощников сбивались с ног, исполняя мелке поручения портного и поднося Окделлу образцы тканей и мехов. Рокэ нравилось вновь ощущать суету слуг вокруг своей персоны, но невольно вспоминалась и былая роскошь, и все те радости жизни, которых он лишился волею судеб. А уж какой портной у него был, хо-хо! Мало того, что искусник, он и сам был произведением искусства – пару раз этот слуга заменял самого Рокэ, когда нужно было позировать художнику для парадного портрета, а герцог кэналлийский был решительно не в духе. Проще говоря – слишком пьян… Ностальгические сожаления сделали Рокэ немного мрачным. А может быть настроение ухудшилось от того, что он не мог до конца поверить, что вырвался из лап Ракана, и не просто жив, а стоит перед огромным зеркалом, видит в нем вполне сносную картину, и даже обретет сшитые на заказ костюмы. Почти как когда он был первым маршалом. «Слишком хорошо, чтобы быть правдой...» - стучало в висках. В сердце этот стук отзывался эхом счастья. Что жив, и… Что оказался в плену у Окделла. Пусть доброта бывшего оруженосца притворна и таит под собой какой-то расчет – плевать! Рокэ был искренне и горячо благодарен Дикону за то, что тот не обращается с ним, как Ракан. Умом он, конечно же, презирал себя за такие чувства. Что может быть омерзительнее и жальче, чем проникаться благодарностью к врагу, к твари, что посмела взять его силой? Мещанская слабость, дрожь и раболепие перед сильным. «Вот только на благородство сейчас нет сил, терпи-терпи-терпи», - мысленно приказал себе Рокэ, глядя в глаза собственному отражению, словно перед ним незнакомец. Живи, как живется, и помни, кто этот вепрёнок, из чьей утробы он вылез и на чьей он стороне. На стороне Альдо Ракана, который причинил тебе больше мук, чем все силы Заката. Не дай животной инстинктивной благодарности затмить твой разум. После снятия мерок Окделл вспомнил о своем обещании и сопроводил пленника в библиотеку. Она была весьма недурна, хотя Рокэ удовлетворился бы и меньшим. По чтению он изголодался поболее, чем по еде, и прогуливаясь вдоль высоких дубовых стеллажей, с восхищением взирал на корешки фолиантов. Окделл милостиво позволил ему выбрать одну книгу на свой вкус, а потом расщедрился и добавил два тома от себя. Рокэ выбрал сборник старинной поэзии, герцог Надора – жизнеописание Святого Алана в двух частях. - Что ж, пусть лежат тут, - Окделл кивнул на низкий столик у окна, приказывая взглядом положить книги на потертую бархатную скатерть. Рокэ, хоть и уговаривал себя давеча ни в чем не перечить вепрёнку, теснее прижал книги к груди Лишиться пищи духовной, не успев вкусить её – вот где подлинная трагедия! - Мы направляемся в спальню, - с примирительной улыбкой молвил Дик. – Там не место книгам, заплесневеют. Рокэ не сразу нашелся с ответом, но книг на стол не положил. Окделла насмешило его поведение, он рассмеялся. - Ты похож на нищего, у которого отбирают последнюю рубашку. Право слово, не стоит так переживать, завтра, при свете дня вернемся сюда. Сейчас ты слишком утомлен, чтобы читать. - Но… - Алва облизнул пересохшие губы, решаясь вступить в этот неравный бой. Какое забытое чувство, последний раз его ограничивал в чтении сам соберано Алваро. И безуспешно, надо сказать. – Но позволь мне самому решать, устал я или нет. Я давно не держал в руках книг и… - Уже подержал, - небрежно перебил его Окделл. И потянулся, чтобы забрать книгу. - Что ты себе позволяешь! – выкрикнул Рокэ и в запале отбил кисть Окделла. Тотчас осекся, и не столько из-за боли, пронзившей израненную руку, сколь наткнувшись на потяжелевший взгляд своего тюремщика. Ричард более не смеялся, на скулах выступил багровый румянец. - Кажется, я погорячился, - тихо, но не без язвительности заметил Рокэ. – Позволять и не позволять – ваша прерогатива, герцог Окделл. Я прошу у вас позволения остаться в этой чудесной библиотеке и почитать перед сном сонеты. Внутри всё дрожало от напряжения. Рассерженный мальчишка мерял его взглядом хищника, готового к броску. Ударит? Убьёт? В голове крутились самые неприятные версии, но тот всего лишь облизнулся и с наигранной наглостью спросил: - А что ты можешь мне за это дать? Рокэ удивленно огляделся по сторонам, словно прося ответа у обступившей его со всех сторон мудрости. Мудрости и красоты, за которую герцог Окделл предложил ему расплатиться… натурой. Вот ведь мерзавец. Впрочем, чего еще ожидать от всей этой раканьей шайки… - Даже любопытно, как чувствует себя дворянин, когда позволяет себе столь низкое обращение с равным, – сквозь зубы прошипел Рокэ. Ответа не последовало, но его это не волновало. Вспышки ярости накрывали его одна за другой, подобно морским волнам. Пальцы сжимались на корешках книг так сильно, что продавливали их. Эта обнаглевшая дрянь желает, чтобы он упрашивал трахнуть себя? В обмен на возможность почитать поэмы? Прелестно! - Хочешь, чтобы я стал твоей потаскухой? – уже более светским тоном поинтересовался он у Окделла. - Чтобы продавался тебе за еду и час-другой наедине с книгой? Неужели тебе доставляет наслаждение воровать то, что должно доставаться в дар? Это недостойно мужчины, Окделл. Впрочем, откуда бы ты узнал это, сиротка, твой славный предок едва ли успел просветить тебя на этот счет. Алва был недалек от истины, Ричард действительно не имел с отцом бесед на интимные темы. Всему тёмному и грязному в этой жизни он обучился у Рокэ Алвы, и теперь просто платил учителю его же монетой. Рокэ боялся признаться себе в том, что угодил в ловушку, вырытую собственными руками. Ричард читал это в его несдержанном, полном беспомощной злобы взгляде. Впрочем, Ворон тоже читал его, как открытую книгу. Действительно, у Дика имелась такая мечта - чтобы некогда гордый Ворон просил, умолял его о близости. Но время еще не пришло, он видел, что Алву еще перевоспитывать, и перевоспитывать – как строптивого коня, безумно красивого, и столь же испорченного дурным отношением прежнего хозяина. Ричард с ледяным спокойствием внимал всем гневным карканьям пленника. В конце концов это отрезвило Рокэ. Он умолк и вспомнил, почему клялся ни в коем случае не доводить Окделла. Скалы могут выглядеть очень спокойными, но, когда они обрушивают на тебя свой гнев – каяться поздно. Как именно Окделл накажет его за дерзкие слова?. К счастью для Ворона, Дик был настроен куда мягче, чем тот вообразил себе. Он видел, что пленник еще не готов к близости. Хотя в первую ночь вынес выпавшее на его долю не так уж и плохо. Но… Дать ему пару дней передышки всё же не помешает. Кажется, он начинает смиряться со своим положением и учится не проявлять свой норов к месту и не к месту. Но впереди ещё много событий, которые заставят его брыкаться и показывать норов… «Пусть обвыкнется», - великодушно, не без расчетливости постановил Дикон. И, сменив мрачное выражение лица на приветливое, как ни в чем ни бывало поинтересовался: - Рокэ, ты боишься щекотки на пятках?