Санитарный поезд

Утром девчонки разбежались, кто - на дежурство, кто - по своим делам. - Ну, давай, рассказывай, что да как, - Лена еле дожидается, когда они останутся со Светой одни, любопытство прямо сжигает её изнутри. - А что рассказывать? Я тебе всё рассказала, - легкий румянец покрывает щёки Светы, не умеет она врать. - Да ладно, подруга, это ты кому-нибудь заливать будешь, а уж я-то тебя знаю, - Ленка сердится, что Света не доверяет ей. – Думаешь, я слепая, не вижу, что она на тебя как телок смотрит? Повяжи на шею верёвочку и веди за собой куда хочешь, а она и слова тебе не скажет. Или я не вижу, как ты дышать перестаёшь, когда её видишь, и дурная улыбка не сходит у тебя с лица? - Ну, а раз видишь, зачем спрашиваешь, Лен? - Света теребит в руках косынку, руки слегка подрагивают. - От тебя хотела услышать, - Лена обиженно смотрит на подругу. - Я не знаю, что тебе сказать, Лен. Я влюбилась. Первый раз в жизни влюбилась. В неё, Лена! Это всё плохо, да? Ты сейчас меня ругать будешь, скажешь, что так нельзя, что это всё не правильно и так быть не должно? – Света смотрит на Лену в ожидании «приговора». - Светка! Да кто я такая, чтобы судить тебя, - Лена крепко обнимает девушку, прижимает к себе, - а она, Свет? Она знает о твоих чувствах? А о своих, она говорила тебе? - Ни о моих не знает, ни о своих не говорила, но я сердцем чувствую, что, что-то между нами происходит. - Так скажи ей, Свет! Сейчас время такое, что нельзя молчать, мало ли что. - Я скажу, Ленусь, обязательно, вот только с духом соберусь и скажу. - Света! Там… - Танюшка вбегает в купе, заикается и больше не может произнести ни слова. - Что? Динка? – Света трясет Таню за плечи. – Что ты молчишь, Таня? Динка? Да? Что с ней? - Нет, дедушка. Сердце остановилось у Матвей Петровича, Анна Васильевна сказала. Она пыталась ему помочь, но всё напрасно. Старенький совсем уже был. Света утыкается в Танино плечо и сотрясается в рыданиях. Так привязалась она к деду, как родной ей стал. По вагону идёт как в тумане, раздаёт лекарства, приглашает на перевязки, дежурно интересуется о самочувствии раненых бойцов. Навстречу - Динка, как раз в перевязочную собралась. - Что-то случилось? Ты плакала, - нежно проводит по щеке. - Дедушка Матвей умер, сердце остановилось. - Ой, жалко как! Такой хороший и добрый был, дочкой меня звал, - у Динки противно щиплет в носу, но она крепится, не хватало ещё зареветь, Света и так сама не своя. - У них всю деревню разбомбили, дома сгорели, все погибли, один он в живых остался. И семья его тоже вся погибла – сын на фронте, а сноха, жена и трое внуков в огне сгинули, никто не выжил. Ой, Динечка, такая тяжёлая судьба у дедушки! – Света всхлипывает, на глазах снова появляются слёзы. Динка смотрит на мокрые Светины реснички, хочется прижаться к её глазам, чтобы больше ни единой слезинки из них не пролилось никогда! Припухшая верхняя губа так и просится, чтобы ее поцеловали. Динка даже трясёт головой, сбрасывая наваждение. Думает: «Вот еще, глупости, какие в голову лезут, видать не только ногу мне повредило, но и головой, наверное, приложилась знатно». - Сколько мы еще будем на станции стоять? – в голове созревает план. - Дня два, может больше, не знаю, как ремонтники управятся, - А что ты делаешь сегодня вечером, - а про себя Динка просит, хоть бы не дежурство, хоть бы не дежурство! - Вечером как раз сменяюсь, в 7 часов. - Я приглашаю тебя погулять по городу, прошлый раз ты приглашала, теперь я, - Динка выпаливает одним махом и очень боится отказа. - Я согласна, - Света говорит просто, совершенно не кокетничая. Они идут по улицам медленно, потому что Динке больно наступать на ногу, и она помогает себе идти, опираясь на костыли. Да и спешить некуда, просто гуляют. - А куда мы идём, Дин? Нам бы далеко не нужно, а то возвращаться тебе тяжело будет. - Хотела тебе сюрприз сделать, да не получится. Разузнать не у кого было. В парк на карусели хотела. На противоположной стороне улицы местные пацанята играют в ножички. - Мальчик, - окликает Динка одного мальчугана, - а есть у вас здесь городской сад или парк отдыха? - А зачем тебе? - Мы на карусели хотели. -- Да нет там ничего, бомбежка, когда была, всё взрывами раскурочило. Вон там, у большого дома качели есть, если хотите, на них покачаться можно, - мальчик показывает рукой в направлении соседнего переулка. Качели хорошие добротные и главное, большие, запросто вдвоем поместиться можно. Динка кладёт костыли на землю, садится на качели, двигается к самому краю, давая Свете разместиться рядом. Летят качели, всё выше и выше, поскрипывает старая перекладина. Почти одновременно девушки перестают раскачиваться, и качели останавливают свой ход, медленно покачиваясь взад-вперед. - Света, а вот ты могла бы меня полюбить? – в глаза смотреть боязно, Света поднимает рукой Динкин подбородок, легко целует прямо в губы, смотрит прямо, взгляд не отводит. - А ты меня? Динка несмело поднимает глаза: «Да я уже влюбилась без памяти!» - И я Динечка, и я! – утыкается носом в висок. Вверх-вниз снова взлетают качели, а вместе с ними и Динкино сердце ухает, то вверх, то вниз. Стемнело на улице совсем незаметно, пора возвращаться. - Понеси костыль, я попробую с одним идти, - такое счастье распирает внутри, что и болеть всё перестало и, кажется, что если были бы крылья, взлетела в самое небо. Влюблена! Как же хорошо! Господи, хорошо-то как! Света берёт Динку за руку, чтобы той, опираясь, удобно идти было. Крепко переплетаются пальцы, кажется, ничто, никто, никогда не сможет их расцепить, разорвать. Уже в купе, Динка просит: «Света, а можно я поцелую тебя?» Не дожидаясь ответа, несмело прижимается к губам, губы горячие, покалывает иголочками, как импульсы какие. Света ласково гладит девушку по голове, целует в щеку: «Спокойной ночи, Динечка, до завтра!» - Останься! – голос тихий, но Света слышит, о чем просит Диана. Штаны, юбка, гимнастерки всё летит на пол! Осторожно, не зацепить рану! Осторожно, не сделать больно! Осторожно, не испугать! Робкие несмелые губы целуют шею, грудь, живот. Руки обнимают, сминают, гладят. Стоны, всхлипы, разметавшиеся по подушке светлые волосы и прилипшая ко лбу прядка, которую нужно убрать, чтобы не мешала глядеть на любимое лицо, капельки пота над верхней губой, слизать, чтобы запомнить их солёный вкус. Терпкий запах желания такой сильный, что голова кругом. Нежность и любовь окутывают, расслабляют и позволяют забыть обо всём. Сейчас - только они, двое и, как будто, больше никого не существует на всём белом свете. Такая вот любовь, украденная у всех и всего – людей, времени и войны. Динка лежит счастливая, сама себе улыбается от невозможного счастья, думает: «И вот пришла любовь. Такой не было ни у кого». – Света, поцелуй меня… Кого еще целовали так? - Динечка, тебе не больно, хорошая моя? О ком еще беспокоились так? - Ты пахнешь молоком и цветами! Кто ещё может сказать так, кроме любимой? – Спи, маленькая. Тебе не твердо на моей руке? Кого ещё берегли так? – Поцелуй меня… Ещё, ещё! - Динечка… - Света… - Я люблю тебя! Навсегда! На всю оставшуюся жизнь! У кого ещё было так? - Ты моё счастье, ты моя нечаянная радость, ты – моя… - Девочка моя, ненаглядная… Они засыпают, обнявшись, оплетая друг друга руками и ногами, чтобы невозможно разъединить, прорастая друг в друга всеми внутренностями, чтобы точно – навсегда!